Текст книги "Клевета"

Автор книги: Джейн Фэйзер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

Если бы Магдален могла, она бы начала протестовать, но тело и ум совершенно обессилели и слова не желали идти наружу. По правде говоря, она не горевала от того, что должна была остаться в одиночестве вместе со своей ленивой истомой. Глаза ее сомкнулись.

Гай стоял у кровати, глядя на нее. Он улыбался, но в глазах его пряталась тень. Тень от мыслей о том, что впереди их ждет боль разлуки. Как долго Джон Гонтский намерен выжидать, прежде чем объявит о вдовстве дочери? А если это и произойдет, едва ли Гаю де Жерве следует рассчитывать на такой приз, как дочь Ланкастера и наследница владений де Брессов. Он уже получил благодаря своему сеньору одну жену, а в приданое – богатство и силу. И теперь Гай не представлял прежней ценности для хозяина, ему нечего было предложить, кроме того, что уже было.

Задернув полог, чтобы свет свечей не мешал ее сну, он вернулся к столу и расправил смятые бумаги, вдыхая запах Магдален, ощущая пальцами тепло от ее тела. Все эти эмоции не располагали к работе, но он пододвинул поближе подсвечник и уселся за стол.

Магдален проснулась с чувством, что должно произойти что-то замечательное. Такое с ней было раз или два в детстве, но сейчас она не могла найти сколь-нибудь разумного объяснения своему настроению. Ей понадобилось несколько секунд, прежде чем она вспомнила: сегодня уезжает Шарль д'Ориак. Душа ее взлетела к небесам, словно она сбросила гору с плеч. Она и Гай должны наконец вновь остаться одни.

Гай спал рядом беспробудным сном, и по оплывшим свечам и все еще тлеющему камину она определила, что он работал всю ночь. Тело ее млело при воспоминании о том, какой чувственный пир он вчера устроил для нее, прежде чем она так эгоистично заснула и оставила Гая в компании с его бумагами.

Приподнявшись на локте, она нагнулась над ним, всматриваясь в лицо любимого в слабых серых отсветах рассвета. Сон стер напряжение этого рта и челюсти, губы чуть выдавались вперед, полные и красиво вырезанные, словно созданные для поцелуев. Золотисто-рыжие волосы кольцами падали на широкий лоб. Ей хотелось отбросить их в сторону, провести пальцем по широкой надбровной дуге, поцеловать кончик носа. Но ни того, ни другого, ни третьего она не сделала, опасаясь потревожить его сон: отплатить за удовольствие прошлого вечера она рассчитывала позже и не без пользы для самой себя.

Она вновь легла рядом с ним, но кровь в ней по-прежнему играла, ей не терпелось двигаться, что-то делать, ведь этот день обещал только самое лучшее и радостное! Все же она тихонечко выскользнула из кровати, натянула ночную рубашку и на цыпочках вышла через потайную дверь. Сердце ее плясало от радости при мысли, что сегодня она спровадит из замка самого отвратительного человека на свете, которого ей почему-то приходится называть кузеном.

Дойдя до своей спальни, она для вида бросилась на нетронутую за ночь постель и позвонила в колокольчик, вызывая служанок.

– Я умираю хочу есть, – объявила она им вместо приветствия. – Я бы охотно перекусила вареными яйцами и мясом, а кроме того, хотела бы вымыться.

– О да, миледи, – невозмутимо сказала Эрин, прекрасно осведомленная о том, что аппетит беременных женщин – непредсказуемая вещь и всегда должен быть удовлетворен. – Марджери займется завтраком, а заодно принесет горячую воду из кухни.

Эрин вышла в примыкающую комнату, чтобы сделать необходимые приготовления к купанию, и Магдален, спрыгнув с холодной кровати, последовала за ней.

– Брось в воду лаванду, Эрин.

– Я всегда так делаю, миледи, – столь же невозмутимо ответила служанка. – Насколько я понимаю, гости наши сегодня отбывают?

– О да, – подтвердила Магдален с энтузиазмом, не особенно уместным в глазах Эрин.

– Кое-кто будет жалеть об этом, – усмехнулась служанка, доставая из ларя мыло и полотенца.

– Да? Неужели такое возможно?

– Девчонка Берта, прачка из свиты этого сьера, вообразила себе, что влюблена в слугу милорда, в этого недомерка Оливье.

Она покачала головой.

– Хоть убей, не пойму, что она в нем нашла? Костлявый коротышка, вечно что-то вынюхивает и всегда появляется там, где его меньше всего ждешь. Но, говорят, он тоже в нее втрескался.

