Текст книги "Ледниковый щит и люди на нем"

Автор книги: Джеймс Скотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Чепмен. Ветер сразу прекратился. Впечатление было такое, словно земля вдруг перестала вертеться, и мы осознали, в каком ужасном нервном напряжении мы раньше находились.

Уэйджер. Когда мы встали, налетело еще несколько порывов ветра, и было решено перенести палатки на 200 метров ближе к морене27. Это заняло все утро. Я вышел поискать унесенные вещи и почти немедленно наткнулся на верх палатки Фредди. Прибыли Квинтин с Арапикой и Густари [мальчик и девочка эскимосы]. Арапику приспособили пришивать брезенты палаток.

С моря надвигались тучи; казалось, неизбежно пойдет снег, но мы увязали нарты, прицепили кошки, надели собакам башмаки и вшестером стали тащить нарты вверх. Дело шло лучше, чем мы ожидали, и несколько человек вернулось за следующим грузом. Доставка двух партий груза на "Пугало" имела значительный моральный эффект.

Прекрасный этюд в сине-серо-белых тонах, когда мы вернулись; внизу в сумеречном свете расстилался наш фьорд.

Мои собаки не перерезали [перегрызли] ни одного постромка единственная упряжка, которая вела себя так хорошо.

29 октября, среда. Чепмен. Подъем в 4.30. Исключительно звездное утро. Сириус очень ярко сияет как раз над покрытыми снегом горами у Базового лагеря, а пояс Ориона стоит высоко в небе. Снизу с берега через правильные промежутки времени доносился хриплый лай песца. Как только достаточно рассвело, четыре человека потащили груз вверх, чтобы приступить к работе на "Пугале".

Уэйджер. Вечер холодный, и снова на закате в течение часа розовый снег, а затем, когда мы спускались по леднику, прекрасные сине-серые тона. Это первый раз, что мы можем осмотреться [возвращаясь после доставки наверх половины груза].

30 октября, четверг. Уэйджер. Проснулся около 2 часов ночи и услышал, как вдали завывал ветер, хотя до палаток не долетало ни малейшего дуновения. Эти шквалы носят исключительно местный характер, как "хельм"28 в Эденсайде29. В 3.30 порывы ветра достигли до нас; Стев вышел и наложил побольше камней вокруг палатки. В 4 часа не встал, так как ветер был очень сильный. К 6 часам он совершенно стих. Маленькое перистое облачко, окрашенное зарей в розовый цвет, а над морем почти все время облачная пелена. Раймил поднялся на ледник и сообщил, что груз сильно раскидан, но ничего, по-видимому, не пропало.

После завтрака, сняв палатки, приступили к увязыванию последних двух нарт. Я пошел посмотреть, не занесло ли что-нибудь в пещеру под боковым склоном ледника, где мы уже находили всякую всячину, и подобрал там десятилитровый бидон с керосином и вещевой мешок. Собак Стева хватало на пять минут, а затем они желали отдохнуть. Собаки Лемона, даже та, что кусается, работали гораздо лучше, чем кто-либо из нас ожидал.

К тому времени как мы достигли "Пугала", началась метель.

Стефенсон. Метель разыгралась; сухой мелкий снег проникал повсюду – в карманы, ящики и нам за шиворот. Было очень холодно, ресницы у нас заиндевели, и мы ничего не видели. Шерстяные шлемы замерзли, на бровях и подбородке образовались ледяные наросты. Необходимо было разбить палатку; адская работа. Небольшой перерыв, пока я подстригал Уэйджеру бороду, так как он обнаружил, что она слишком длинная и обледеневает. Все же мы палатку поставили и занесли в нее вещевые мешки. Затем мне пришлось нарезать немного пеммикана для моих собак, по полкилограмма на каждую. Но когда я добрался до нарт, то увидел лишь какие-то бугорки на снегу, так как собак совершенно засыпало. Поэтому мне ничего не оставалось, как сунуть пеммикан в снег перед самыми их мордами – предварительно попытавшись запихать его им в хвост...

