Текст книги "Ледниковый щит и люди на нем"

Автор книги: Джеймс Скотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Без радио, без связи с миром, имея всего лишь треть предусмотренных запасов продовольствия и горючего. А порой и без света – надо было беречь керосин и свечи; без печки, с которой было бы хоть немного теплее в ледяной яме, и чаще всего без горячей пищи, которая немного согрела бы их. Бережно и скупо распределяли каждый сухарь ежедневного пайка, каждый кусок пеммикана, тщательно, с точностью чуть ли не до одного грамма, взвешивая их.

Нервы их сдали. Хватит ли припасов на троих до конца суровой гренландской зимы? Переживут ли они полярную ночь в этих нечеловеческих условиях? Кому из них суждено вновь увидеть когда-либо дневной свет? И сумеет ли он вернуться домой, к нормальной жизни?

Страх перед тем, что их ждет, перед зловещим треском свода, который то и дело раздавался в томительные часы их затворничества, перед грохотом лопающегося ледяного панциря – этот страх был невыносимым.

Курто ничего не знал об этом. Он не знал и того, что этот третий доктор Лёве, которого не предполагали оставлять на зимовку, находился здесь не по своей воле, что сильное обморожение обеих стоп приковало его к мерзлым нарам, заточило в этот ледник. Он жестоко страдал, понимая, каким бременем стал для своих товарищей, но был бессилен что-либо сделать. Стремясь спасти ноги от гангрены, ему ампутировали пальцы стопы. Причем единственными орудиями, которыми располагали в "Айсмитте" для такой операции, были складной нож, пассатижи и ножовка.

Он не знал, что эти трое, лишенные радиосвязи с базой, терзались беспокойством за судьбу профессора. К тому же их мучило чувство собственной вины.

Он не знал также, что участники немецкой экспедиции, находившиеся на базе "Вест-пойнт", тщетно ждут возвращения Вегенера. Со дня на день, понятия не имея о трагедии, которая в ту памятную зиму разыгралась на материковых льдах Гренландии.

И долгое время никто не знал страшной правды. Станцию "Айсмитте" немцы заложили в точке с координатами 70°55' северной широты и 40°42' западной долготы за два месяца до того, как англичане создали свою "Айскап". Для перевозки сборного домика, больших запасов продовольствия, горючего и многочисленных научных инструментов профессор Вегенер решил использовать не только десятки нарт и сотню собак, но и аэросани. Это "чудо техники", пылко уверяли конструкторы, может пройти с большим грузом 500 километров всего за двое суток. Может... но не всегда.

В сильный мороз на каждом, даже самом коротком привале дюралюминиевые полозья вмерзали в лед. Отрывать их было подлинной мукой. Двигатели, не приспособленные к работе при столь низкой температуре, все время выходили из строя.

Длившаяся несколько суток пурга заставила их окончательно остановиться на полпути. Целые сутки трудились водители, тщетно пытаясь привести аэросани в движение. Когда наконец винты обоих аэросаней заработали, оказалось, что на этой высоте двигатели не в состоянии сдвинуть с места тяжело груженные сани.

Напуганные трудностями, морозом, постоянными метелями и сгущающейся ото дня ко дню темнотой, водители махнули в конце концов на все рукой, бросили сани на произвол судьбы и поспешили обратно на базу.

Профессор не знал, что они не доставили на "Айсмитте" ни удобного сборного домика, ни радиостанции, ни большого запаса горючего и продовольствия. Не доставили и баллоны с водородом для наполнения шаров-пилотов, с помощью которых определяют скорость и направление ветра на высоте, – ничего из того, что без всяких затруднений должны были подвезти современные аэросани.

"Если до конца октября не доставите нам керосин и продовольствие, вернемся на базу. Георги и Зорге".

