Текст книги "Гордость и гордыня"

Автор книги: Джейн Остин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 22

Беннеты были приглашены на обед к Лукасам, и вновь мисс Лукас была так добра, что почти весь день любезно занимала мистера Коллинза, слушая его разглагольствования. Элизабет воспользовалась первым удобным случаем, чтобы поблагодарить подругу.

– Он пребывает в превосходном расположении духа, – сказала она, – и не могу выразить, как ты меня одолжила.

Шарлотта заверила ее, что рада быть полезной и это вполне вознаграждает ее за такую маленькую жертву, как ее время.

Какое доказательство дружбы! Однако доброта Шарлоты простиралась куда дальше, чем могла вообразить Элизабет, и должна была не более и не менее как навсегда оградить ее от дальнейших ухаживаний мистера Коллинза, сделав их предметом самое Шарлотту! Таков был план мисс Лукас, и все, казалось, столь ему благоприятствовало, что после их прощания в этот вечер она долее не сомневалась бы в успехе, если бы только мистеру Коллинзу не предстояло так скоро покинуть Хартфордшир. Однако она оказалась несправедлива к пылкости и независимости его нрава. Эти качества помогли ему незаметно покинуть Лонгборн-Хаус рано поутру и поспешить в Лукас-Лодж, дабы броситься к ее ногам. Он постарался не попасть на глаза своим кузинам в убеждении, что барышни не замедлят разгадать его замысел, а он желал, чтобы замысел этот стал известен только вместе с успехом, который его увенчает. Хотя в этом успехе мистер Коллинз почти не сомневался – и с полным на то основанием, настолько Шарлотта поощряла его любезности, – все же после конфуза в среду его не оставляла некоторая робость. Однако прием его ждал самый лестный. Мисс Лукас, увидев его из окна, когда он приблизился к воротам, немедля поторопилась случайно встретиться с ним в аллее. Однако и в самых смелых своих мечтах она не предугадала, какие любовь и красноречие ожидали ее там.

B наиболее краткий срок, какой допускали длинные речи мистера Коллинза, между ними все было уговорено ко взаимному удовольствию. И когда они входили в дом, он уже умолял ее назначить день, который сделает его счастливейшим из смертных. И хотя мольбе этой пока пришлось остаться без ответа, избранница его сердца ничуть не хотела играть его счастьем. Глупость, которой природа одарила мистера Коллинза, лишала его ухаживания того очарования, которое могло бы пробудить желание продлить их; и мисс Лукас, готовая отдать ему свою руку только из чистого и бескорыстного стремления обзавестись собственным домом, полагала, что чем скорее это совершится, тем лучше.

Сэра Уильяма и леди Лукас незамедлительно попросили об их согласии, и оно было дано с самой радостной поспешностью. Нынешнее положение мистера Коллинза уже делало его весьма подходящей партией для их дочери, почти бесприданницы, не говоря о почти верных надеждах получить в будущем весьма приличное состояние. Леди Лукас с интересом, которого прежде этот вопрос совсем не вызывал, тут же начала подсчитывать, сколько еще лет может прожить мистер Беннет; а сэр Уильям высказал твердое мнение, что, когда бы мистер Коллинз ни вступил во владение лонгборнским имением, ему и его супруге надлежит появиться при дворе. Короче говоря, вся семья была в восторге. Младшие сестры вознадеялись, что начнут выезжать на год-другой раньше, чем предполагалось прежде, а братья избавились от тревоги, что Шарлотта умрет старой девой. Сама Шарлотта особого волнения не испытывала. Она добилась своего и успела все обдумать и взвесить заранее, придя к вполне удовлетворительному выводу.