Уэйджер. Мы сварили суп из жирного пеммикана, гороховой муки и плазмона30. Выпили по кружке чаю и все же испытывали отчаянную жажду. Как только вы согреетесь, жажда становится поистине невыносимой. Мы оставили примус некоторое время реветь и старались хоть немного просушить драповые куртки; часть водяного пара уходила, вероятно, через вентилятор вверху палатки, но, думается мне, очень небольшая. Стоило нам погасить примус, как стены покрылись инеем.

Сразу после заката солнца луна тоже стала заходить и сквозь метель была темно-розовой. Яркое северное сияние дало нам возможность закончить укладку камней вокруг палатки. В течение последних ночей у нижнего края занавеса северного сияния мы видели не только бледно-желтые и желтые краски, но и другие – пурпурные и красные.

31 октября. Стефенсон. Встал в 4.30 утра и позавтракал – как всегда, тарелка овсянки, галета и какое-нибудь питье. Когда я вышел из палатки, стояла еще звездная ночь, но достаточно светлая, чтобы видеть.

Уэйджер. Утро безветренное, а наличие или отсутствие ветра определяет наши перспективы на день. Снова несколько высоких перистых облаков окрасились на заре в розовый цвет.

День потратили на доставку грузов вверх по склону "Пугала". Семеро из нас проработали весь день и сделали только пять рейсов. Всякий раз приходилось прибегать к блоку и талям. С ними работа идет медленно, но не так утомительна. Мои собаки тянут охотно, но они слабые, а у старого Федерсона сильно распухло плечо, и теперь от него никакого толка. Стев и я разбили палатку на том же месте, что и накануне. Все остальные, за исключением участников вспомогательной группы, находятся на вершине "Пугала". У меня опять болит от холода палец на ноге, но надеюсь, что он не отморожен по-настоящему.

Написал письмо папе с указаниями, как распорядиться моей страховкой; если я погибну, свалившись в трещину, – что мало вероятно.

Чепмен. Сегодня собаки Лемона, оставшись на несколько минут одни на вершине "Пугала", набросились на мешок с пеммиканом, лежавший на нартах; они съели больше десяти килограммов.

1 ноября, суббота. Курто. Ночью Милли ощенилась, хотя специалисты отрицали такую возможность. Она как-то умудрилась освободиться от упряжи и устроила себе ямку в снегу. Меркайок перегрыз [свои постромки], и поймать его не удалось; в результате у меня осталось пять собак, из которых только четыре на что-то годились. Застревали на малейшем бугорке. Пришлось тащить в основном самому. Оч. тяжелая работа. Перетащил грузы почти на полтора километра за трещины, дорога хорошая, прекрасно прокатился с пустыми нартами обратно в лагерь... Собаки Лемона убежали вниз с нартами, на которых лежал радиопередатчик; нарты перевернулись. Будет большой удачей, если передатчик окажется в порядке, когда мы доберемся до станции "Ледниковый щит".

Уэйджер. У Федерсона, моей собаки, гноящаяся рана на плече, вызвавшая образование прескверной опухоли. Мы привязали его к камням, но не успели пройти несколько шагов, как он перегрыз ремень и, ковыляя, догнал нас. Прежде он никогда не перекусывал постромок, но теперь решил, по-видимому, во что бы то ни стало следовать за старым Сортом.

Время от времени проглядывало солнце, и дорога оказалась лучше, чем в последний раз, когда мы здесь были [с первой половиной грузов], так как снег заполнил значительную часть впадин. Тем не менее нарты трижды опрокинулись. Наскоро позавтракал вместе с тремя остальными [вспомогательная группа], у которых осталось очень мало продуктов. Они предполагали покинуть нас три дня назад.

