Текст книги "Человек-Паук. Майлз Моралес"
Автор книги: Джейсон Рейнольдс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)
ГЛАВА 5
– Э-э-э-й, – Ганке вошел в спальню, держа в руках пачку конвертов в одной руке и размахивая оранжевой бумажкой в другой, и захлопнул за собой дверь. Майлз лежал на боку и пытался написать сиджо. Он поднял взгляд. Ганке замер. – Что с тобой?
Майлз отложил ручку.
– Я говорил с Алисией. Прям говорил-говорил с ней.
– Я понял, и...
– И... меня на нее чуть не стошнило.
– Погоди. Хочешь сказать, ты на нее в прямом смысле чуть не блеванул? Типа... чуть не показал, что съел на завтр...
– Да, чувак, – оборвал его Майлз.
Ганке напряг мышцы шеи, чтобы сдержать улыбку, но ничего не вышло. Тогда он бросил конверты на письменный стол и прикрыл рот рукой.
– Это не смешно, – буркнул Майлз.
– Знаю, что не смешно. Ну, то есть смешно. Но и не смешно. Потому что это... отвратительно. На всей земле не найти столько горячей воды, чтобы отмыться после этого. Если бы на меня кого-то стошнило, я бы подумал о какой-нибудь пластической операции по смене кожи, – он изобразил приступ рвоты. – Серьезно, ты только подумай...
– Эй, ты хочешь знать, что случилось, или нет?
– Да-да, прости.
Майлз начал рассказывать: про урок мистера Чемберлена, про то, как опять сработало паучье чутье, про разговор с Алисией и, разумеется, про то, как его чуть не стошнило, в результате чего ему пришлось пулей нестись в мужской туалет.
– Когда я добежал до кабинки, тошнота прошла. Паучье чутье отключилось или... не знаю, как сказать...
– Что?
– Ничего, просто... не знаю, – Майлз почесал подбородок. – Чемберлен так на меня посмотрел...
– Как – так?
– Ну, не знаю. Не могу объяснить, – Майлз попытался вспомнить, как все было. Непонятное самочувствие, обжигающий взгляд Чемберлена. – Ты же знаешь, что каждый раз, когда у меня срабатывает паучье чутье, я бегу посмотреть, что происходит, но ничего не обнаруживаю? – Ганке кивнул, и Майлз продолжил. – Что если опасность внутри кабинета?
– Хочешь сказать...
– Что если паучье чутье срабатывает из-за него?
Ганке пристально посмотрел на Майлза, слегка наклонив голову, затем закрыл глаза и недоверчиво покачал головой.
– Слушай, Чемберлен определенно выжил из ума. Причем в прямом смысле. Та чушь, что он несет на уроках, тому доказательство. К тому же сам знаешь, он ест всякую фигню типа творога, а любой, кто ест это дерьмо, должен быть жестоким, и не только по отношению к окружающим людям, но и к собственным вкусовым рецепторам, потому что я слышал, что творог делает тебя...
– Ганке, – Майлз поднял руку, оборвав его на полуслове. Он не хотел думать так о мистере Чемберлене.
– Я хотел сказать, что люблю тебя и все такое, но, чувак, ты просто тронулся. И я тебя понимаю. Тебе просто нужно оправдание, почему тебя чуть не вырвало на Алисию.
Майлз резко выдохнул, раздув ноздри, поднес ладони к лицу и стал тереть лоб.
– Наверное, ты прав.
– А может и нет, – Ганке бросил оранжевый листок на кровать Майлза. – По крайней мере, не насчет Алисии.
Ганке ехидно кивнул, когда Майлз схватил бумажку и поднес к самому носу.
ВЫПУСКНОЙ КЛАСС БРУКЛИНСКОЙ АКАДЕМИИ
СОВМЕСТНО С ИСТОРИЧЕСКИМ ФАКУЛЬТЕТОМ
ПРЕДСТАВЛЯЕТ: ШКОЛЬНЫЙ ДЕНЬ ВСЕХ СВЯТЫХ
Майлз откинул листок.
– Ганке, мы ни за что туда не пойдем.
– Знаю-знаю. Просто подумал, что попытаться стоит, раз уж в последнее время ты ведешь себя так, будто с супергеройством покончено. Раз уж ты решил, что людей больше не нужно спасать. И я тебя понимаю. С чего это ты должен нести ответственность за каких-то левых незнакомцев только потому, что у тебя есть суперсилы, – Ганке театрально отвернулся.