Разумеется, мистер Коллинз не был ни умен, ни приятен; его общество утомляло, а любовь к ней могла быть лишь плодом воображения. Но тем не менее ее мужем он станет. Ни мужчины, ни брак никогда не стояли высоко в ее мнении, однако выйти замуж всегда было ее целью. Для благовоспитанных девиц без состояния это был единственный пристойный способ обеспечить свое будущее, и как бы мало счастья ни сулил им брак, он все-таки представлялся наиболее приемлемой защитой от нужды. Эту-то защиту Шарлотта теперь и обрела, и, никогда не отличаясь красотой, она в свои двадцать семь лет в полную меру ценила свою удачу. Неприятным оставалось только удивление Элизабет Беннет, дружбой которой она дорожила, как ничьей другой. Элизабет изумится и, быть может, осудит ее. И такое неодобрение, хотя не изменит ее намерения, больно ранит ее чувства. Поэтому она решила сама сообщить ей о своей помолвке и заручилась обещанием мистера Коллинза хранить молчание, когда он вернется в Лонгборн к обеду, и никому из семьи даже не намекнуть на событие этого утра. Обещание он, разумеется, дал, но хранить тайну оказалось весьма трудно, так как его долгое отсутствие пробудило сильнейшее любопытство, и, когда он вернулся, на него посыпались очень прямые вопросы, так что от него потребовались и немалая находчивость, чтобы уклоняться от ответа, и, кроме того, самопожертвование, ибо он жаждал во всеуслышание объявить об успехе, увенчавшем его любовь.

Так как он намеревался отправиться в Хансфорд спозаранку, когда еще никто не встанет, церемония прощания произошла перед тем, как настало время сна; и миссис Беннет с величайшей любезностью и сердечностью заверила мистера Коллинза, что они будут счастливы вновь принять его в Лонгборне в любое время, когда дела позволят ему посетить их.

– Дражайшая сударыня, – ответил он, – сие приглашение мне особенно приятно, ибо я уповал получить его; и вы можете быть уверены, что я воспользуюсь им елико возможно скорее.

Они все очень удивились, и мистер Беннет, отнюдь не желавший скорого его возвращения, поспешил сказать:

– Но, любезный сэр, не грозит ли это вызвать неодобрение леди Кэтрин? Не лучше ли пренебречь своими родственниками, нежели вызвать неудовольствие вашей покровительницы?

– Сударь, – ответил мистер Коллинз, – я чрезвычайно обязан вам за это дружеское предостережение, и вы можете не сомневаться, что я не предприму столь важного шага без согласия ее милости.

– Тут потребна величайшая осторожность. Пренебрегите чем угодно, лишь бы не навлечь на себя ее неудовольствия. И если вы сочтете, что ваш новый визит к нам чреват такой опасностью, а я считаю это весьма вероятным, лучше не покидайте дома и не сомневайтесь, что мы не усмотрим в этом ничего для нас обидного.

– Поверьте, сударь, такое заботливое внимание пробуждает во мне горячую благодарность; и не сомневайтесь, вы незамедлительно получите от меня письмо с выражением признательности и за это, и за все другие знаки расположения, которые я получал от вас, пока пребывал в Хартфордшире. Что до моих прелестных кузин, то, хотя мое отсутствие, полагаю, будет не столь долгим, чтобы сделать это необходимым, я все же позволю себе пожелать им здоровья и счастья, не исключая и моей кузины Элизабет.

C надлежащими словами прощания и благодарности барышни и маменька удалились, по-прежнему удивляясь его обещанию вновь навестить их в недалеком времени. Миссис Беннет было угодно истолковать это намерением сделать предложение какой-нибудь из ее младших дочерей, и она полагала, что сумеет уговорить Мэри ответить ему согласием. Ведь та усматривала в нем куда больше достоинств, чем остальные сестры, – ее часто поражала весомость его суждений. И хотя он, разумеется, не был равен ей умом, она полагала, что он может стать очень приятным спутником жизни, если ей удастся своим примером подвигнуть его на чтение и пополнение образования. Но на следующее утро все подобные надежды были разбиты. Вскоре после завтрака пришла мисс Лукас и наедине с Элизабет рассказала ей о том, что произошло накануне.