Эта лаконичная записка двух наблюдателей, пересланная из станции "Айсмитте" через погонщика-эскимоса, вызвала переполох в "Вест-пойнт" штаб-квартире Вегенера. Переполох, граничивший с ужасом. Неужели все затраченные усилия пропадут даром? Столько трудов, столько лет кропотливой подготовки!

Без систематических наблюдений в самом сердце материковых льдов, в "Айсмитте", работа обеих береговых станций не могла дать тех пионерных материалов, которые так давно ждала наука и о которых мечтал профессор. Однако не последнюю роль здесь играла и болезненно уязвленная гордость.

– Эти студентики-англичане (как иронически говорил он об экспедиции Уоткинса) наверняка не потеряют время зимой. Вряд ли что-либо расхолодит или запугает их. Молодые, полные сил и энтузиазма, они будут вести свои наблюдения даже в самых тяжелых условиях. А мы со всеми нашими знаниями должны потерпеть фиаско?

Профессора Вегенера вывести из равновесия было нелегко. Однако теперь он не скрывает своей горечи и досады, что его питомцы и ближайшие соратники, полярники с арктической закалкой – Георги и Зорге не справились со своей задачей. Не задумываясь о последствиях, не сознавая ответственности за взятые на себя обязанности, легкомысленно угрожают прекратить наблюдения и покинуть свой пост. Трудно даже поверить! Признать свое поражение? Сдаться? Ни за что!

Вегенер решает бороться до последнего за судьбу своей станции. Он наспех организует большую экспедицию, чтобы прийти на выручку этим слабым, нерешительным людям на "Айсмитте", и сам ее возглавляет. Он не верит уже больше никому.

Поступок, внушающий глубочайшее уважение. Однако обида оказывается обычно плохим советчиком. Законы Арктики извечны и неумолимы: слишком поздно предпринимать в такое время года тяжелый переход по пустынным материковым льдам. Побуждаемый самыми благородными намерениями и полагаясь на свой большой арктический опыт, профессор забыл об осторожности. Правда, он неоднократно бывал уже в Гренландии. За восемнадцать лет до этого, будучи участником известной датской исследовательской экспедиции Коха [15], он прошел всю северную часть острова от восточных берегов до западных. Это дает ему основание рассчитывать на успех и нынешней экспедиции.

Пятнадцать тяжело груженных саней, полторы сотни собак и двенадцать погонщиков срочно готовятся к отправке. Доктор Лёве, сопровождавший профессора, за день до отправления увещевал его хорошенько все продумать, взвесить все "за" и "против", послать других, тех, кто помоложе, а не рисковать самому. Но все уговоры оказались напрасными.

* * *

Не успел караван пройти несколько километров от "Вест-пойнт", как Вегенер получил радостное сообщение.

– Десять дней назад на полпути, в двухстах километрах отсюда, мы повстречали аэросани. Водители уверяли, что на следующий же день доберутся до места, – заявили погонщики упряжек, возвращавшихся с "Айсмитте".

Радость оказалась недолгой.

На пятнадцатом километре профессор неожиданно встречает водителей. Промерзшие, съежившиеся от холода, растерянные, они едва волочили ноги.

– Ничего не поделаешь... Может быть, весной удастся их запустить, беспомощно повторяли они.

– Весной? Это невозможно! Нужно изо всех сил спешить, чтобы наблюдатели не успели покинуть своих постов.

* * *

Октябрь – это уже глубокая зима на материковых льдах Гренландии. Точно атакующая вражеская армия, пурга следовала за пургой, на целые сутки останавливая санный поезд. Сильный мороз обжигал лицо, захватывал дыхание. Арктика предостерегала людей.