– Я знаю, чего ты добиваешься.
– Да ладно тебе, – взмолился Ганке, снова повернувшись к Майлзу. – Ты нужен городу, особенно на Хэллоуин. И хотя это могло стать отличной возможностью уладить все с Алисией, – он указал на листок, – вот кто ты. Вот что ты должен делать, – Ганке вытянул Руки ладонями вверх, делая вид, что пускает паутину. – Ты Человек-Паук, нравится тебе это или нет.
– Перестань, Ганке, – тон Майлза изменился.
Он потянулся и поднял приглашение, внимательно просмотрел его еще раз. За диджейским пультом будет Джадж, парень, выросший во Флэтбуше. Если он ответственный за музыку, можно не сомневаться, что вечеринка будет веселой. Майлз прочитал приглашение еще раз, словно оно сулило что-то клевое. Или девчонок. Или клевых девчонок. Таких как Алисия. Или... просто отлично проведенное время в качестве Майлза Моралеса, а не Человека-Паука.
Через несколько секунд он улегся на спину, приглашение на вечеринку соскользнуло с кровати и плавно опустилось на пол. Он всегда слышал только положительные отзывы о вечеринке в честь Хэллоуина. И Ганке был прав, они пропустили ее в первые два года старшей школы, а после были вынуждены неделями терпеть тонну селфи и групповых снимков в новостной ленте. Не говоря уже о том, что все без умолку твердили о ежегодной выходке на Хэллоуин. Бр-р-р. Майлз всегда делал вид, будто ему все равно, что он равнодушен ко всеобщей радости, но на самом деле его это задевало. Немного.
Но Ганке не давил на него, ни по поводу вечеринки, ни по поводу «отставки» Майлза. Он просто ждал, пока у Майлза вдруг не зазвонил будильник. Ганке вздрогнул.
– Чувак, ты ведь уже проснулся.
Сказав это, Ганке выудил из рюкзака толстенный учебник и уложил его себе на колено. Затем он скинул ботинки и понюхал их. Серьезно, зачем?
– Знаю, но я поставил его на случай, если вдруг усну, чтобы не опоздать на работу. Куда, кстати, я не особо хочу идти. Я бы лучше сходил на поэтический вечер, – Майлз сам не верил, что сказал это, но ему нужно было не только уладить все с Алисией, но и получить дополнительные баллы для зачета. Майлз снова сел, провел обеими ладонями сверху вниз по лицу, словно стирая с него усталость, затем взял с края кровати тетрадку со своими неудачными попытками написать сиджо. – Как я должен работать, чтобы предкам было полегче, и заниматься получением дополнительных баллов? В принципе сложно делать что-то дополнительное, сам знаешь... – затем после многозначительной паузы Майлз спросил: – Если я не пойду на эту вечеринку, ты пойдешь без меня?
– Смотря почему ты не идешь. Потому что должен присматривать за городом, одевшись в трико и маску?
– Нет.
– Тогда пойду.
Майлз хмыкнул и посмотрел на валяющееся на полу приглашение: топорно изображенная кровь и смайлики-призраки над текстом.
– Хорошо, – вдруг бросил он, как будто было очевидно, к чему это слово относилось.
– Что хорошо? – Ганке был явно озадачен.
– Хорошо, я согласен, – Майлз вздохнул.
– Согласен на что?
– Да ладно тебе, Ганке. Ты знаешь, о чем я.
– Вечеринка по случаю Хэллоуина? – Ганке неуверенно нахмурился. – Ты уверен, что тебе не нужно, ну, знаешь... – он повторил свою ужасную пародию на метание паутины.
– Мне нужно... перестать... быть... – неуклюже пробормотал Майлз. – Слушай, мы идем или нет?
На том и порешили.
И пока Ганке, светясь энтузиазмом, болтал об идеях для костюмов, Майлз собирался на работу. Застегнув рюкзак и втиснув ноги в кроссовки, он как можно более непринужденным тоном спросил Ганке:
– А ты, кстати, идешь на вечер поэзии?
– Не знаю пока. Ну я-то, конечно, хочу пойти, потому что у меня готов настоящий хит. Но мне еще нужно сделать домашку по химии, – он постучал пальцем по книге, лежавшей у него на коленях. – Ничего лучше химических связей и не придумаешь для завершения дня.