B последний день Элизабет как-то пришло в голову, что мистер Коллинз, возможно, воображает, будто влюблен в ее подругу, но что Шарлотта будет его поощрять, казалось столь же невероятным, как если бы его поощряла она сама. Ее изумление было столь велико, что в первую минуту возобладало над правилами приличия, и она невольно вскричала:

– Помолвлена с мистером Коллинзом! Милая Шарлотта, не может быть!

Невозмутимость, которую мисс Лукас старалась сохранять, ведя свой рассказ, на миг сменилась смущением, когда она услышала столь прямой упрек. Впрочем, она ожидала чего-то подобного и тут же, взяв себя в руки, ответила спокойно:

– Почему ты так удивилась, милая Элиза? Ты полагаешь невозможным, что мистер Коллинз мог завоевать чье-то расположение лишь потому, что не имел счастья заслужить твое?

Однако Элизабет уже опомнилась и, сделав над собой большое усилие, смогла заверить подругу, что их будущее родство весьма ей приятно и что она желает ей всяческого счастья.

– Я понимаю, что ты чувствуешь, – ответила Шарлотта. – Ты должна быть удивлена, очень удивлена, ведь мистер Коллинз так недавно искал твоей руки. Но когда у тебя будет время подумать, надеюсь, ты не станешь порицать меня за то, что я сделала. Ты ведь знаешь, я не мечтательна. И никогда не была склонна к романтическим фантазиям. Я хочу лишь иметь свой дом, и, памятуя о характере мистера Коллинза, его связях и положении, я убеждена, что у меня не меньше надежд на счастье с ним, чем у большинства вступающих в брак.

Элизабет негромко ответила «несомненно», и после неловкого молчания они вернулись в гостиную. Шарлотта вскоре удалилась, а Элизабет оставалось только раздумывать над тем, что она услышала. Прошло много времени, прежде чем она более или менее примирилась с мыслью о столь нежданном браке. Странность того, что мистер Коллинз в пределах трех дней дважды предложил руку и сердце двум разным избранницам, была ничто в сравнении с тем, что второе его предложение было принято. Она всегда чувствовала, что взгляды Шарлотты на замужество отличались от ее собственных, но она не полагала возможным, что ее подруга, когда ей придется принять решение, поступится всеми лучшими чувствами ради житейских благ. Шарлотта – супруга мастера Коллинза! Какой удручающей была эта картина! И к грусти, что подруга унизила себя и пала в ее уважении, добавилась горестная уверенность, что в избранном ею жребии подруга эта не обретет хотя бы подобия счастья.

Глава 23

Элизабет сидела с матерью и сестрами, все еще обдумывая услышанное и не зная, вправе ли она рассказать об этом остальным, когда явился сэр Уильям собственной персоной, посланный дочерью сообщить соседям о ее помолвке. Осыпая их комплиментами и поздравляя себя с будущей родственной связью между их семьями, он изложил цель своего визита слушательницам, которые были не только поражены, но и отказывались поверить своим ушам. Миссис Беннет с упорством в ущерб хорошему тону утверждала, что он, несомненно, впал в заблуждение, а Лидия, всегда несдержанная, а часто и невежливая, громко воскликнула:

– Господи! Сэр Уильям, ну что вы такое говорите? Разве вы не знаете, что мистер Коллинз хочет жениться на Лиззи?

Только галантность придворного могла помочь без гнева снести такое обхождение; однако учтивость мистера Уильяма помогла ему вытерпеть все. И хотя он просил их поверить, что он сказал чистую правду, их невежливость он сносил с самой многотерпеливой любезностью.

Элизабет, чувствуя, что обязана выручить его из столь неприятного положения, вмешалась и подтвердила истину его слов, упомянув, что уже узнала эту новость от самой Шарлотты. A затем, пытаясь положить конец восклицаниям матери и сестер, принесла сэру Уильяму свои искреннейшие поздравления, к которым не замедлила присоединиться и Джейн, а также упомянула о счастье, которое, разумеется, воспоследует из этого брака, о прекрасных качествах мистера Коллинза и о столь удобной близости Хансфорда от Лондона.