Мои собаки – теперь их осталось четыре лайки и Сорт – тянули хорошо, но беда в том, что их не только мало – лайки малорослы. Миновали место, находившееся несколько в стороне от обычного пути, где они [Курто и Чепмен] опрокинулись, и достигли склона ниже трещин. Там Стев и еще два человека принялись устанавливать нашу палатку, а Раймил и я продолжали прокладывать дорогу через трещины. Наметить точный маршрут по этой местности очень трудно, так как при различном положении солнца тени, отмечающие неровности и трещины, перемещаются. Раймил шел очень осторожно, нащупывая палкой края каждой трещины, прежде чем через нее перешагнуть. Он исключительно вынослив, но все же ему пришлось повернуть назад, не дойдя до конца. Тогда отправились Стев и я; мы без особого труда миновали трещины и перебрались через холм, откуда была видна соседняя долина.

Стефенсон. Какое удивительное чувство товарищества возникает, когда движешься в связке при подобных обстоятельствах. Один из нас часто проваливался по колени в снег – но мы установили местоположение всех глубоких трещин, нащупывая и обходя их. Опасные трещины тянутся всего метров на 800. Затем дорога до Большого флага и дальше прямо на северо-восток к С. Л. Щ. вполне приличная. Отметили флагами путь через трещины и вернулись в наш лагерь как раз к наступлению темноты. Мы находимся теперь на высоте около 900 метров, и перед нами раскрывается чудесная панорама берега и фьордов. Ночь ясная и лунная; поверхность снега сверкает ледяным блеском, придающим ей фантастический вид... Надеюсь, мои собаки сегодня будут вести себя лучше. Прошлой ночью они непрерывно выли чуть не целый час, а утром я обнаружил, что пять из них перегрызли постромки. Это означает узлы, пока у меня не найдется времени сшить постромки, и еще бoльшие осложнения при запряжке, когда и без того путаешься в ремнях. Мои собаки – веселые славные животные и обычно тянут хорошо, но иногда бывают самыми несносными созданиями на земле и могут свести с ума. За ними водится обыкновение тянуть хорошо, пока они не достигнут вершины какого-нибудь незначительного подъема. Тогда они садятся и удивляются, почему вы сами не тянете нарты дальше. Или же, как только вы распутаете постромки, они решают подраться и сейчас же превращаются в восхитительный сплошной клубок. Нужно быть исключительно терпеливым человеком, чтобы ни разу не потерять хладнокровия из-за собак. Сегодня утром нам был приготовлен сюрприз в виде нового помета щенков, которых вспомогательная партия заберет с собой. [Об этих же щенках упоминает Курто.]

2 ноября, воскресенье. Уэйджер. Стев и я расположились на ночь чуть ниже трещин, на расстоянии нескольких километров впереди от остальных двух палаток. У нас не было будильника, и мы проснулись только в 5 часов. Стев занимался стряпней, и я первый раз вышел только после завтрака. Утро было солнечное; поспешно привязав к нартам лыжи и еще всякую всячину, принадлежавшую товарищам, я погнал упряжку вниз к их лагерю. Мои собаки приятные и в общем разумные создания; без дороги, не обладая особым искусством в обращении с кнутом, я прикатил прямехонько к месту.

Палатки еще стояли, и нарты не были увязаны, так что мы с лихвой наверстали лишние полчаса, проведенные в постели. Фредди распределял грузы. На долю моих пяти собак (Федерсону придется вернуться) пришлось 135 килограммов плюс вещевые мешки: Стева и мой31. Сюда входили палатки, кухонные принадлежности и ящик С. Р. [санного рациона].

