Текст книги "Кровь Люцифера"

Автор книги: Джеймс Роллинс

Соавторы: Ребекка Кантрелл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава 4

17 марта, 17 часов 16 минут

по центральноевропейскому времени

Ватикан

Слова из дантовского «Ада» звучали в памяти Эрин, когда она проходила через двери сангвинистов, чтобы ступить в тайное святилище ордена: «Оставь надежду всяк сюда входящий». Если верить Данте, это предупреждение было начертано над вратами, ведущими в ад.

И здесь они были бы вполне к месту.

Вестибюль, лежащий за дверью, освещался двумя рядами факелов, сделанных из связок камыша. Факелы размещались вдоль стен через равные промежутки, и хотя они сильно дымили, но давали достаточно света, чтобы озарить длинный холл, так что Эрин могла погасить свой фонарик.

Она прошла вестибюль, отметив, что стены здесь в отличие от базилики Святого Петра не были украшены изящными фресками. Святилище ордена отличалось простотой, почти аскетизмом. Помимо дыма, в воздухе пахло вином и ладаном, точно в церкви.

Холл выводил в большое полукруглое помещение, также ничем не украшенное.

Но тем не менее назвать эту комнату пустой было нельзя.

В голых стенах были вырезаны ровные, одинаковые ниши. В некоторых из них стояли фигуры, которые можно было принять за дивные мраморные изваяния: их руки были сложены в молитвенном жесте, глаза закрыты, лица либо обращены долу, либо воздеты вверх. Но эти статуи могли двигаться – на самом деле это были древние сангвинисты, глубоко погруженные в созерцание и медитацию.

Их называли Затворниками.

Ход, который они с Христианом выбрали, чтобы попасть в Святилище, открывался в святая святых ордена. Эрин решила пройти этим путем, потому что библиотека сангвинистов располагалась в том же крыле Святилища, которое было отведено Затворникам для медитаций. Это имело смысл, ведь такое хранилище знаний полезно иметь под рукой для размышлений и поисков мудрости.

Эрин ступила на порог большого зала и остановилась. Несомненно, Затворники должны были почувствовать, что поблизости открылась дверь, должны были услышать учащенное биение сердца незваной гостьи, – но ни одна из фигур в нишах не шевельнулась. По крайней мере пока.

Женщина подождала еще несколько мгновений. Христиан сказал ей, что нужно дать древним сангвинистам время, дабы привыкнуть к ее присутствию и решить, что они будут делать. Если они не захотят пустить ее в обитель, то не пустят.

Эрин смотрела на сводчатый дверной проем в дальнем конце зала. Если верить карте, он был входом в библиотеку. Почти не осознавая этого, женщина двинулась в ту сторону. Она ступала медленно – не ради того, чтобы двигаться бесшумно, но единственно из уважения к тем, кто окружал ее.

Ее взгляд скользил вдоль стен, ожидая, что вот-вот чья-нибудь рука поднимется, чей-нибудь хриплый голос окликнет ее. Эрин рассеянно отметила, что некоторые из недвижных фигур носили облачение орденов, давно уже не существующих во внешнем мире. Она рисовала в воображении те древние времена, пытаясь представить безмолвных, погруженных в размышления Затворников в облике воителей Церкви, какими они некогда были.

Ведь все они некогда были живыми созданиями, как и Рун.

Корца намеревался застыть в одной из этих ниш, он бы уже готов отвратиться от внешнего мира, но именно тогда пророчество призвало его на поиски Кровавого Евангелия, и он присоединился к ней и Джордану в этой долгой миссии – дабы найти средство остановить грядущий апокалипсис. Однако временами в глазах темного священника Эрин замечала усталость от жизни в этом мире, от груза всех тех кровопролитий и ужасов, через которые Руну пришлось пройти.

Грейнджер начала понимать эту муку в его взоре. Слишком часто она сама в последнее время просыпалась от собственного крика, теснящегося комом в горле. Жуть, которую ей довелось узреть, бесконечной петлей повторялась в ее кошмарах: солдаты, разорванные на куски яростными зверями... ясные серебристые глаза женщины, которую Эрин застрелила, дабы спасти жизнь Руна... дети-стригои, умирающие в снегу... светлый мальчик, падающий на острие меча...