Миссис Беннет, сказать правду, была слишком ошеломлена и до ухода сэра Уильяма почти не открывала рта; но едва он откланялся, как ее чувства вырвались наружу. Во-первых, она упорствовала в уверенности, что все это неправда; во-вторых, она не сомневалась, что мистера Коллинза поймали в ловушку; в-третьих, она уповала, что они никогда не будут счастливы вместе, и, в-четвертых, утверждала, что еще не известно, дойдет ли дело до свадьбы. Однако из всего этого ясно вытекали два вывода: во-первых, во всем виновата Элизабет, а во-вторых, все они обошлись с ней чудовищно, и до конца дня говорила она главным образом на эти две темы. Ничто не могло ни утешить ее, ни умиротворить. И ее досада не угасла вместе со светом дня. Прошла неделя, прежде чем она перестала бранить Элизабет, едва ее увидев; миновал месяц, прежде чем она перестала говорить колкости сэру Уильяму и леди Лукас; и пронеслось много месяцев, прежде чем она смогла простить их дочь.

Мистер Беннет не испытывал столь бурных чувств, а те, которые он испытывал, были, по его словам, чрезвычайно приятными, так как, сказал он, его весьма радует открытие, что Шарлотта Лукас, которую он прежде полагал достаточно разумной, оказалась столь же глупой, как его жена, и глупее его дочери.

Джейн призналась, что несколько удивлена, но говорила не столько о своем удивлении, сколько о счастье, которого им искренне желает. И Элизабет никак не могла убедить ее, что надежды на это весьма мало. Китти и Лидия ничуть не завидовали мисс Лукас – ведь мистер Коллинз был всего-навсего священником, и для них эта было лишь свежей новостью, с какой следовало поскорее отправиться в Меритон.

Леди Лукас не могла не торжествовать, получив возможность объяснять миссис Беннет, какое это утешение, когда дочка делает хорошую партию, и зачастила в Лонгборн рассказывать, как она счастлива, хотя кислый вид миссис Беннет и ее язвительные замечания, казалось, должны были бы омрачить это счастье.

Между Элизабет и Шарлоттой появилась сдержанность, заставлявшая их взаимно хранить молчание касательно помолвки, и Элизабет чувствовала, что былое доверие и откровенность между ними уже никогда не вернутся. Разочарование в Шарлотте усилило ее нежную привязанность к сестре – она была уверена, что ее мнение о чистоте побуждений Джейн и ее душевной тонкости никогда не изменится. Но с каждым днем ее опасение за счастье сестры росло, так как с тех пор, как уехал Бингли, прошла неделя и не приходило никаких известии о его возвращении.

Джейн незамедлительно ответила на письмо Каролины и считала дни, прикидывая, когда от ее подруги следует ждать второе письмо. Обещанная эпистола с благодарностями от мистера Коллинза прибыла во вторник, адресованная их отцу и заполненная такими изъявлениями признательности, каких можно было бы ожидать от гостя, проведшего под их кровом не меньше года. Успокоив свою совесть в этом отношении, он в самых восторженных выражениях сообщил им о выпавшем на его долю счастье завоевать расположение их прелестной соседки, мисс Лукас, а затем объяснил, что он с такой готовностью согласился исполнить их любезное пожелание вновь увидеть его в Лонгборне лишь ради возможности наслаждаться обществом своей нареченной и надеется прибыть к ним в понедельник через две недели. Ибо леди Кэтрин, добавил он, столь милостиво одобрила его брак, что изъявила желание, чтобы свадьба состоялась как можно скорее, и он уповает, что для его прелестной Шарлотты это послужит неопровержимым доводом без отлагательств назвать самым ближайший день, когда она сделает его счастливейшим из смертных.