– Везет, – ухмыльнулся Майлз. – В общем, если ты все-таки там окажешься, извинись за меня перед Алисией, ладно?
Майлз положил тетрадь в рюкзак и перекинул его через плечо. Он направился к двери, но остановился у стола Ганке и просмотрел почту. На одном из писем было указано его имя. Майлз засунул его в задний карман.
– Да-да, я понял, – Ганке поднял вверх большой палец. – Если пойду, я скажу ей.
– Спасибо, друг.
И как только Майлз закрыл за собой дверь, Ганке крикнул:
– Скажу, что ты любишь ее!
«Кампус Конвиниенс» – скучнейший магазин. Майлз трудился в нем по программе «учись и работай», что давало ему возможность бесплатно жить в общежитии и питаться, так что его родители могли сохранить крышу над своей головой. Цены на недвижимость в их районе росли с каждым годом, и нельзя было исключать возможность, что их арендодатель – человек по имени Кесарь, которого никто никогда не видел, – продаст дом, и Майлзу с родителями придется искать новое жилье. Майлзу приходилось видеть подобное. Мужчина по имени Оскар жил в конце улицы, сколько Майлз его знал, пока однажды рядом с его крыльцом не появилась табличка «продается». К дому стали приезжать разные люди, они заглядывали в окна, записывали что-то в блокноты, звонили кому-то по мобильнику. Вскоре мистеру Оскару пришлось съехать.
Всякий раз, когда Майлз думал об этом, ему представлялось, как родители ютятся с ним и Ганке в их комнате в общежитии. Как мать по воскресеньям пытается приготовить платанос в микроволновке. Как Майлз спит с Ганке валетом на одной кровати, пока в их дом заселяется какая-то новая семья. Типа семьи Брэда Кэнби или Райана Рэтклиффа. Семьи, которая ест с хорошего фарфорового сервиза каждый день.
Все это звучало смешно, но отлично мотивировало Майлза идти на работу. Однако в «Кампус Конвиниенс» не продавали ничего из того, что было нужно среднестатистическому подростку: ни зарядок для телефонов, ни лаков для ногтей. Там были только тетрадки, обычные или на спиральках, шариковые ручки и фломастеры, карандаши, твердо-мягкие или механические, и, конечно же, консервированная колбаса. И задачей Майлза было обслуживать преподавателей и учеников, которые заглянут что-то купить. А значит – ничего не делать. Потому что никому не нужна была консервированная колбаса.
Майлз склонился над стойкой, его жизнь тонула в море однослойной туалетной бумаги и тройных дыроколов. Делать было нечего, поговорить не с кем, но хуже всего была музыка: монотонная игра саксофона – отличный саундтрек для рабочего места в стране потраченного времени.
Так что Майлз занялся тем, что обычно делал на работе, – домашкой. Он сделал химию и быстренько справился с математическим анализом еще до работы. По истории задания, как обычно, не было. Мистер Чемберлен сделал так, чтобы итоговая оценка полностью зависела от тестов. И никаких дополнительных баллов. Никаких дополнительных заданий. Просто слушай, а потом... бездумно пересказывай.
Оставалось только сиджо. Тема – легче легкого и нож в сердце одновременно: напишите о своей семье. Она тревожила его с тех пор, как он начал писать, еще несколько часов назад. Но прежде чем Майлз успел снова разбудить в себе внутреннего Эдгара Аллана По, он вспомнил о письме в заднем кармане штанов. Он вынул его и посмотрел на обратный адрес, на который даже не обратил внимания перед уходом.
Остин Дэвис
7000 Олд Фэктори Роуд
Бруклин, Нью-Йорк 11209
Майлзу Моралесу
Бруклинская академия
Паттерсон Холл, комната 352
Бруклин, Нью-Йорк 11229
Майлз провел большим пальцем по ребру конверта и медленно разорвал его. Затем он вынул письмо, развернул его и принялся читать текст, написанный карандашом и состоящий из заглавных букв.