Магдален поморщила носик. Ей трудно было вообразить, что кто-то из компании кузена мог оказаться симпатичным. Она вернулась в спальню как раз в тот момент, когда Марджери вошла с подносом. Схватив с деревянной тарелки баранью отбивную и набив полный рот, Магдален начала нервно расхаживать из одной комнаты в другую, от платяного шкафа к кровати, а от нее к окну.

– Вы сегодня очень беспокойны, миледи, – заметила Марджери. – Должно быть, ребеночек зашевелился?

– Ничего подобного, и вовсе он не шевелится, – промычала Магдален с набитым ртом, хлопая себя по маленькому холмику живота. – Ты принесла пахту?

Марджери передала ей чашку, и она одним глотком осушила ее, после чего удовлетворенно вытерла губы.

– Вода готова, миледи, – объявила Эрин. – Волосы тоже будем мыть?

– Да, разумеется, – Магдален шагнула в круглую деревянную ванну. Она жаждала встретить этот день свежей и чистой, смыть с себя все следы и воспоминания последних двенадцати дней, чтобы, когда Шарль д'Ориак покинет замок, ничто не могло напомнить о его прикосновениях, о его зловещем взгляде и скользких речах, обо всем том, что так отравляло ее жизнь за все время пребывания этого гостя.

Когда через два часа она появилась в большом зале, от ее неудержимой и не совсем приличной радости по случаю отъезда докучливого визитера не осталось и следа – только оживление в глазах и нетерпеливость в движениях. Д'Ориак же был сражен ее изумрудным бархатным платьем, горностаевой накидкой, длинной косой с вплетенными в нее жемчужинами, а излишнюю возбужденность Магдален он списал на посторонние причины, никак не связывая ее со своим отъездом.

Гай также ничем не выдал своих чувств. Он в это утро был в самом мрачном расположении духа, и единственной причиной этого мог назвать лишь то, что не выспался. Правда, в его жизни было много бессонных ночей, и они никак не отражались на его самочувствии. Он поглядывал на сияющую Магдален и вспоминал игры минувшей ночи. Вид у нее сейчас был донельзя довольный. Может быть, он зря проявляет излишнюю воздержанность, когда последовательно отказывается разделять с ней эти удовольствия?

– Доброе утро, милорд, – Магдален взглянула на Гая с потаенным блеском в глазах, давая понять, что тоже помнит о его ночном художественном эксперименте. Потом притворно вздохнула. – Нам сегодня приходится прощаться с нашими гостями.

Она повернулась к Шарлю д'Ориаку и его рыцарям.

– Желаю вам доброго пути, месье, и счастливо вам добраться до цели вашего путешествия.

– Благодарю, миледи, – кузен небрежно поклонился, сверкнув глазами. – Наше семейство будет ждать вашего визита, Магдален Ланкастерская, дочь Изабеллы де Боргар.

У Магдален холодок пробежал по спине. Что-то стояло за этими словами, хотя внешне они были безукоризненно вежливы – речь шла всего лишь о констатации родственных связей между прощавшимися. Наклонив голову, она холодно улыбнулась.

– Я уже давно Магдален де Бресс, сэр.

– Это всего лишь дипломатия и политика, кузина. По крови же вы представительница де Боргаров и Ланкастеров.

– Магдален, – тихо окликнул ее Гай. Она с явным облегчением обернулась и увидела, что он жестом показывает на стол, где рядом с большой двуручной чашей стоял серебряный, украшенный орнаментом кувшин.

Она вовсе не забыла об этом ритуале, но была благодарна Гаю, что он вызволил ее из этой тягостной ситуации. Подойдя к столу, она наполнила чашу вином из кувшина.

– Кубок дружбы, кузен! – произнесла она ровным голосом и, прикоснувшись губами к краю чаши, передала ее гостю.

Он взял кубок, отпил и пустил по кругу. Гай завершал эту церемонию, и теперь, когда отъезд кузена стал бесспорным фактом, беспокойство, одолевавшее Магдален, исчезло.

Они проводили гостей во внутренний двор. Через четверть часа те сели на лошадей и выехали за ворота. Магдален в порыве восторга, подобрав юбки, взбежала по каменным ступенькам на крепостную стену, подгоняемая желанием убедиться, что Шарль д'Ориак и в самом деле уехал из замка.