Возвращение мистера Коллинза в Хартфордшир более не радовало миссис Беннет. Напротив, она была склонна ворчать по этому поводу не меньше своего супруга. Странно, что он едет в Лонгборн, а не в Лукас-Лодж. А кроме того, столько неудобств и бесчисленных хлопот! Она не выносит, если у них кто-нибудь гостит, когда она так недомогает! A уж помолвленные вообще самые несносные из гостей. Таков был кроткий ропот миссис Беннет, и лишь еще большее огорчение из-за отсутствия мистера Бингли отвлекало ее.

Тревожило это и Джейн с Элизабет. День проходил за Днем, не принося о нем никаких известий, кроме полученных из Меритона сведений, что, по слухам, он зимой в Недерфилд не приедет. Слухи эти весьма раздражили миссис Беннет, и она не упускала случая опровергать их, как самую глупую ложь.

Даже Элизабет начинала опасаться – нет, не перемены в чувствах Бингли, но того, что сестрам удастся задержать его в столице. Как ни тяжка была эта мысль, столь губительная для счастья Джейн и подвергающая такому оскорбительному сомнению верность ее возлюбленного, она все чаще приходила ей в голову. Объединенное влияние двух его бессердечных сестер и властного друга вкупе с привлекательностью мисс Дарси и столичными развлечениями могло, боялась она, возобладать над силой его любви.

Тревога Джейн из-за такой неопределенности, разумеется, была мучительнее, но, каковы бы ни были ее чувства, она старалась их скрыть, и поэтому они с Элизабет в своих разговорах никогда этой темы не касались. Но подобная деликатность не сдерживала их маменьку, и редко вы падал час, когда бы она не упоминала Бингли, не сообщала, с каким нетерпением ждет его приезда, или даже не требовала от Джейн признания, что она сочтет себя очень обиженной, если он так и не вернется. Требовалась вся кротость Джейн, чтобы выдержать эти нападки с достаточным спокойствием. Мистер Коллинз с похвальной пунктуальностью прибыл в понедельник две недели спустя, но встретил в Лонгборне не столь радушный прием, как в первый раз. Однако он был так счастлив, что не нуждался в знаках внимания, и к счастью для всех необходимость пылких ухаживаний на долгие часы избавляла их от его общества. Большую часть каждого дня он проводил в Лукас-Лодж и нередко в Лонгборн возвращался как раз вовремя, чтобы успеть извиниться за свое отсутствие прежде, чем все отправлялись спать.

Миссис Беннет была поистине совершенно измучена. Малейшее упоминание об этом браке повергало ее в мучения и самое скверное расположение духа, а кого бы она ни навещала, без упоминаний не обходилось. На мисс Лукас она не могла смотреть без отвращения, видя в ней свою преемницу в доме, где прожила столько лет, и воспылала к ней ревнивой ненавистью. Когда Шарлотта приходила с визитом, миссис Беннет усматривала в этом предвкушение часа, когда та войдет сюда хозяйкой; а если Шарлотта обменивалась с мистером Коллинзом двумя-тремя словами вполголоса, это означало, что они говорят о лонгборнском имении и решают выгнать ее с дочерьми из дома, едва мистер Беннет скончается. И она горько жаловалась мужу на такую несправедливость.

– Право, мистер Беннет, – сказала она, – так тяжко думать, что Шарлотта Лукас когда-нибудь станет хозяйкой этого дома, что мне придется уступить мое место ей, что я доживу до этого!

– Душа моя, к чему такие мрачные мысли? Будем надеяться на лучшее. Почему бы нам не уповать, что я проживу дольше? Это не слишком утешило миссис Беннет, и потому она продолжала все о том же:

– Мне нестерпимо думать, что они соберут все имение. Если бы не майорат, я бы так из-за этого не мучилась.

– Из-за чего вы не мучились бы?

– Ни из-за чего.

– Ну, так будем благодарны, что вы избавлены от подобной бесчувственности.

– Нет, мистер Беннет, за этот майорат я никогда благодарна не буду. Понять не могу, как у кого-то хватило совести отнять имение у собственных дочерей! И все ради мистера Коллинза, подумать только! Почему оно должно достаться ему, а не кому-нибудь другому?