Альфред Вегенер, один из самых выдающихся геофизиков своей эпохи, автор знаменитой теории дрейфа материков, был талантливым ученым, но плохим психологом. В свои пятьдесят лет, пройдя суровую школу жизни, он верил, что и в этих тяжелых условиях сумеет добраться до "Айсмитте", убедить наблюдателей остаться на своих постах, собственным примером вдохнуть в них мужество. Возможно, это ему и удалось бы, если бы он лучше знал психологию эскимосов. Большой ученый никогда не задумывался над особенностями характера народов Севера. Он рассчитывал на них, не допуская и мысли, что они могут подвести. Вегенер не говорил на языке погонщиков, как адмирал Пири. И поэтому он не мог убедить их, увлечь, разъяснив им, почему он сам, немолодой уже человек, вынужден идти в такой поход, почему он приказывает другим отправиться в этот ад, в эту враждебную пустыню.

Материковые льды, как говорили гренландские легенды, полны враждебных человеку духов. Они неустанно подстерегают людей то бурей, то метелью, то трещиной, разверзающейся вдруг прямо перед санями. Эскимосы прибрежных районов, всегда отличавшиеся всевозможными суевериями и табу, никогда не отваживались до сих пор проникать в глубь острова, где, как предупреждали шаманы, люди "с голоду едят собственных собак".

Зачем же им теперь рисковать жизнью ради этого чужестранца? Разве ему неизвестно, что "великую ледяную пустыню" с незапамятных времен населяют неумолимые враги человека – "симертси" – лукавые великаны, наделенные огромной силой, кидающие обломки скал и льда на расстояние в несколько десятков километров, а также кровожадные "экридит" – полулюди, полусобаки, и, наконец, "ингадидет", преследующие тех злосчастных, кто осмелится стать им поперек пути.

Каждая новая метель вселяла в них суеверный страх, предостерегала, чтобы они, пока не поздно, вернулись. Не помогали ни удвоенные пищевые пайки, ни обещания значительно увеличить плату. Эскимосы не задумываются о будущем, а живут сегодняшним днем. Они мешкали, шли все медленнее, все неохотнее. И уже через неделю после начала похода отказались идти дальше. Двое суток еще простояли на месте, раздумывали о чем-то, совещались между собой. Все доводы профессора, старавшегося объяснить им возвышенные цели экспедиции, не встречали у них отклика. Они попросту не могли понять их. Боялись морозов и голода. И чувство страха победило. В одну из ночей они тайком исчезли из лагеря, словно их поглотила пурга.

* * *

А ведь эскимосы обычно никого не покидают в пути. Ведь в свое время они добровольно отправлялись в неизвестность, сопровождая Пири во всех его попытках достигнуть Северного полюса. Ибо Пири умел убеждать их.

* * *

Это был жестокий удар. Неожиданный, чреватый грозными последствиями, он решил судьбу трех человек, оставшихся в одиночестве в пустыне: профессора, его ассистента доктора Лёве и единственного верного погонщика-эскимоса – Расмуса.

Тусклый серый свет лишь на несколько часов рассеивал теперь мрак ночи. С каждым днем переходы становились короче, а привалы дольше. Сани с ценным грузом, продовольствием, керосином, со всем, ради чего и предпринималась эта рискованная экспедиция, пришлось бросить по пути.

Нелегко было Вегенеру решиться на это. С отчаянием глядел он, как снег покрывал все это белым саваном, словно принимая очередную жертву. Это второй акт катастрофы. А что же дальше? Идти с пустыми руками? Но зачем? Вернуться с полпути на базу? Невозможно. Простое самолюбие не допускает этого. Профессор выбирает первое.

* * *

500 километров пути по льдам выматывают из людей все силы. В тот день, когда они добираются наконец до "Айсмитте", столбик спирта в термометре опускается почти до самого конца шкалы, показывая минус 68° Цельсия.

В ледяной яме безраздельно господствует мороз. Минус 23°. Оба потрясенных наблюдателя с ужасом глядят на пришельцев: их не ждали. Они ведь уже давно решили, что продуктов и горючего им хватит, что как-нибудь перезимуют здесь. И уже давно забыли о записке, посланной в момент отчаяния. Вегенер с трудом скрывает чувство горечи. Он рисковал жизнью. И не только собственной.