МАЙЛЗ, ЕСЛИ ТЫ ЧИТАЕШЬ ЭТО, ЗНАЧИТ, МОЯ БАБУШКА ДЕЙСТВИТЕЛЬНО УМЕЕТ ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ИНТЕРНЕТОМ. ОНА СКАЗАЛА, ЧТО БУДЕТ ТЕБЯ ИСКАТЬ. ТЕПЕРЬ ТЕБЕ, НАВЕРНОЕ, ИНТЕРЕСНО, КТО Я И ЗАЧЕМ ПИШУ. МЕНЯ ЗОВУТ ОСТИН. МОЕГО ОТЦА ЗВАЛИ ААРОН ДЭВИС. ЕСЛИ БАБУШКА ПРАВА, ТО ААРОН ДЭВИС БЫЛ ТВОИМ ДЯДЕЙ, А ЭТО ЗНАЧИТ, ЧТО Я ТВОЙ КУЗЕН.
Майлз несколько раз перечитал последнюю фразу «а это значит, что я твой кузен», в основном потому, что не знал, что у дяди были дети, и к тому же у него не было других кузенов. А это значит, что я твой кузен. У дяди Аарона был сын? А это значит, что я твой кузен. Майлз продолжил чтение, другие слова прыгали по строчкам, типа «пятнадцать», и «в тюрьме», и «если ты напишешь ответ».
В тюрьме.
Кузен.
Остин.
Дойдя до конца письма, Майлз вернулся к началу и прочитал его заново. Во рту пересохло, он тяжело сглотнул. Майлз не знал, что и думать, не знал, стоит ли вообще верить прочитанному. Поверить он не мог. Это не могло быть правдой. Как у дяди Аарона мог быть сын и Майлз о нем не знал? А отец знал? Должен был. А может, и нет, потому что они с Аароном не общались. И все же... он должен был знать. К тому же Майлз с Аароном были друзьями. По крайней мере, до... по крайней мере, раньше. Разве Аарон не упомянул бы о сыне? Разве не было бы никаких деталей, указывающих на это? Фотографии или что-то еще?
Глухой звук удара отвлек Майлза от раздумий. Наглый подросток из проходившей мимо магазина группы учеников стукнул по стеклу. Майлз инстинктивно свернул письмо, как будто держал в руках что-то неприличное. Но стоило ему разглядеть кучку придурков из Бруклинской академии, как он тут же успокоился. На фанатов поэзии они не похожи, но Майлз понял, что они направляются, скорее всего, на поэтический вечер – все любили Алисию и ее команду. Он подумал, что хотя бы один из них заглянет в магазин, может, за конфетами, водой, консервированной колбасой, дурацкой шуткой, издевками сынка из богатенькой семьи, которые обычно звучат как выпускание кишечных газов... Это хотя бы помогло развеять скуку. Но нет. Они пошли Дальше, оставив Майлза наедине с его мыслями и письмом, а также Остином и Аароном, не в Та1<т танцующими в его голове под звуки мягкого джаза.
Он снова развернул письмо. Оно было сложено втрое, причем было заметно, что Остину пришлось помучиться, чтобы вложить его в конверт, судя по многочисленным сгибам. Стоило Майлзу развернуть письмо, как по стеклу снова постучали. На сей раз это был Ганке. Он скорчил рожу, как будто до этого столкнулся с недавно прошедшей мимо компанией. Он прижался носом к стеклу, губы растеклись в улыбке, как потоки лавы. Затем он отодвинулся от стекла и открыл дверь.
– Извини, что отрываю. Знаю, ты сейчас очень занят, – сказал Ганке и подошел к прилавку, уперев руки в бока.
– Заткнись, – Майлз снова свернул письмо. – Ты разве не должен делать домашку?
– Ну да. Просто я сделал большую часть химии и начал работать над сиджо. Но тема... не знаю... я над ней подзавис.
– Про семью-то?
– Ага, – голос Ганке стал серьезным. – Ну о чем я должен написать? Мо-и-ма-ма-и-па-па– раз-ве-лись-и-мне-те-перь-груст-но? – Ганке посчитал на пальцах количество слогов. – Это, конечно, правдивая, но не самая лучшая моя работа.
– Понимаю. Я тоже работал над сиджо, и ничего не получалось. А после этого задача кажется просто непосильной, – Майлз протянул Ганке письмо от Остина.
Ганке взял письмо, развернул и принялся читать. Его глаза бегали по строчкам, становясь все шире с каждым прочитанным словом.
– От... – Ганке оторвал взгляд от листка. – От кого оно?
– Ты же прочитал. Очевидно, у моего дяди был сын. Его зовут Остин. Ему пятнадцать. И он в тюрьме, – сказал Майлз без тени эмоций в голосе.
– Ого, – Ганке свернул письмо и передал его обратно Майлзу. – Ты расскажешь отцу?