– Это я предоставляю решить вам самой, – сказал мистер Беннет.

Глава 24

Пришло письмо от мисс Бингли и положило конец сомнениям. Первые же строки заверяли, что все они остаются в Лондоне на зиму; а заключила она их сожалениями своего брата, что у него не было времени засвидетельствовать почтение друзьям в Хартфордшире прежде, чем он оттуда уехал.

Надежда угасла, совсем угасла. A когда у Джейн хватило силы прочесть письмо дальше, она не нашла в нем ничего, что могло бы ее утешить, кроме заверений в нежной к ней привязанности. Почти все оно было занято восхвалениями мисс Дарси. Вновь описывалась ее необыкновенная привлекательность. Каролина радостно похвасталась, что их дружеская близость все возрастает, и позволила себе предсказать исполнение желаний, о которых говорилось в первом письме. C большим удовольствием она также упомянула, что ее брат стал совсем своим в доме мистера Дарси, и с восторгом сообщила о планах последнего по-новому меблировать парадные комнаты.

Элизабет, которой Джейн вскоре пересказала большую часть письма, слушала в безмолвном возмущении. Ее сердце разрывалось между сочувствием к сестре и негодованием против них всех. Утверждению Каролины, будто ее брат отдал сердце мисс Дарси, она не поверила. В том, что он по-прежнему питает к Джейн истинное чувство, она не усомнилась ни на йоту; однако, как ни была она всегда расположена к нему, ей трудно было думать без гнева и даже без презрения о покладистости, о благодушии, которые теперь сделали его рабом своекорыстных друзей и толкнули принести в жертву свое счастье их капризам с тайным намерения. Впрочем, если бы он жертвовал только своим счастьем, то имел бы полное право играть им по своей воле. Но это касалось ее сестры, о чем, как считала Элизабет, ему самому следовало бы подумать. Короче говоря, над этим предметом можно было долго размышлять, но без всякой пользы. Да только ни о чем другом она думать не могла. И все-таки действительно ли чувство Бингли умерло, или вмешательство друзей его подавило, догадывался ли он о любви Джейн, или она ускользнула от его внимания, как бы там ни было (хотя ее мнение о нем зависело от ответа на эти вопросы) в положении ее сестры ничто не менялось, мир ее души был равно нарушен.

Прошло два дня, прежде чем Джейн собралась с духом, чтобы заговорить с Элизабет о своих чувствах. Но наконец, когда миссис Беннет оставила их вдвоем после более, чем обычно, длинных поношений Недерфилда и его хозяина, ее старшая дочь не удержалась и сказала:

– Ах, если бы милая маменька была боле сдержанной! Она не представляет себе, как меня ранят ее постоянные упреки ему. Но я не стану страдать. Это не может длиться долго. Он будет забыт, и все будет как прежде.

Элизабет посмотрела на сестру с состраданием, отнюдь не убежденная ее словами, но промолчала.

– Ты сомневаешься! – воскликнула Джейн, слегка краснея. – Но, право, у тебя для этого нет причин. Он может остаться в моей памяти как самый располагающий к себе молодой человек из всех мне знакомых, но и только. Мне больше не на что надеяться и нечего опасаться, и мне не в чем его упрекнуть. Слава Богу, от этой боли я избавлена. Еще немного времени… Я постараюсь справиться…

Вскоре более твердым голосом она добавила:

– Меня уже утешает мысль, что это была лишь игра моего воображения, и она никому не причинила вреда, кроме меня.

– Милая Джейн, – вскричала Элизабет, – ты слишком добра! Твои кротость и скромность поистине ангельские. Я не знаю, что сказать тебе. Мне кажется, я никогда не воздавала тебе должного, не любила тебя так, как ты того заслуживаешь.

Мисс Беннет быстро возразила, что никак не заслуживает таких похвал, и превознесла любовь сестры к ней.