Весь ужасный переход оказался бесполезным, перенесенные муки бессмысленными. Рассудок диктовал необходимость перезимовать в "Айсмитте", но откуда взять провизию на пятерых? Итак, придется оставить здесь доктора, которого приковывает к месту тяжелое обморожение обеих стоп. Но хватит ли продовольствия даже на троих?

И спустя всего несколько дней, первого ноября, в пятидесятую годовщину своего рождения, профессор Вегенер отправляется с эскимосом в обратный путь, захватив из скудных запасов станции 140 килограммов продовольствия и один бидон керосина – меньше взять уже просто невозможно.

Отправляется, так как другого выхода нет. Ибо... никто его не удерживает.

В южной части горизонта ноябрьское небо розовеет лишь на несколько часов. Вскоре и эту тусклую полосу света поглотит темнота. Семнадцать тощих собак, похожих скорее на скелеты, чем на ездовых животных, с трудом тащат почти пустые нарты. Вегенер понимает, что ему вновь предстоит пройти 500 километров в мороз, метель и в темноте. Лишь бы двигаться скорее, лишь бы скользили быстрее нарты по ледяной глади. Но сердце отказывается повиноваться, оно то бешено колотится в груди, точно собираясь разорвать грудную клетку, то вновь замирает, терзая приступами боли.

Однажды ночью Вегенер засыпает вечным сном. Преданный Расмус зашивает труп в два чехла от спальных мешков, вбивает лыжные палки в месте его вечного упокоения, захватывает заметки профессора, все его записи, которым покойный придавал столь большое значение, и отправлется дальше, к базе "Вест-пойнт". Он понимает, что не дойдет туда, но стремится хотя бы добраться до предполагаемого маршрута, по которому двинутся им на помощь спасательные экспедиции, хочет спасти дневник усопшего. Как много лет тому назад Йергунн Брёнлунн, слава о котором широко разошлась по побережью Гренландии. Однако Расмус жертвовал собой напрасно. Спасательные экспедиции не обнаружили ни его останков, ни ценных записей.

На леднике, на месте последнего упокоения Вегенера, был установлен большой стальной крест.

Его смерть не прервала научных работ экспедиции.

* * *

Летом следующего года в Гренландии высадился Курт Вегенер, чтобы довести до конца дело старшего брата. Аэросани продолжали упрямо сопротивляться. После упорной борьбы их удалось наконец привести в движение. И точно в насмешку, они в рекордное время – за сутки – доставили на "Айсмитте" все недостающее снаряжение.

Первые измерения толщины льда, проведенные сейсмическим методом, дали сенсационные результаты – такие, каких и ожидал профессор Альфред Вегенер. Под станцией, расположенной на высоте почти 8000 метров над уровнем моря, толщина льда достигала 2000 метров.

* * *

Курто ничего не знал о трагической гибели Вегенера. Мог ли он предполагать, что еще раньше, чем он достиг в декабре "Айскап", ледяной материк успел поглотить две жертвы? Но вряд ли эта весть взволновала бы его, так же как его не тревожило уже и собственное положение. Ничто больше не интересовало его. Все стало ему безразлично.

Подходила к концу пятая неделя с тех пор, как он в последний раз видел дневной свет. Дни текли за днями, наполненные болью и сомнениями. Жизнь покидала его, медленно вытекая, капля за каплей, как сочится вода из треснувшего кувшина. Он не чувствовал голода, не хотел двигаться. Он попросту перешел предел человеческой выносливости. В отупевшем уме уже не проносились воспоминания, его не терзали ни горечь, ни зависть. Пропал и страх перед будущим. Он больше не ожидал ничего, ни на что не надеялся, не защищался от смерти, которая витала вокруг, терпеливая, неотступная, неотвратимая.