Герольды обменялись на прощание сигналами из рога, и отряд д'Ориака с развевающимися штандартами поскакал навстречу ветру. Магдален заплясала прямо на стене, затем сбежала во двор, где в раздумье стоял Гай.

– Пойдем в сад, слышишь, пойдем в сад! – потребовала она. – Я хочу во весь голос прокричать всему свету, как я рада! Но здесь это неприлично делать.

С притворным осуждением покачав головой, он последовал за ней во фруктовый сад, достаточно уединенный, чтобы Магдален могла прыгать и плясать, дать выход своей радости. Что она и не преминула сделать.

– Он уехал! Он на самом деле уехал! О, я готова петь день и ночь напролет, – она развела руки, словно собралась обнять весь мир. – Мне никогда больше не надо будет видеться с ним! Я никогда больше не увижусь с ним! Какое облечение для души, милорд! Я чувствую себя так, словно держала на плечах всю тяжесть рода человеческого, а секунду назад сбросила ее.

Она засмеялась светлым, чистым смехом.

– Разве это не чудесно? Разве ты не испытываешь этого волшебного чувства освобождения?

Гай озабоченно потер виски.

– Если честно – нет. И уж если совсем честно – ты заставляешь меня чувствовать себя стариком. «И правда, – подумал он, – сейчас, когда она переполнена энергией и безотчетным счастьем, счастливая лишь от того, что избавилась от чего-то, что причиняло ей неудобства, она совсем как ребенок, невинный младенец, которому так мало нужно для счастья!»

Магдален прекратила свои прыжки и, нахмурившись, поглядела в его синие, как небо, глаза.

– Боже, как такое может быть? – она неожиданно рассмеялась, и проказливые искорки заплясали в ее глазах.

– О, конечно, все дело в этой мрачной шапке, которую ты надел на себя. Она и в самом деле для старика, а не для мужчины с таким мужественным и юным лицом.

Она подпрыгнула на мысочках и сорвала плоский бархатный берет с его головы.

– Ну вот, так-то лучше! – подбросив берет в воздух, она ловко поймала его, не переставая смеяться.

– Отдай, Магдален, – он протянул руку, чувствуя себя неспособным подыгрывать ее настроению.

– Нет, не отдам, – смеясь, она затанцевала вокруг него. – Если он вам нужен, милорд, попробуйте меня сперва поймать.

– Магдален, у меня нет ни времени, ни настроения… – сказал он уже раздраженно.

Но Магдален не заметила его раздражения. Она была объята бьющей через край энергией и выплясывала у яблони, дразня и помахивая в воздухе беретом, ухмыляясь и прячась за стволом дерева.

– Я совершенно не расположен играть в игры, – предостерег он, властно подняв палец. – Не будешь ли ты любезна вернуть мне мой берет?

– О, так ты требуешь, чтобы тебя считали старикашкой? – заявила она и, все еще пытаясь вовлечь его в игру, забросила берет на сук старой груши. – Ну, посмотрим, что ты мне теперь сделаешь, господин старикашка.

Что-то процедив сквозь зубы, Гай развернулся и широким шагом направился к калитке, оставив спрятавшуюся за деревом Магдален. Когда она поняла, что он ушел, смех ее оборвался, а губы задрожали.

Ей стало стыдно, она почувствовала себя ребенком, который нарушил какие-то неизвестные ему правила хорошего поведения и вызвал гнев уставшего, рассерженного воспитателя. «Я просто дурочка, – подумала она, грызя ноготь большого пальца и вспоминая, какой усталый вид был у Гая за столом. – Может быть, это сказалось на нем напряжение долгого визита Д'Ориака? Или он слишком взрослый, чтобы радоваться, сбросив с плеч обузу, а я всего лишь надоедливый детеныш, неспособный понять всю серьезность и последствия происходящего?» До Магдален так и не дошло, чем она провинилась; правда, испытывая подъем духа, радость и веселье, она едва ли была способна смотреть на окружающий мир трезво и непредвзято. Вот и сейчас, вместо того, чтобы еще раз задуматься, она впала в тоску, как обычно с ней бывало в таких случаях. Ее мысль меланхолически блуждала от предмета к предмету, но Магдален так и не пришла ни к какому выводу.

Она взглянула вверх: на ветке груши застрял бархатный бургундский берет Гая, поблескивая в лучах солнца золотым значком на фоне серой коры. Прыгнув для пробы, она убедилась, что с земли не достать. Для лазанья по деревьям она была одета не самым подходящим образом, и Магдален хватило ума не поддаваться искушению. Тогда она уныло побрела по саду, отыскивая какую-нибудь палку, чтобы подцепить берет и спихнуть его на землю.