Слишком многим пришлось пожертвовать в этом поиске.

И он был еще не завершен.

Эрин пристально смотрела на недвижные статуи.

«Рун, воистину ли ты искал мира или же просто хотел укрыться здесь, под землей? Если бы я могла, сокрылась бы я от мира здесь, погрузившись в тишину и поиск мудрости?

»Тихонько вздохнув, она продолжила свой путь через обширный зал. Затворники словно не замечали ее присутствия – никто из них даже не шевельнулся. Наконец Эрин дошла до арки, ведущей в непроглядно темную библиотеку. Пальцы женщины коснулись было фонарика, но вместо этого она достала свечу, которую сунула в карман у входа в Святилище, зажгла фитилек от одного из ближайших факелов и переступила порог библиотеки.

Когда Эрин подняла свечу повыше, мерцающий свет озарил шестиугольное помещение, вдоль стен которого тянулись полки с книгами и стояли подставки для свитков. Здесь не было никаких сидений, не было светильников для чтения – ничего, что указывало бы на необходимость потакать человеческим нуждам. Идя через комнату при свете свечи, Эрин чувствовала себя так, словно перенеслась назад во времени. Улыбнувшись этой мысли, она сверилась с картой. Маленькая арка слева вела в другое помещение. Средневековый картограф отметил, что в той комнате хранятся самые древние тексты, собранные сангвинистами. Если и существовало некое знание о падении Люцифера и его заточении в ад, то поиски следует начинать именно оттуда.

Эрин прошла в арку и обнаружила еще одну шестиугольную комнату. Она представила себе план этой библиотеки, вообразила, как такие же комнаты примыкают одна к другой, образуя некое подобие пчелиного улья. Только сокровищем, запечатанным здесь, были не золотистые капли меда, а древние знания. Эта комната была такой же, как первая, но здесь было больше свитков, чем книг. У одной стены даже виднелась пыльная полка с медными и глиняными табличками – судя по виду, это собрание текстов было поистине древним.

Однако не вид этих табличек, созданных в невероятной глуби веков, заставил Эрин замереть.

В центре комнаты возвышалась фигура, покрытая слоем пыли, но, как и Затворники, это не была статуя. Хотя сангвинист стоял спиною к Эрин, она знала, кто это. Один раз она уже смотрела в его глаза, черные, словно маслины, и слышала его глубокий низкий голос. Тогда, в недавнем прошлом, несколько слов, сорвавшихся с этих мертвенно-бледных губ, изменили все. Это был основатель Ордена сангвинистов, человек, который некогда считался святейшим из святых среди своих собратьев, тот, кто умер и был воскрешен из мертвых рукой самого Христа.

Лазарь.

Эрин склонила голову, не зная, что еще ей делать. Она стояла так словно бы целую вечность, чувствуя, как стучит в ушах кровь.

 Но Лазарь оставался недвижен.

Наконец, поняв, что он ни единым словом не возражает против ее вторжения, Эрин сделала глубокий прерывистый вдох и миновала его застывшую фигуру. Она по-прежнему не понимала, что ей следует предпринять. Она пришла сюда с некой четкой целью, и пока никто не остановит ее, она должна придерживаться задуманного плана.

Но с чего начать?

Женщина обыскала полки и подставки. Понадобились бы века, чтобы перевести и прочесть все, что здесь можно было найти. Растерянная и ошеломленная, Эрин повернулась к одинокой фигуре в центре комнаты – к тому, кого с некоторой долей вероятности можно было назвать здешним библиотекарем. Огонек свечи отражался в его открытых темных глазах.

– Лазарь, – прошептала женщина. Даже его имя прозвучало слишком громко для этого места, но она нашла в себе силы продолжить: – Я пришла, чтобы найти...

– Я знаю. – При этих словах с его губ осыпалась пыль. – Я ждал.