Поднялся резкий ветер, небо очистилось от туч и прояснилось. Мороз усиливался. С невольной ненавистью Джино Уоткинс глядел на протянувшуюся до самого горизонта белоснежную равнину, сверкающую тысячами искорок, точно она впитала в себя весь блеск весеннего солнца. Он уже знал теперь, сколь обманчива эта равнина, знал, что достаточно одного неосторожного шага, чтобы провалиться в бездонную пропасть или неожиданно наткнуться на какой-нибудь пригорок, шагая по которому, увязнешь в сугробах пушистого снега; знал, сколь ненадежна вся эта гладь материкового льда. Да и как здесь, под столь легким и пушистым на вид, а на самом деле невероятно тяжелым покровом обнаружить станцию, хотя бы малейший след ее? Сколько пришлось претерпеть Огастину?

Он невольно вздрогнул, осознав, что думает теперь о друге в прошедшем времени, точно его уже нет в живых. Да разве могло быть иначе? В феврале пилот небольшого самолета, посланного в разведку с береговой базы, не обнаружил никаких следов "Айскап". Словно станцию поглотил лед. В марте спасательная экспедиция тщательно прочесала всю местность. И также вернулась ни с чем.

Однако Уоткинс не сдавался. Противопоставив упрямству природы упорство человека, он выжидал только подходящего времени, чтобы вновь отправиться на поиски. Решил любой ценой отыскать станцию, хотя и не знал, как это сделать [16].

* * *

Сквозь свист и треск из радиоприемника донесся наконец долгожданный сигнал – последняя надежда Уоткинса. Установив точное время, он мог рассчитать географические долготу и широту, определить точное местонахождение "Айскап" на этой безлюдной равнине. Он захватил с собой штурмана экспедиции. Оба рассчитали накануне, что находятся в трех с половиной километрах от станции. Налетевшая внезапно пурга задержала их почти на целые сутки. Точно приговора, ожидал он теперь результатов астрономических расчетов.

– Есть! – раздался взволнованный возглас. – Это здесь! Не дальше, чем в полукилометре направо должна находиться палатка.

Сердце Уоткинса сжалось от боли. Штурман не сказал: "Здесь должен находиться Ог". Значит, и он сомневается.

– Перекопаем, если потребуется, пядь за пядью, эти полкилометра, распорядился он.

Уже онемели руки, в которых он крепко держал лопату, неутомимо опуская и поднимая ее, когда на искрящейся в лучах солнца белой поверхности он разглядел наконец темную, еле заметную расщелину [17]. Бросившись к ней, он начал лихорадочно разбрасывать снег, разламывать лед, затвердевший вокруг основания вентиляционной трубы, вмонтированной в кровлю палатки.

– Ог! – кричал он изо всех сил, нагнувшись над замерзшим отверстием.

В ответ ни звука.

– Ог, Ог! – повторял он в отчаянии, прижимая ухо к отверстию. Дрожа от волнения, он весь превратился в слух, стараясь уловить в ледяной темноте какой-нибудь звук, шорох, движение.

– Жив! – закричал он вдруг, не помня себя от радости.

Под слоем грязи – заострившиеся черты лица, землистые щеки, покрытые всклокоченной растительностью. С трудом размыкаются опухшие веки. Свет больно режет глаза. Узкая струя свежего морозного воздуха обжигает лицо, забирается в спальный мешок.

Курто зажмурил глаза, пока наконец до него дошло, что его нашли, что он спасен. Но не радовался – он был не в состоянии радоваться. Впал в полную апатию. Слишком много раз переживал он радость спасения и горечь разочарования. Он жаждал лишь одного – покоя. Покоя любой ценой. И невольно ощутил неприязнь к тем, кто вырвал его из оцепенения, вынуждал к каким-то усилиям. Кем бы они ни были, он был к ним безразличен [18].

Прошло долгое время, прежде чем он вновь очнулся и понял, что все страдания теперь позади, что наступил конец одиночеству под многотонным слоем снега.

– Ог... Ог... – доносился, словно в тумане, сдавленный от волнения голос Уоткинса. Этот голос выводил из оцепенения, призывал к жизни. А когда он почувствовал на своем плече прикосновение крепкой, дружеской руки, его охватило чувство безудержной радости.