– Не знаю, – сказал Майлз, втиснув письмо в конверт. Затем он сложил конверт пополам и положил его в кармашек рюкзака. Подняв взгляд обратно на Ганке, он заметил на его лице озабоченное выражение. Майлз покачал головой. – Ладно, зачем ты пришел? Тебе что-то нужно?
– Мне что-то нужно? Ты это серьезно, Майлз? – спросил Ганке, каждое его слово было пропитано сарказмом. – Вообще-то я зашел сказать, что иду на открытый микрофон. Надеюсь, дополнительные баллы смогут компенсировать то, что я не допишу сиджо, если мне так ничего и не придет в голову насчет семьи, – по его лицу скользнула тень горечи, но она исчезла так же быстро, как появилась. – А еще хотел заверить тебя, что поговорю с Алисией. Понял? – Поговорю за тебя. Поговорю. С Алисией. На открытом микрофоне. Поговорю с ней.
– Понял.
– Молодец.
– Вали уже, а.
– Будем считать, что ты сказал «спасибо». И да, пожалуйста, – произнес Ганке, не глядя на Майлза, и вышел из магазина.
Майлз снова остался в одиночестве.
Он облокотился на прилавок, все еще пытаясь разобраться во всей этой ситуации с Остином. Он не знал, стоит ли рассказывать отцу. Не знал, стоит ли вообще отвечать или лучше просто проигнорировать письмо. К тому же откуда ему знать, правда ли все это, действительно ли автор письма был его кузеном? Он мог бы встретиться с ним. Это вариант. Хотя нет, плохая идея. Ему пришлось бы просить одного из родителей сопровождать его в тюрьму, а рассказывать отцу – хотя это тоже вариант – идея так себе. Отец не хотел иметь ничего общего с Аароном и настаивал, чтобы Майлз с ним тоже не связывался, и вряд ли он разрешит ему нарушить запрет. Но Майлз не мог перестать думать об этом. Как выглядит Остин? Как он оказался за решеткой? Что Остин знал о смерти своего отца?
Майлза накрыло чувством вины, оно наполняло каждую клеточку тела под звук саксофона из колонок. Но он ничего не мог поделать.
Единственное, с помощью чего он мог заглушить чувство вины, – и он не мог поверить, что вообще подумал об этом, – это домашняя работа.
Задание по литературе. В кои-то веки то, что в магазине было пусто и скучно, оказалось полезным.
Майлз вытащил из рюкзака тетрадку, открыл ее и уставился на строчки, которые успел написать еще в общежитии. Затем он вырвал листок, скомкал его и бросил в корзину. Промазал. Баскетбол не его конек.
Он начал писать заново. Точнее, он просто смотрел на чистый лист, надеясь, что мысли сами наполнят его голову и прольются на бумагу. Он даже ручку еще не достал.
Остин. Аарон. Отец.
Семья. Такую тему задала им мисс Блауфусс на этот раз. Напишите два сиджо о своей семье, в одном опишите то, что вам нравится, а во втором – что не нравится. Майлз продолжал гипнотизировать тетрадку. Из колонок лился саксофон, мешая Майлзу сосредоточиться на семье, потому что для нее такая мягкая музыка точно не подходила.
Наконец он взял ручку.
ЧТО Я ЛЮБЛЮ
ЧТО Я НЕНАВИЖУ
мягкий джаз
Ненавижу, когда отец говорит: помогай соседям.
Зачем заботиться о семье, которую не создавал?
Чтоб стереть кровь, которой он исписал все улицы?
Почему я должен чинить то, что не я ломал?
ЧТО Я ЛЮБЛЮ
Как мама говорит: «Сынок, воскресный ужин ждет»
И нежно целует отца, пока я накрываю на стол.
Если б мы были больше похожи на нее
Если б все были такими любящими и нежными
Как смотрит на нас, будто мы идеальны, хоть это не так.