– Нет, – сказала Элизабет, – это нечестно. Ты хочешь верить, что все на свете достойны уважения, и огорчаешься, если я дурно отзовусь о ком-то. Я же хочу видеть совершенство лишь в одной тебе, а ты даже слушать об этом не хочешь. Не опасайся, что я позволю себе лишнее и покушусь на твою привилегию доброжелательности ко всем и вся. В этом нет нужды. B мире очень мало людей, кого я люблю по-настоящему, и еще меньше таких, о ком я высокого мнения. Чем больше я знакомлюсь со светом, тем меньше он мне нравится. И каждый день подтверждает мое убеждение в непостоянстве человеческих характеров и в том, как мало можно доверять истинности достоинств и здравомыслия, какими бы убедительными они ни вы глядели. Совсем недавно я столкнулась с двумя примерами этого. Про один я умолчу, а второй – это замужество Шарлотты. У него нет оправданий. C какой стороны ни посмотреть, у него нет оправданий.

– Милая Лиззи, не поддавайся таким чувствам. Они помешают тебе быть счастливой. Ты слишком мало принимаешь во внимание различие в обстоятельствах и характерах. Подумай об основательности мистера Коллинза, о твердом, осмотрительном характере Шарлотты. Вспомни, что она старшая дочь в большой семье. C практической точки зрения это отличная партия; и, пожалуйста, постарайся, ради всех, поверить, что она может питать к нашему кузену симпатию и уважение.

– Ради тебя я постаралась бы поверить во что угодно, но такая вера никому ни малейшей пользы не принесет: ведь убедись я, что Шарлотта питает к нему симпатию, мое мнение об ее уме стало бы хуже моего нынешнего мнения о ее сердце. Милая Джейн, мистер Коллинз самодовольный, напыщенный, глупый человек самых узких взглядов, и ты это знаешь не хуже меня. И ты, как и я, не можешь не чувствовать, что женщине, согласившейся выйти за него, недостает стойкости характера. Ты не должна защищать ее, пусть это Шарлотта Лукас. Ты не должна ради нее одной изменять требования нравственных начал и душевного благородства, пытаться убедить себя и меня, будто себялюбие это осмотрительность, а безрассудство – залог счастья.

– Мне кажется, – сказала Джейн, – ты слишком строго судишь их обоих. И, надеюсь, убедишься в этом, когда увидишь, как они счастливы вместе. Но довольно об этом. Ты намекнула еще на что-то. Ты говорила о двух примерах. Я не могла не понять тебя, но умоляю, милая Лиззи, не огорчай меня, полагая, что он в чем-то виноват, и говоря, что он упал в твоем мнении. Не следует с такой легкостью воображать, будто нам причинили боль нарочно. Нельзя ожидать, чтобы молодой человек с живым нравом всегда был осмотрителен и на страже своих слов и поступков. Нас так часто обманывает тщеславие. Женщины усматривают в лестном внимании гораздо больше, чем оно обозначает на самом деле.

– A мужчины делают для этого все.

– Если намеренно, им нет оправдания. Но я не думаю, что в мире столько коварных расчетов, как воображают некоторые.

– Я вовсе не приписываю хоть что-то в поведении мистера Бингли коварному расчету, – возразила Элизабет. – Однако и без намерения поступить плохо или сделать других несчастными можно совершить ошибку или причинить горе. Для этого вполне достаточно легкомыслия, неумения замечать чувства других и безволия.

– И ты объясняешь случившееся чем-то из перечисленного?

– Да. И первым, и вторым, и третьим. Но если я стану продолжать, то огорчу тебя, сказан, что я думаю об особах, которые тебе дороги. Останови меня, покуда можно.

– Значит, ты продолжаешь настаивать, что на него повлияли его сестры?

– Да. B союзе с его другом.

– Не могу этому поверить. Зачем бы им понадобилось влиять на него? Они ведь только желают ему счастья, а если он отдал сердце мне, никакая другая женщина не сделает его счастливым.