После некоторых пререканий относительно количества груза мы стали поспешно увязывать нарты. Никто не хотел брать больше своей доли. Около десяти часов из другого лагеря к нам наверх прибыли нарты со вспомогательной группой, ночевавшей в горной палатке ниже "Пугала". Я, шедший впереди с двенадцатиметровой веревкой, и товарищи, тянувшие в шесть рук, провели одни нарты через трещины. На гребнях гор к северу и к юго-западу поднималась пурга, а вскоре она дошла и до нас. Тонкая снежная пыль неслась по снежной поверхности, а на уровне головы поземка в общем была не так страшна. Эти частые сильные метели, дующие из центра Ледникового щита, являются, вероятно, одним из главных средств, с помощью которого он избавляется от выпадающего снега – возможно, столь же существенным, как и медленное сползание самого льда. В лучах солнца, бивших нам в лицо, покрытый ледяной коркой снег [называемый лыжниками настом] был голубым, а свежие сугробы мягкого снега – пурпурными. Сквозь завесу пурги солнце кажется чудесным оранжевым шаром. Теперь почти половина поверхности снега представляет собой наст, обычно выдерживающий тяжесть человека. Другая половина покрыта наносами мягкого снега, нередко в тридцать сантиметров толщиной. Мы отказались от ботинок, которые вспомогательная партия увезет в Базовый лагерь, и носим мокасины, кроме меня, так как из-за примороженного большого пальца ноги я накануне надел меховые сапоги. Мои ботинки были мне маловаты, а главное – не подавали никаких надежд на то, что придут в нормальное состояние после того, как совершенно намокли в потоке, начинающемся у подножия ледника. Участники вспомогательной партии не имеют ни соответствующей одежды, ни достаточного количества продовольствия, но тем не менее работают хорошо. В течение дня мы перетащили все нарты через трещины. Особенно досталось Лемону, который несколько раз проваливался по пояс. Он не имеет необходимой тренировки, однако на стоянках закуривает с одного раза папиросу, даже во время пурги. Дважды нарты перевернулись над трещиной, но все обошлось благополучно.

Раймил, четверть часа тому назад отправивший в лагерь Козенса и Мартина, только что покинул нас, уводя Федерсона, и все шесть наших упряжек пустились в путь, как вдруг разыгралась поистине жуткая метель. Нам очень хотелось укрыться в долине, находившейся меньше чем в километре впереди от нас, но это было невозможно. Собаки вряд ли смогли бы тащить нарты, борясь с несущимся навстречу снегом, и мы решили немедленно разбить палатки. В такую пургу это оказалось страшно трудно. Полуслепые от ледяной корки, сплошь покрывавшей лицо, мы все возились с одной палаткой. До начала пурги заходящее солнце и луна вместе давали достаточно света, и я любовался видом гор в стороне Ангмагсалика, над которыми поднималась луна. Они представляли собой великолепную картину в бело-голубых тонах. Пурга все скрыла за своей завесой, и стало совершенно темно.

Мы поставили две палатки и решили, что этого достаточно. Хем поместился вместе с нами, а Курто – с Фредди. Вся палатка была заполнена покрытыми снегом вещевыми мешками, рюкзаками и нами, также совершенно запорошенными. Не сняв с себя одежды, мы сварили густой суп из пеммикана и гороховой муки. На большее мы не были способны. Затем мы энергично принялись очень тщательно выколачивать все, что могли, подняли нижнее полотнище, вытрясли его и постепенно разложили очищенные от снега вещи и поместились сами, также очищенные от снега, на сухом теперь полу. Затем один за другим мы залезли в наши уютные спальные мешки из оленьих шкур. Было отчаянно тесно, и нам стало совершенно ясно, как глупо мы поступили бы, если бы решили помещаться в это время года по трое в одной палатке, что казалось возможным тогда, когда Мартин проделал весь этот путь.

Чепмен. Сегодня вспомогательной партии пришлось вернуться в Базовый лагерь. Они пробыли с нами гораздо дольше, чем мы предполагали, и оказали огромную помощь.

3 ноября, понедельник. Уэйджер. Всю ночь дул ветер, но спали хорошо. Фредди распорядился, чтобы мы поднялись сразу после рассвета, если только ветер утихнет и можно будет двигаться дальше. Изголовья наших спальных мешков были покрыты снегом: от дыхания на стенках палатки оседал иней, который ветер затем стряхивал на нас.

Мы вылезли из спальных мешков, отогнули в одном углу палатки полотнище пола и сварили очень жидкую похлебку из овсянки и плазмона, прикончив все, что оставалось от них в нашем первом санном ящике. Все же мы немного насытились и частично утолили жажду. После этого мы выпили по чашке лимонного сока с двумя кусками сахара.

Пурга все еще бушевала; поэтому мы устроились как могли, и я занес в дневник события вчерашнего дня, а теперь собираюсь читать.