В конце концов, ей это удалось. Она вернулась в замок с изрядно подпорченным настроением, раздумывая над тем, как встретит Гай ее появление на обеде. Она не смогла бы сказать, что расстроило ее больше: его мрачное лицо, когда ей было так весело, или то, что он бросил ее в саду. Может быть, имеет смысл заранее подстелить соломку? Она повертела в руке бархатный берет. Она могла бы подойти к Гаю под тем предлогом, что хочет вернуть ему эту дурацкую стариковскую шапку и, может быть, он воспримет такой ее поступок как шаг к примирению или простит ее?

Она уже собиралась отправиться на поиски Гая, когда увидела, что он сам идет через двор с мастером Эдвардом, наставником пажей, и они что-то сосредоточенно обсуждают. Почувствовав ту же неловкость, что часом раньше, в саду, она спрятала берет за спину, подобно застигнутому врасплох воришке. Магдален неуверенно стояла в тени донжона, глядя, как они приближаются.

Гай заметил ее сразу же, но продолжал беседовать с мастером Эдвардом.

– Несколько часов занятий с мишенью для копий пойдут мальчуганам на пользу, – говорил он рассеянно, держа Магдален в поле зрения. – Используйте подвесную мишень. Несколько оглушающих ударов мешком с мукой – и они перестанут промахиваться копьем по цели.

Наставник захихикал.

– Хорошо сказано, милорд. Вот еще только Пол меня несколько беспокоит: очень уж застенчивый парнишка.

– Значит, ему придется бороться со своей застенчивостью, – резко ответил Гай. – Она ему не помощник, и если мы будем с ним нянчиться, то сослужим ему плохую службу.

Наставник склонил голову в знак полного согласия. Мальчишкам-десятилеткам, претендующим на рыцарское звание, предстояло пройти суровую школу, и, делая уступку их молодости и робости, можно было только навредить им. Полу предстояло научиться пользоваться большим копьем на полном скаку, и если для этого ему необходимо получить несколько ударов кулем, что же, тут ничего нельзя поделать!

Кивнув на прощание мастеру Эдварду, Гай быстрыми шагами приблизился к стоящей в стороне Магдален. Его раздражение исчезло, как только он увидел ее. Гай поймал себя на мысли, что ее вид кающегося грешника забавляет его.

– Магдален? Ты о чем-то хочешь со мной поговорить? – он подошел к ней вплотную и вопросительно поднял брови.

– Я хочу вернуть тебе твою замечательную шапку, – сказала она, доставая берет из-за спины и стряхивая с него приставший лист. – Ты оставил ее в саду.

– Какая беспечность с моей стороны! – сказал он так серьезно, как только мог. – Спасибо вам за ваше внимание, миледи.

Он забрал берет, а глаза его уже улыбались.

– Как ты ухитрилась снять его? Он же висел так высоко.

– Спихнула палкой! – от печали Магдален не осталось и следа. – Я прошу извинить меня, если только…

– Не надо, – остановил он ее. – Пойдем в мою рабочую комнату. Мне нужно обсудить с тобой кое-какие вопросы.

Он мягко положил руку ей на плечо и повел в сторону донжона.

Магдален снова стала по-утреннему веселой, о чем говорила ее припрыгивающая походка. Однако веселье ее было недолгим. У дверей комнаты они обнаружили нетерпеливо переминающегося с ноги на ногу Оливье.

– Вы велели прийти за дальнейшими указаниями, милорд, – сказал он, приветствовав Магдален неловким поклоном. – И еще – деньги на поездку.

Гай нахмурился. Он забыл, что позвал Оливье, а приведя с собой Магдален, допустил непростительную ошибку. Обсуждать со слугой детали данного ему поручения при Магдален он не мог, равно как и отложить этот разговор на более позднее время – чем скорее его агент нагонит свиту Шарля д'Ориака, тем лучше.

– Зайди, – сказал он, открывая перед Оливье дверь. – Миледи, мне придется попросить вас подождать в коридоре. Наш разговор будет долгим.

Магдален в изумлении смотрела на закрывавшуюся дверь. Она вовсе не горела желанием торчать в коридоре. Что за срочное дело могло быть у Гая с этим смуглым, пронырливым уроженцем Прованса? «Таинственный человек, – в который раз подумала Магдален. – Появляется, когда его меньше всего ждешь, никаких определенных обязанностей по хозяйству не имеет, но при этом у него с Гаем совершенно особые, доверительные отношения».