* * *

Давно известно, что тот, кто хоть раз поборол себя, свою собственную слабость в суровых условиях белого безмолвия, тот уже навсегда одержим Арктикой.

Огастин Курто не сдержал своей клятвы и вернулся в Арктику, хотя она и обрекла его тогда на ужасное одиночество, которое едва не погубило его. Но вернулся не один, а с девушкой, по которой тосковал, в преданности которой усомнился в момент отчаяния, с которой столько раз прощался в своей белой гробнице. И вместе с ней, несмотря на то, что ему ампутировали несколько пальцев обмороженной стопы, преодолевал горные вершины Гренландии. Стремление померяться силами с трудностями и одержать победу оказалось сильнее ужасных воспоминаний.

Возвратился сюда через несколько лет с новой исследовательской экспедицией и его спаситель Джино Уоткинс. И он не мог уже жить будничной жизнью. Полярные экспедиции стали его стихией. Он возвращался из одной, чтобы отправиться в следующую. Однако арктические походы так и не приучили его к законам борьбы с ловушками, которые Крайний Север готовит человеку. Предприимчивый, смелый, он пренебрег однажды советами эскимосов и слишком близко подплыл к фронту ледника. Тысячи тонн льда лавиной обрушились на хрупкий каяк.

Арктика приняла новую жертву с оглушительным грохотом, словно салютуя сотней залпов.

http://www.kapustin.boom.ru/person/vegener/veg.htm

ВЕГЕНЕР АЛЬФРЕД ЛОТАР (1.XI 1880 – конец XI 1930)

Немецкий геофизик. Родился в Берлине. Образование получил в Гейдельберге и Инсбруке.

Профессор университета в Граце (с 1924 г.).

Основные научные работы относятся к термодинамике атмосферы, палеоклиматологии, сейсмологии, тектонике.

Автор гипотезы (1912) о развитии земной коры в результате горизонтального перемещения (дрейфа) материков. Согласно этой гипотезе материки, сложенные легким гранитным материалом, свободно плавают по базальтовому подложию, а горные системы образовались вследствие смятия краев материковых масс. В 1906-1908, 1912-1913 участвовал в экспедициях в Гренландию, где производил измерения мощности льда сейсмическими методами, а также осуществлял метеорологические и магнитные наблюдения. В 1929-1930 возглавлял очередную экспедицию в Гренландию, во время которой погиб.

"Правда ru" 11.03.2003. http://science.pravda.ru/science/2003/6/18/51/8#

207_Vegener.html

АЛЬФРЕД ВЕГЕНЕР. ВТОРОЙ КОПЕРНИК?

Другие источники:

"Знание – сила". 11.2001.

http://www.astro.tomsk.ru/post/astronomers/Wegener.html

http://www.znanie-sila.ru/news/issue_155.html

и другие сайты.

"Следует просить автора соблюдать необходимую дистанцию и в дальнейшем не удостаивать геологию своим вниманием, а искать другие области знания, где пока еще забыли написать на своих дверях: "О, Флориан святой, пощади этот дом, подожги другой"". Такой была реакция одного из крупных ученых на гипотезу дрейфа материков Альфреда Вегенера [Alfred Vegener] – на одну из самых ярких и плодотворных научных идей ХХ века, который и вообще никак уж не может пожаловаться на бедность научной мысли.

Он умирал. Умирал от сердечного приступа. За тонкими стенками палатки свистел жуткий восточный ветер и царила полярная ночь. Горелка примуса причудливо освещала лицо его единственного спутника – верного товарища, гренландского эскимоса Расмуса, с которым они почти без отдыха прошли 600 километров по грандиозному леднику Гренландии. Вспоминал ли он забавную песенку об эскимосе и эскимоске, которую полюбил напевать в студенческие годы?