Понедельник, продолжение. Весь день дуло, мы сбились в кучу. Хем улегся на спину, подняв колени; я подсунул согнутые ноги сбоку под его ноги, а Стев тоже подсунул, но лежал большей частью вытянувшись. Немного читали, затем спели несколько песен. В 2.30 Фредди крикнул, чтобы кто-нибудь из нас вышел и помог отыскать собак. Надев штормовую куртку, я вылез. Солнечно, но сильная поземка. Мои собаки и нарты, стоявшие под укрытием упряжки Хема, были совершенно занесены. Лайка-сука и Сорт застряли глубоко в снегу, удерживаемые постромками. Мы провозились с час, пока высвободили и накормили собак – в десяти метрах от наметенного сугроба, чтобы до завтра их снова не занесло так же сильно. Сука не стала есть даже собачий пеммикан, стоящий 25 шилл. за трехкилограммовую плитку. Каждая собака получала его по полкилограмма в день. Хотя корма для собак, насколько мне известно, захвачено только на три недели, он обойдется за время поездки на станцию "Ледниковый щит" в 150 фунтов стерлингов.

Я снял перед входом штормовую куртку [брезентовую], и поэтому мне так не терпелось вернуться в палатку, что я стукнулся о санный ящик лбом и слегка его раскровенил.

У нас не было второго завтрака, и поэтому довольно рано, около 5 часов, поужинали пеммиканом и гороховой мукой. Затем мы занялись изготовлением восемнадцати постромок из самой непрочной веревки, чтобы собаки, дернув, могли их порвать, и за работой, к удовольствию обитателей второй палатки, исполняли лучшие номера из нашего вокального репертуара, в том числе матросские песни.

4 ноября, вторник. Курто. Ночью ветер стих, и мы поднялись в 2 часа, спутав гринвичское время с местным; была еще темная пасмурная ночь, и мы принялись за работу при слабом свете заходящей луны.

Чепмен. Уэйджер первый побывал снаружи, и я спросил его, светло ли. Помню лаконический ответ: "Достаточно светло, чтобы откапывать".

Курто. Только к 11 часам мы были готовы двинуться в путь. К тому времени погода стала хорошая. Грузы были тяжелые, но дорога улучшилась и на протяжении первого километра шла под уклон. Однако мы недолго наслаждались покоем. Вскоре обычный холодный ветер из центра Ледникового щита начал баловаться снегом. Мы с трудом прокладывали себе путь, проклятиями помогая собакам взбираться на противоположный склон долины, и около 3 часов дня достигли второго участка трещин. При переходе через них мои нарты чуть не провалились. Холодный ветер и поземка усилились, и с заходом солнца мы принялись разбивать лагерь, что по обыкновению сопровождалось хлопаньем вырывающихся из рук полотнищ палаток и холодным свистом до смерти надоевшего ветра.

5 ноября, среда. Уэйджер. Этой ночью мне впервые было довольно холодно. Бушевала пурга, и нас поэтому не подняли.

В понедельник из-за пурги мы бездельничали, и это было приятно, так как предыдущая неделя была очень напряженной. Но сегодняшний день заставляет меня подумать о том, что мне вчера сказал Фредди. Он, конечно, пытается сохранить свой обычный оптимизм и все же полагает, что в лучшем случае мы будем двигаться со скоростью в шестнадцать километров в те дни, когда вообще двигаться окажется возможным, и что из каждых двух дней один, вероятно, придется стоять на месте. От Большого флага, до которого теперь осталось лишь два-три километра, до станции "Ледниковый щит" 180 километров, иначе говоря, нам потребуется еще двадцать два дня, чтобы до нее добраться. Поистине безумие завозить продовольствие и радио для станции в ноябре. Теперь я рад, что ответственность за это задание лежит на Фредди, а не на мне.