Майлз писал и зачеркивал, писал и зачеркивал, снова и снова, пытаясь подобрать нужные слова и уложить их в нужное количество слогов. И то, что получилось в итоге, то, на чем он остановился, ему абсолютно не нравилось. Бр-р. Настоящий поэт лучше владеет языком. Лучше понимает, как сложить слова, емко и логично выразить свою мысль. Пример первый: Остин, если мы и вправду одна семья, жаль, что я не узнал о тебе раньше. Поскольку ты был единственным ребенком в семье, тебе приходилось сражаться в одиночку. К тому же я всегда мечтал о двухъярусной кровати. Или пример второй: Алисия, я люблю тебя. Мне нравится, как ты пишешь, как выглядишь, как завиваются волосы у тебя на затылке, и я хотел бы пригласить тебя разделить со мной порцию куриного филе в столовой в качестве закуски к chicarron de polio, которое приготовит моя мама в ближайшее воскресенье. Но вместо этого Майлз написал третьесортный стишок и чуть не блеванул на свою даму сердца.
Мимо прошла еще одна компания школьников, и Майлз задумался, что еще он мог бы сказать Алисии, если бы набрался храбрости. Странно: он мог сражаться с монстрами в десять раз больше его самого, но в ее присутствии даже рта не мог открыть. Рискуя опозориться даже перед самим собой, он написал еще одно сиджо, которое уже не было частью домашнего задания.
БЕЗ НАЗВАНИЯ
Не уверен, что еще кто-то пишет любовные письма,
Так что прости за это, но я просто хочу сказать,
Что всегда чувствовал этот запах сандала.
Еще одна компания – в бейсболках и школьных толстовках – проволоклась мимо магазина. И еще одна. Казалось, вся школа пошла на открытый микрофон. Ганке, скорее всего, уже был там. И он уже, возможно, говорил с Алисией о Майлзе. Эта мысль должна была подействовать на него успокаивающе, но Майлз знал, что вероятность того, что Ганке просто подошел к Алисии и сказал: «Эй, Алисия, Майлз попросил меня передать тебе, что ему стыдно за то, что вчера произошло», равнялась отрицательному числу, о которых мистер Борем только начал рассказывать.
И это, в совокупности с двумя ужасными, как он думал, стихотворениями (хотя написанное для Алисии было сносным) и необходимостью получить дополнительные баллы, заставило его действовать. Он должен был попасть на открытый микрофон, получить баллы для зачета и донести стихотворение до Алисии. Он мог бы просто незаметно передать его ей. Она прочтет его, когда вернется домой, а завтра они наконец смогут поговорить по-человечески. Наверно. Возможно. Будем надеяться.
Но как? Как ему вырваться с работы? Он не мог попросить кого-то прикрыть его. Точнее, мог, но тогда пришлось бы притворяться больным или придумывать что-то еще, а он был не в настроении актерствовать. Оставался единственный выход: оставить магазин на пару минут, прийти на вечер, убедиться, что мисс Блауфусс отметила его присутствие, сказать что нужно Алисии и вернуться в магазин, прежде чем кто-нибудь туда зайдет. Он здесь уже час, и до сих пор не было ни одного покупателя. Велики шансы, что никто так и не придет.
В таком случае ему нужно было подумать, что делать с камерой.
В магазине была всего одна камера, и она висела над ним. Майлз не знал, был ли у декана Кушнера человек, который ее просматривал, но он догадывался, что, скорее всего, на нее никто никогда не смотрел. Кто захочет терять время и каждый день смотреть на его затылок и то как он периодически клюет носом. Но чтобы обезопасить себя, Майлзу нужно было ее отключить – только на время, пока его нет.
Судя по криминальным фильмам, которые он смотрел с отцом, самое главное слепое пятно у любой камеры слежения – прямо под ней. Если он сделает все правильно, то на пленке будет видно, как он на секунду вышел из кадра и тут же вернулся.
Майлз отошел назад, пока не уперся спиной в стену, камера была теперь прямо над его головой. Майлз прислушался, не идет ли снова кто мимо, но ничего не услышал. В мгновение ока он стал невидимым: все его тело и даже одежда стали бледно-желтого цвета, сливаясь со стеной. Он взобрался по стене, пока его глаза не оказались на одном уровне с камерой. Сзади от нее шел толстый черный провод, очевидно, подключавший камеру к источнику питания. Майлз выдернул его. Затем спустился вниз и обратно принял свой облик, будто в прямом смысле выходя из стены. Он снова прислушался, не идет ли кто, но было тихо. Тогда Майлз вырвал из тетрадки посвященное Алисии сиджо, сложил его пополам, сунул в карман и выскользнул за дверь.