Впервые она увидела его по приезде мужа в Беллер: Оливье как тень ходил за лордом де Жерве и всюду совал свой нос. С тех пор Магдален встречала его лишь от случая к случаю. Это был тип человека, о котором помнишь, пока его видишь, а затем он напрочь выпадает из памяти – вплоть до следующего своего появления.

За тяжелой дубовой дверью Гай бросил в руки Оливье пузатый кошелек.

– Надеюсь, тебе удастся заполучить место в свите нашего бесценного гостя?

– Без сомнения, милорд, – с холодной усмешкой ответил Оливье, взвешивая на ладони кошель. – Мне стоило немалых трудов расположить к себе сердце прачки из свиты сьёра д'Ориака. Она уже знает, что я очень недоволен своей нынешней работой и…

Он пожал костлявыми плечами и вздохнул.

– Полагаю, она будет счастлива вновь увидеть меня. Она же поможет мне найти работу на кухне на время их пребывания в Париже.

– Ты уверен, что не попал на заметку к Шарлю д'Ориаку? Я совсем не хочу, чтобы ты подвергал себя ненужному риску, – хмуро сказал Гай.

Оливье отрицательно покачал головой.

– Он не тот человек, который толчется на кухне, милорд. А слуги все похожи один на другого, и нанимать их – дело камергера. Сомневаюсь, что сьёр когда-нибудь обратит на меня внимание.

Гай кивнул. Бродячие работники, хватающиеся за любую домашнюю или черную работу, были обычным явлением, и владелец имения никогда не опускался до того, чтобы лично якшаться с ними – исключая те случаи, когда проступок слуги вынуждал господина выступать в роли судьи. Так что Шарль д'Ориак едва ли опознает Оливье.

– Ладно, но держи ухо востро.

– Сколько мне околачиваться в свите сьёра?

– Пока не узнаешь что-то такое, о чем потребуется сообщить мне лично, – проговорил Гай, подойдя к окну и глядя на равнину. – Самое важное, о чем я хотел бы знать: что они замыслили в отношении леди Магдален. Узнай все, что может представлять для меня ценность, – об этом я предоставляю судить тебе самому, Оливье.

– Сообщения пересылать обычным путем?

Гай снова кивнул.

– Менестрели, пилигримы, трубадуры – удобный способ пересылки известий; их так много, и они повсюду. Во всяком случае, по прошлому опыту мы можем вполне доверять такому каналу.

Он проводил Оливье до двери и улыбкой пригласил Магдален, которая стояла в коридоре, воинственно сверкая глазами.

– Прошу прощения, что заставил вас ждать за дверью, – обратился к ней Гай. Но мне надо было срочно обсудить с Оливье вопрос частного свойства.

– Готова в это поверить, милорд, – произнесла она довольно жестко, и вошла в комнату. – О чем вы желали поговорить со мной?

– О, сразу с места в карьер! – он заключил ее в объятия и пальцем приподнял подбородок. – А ты сама не догадываешься?

– До меня дошло, что я на редкость глупо вела себя в саду, – сказала она, чувствуя, как вся ее серьезность тает под лучами его улыбки.

– А я напрочь лишился чувства юмора, – он пальцем очертил контур ее губ. – Между тем в тебе всего лишь била ключом радость жизни.

– О, – Магдален быстро укусила кончик его пальца. – А мне уже начало казаться, что я вела себя как капризный и надоедливый ребенок.

Он засмеялся.

– Мне тоже так казалось вначале, но потом я сменил точку зрения… Мне так не хватало тебя сегодня утром, когда я проснулся.

– Я просто не хотела тревожить твой сон. Ты поздно лег этой ночью.

– Нужно было много сделать… Что такое, любовь моя?

Лицо ее неожиданно изменилось, приняв выражение недоумения и замешательства.

– Не понимаю, – проговорила она медленно, глядя вниз, рука ее скользнула к животу. Странное слабое трепетание, похожее на трепетанье птичьих крыльев, вновь дало о себе знать. Какое-то слабое движение ощутила Магдален в глубинах своего тела. Она подняла голову, ее глаза стали круглыми от изумления. – Ребенок пошевелился, Гай.

Тоже изумленный, он нежно дотронулся рукой до ее живота.

– Но как это можно почувствовать? – спросил он и с недоверчивой улыбкой покачал головой.

– Скоро и ты почувствуешь, – сказала она. – Наше дитя растет прямо на глазах, любовь моя.