Чепмен. Надо дать себе отчет в нашем положении. За одиннадцать дней мы сделали 16 километров. Несомненно, мы можем надеяться двигаться лишь один день из каждых двух, и поэтому нашим пределом явится 11 километров в день. Погода, вероятно, будет ухудшаться по мере того, как зима начнет вступать в свои права. Мы должны ожидать, что морозы усилятся на 15-20°, а дни быстро становятся короче; очень скоро будет светло только в течение нескольких часов. Собаки уже обнаруживают признаки изнурения.

Очевидно, кому-то из участников партии придется вернуться. Но кому и скольким? Если мы рассчитываем на самолет, то радиостанция – и Лемон для работы на ней – должны двигаться дальше. Пока что мы имели всего один летный день из десяти, но положение может измениться, когда море совершенно замерзнет. Сегодня мы начали новый рационный ящик и были горько разочарованы: шоколад – единственная вещь, скрашивающая жизнь во время такого путешествия, оказался кем-то вынут.

Уэйджер. 7 ч. веч. Я решил в моем личном дневнике, во всяком случае теперь, отмечая события под той датой, когда они произошли, ставить в конце дату, когда они были записаны. Стев неуклонно заносит в свой дневник все случившееся за день в гот же вечер; это тот идеал, которого и мне хотелось бы достигнуть.

Курто. Около 3 ч. дня вышел покормить собак. Ветер бешеный. Смог идти против него, только отвернувшись. Большинство собак было засыпано снегом, и наружу торчали лишь их носы. Некоторые, казалось, не хотели даже пеммикана.

Уэйджер. Мы приносим две кастрюли снега, кипятим его и в том или ином виде выпиваем. Бoьшая часть поглощенной жидкости покидает нас с дыханием, оседающим на спальных мешках около рта или на стенках палатки над нами, откуда она падает на нас в виде снега, стряхиваемого порывами ветра. Если примус зажжен, то до того уровня, на котором он находится, почти весь иней выше на стенах тает. Чтобы понизить этот уровень, мы ставим примус не на рационный ящик, а на пол.

Весь день сияло солнце; выглянув на закате в дверь палатки, мы увидели на юго-западе великолепный багрянец вечерней зари и вереницу облаков, окрашенных в красные и серые тона.

Я прочел несколько писем Д. Осборн32, а Стев даже и не пытался читать.

Стефенсон. Ни человек, ни собака не могли и думать о том, чтобы пуститься в путь при таком ветре. На это путешествие, которое нормально должно было отнять две недели, нам отпущено по два рационных ящика на палатку. На половинном рационе мы можем прожить месяц. У нас с собой много продовольствия, но расходовать его означало бы расходовать запасы, предназначенные для С. Л. Щ., которых при теперешнем положении хватит до середины марта. Если самолетом сменить людей на станции не удастся, то Хему и мне придется, по всей вероятности, пробыть там всю зиму, так как передвигаться в это время года совершенно невозможно.

6 ноября, четверг. Уэйджер. Пурга все еще продолжается, и я весь день не вылезал из палатки. Ночью наступило затишье, и все собаки жалобно выли. По-моему, Уналите подходила к нашей палатке, скуля по своим щенкам, и растравляя остальных собак. Впрочем, им пришлось несладко, и едва ли следует их ругать – хотя ночью, если бы можно было выйти, не одевшись как следует, я крепко избил бы их. Не знаю, сколько времени продолжалось затишье, но ветер снова задул еще до 4 ч. утра, когда при нормальной погоде нам пришлось бы встать.

Около 7 ч. я съел немного сырого пеммикана и принялся за чтение сборника стихов. Стев встал в 10.30 и открыл новый санный ящик. Мы уложили продукты в мешки и успели наполовину растопить снег для каши, как вдруг примус погас – кончился керосин. Пришлось удовольствоваться одной галетой и 50 граммами шоколада.

Починил штаны и расширил ворот моей штормовой куртки. Тут явился Фредди. Они начали обсуждать дальнейшие планы и пришли к выводу, что корма для собак не хватит, если такие метели будут повторяться часто. Фредди считает, что через несколько дней Хемптону, Курто и мне придется повернуть назад, а остальные будут двигаться дальше. Хемптону следует возвратиться, чтобы можно было использовать в случае необходимости самолет. Стев продолжает путь, чтобы определять местоположение партии, если она будет сбиваться с отмеченной флагами дороги. Стев и Лемон некоторое время проживут вдвоем на станции "Ледниковый шит".