Он плавно воздел руку, подняв в воздух новое облачко пыли. Длинный палец указал на глиняную табличку, лежащую близ края полки. Эрин подошла и взглянула на табличку.

Та была размером не больше карточной колоды, красновато-коричневого цвета. Поверхность ее покрывали строки значков.

Эрин осторожно взяла табличку и изучила ее: надпись была на арамейском, языке, который женщина хорошо знала. Она прочла первые несколько строк. В них рассказывалась знакомая история: появление змея в Эдемском саду и его разговор с Евой.

– Из Книги Бытия, – пробормотала Эрин себе под нос.

Согласно большинству толкований, этот змей был самим Люцифером, явившимся, чтобы соблазнять Еву. Но эта запись, судя по всему, гласила, что змей был просто еще одним из животных, обитавших в саду, просто более умным, чем другие.

Эрин поднесла свечу поближе к самому существенному эпитету, относящемуся к змею, и по слогам произнесла вслух на древнем языке:

– Хок-ма.

У этого слова было несколько истолкований: «мудрый», ♦умный» или даже «хитрый» либо «коварный».

Продолжая перевод записи на табличке, Эрин обнаружила, что эта история во многом сходна с той, что описана в Библии короля Иакова. В этом изложении Ева отказалась есть плод, сказав, что Бог предупредил ее: она умрет, если ослушается. Но змей возразил, что Ева не умрет, а, напротив, обретет знание – познает добро и зло.

Эрин чуть слышно вздохнула, осознав, что в этой истории змей оказался более правдивым, чем Бог. Ведь в итоге Адам и Ева не умерли, отведав плод, но, как и предсказывал змей, обрели знание.

Она отмела эту подробность как несущественную, ее куда больше заинтересовала следующая строка. Это было уже что-то совсем новое. Эрин произнесла перевод вслух, свеча трепетала в ее руке:

– «И молвил змей женщине: “Поклянись истинной клятвой, что возьмешь сей плод и разделишь его со мною”».

Эрин прочла это предложение дважды, дабы убедиться, что перевела его верно, затем стала читать дальше. В следующем стихе Ева дала обещание, что поделится плодом со змеем. Но продолжение истории было таким же, как в Библии: Ева съела плод, разделив его с Адамом, и они были прокляты и изгнаны из Рая.

В памяти Эрин эхом отдались слова отца.

Цена знания – всегда кровь и боль.

Эрин прочла всю табличку заново.

Если верить этой записи, то Ева нарушила клятву, данную змею, и не поделилась с ним плодом.

Грейнджер задумалась о смысле истории. Зачем вообще змею понадобилось заполучить это знание? Во всех прочих библейских историях животных совершенно не заботят какие-либо знания. Быть может, этот дополненный рассказ все же поддерживает версию о том, что змей в саду был замаскированным Люцифером?

Эрин встряхнула головой, пытаясь найти в этом какой-то смысл, вычленить некое значение. Она оглянулась на Лазаря, надеясь, что он ей что-нибудь подскажет.

Но тот молчал, лишь смотрел на нее.

Прежде чем Эрин успела задать ему вопрос, она услышала звук, донесшийся откуда-то из-за пределов библиотеки, – тяжелый скрежет камня.

Она бросила взгляд в ту сторону. «Должно быть, кто-то открыл ближнюю дверь, ведущую в зал Затворников».

Женщина взглянула на часы. Христиан предупреждал ее, что священники-сангвинисты ухаживают за Затворниками, принося им причастное вино. Но он не знал, в какие часы и как часто они приходят туда. Эрин рассчитывала на некоторое везение.

И оно только что закончилось.

Как только священники подойдут ближе, они услышат ее сердцебиение, и ее маскировка будет раскрыта. Эрин молилась лишь, чтобы Бернард не слишком сурово обошелся с Христианом и сестрой Маргарет.

Она положила табличку обратно на полку и повернулась, готовая принять все последствия своего вторжения в запретное место. Но тут Лазарь подался вперед и задул ее свечу. Вздрогнув, Эрин отшатнулась. Библиотека погрузилась во мрак, озаренный лишь отблесками факелов из главного зала.