Лишь две недели назад Альфред Вегенер отметил свое пятидесятилетие. Тот день был, возможно, самым счастливым праздничным днем в его жизни. Ведь он отмечал юбилей в тот момент, когда его спасательная экспедиция увенчалась успехом: она пришла на помощь двум друзьям, зимовавшим в самом центре Гренландии с ограниченным запасом продуктов и керосина.

И вот – обратный путь к базовому лагерю на западном побережье острова. Нечеловеческие тяготы движения по снежным пустыням гренландского ледника. Гибнущие собаки. Тяжкий груз на санях. Сердце. Смерть.

Альфреда Вегенера некоторые историки науки называют вторым Коперником. Парадокс? Да, конечно, все знают Коперника, но многим ли, кроме специалистов, известен Вегенер?

И тем не менее...

В начале двадцатых годов ХХ века Альфред Вегенер выступил с гипотезой дрейфа континентов Земли – их перемещения по плотной подстилающей поверхности. Гипотеза предполагала существование в некие отдаленные времена единого континента. Она опиралась на солидные данные из области геологии, геофизики, палеонтологии, климатологии.

Вегенер и его новаторская концепция сразу оказались в центре внимания европейского и мирового научного сообщества, постепенно отходившего от ужасов Первой мировой войны. Две конференции в Берлине, несколько докладов в Дании и Англии, вышедшие подряд два издания книги Вегенера "Происхождение континентов и океанов", множество откликов в научной печати разных стран это наглядный показатель того, что его идеи действительно затронули за живое исследователей самых различных специальностей.

Горячий сторонник идей Вегенера Евгений Милановский-старший писал: "Революционная роль маленьких книжек Вегенера в истории геологической мысли нашего времени совершенно исключительна. Они поставили под знак сомнения всю теоретическую базу, на которой строились до тех пор представления об истории Земли... Смелость постановки и решения отдельных тектонических проблем, полная новизна и оригинальность трактовки разнообразнейших проблем, изящность и простота разрешения запутаннейших вопросов истории Земли не могли не оказать сильнейшего влияния на геологический мир".

Гипотеза Вегенера была достаточно масштабна, чтобы вызвать не только интерес и симпатии, но и сильнейшее сопротивление – это нормально, это обычное явление в науке. Так и случилось (см., например, выше призыв к св. Флориану отвадить Вегенера от "дома геологии"). После множества дискуссий двадцатых – тридцатых годов оказалось, что в Европе (и в Советском Союзе тоже) и в Северной Америке ученые – геологи и геофизики – остались на позициях противников Вегенера. В то же время ученые Южной Америки, Южной Африки, Австралии были его сторонниками: геологические особенности этих регионов подталкивали их к гипотезе дрейфа континентов.

Все переменилось в начале 1960-х годов.

Читатели первого и, наверное, самого сенсационного боевика Тома Кленси "Охота за "Красным Октябрем"" помнят, думаю, захватывающие страницы погони американской подводной лодки за советской. Советская субмарина уходила от преследования, лавируя на большой скорости по узким расщелинам Срединного Атлантического хребта, словно автомобиль на тесных городских улочках.

Так вот тут сказались обстоятельства "холодной войны". Когда подводные флоты двух сверхдержав вышли навстречу друг другу, обнаружилось, что океаны – поле возможных грядущих сражений – почти совершенно не изучены. На их исследование были брошены огромные научные силы, денег просто не считали (не то что сейчас, в начале нового тысячелетия!). И когда океанологи и геофизики обрисовали картину рельефа и строения океанического дна в Атлантике (главное поле противостояния флотов) и на востоке Тихого океана, тогда оказалось, что все новые научные данные подтверждают гипотезу дрейфа континентов.

Правда, с течением времени, все глубже постигая тайны строения Земли и динамики ее развития, ученые поняли, что многое в концепции Вегенера не соответствует реальности. И механика движения не та, и движущие силы не те... Ну что ж, это нормальная судьба научной гипотезы: ее следует уточнять, поправлять, дополнять, чтобы она стала полноценной теорией.