Чепмен. Вечером ураган достиг чудовищной силы – скорость ветра значительно больше 160 км/ч. Ощущение, вероятно, такое, какое испытывают на войне под артиллерийским огнем.

7 ноября, пятница. Уэйджер. Первую половину ночи я спал плохо; около 12 часов встал и съел свою дневную порцию шоколада. Ураган еще усилился; я вытащил штормовую куртку из рюкзака и положил ее в спальный мешок. Мокрые штормовые штаны я сунул под подушку, затем надел на шею пришитую к рукавицам тесемку и привязал к ней меховые сапоги. Фланелевую куртку я также положил в меховой мешок. Я высказал Стеву предположение, что палатку может снести, и спросил, знает ли он, где его штормовой костюм. Но он был слишком сонный и ни о чем не беспокоился.

Курто. Мы спали, не раздеваясь, и молили бога, чтобы палатка выдержала. Страшно подумать, что произошло, если бы ветер ее сорвал. Мы пережили ужасные часы. Часть наружных полотнищ обеих палаток загнуло верх, но, к счастью, не унесло. К утру слегка утихло, что нас очень обрадовало, хотя мы замерзли и промокли.

Уэйджер. Мы находимся, по-моему, километрах в двух-трех от Большого флага. Около 2 ч. дня одна из моих собак, полузанесенных снегом, завыла так жалобно, что я снова вышел, перерезал постромки и откопал ее лопатой. Я накормил всех собак пеммиканом и специально взятым для них жиром, а затем откопал и перерезал постромки тех, которые были совсем или почти совсем засыпаны.

Курто. Сегодня опять обнаружили исчезновение шоколада из санного ящика. Выбрав подходящее время, какой-то "приятель" отвинтил крышки от всех ящиков, до которых ему удалось добраться, вытащил шоколад и снова завинтил крышки.

8 ноября, суббота. Курто. Утро довольно тихое и пасмурное. Встали на рассвете. Погода очень мягкая, -19°. После урагана нарты, собаки и упряжь смешались в невообразимую кучу. Мои собаки перегрызли постромки, а также в нескольких местах потяг. Все, как обычно, было покрыто тридцатисантиметровым слоем снега и замерзшей мочой.

Уэйджер. Густая облачность над морем и не такая густая над нами. Так как мои нарты и собаки были занесены сильнее, чем у остальных (на этот раз моя упряжка находилась с подветренной стороны от упряжки Фредди), то хорошо, что я вышел пораньше. Хотя откапывание нарт и постромок дело утомительное, я лишь медленно набираюсь мудрости. Мы были готовы к выходу только в 11.30, но дорога оказалась хорошая, и скорость составляла, по-моему, около 3,5 километра в час. Прежде чем мы покинули лагерь, Фредди удалось разглядеть в бинокль флаг. Несколько дальше я увидел еще один флаг, большего размера, который некоторое время принимал за партию Джино.Мы достигли Меньшего флага, а вскоре затем и Большого флага. (Банка мяса на ужин!) У меня было груза килограммов на 50 меньше, и это оказалось как раз по силам собакам, так что путешествие не доставляло таких неприятностей, как в последний раз. Все же собаки бежали лениво, и мне постоянно приходилось покрикивать: "Быстро!"

Я предложил Фредди вернуться к первоначальному решению о сменах из двух человек, и он согласился с моей мыслью. Либо я и Курто первыми двинемся назад, либо буду сопровождать Стева до конца; думаю, что мне придется возвратиться.

Флаги стоят на расстоянии 800 метров друг от друга; с наступлением сумерек мы прозевали один из них и расположились лагерем, не имея никакой уверенности в том, что не сбились с пути. Ледниковый щит уже становится совершенно однообразным.