– Твоя посылка неверна. Они могут желать очень многого, помимо его счастья. Они могут желать, чтобы он приумножил свое богатство и занял более высокое положение в обществе. Они могут желать, чтобы он женился на девушке, обладающей всеми достоинствами, которые зиждутся на деньгах, знатности и гордости.

– Вне всяких сомнений, они хотели бы, чтобы он женился на мисс Дарси, – ответила Джейн, – однако возможно, что их побуждения гораздо лучше, чем ты полагаешь. Они знакомы с ней много дольше, чем со мной, и неудивительно, если любят ее сильнее. Но, каковы бы ни были их желания, весьма маловероятно, что они стали бы противиться желаниям своего брата. Какая сестра сочла бы себя вправе на подобное вмешательство, кроме случаев, когда речь идет о чем-то недопустимом? Если они верят, что он расположен ко мне, то не стали бы нас разлучать; если бы его чувство и правда было бы таким, им этого не удалось бы. Предполагая подобное, ты приписываешь им всем неестественные и дурные поступки и причиняешь мне большие страдания. Не огорчай меня такими мыслями. Мне не стыдно, что я ошибалась… ну, разве самую чуточку, но это пустяк в сравнении с тем, что я буду чувствовать, думая плохо о нем или о его сестрах. Позволь мне смотреть на случившееся в самом благоприятном свете – в свете, оправдывающем его и их.

Элизабет не могла воспротивиться такому желанию, и с этой минуты в их разговорах имя мистера Бингли почти не упоминалось.

Миссис Беннет продолжала удивляться и стенать, что он все не возвращается, и хотя Элизабет, что ни день, находила этому разумное объяснение, казалось, ничто не могло рассеять горьких недоумений маменьки. Дочь пыталась убедить ее в том, чему не верила сама: что его внимание к Джейн было лишь следствием обычного мимолетного увлечения, которое забылось, едва он перестал видеться с ней. Однако, хотя маменька признавала убедительность этих доводов, Элизабет приходилось повторять их вновь и вновь. Миссис Беннет находила утешение лишь в том, что летом мистер Бингли непременно приедет в Недерфилд.

Мистер Беннет смотрел на дело иначе.

– Итак, Лиззи, – сказал он однажды, – твоя сестрица страдает от несчастной любви. Я ее поздравляю. Если не считать замужества, всякой барышне больше всего нравится время от времени страдать от несчастной любви. Это занимает ее мысли и придает ей интересность в глазах подружек. A когда настанет твой черед? Вряд ли ты сумеешь долго смиряться с таким преимуществом Джейн перед тобой. Сейчас самое подходящее время. B Меритоне достаточно офицеров, чтобы разбить сердца всех барышень в наших краях. Избери Уикхема. Он обходительный юноша и натянет тебе нос с большой грацией.

– Благодарю вас, сударь, но меня удовлетворит и менее приятный человек. Мы ведь не можем ожидать, что всем нам выпадет такая удача, как Джейн.

– Справедливо, – сказал мистер Беннет. – Однако весьма утешительно думать, что, какой бы тебе ни выпал жребий, у тебя есть любящая мать, которая извлечет из него все возможное. Общество мистера Уикхема очень помогало рассеивать уныние, в которое недавние превратности судьбы ввергли многих членов лонгборнской семьи. Они часто виделись с ним, и к прочим располагающим к нему качествам добавилась и ничем не стесненная откровенность. Все, о чем он тогда поведал Элизабет, теперь стало всеобщим достоянием – его права, попранные мистером Дарси; гонения, которые ему пришлось претерпеть от этого последнего, подробно обсуждались, и все с удовольствием думали о том, что мистер Дарси, им всегда не нравился, когда они еще ничего не знали.

Только мисс Беннет была способна полагать, что, вероятно, есть смягчающие обстоятельства, неизвестные хартфордширскому обществу. Ее кротость и глубокая искренность всегда искали оправдания для других, напоминали о возможности ошибки; но все остальные судили мистера Дарси как худшего из людей.