Но главная идея Вегенера осталась!

И тут время вернуться к сравнению его с Коперником. П. Воронов, один из исследователей творчества Вегенера, писал: "Вряд ли будет большим преувеличением сказать, что появление книги "Происхождение континентов и океанов" сделало для развития науки о Земле примерно то же, что в свое время для астрономии – издание труда Николая Коперника "Об обращении небесных кругов". В той и другой работах разрушалось представление о незыблемости земной тверди". У Коперника – неподвижности Земли как небесного тела. У Вегенера – постоянной фиксированности участков поверхности планеты.

Стоит здесь обратить внимание на одно примечательное обстоятельство. Впервые идея о крупномасштабных перемещениях континентальных плит пришла Вегенеру в январе 1911 года. Год он напряженно прорабатывал научную литературу в часы, свободные от основных занятий, – преподавания в Марбургском университете и изучения метеорологических явлений. В январе 1912 года он выступил с первым докладом о своей концепции. Всего один год понадобился ему для этого. Недаром его считали гением и друзья, и даже научные противники.

Кстати, о противниках. Многие стали оппонировать Вегенеру по той простой причине, что он – нарушая чинную консервативную этику науки начала века – вторгся "на чужую территорию". Он – специалист в области метеорологии и физики атмосферы – посмел работать на поле геологии и геофизики. Какой нонсенс!

Парадокс, скажем мы теперь.

И не единственный в жизни и научной деятельности Альфреда Вегенера. В ней многие сюжетные ходы и коллизии представляются "схождением несходного".

Необычная эта жизнь четко делится на две половины. Первая – детство, время обучения в гимназии и в университете. Это – период с 1880 по 1904 год.

Высшее образование Вегенер получил, учась в Берлинском университете и пройдя, согласно требованиям германской высшей школы того времени, по одному семестру в Гейдельбергском и Инсбрукском университетах. Его интересы – астрономия, метеорология, физика атмосферы, математика – в русле основных его устремлений. Но также – геология и ботаника, которые сослужили ему хорошую службу при разработке концепции дрейфа. И еще – история философии и культуры, история естествознания. Культура мысли, широкие горизонты познания, преемственность и новаторство в смене научных идей – все это было чрезвычайно важно для формирования молодого исследователя.

В студенческие годы вместе со старшим братом Куртом, с которым он дружно прожил всю жизнь, Альфред увлекался экскурсиями по горным районам Тироля. Там, в Восточных Альпах, его воображение захватила картина мощи тектонических сил, и это – вновь отложим на счетах – также был шажок в сторону тектоники континентальных сил. Тогда же в нем проснулась мечта о путешествиях в полярные страны. И как-то случайно привязалась песенка об эскимосах.

Вторая половина жизни Вегенера – с 1904 по 1930 год. Это всего 26 лет. Но каких!

Во-первых, он преподавал – и преподавал с увлечением в Марбургском и Гамбургском университетах (Германия); в последние шесть лет был профессором университета города Грац (Австрия).

В Австрию Вегенер был вынужден переселиться из-за того, что консервативное сообщество германских университетов не хотело принимать в свои ряды на правах ординарного – то есть штатного – профессора, исследователя со слишком широкими научными интересами, которые выходили за пределы специализации той или иной кафедры. На кафедру географии Фрейбургского университета, например, он не прошел из-за его "физического уклона". Так или иначе, но до 1924 года, до переезда в Грац, Вегенер и его семья жили трудно, и он был вынужден подрабатывать как лектор, получая скудную почасовую оплату.

Во-вторых, наука. Исследования, открытия, новаторские концепции в самых различных областях.

Гипотеза дрейфа континентов, над которой Вегенер продолжал работать до конца жизни, – четвертое издание его книги, значительно переработанное в соответствии с новейшими данными науки, вышло за год до его гибели.