Площадь представляла собой заасфальтированный квадратный участок в центре кампуса со скамейками и фонтанчиком, в который выпускники бросали ключи от своих комнат. Декан Кушнер выписывал штрафы каждому, кто не сдал ключи перед выпуском, но всем было плевать на эти грошовые суммы: бросить ключи в фонтан было традицией. К приходу Майлза все скамейки уже были заняты, девчонки теснились друг у друга на коленях, парни расселись по деревянным перилам. Остальные стояли вокруг фонтана и слушали очередного поэта.
Разумеется, Райан «Крысиное дерьмо» Рэтклифф уже вовсю вещал, пока Майлз призраком сновал вокруг толпы.
– Я хочу, чтобы ты знала: я всегда буду рядом. Я люблю тебя снегом, я люблю тебя градом. Знаю, я кажусь черствым, но я просто боюсь, что ты разобьешь мне сердце. Не разбивай его. Мое сердце. Не разбивай его, крошка, – последние слова Райан постарался произнести сексуальным тоном. Когда все типа похлопали и покачали головами, а Райан поклонился – ну еще бы он не поклонился, – из толпы показалась Алисия. Поначалу Майлз видел только косичку, аккуратно собранную в пучок на голове, но затем девушка встала на бортик фонтана.
В ту же секунду в его голове и животе зажужжал рой пчел.
– Давайте дружно похлопаем Райану! – с наигранным энтузиазмом сказала она. – Спасибо, что поделился. Посмотрим, кто у нас следующий.
И пока Алисия вчитывалась в помятый клочок бумаги с именами чтецов и выступающих, Майлз начал высматривать в толпе Ганке, вытягивая шею, чтобы увидеть его смоляные волосы в море светлых, каштановых и рыжих. Он посмотрел налево. Уинни Стоктон, которая пришла сюда только потому, что занималась по программе «учись и работай» (всего по часу в день перед занятиями и по выходным), стояла между мисс Блауфусс и мистером Чемберленом. «Что он здесь делает?» – подумал было Майлз, но затем понял, что мистер Чемберлен объединял в себе все стереотипные черты поэтов, которые Майлз так ненавидел. Суперсерьезный. Ладони соединены. Глаза закрыты. Повторяет все по несколько раз для пущего эффекта. Бр-р-р.
Майлз сразу же подошел к мисс Блауфусс. Потому что... зачет по литературе все-таки был в приоритете.
– Здрасьте, мисс Блауфусс.
– Майлз! – лицо мисс Блауфусс посветлело, как только она его увидела. – Рада, что ты смог прийти.
– Спасибо, э-э-э, только я ненадолго, потому что...
Ж-ж-ж. Не обращай внимания. Не думай об этом. Ты же знаешь, что все в порядке.
– Потому что ты должен быть на работе, не так ли, Моралес? – перебил его мистер Чемберлен. Майлз посмотрел ему прямо в глаза. И опять ему показалось, что его зрачки почти не отражали свет. Было в этом что-то... пугающее. Голос мистера Чемберлена прозвучал достаточно сурово, чтобы мисс Блауфусс протестующе открыла рот.
– Майлз, – сказала она, холодно посмотрев на мистера Чемберлена, – оставайся, сколько можешь. Я тебя отметила.
Она быстро черкнула его имя в маленький блокнот. Мистер Чемберлен ушел. Не просто в другую часть толпы, а совсем, как будто одного сурового взгляда мисс Блауфусс хватило, чтобы растопить его ледяное сердце.
– Спасибо, – сказал Майлз растерянно и смущенно. Но он был рад, что Чемберлен ушел. Точнее говоря, он был рад этому и дополнительным баллам к зачету. Сейчас, когда первая часть плана была выполнена, пора было заняться выполнением второй.
Он снова взглянул на Алисию. Она теперь читала короткое стихотворение, которое, как она сказала, написала ее бабушка еще в период гарлемского ренессанса. Вот и еще одно их отличие. Алисия принадлежала к гарлемской знати, богатому афроамериканскому роду. Потомок художников, друживших с такими людьми, как Лэнгстон Хьюз и Джакоб Лоуренс. На самом деле члены ее семьи были главными меценатами Бруклинской академии, дав возможность учиться детям вроде Майлза, Уинни и Джаджа.
– Моя прабабушка и ее ровесники были «Заступниками мечты» своего времени. И сейчас я хотела бы пригласить, насколько я знаю, одну из наших лучших поэтесс, – Майлз встретился с Алисией взглядом, пока та заканчивала свою речь; на ее лице появилась странная улыбка. – Поприветствуйте Дон Лири.