Чепмен. Держаться линии флагов абсолютно необходимо. Сойдя с нее, мы лишимся надежды отыскать станцию, так как определять свое местоположение, возможно, не удастся из-за морозов, ожидающих нас в дальнейшем, и из-за того, что солнце будет лишь ненадолго показываться над горизонтом. На мне надеты три пары носков, три пары драповых туфель и меховые сапоги, кальсоны и фуфайка, свитер, драповые штаны и куртка33, штормовые штаны и куртка, брезентовые краги, чтобы не набивался снег, две пары шерстяных рукавиц и рукавицы из волчьего меха, шерстяной шлем и штормовой капюшон.

9 ноября, воскресенье. Уэйджер. 10 ч. утра. Ночью поднялся ветер. Он дует как будто с севера или даже с северо-востока. Ветер слишком сильный, чтобы можно было продолжать путь.

Очень интересно будет ознакомиться с отчетом Вегенера34 о его метеорологической экспедиции на Ледниковый щит; этот отчет должен охватить тот же период, в течение которого мы будем вести наблюдения. [Немецкая экспедиция профессора Вегенера – подробнее о ней сообщу позже организовала станцию на Ледниковом щите в 500 километров севернее.]

Вчера я относился к собакам дружелюбнее. Они добросовестно тянули, а груз был такой, с каким они только-только могли управиться. Они даже более или менее дружно брали с места, когда я помогал им взять старт, раскачивая нарты из стороны в сторону. Упряжку составляют четыре собаки из породы лаек – одну пришлось оставить в Базовом лагере, так как у нее была незажившая рана на ноге. Вожак Кернек [что значит – черный] по масти не похож на лайку; у него отвислые уши и миролюбивый нрав. Вследствие его миролюбия постромки часто совершенно запутываются. Он также очень дружен со своей упряжкой, особенно с Бобом [Ангекоком], одной из самых красивых собак, когда-либо мною виденных. У Боба длинная лохматая шерсть; Фредди, забывший его кличку, назвал его Бобом, так как он напоминал овчарку того же имени. Плейна назвали так потому, что у него нет светлых пятен над глазами35. Он довольно бесхарактерный. Сука очень маленькая, но тянет хорошо. Она крайне робкая и не отличается красотой.

Сорт не принадлежит к породе лаек и чувствует себя ужасно одиноким с тех пор, как Федерсон вернулся в лагерь. Он крупнее лаек и в компании сородичей был бы великолепной собакой, но теперь обнаруживает склонность к меланхолии и скулежу. Вчера он был болен, объевшись пеммиканом. Собаки перегрызают постромки, или мы сами перерезаем их, чтобы животных не заносило снегом, и в результате они украли значительное количество пеммикана, разорвав зубами миткалевые мешки. Именно недостаток собачьего пеммикана, а не людских рационов заставит некоторых из нас повернуть назад прежде, чем мы достигнем станции "Ледниковый щит".

Третьего дня Фредди отрезал Хингсу хвост, который торчал из снега. Фредди думал, что подрезает только шерсть, но вчера утром нашел в снегу половину хвоста. Собака вела себя как ни в чем не бывало.

У Стева на кончиках четырех пальцев руки появились пузыри – признаки обморожения. У меня на большом пальце ноги также не проходит пузырь, и все время я испытываю какое-то неприятное ощущение.

В 2 ч. дня Фредди передал нам просьбу сообщить Хему и Курто, что их очередь кормить собак.

Прочел немного – несколько стихотворений из сборника. От чтения стихов, а также от безделья настроение у меня улучшается. Рано утром я склонен слишком мрачно смотреть на теперешние наши перспективы или предаваться сожалениям, что не продолжаю заниматься геологией, но после завтрака чувствую себя лучше и бесцельно думаю о том, что происходит теперь в Англии, или о здешней странной погоде, или о Дороти Осборн, любовные письма которой я читаю. Когда представляется случай, я делюсь мыслями со Стевом, или же мы обмениваемся мнениями о событиях и людях в Кембридже. Кроме того, мы часто поем отдельные куплеты, редко целиком всю песню.