Как только Дон вышла в центр, Алисия начала протискиваться сквозь толпу в сторону Майлза. Он сунул руку в карман и вытащил сложенный лист бумаги – стихотворение. Ее стихотворение. Но так получилось, что в то же время с другой стороны – с другой стороны толпы учеников – к нему пробирался Ганке.
– Эй, чувак, ты пришел! – сказал Ганке, положив руку ему на плечи. Майлз тут же спрятал стихотворение обратно в карман.
Но прежде чем он успел что-то ответить, Алисия воскликнула: «Майлз!» и проскользнула мимо последнего разделявшего их человека. Майлз снова достал листок, но только наполовину. Легонько ткнул Ганке в ребро, однако при его силе получилось не совсем легонько.
Ганке закашлялся. Он убрал руку с плеча Майлза, с лица стерлась ухмылка.
– Э-э-э... я... поговорим позже, – с трудом выговорил он и пошел в обратную сторону еще более неуклюже.
– Клянусь, Ганке – один из самых странных людей, которых я знаю. Но мне это нравится, – Алисия озадаченно наблюдала, как Ганке растворялся в толпе.
– Ага, – Майлз проигнорировал глупую походку Ганке и нервно сглотнул, когда Алисия снова повернулась к нему.
– Так странно видеть тебя здесь.
Она потянулась, чтобы обнять его, а Майлз в этот момент протянул ей руку. Затем, заметив, что Алисия хотела его обнять, он вытянул и вторую руку, словно приглашая ее на медленный танец. Однако Алисия уже отстранилась, растерявшись, но продолжая улыбаться, и неуклюже протянула руку для неумелого рукопожатия. Майлз почувствовал аромат сандала и легкий запах пота.
– Почему это? – чересчур резко спросил Майлз. Затем он попытался обратить все в шутку, но выглядело это еще более странно. – Ну, в смысле... я люблю поэзию.
– Серьезно? Ты любишь поэзию? – отозвалась Алисия, глядя на него пронизывающим взглядом.
– Да, мне нравятся твои стихотворения. И, э-э-э, твоей прабабушки тоже, – Майлз полностью вынул листок с сиджо из кармана. – Эта связь искусства с историей – обожаю.
– Правда? Ну, про искусство я еще поверю, а вот насчет истории не уверена, учитывая, что тебя от нее сегодня чуть не стошнило, – ее светившееся энтузиазмом лицо приобрело обеспокоенный вид. – Как ты теперь себя чувствуешь?
– А, ты об этом. Да... нормально. Просто... думаю, во всем виновата школьная еда. Прости за это.
Майлза всего нервно трясло С той секунды, как он увидел ее. Но не обращал на это внимания, точнее, пытался не обращать. Он сбежал с работы не для того, чтобы сняться в продолжении нашумевшего блокбастера «Блевани на Алисию». Он почувствовал, как заурчало в животе, и у него задрожали руки.
Алисия заметила листок, трепыхающийся в руках Майлза.
– О боже, ты пришел, чтобы прочесть стихотворение?
– Нет... я... я...
– Майлз, ты должен. Давай. Уверена, у тебя хам что-то интересное, – сказала она, глядя ему прямо в глаза. Ее легкая шепелявость звучала подобно саксофону из магазина, только на нем играл более талантливый музыкант. – Я точно знаю.
Майлз сам не заметил, как кивнули пробормотал «хорошо». Выходит, согласился. Как только Дон Лири закончила, аплодисменты мигом разогнали весь туман в его голове, и он услышал, как Алисия сказала, что объявит его следующим.
– Погоди... что? Нет! – крикнул Майлз, но она уже пробиралась обратно через толпу.
Майлз сделал шаг назад. Затем еще один.
– Спасибо, Дон, – Алисия и Дон обнялись. – Аплодисменты для моей малышки! – воскликнула Алисия.
Еще один шаг назад.
– На очереди у нас новичок. Сегодня его дебют.
Еще шаг. Затем еще один.
– Так что я хочу, чтобы вы не были к нему строги. Нелегко вот так выйти сюда и поделиться своими чувствами.
Еще шаг.
– Поприветствуйте Майлза Моралеса!
Режим невидимости. Он исчез в пустоту.
– Майлз? – Алисия вытянула шею, вглядываясь в толпу.
Он был там, смотрел прямо на нее и продолжал отступать.