Лазарь положил холодную ладонь на плечо женщины и сжал пальцы, словно упреждая ее сохранять молчание. Потом повел ее вперед, так, чтобы она могла выглянуть через дверной проем в зал Затворников.

Древние сангвинисты зашевелились. Шелестела ткань, пыль опадала со старинных одеяний.

Лазарь, стоящий рядом с Эрин, вдруг запел. Это был гимн на староеврейском языке. Затворники в зале подхватили его песнь. Страх Эрин утих, унесенный прочь звучанием их голосов, вздымавшихся и опадавших в ровном ритме, словно волны, набегающие на морской берег. Вместо страха ее душу наполнило изумление.

На дальней стороне зала показалось несколько фигур. Священники-сангвинисты, одетые в черное, вошли в помещение, неся с собой сосуды с вином и серебряные чаши, и уставились на Затворников, приоткрыв рты от удивления. Подобное хоровое пение явно было чем-то необычным.

Лазарь отпустил плечо Эрин, напоследок еще раз ободряюще сжав пальцы. Женщина поняла: Лазарь и остальные Затворники защищали ее. Их пение должно было заглушить стук ее сердца. Грейнджер стояла недвижно, надеясь, что эта уловка сработает.

Молодые священники приступили к своим обязанностям, поднося чаши к губам Затворников – но губы эти не касались вина, и пение не смолкало ни на миг. Сангвинисты обменялись встревоженными взглядами, в которых явно читалось замешательство. Потом попытались снова, но так же безрезультатно. Глубокие сильные голоса только зазвучали громче.

В конце концов священники сдались и ушли прочь, покинув зал. Эрин услышала, как заскрежетала, затворяясь, дверь в дальнем конце коридора – и только тогда гимн умолк.

Лазарь повел ее в освещенный факелами зал. Затворники вновь замерли в своих нишах, немые и недвижные. Эрин и Лазарь шли к выходу. Она повернулась к своему проводнику и протестующе произнесла:

– Но я же ничего не узнала! Я не знаю даже, как найти Люцифера, не говоря уже о том, как восстановить его кандалы!

Лазарь ответил отстраненным тоном, словно беседовал не с нею, а сам с собою:

– Когда Люцифер предстанет пред тобою, сердце твое поведет тебя верным путем. Ты должна исполнить завет.

– И как же мне найти его? – спросила Эрин. – И о каком завете ты говоришь? О пророчестве из Кровавого Евангелия?

– Ты знаешь все, что можешь знать, – отозвался он, и голос его был еще более далеким. – Путь будет открыт, и ты проследуешь по нему.

Эрин хотела вытрясти из него побольше ответов, даже повернулась и сделала шаг к нему. Вопросы теснились у нее в голове, но она задала вслух только один, самый важный:

– Получится ли у нас?

Лазарь закрыл глаза и ничего не ответил.

Глава 5

17 марта, 17 часов 21 минута

по центральноевропейскому времени

Рим, Италия

«Я должен освободиться...

»Сознание Леопольда тонуло в море черного дыма. Будучи сангвинистом, он привык к боли – вечному жжению серебряного креста на груди, резкой боли от освященного вина, льющегося в горло, – но эта боль была ничтожной по сравнению с теперешними мучениями.

Погруженный в темный дымный колодец, он потерял себя и не чувствовал окружающего мира. Эта черная пелена отняла у него даже ощущение собственного тела.

Кто мог знать, что отсутствие боли и любых чувств вообще может стать худшей из пыток?

Но куда более страшными были те мгновения, когда тьма отступала и он обнаруживал, что снова взирает на мир собственными глазами. Слишком часто эти глаза видели ужас и кровь, но даже эти краткие просветы в бесконечной тьме были желанными. В эти мгновения Леопольд пытался вобрать в себя как можно больше жизни, прежде чем демон, захвативший его тело, вновь оттеснит его вглубь. Но, как ни старался держаться, продлить эти мгновения он не мог. И в итоге надежда оказывалась куда более жестокой, чем любые мучения.

«Лучше просто оставить все как есть, позволить пламени моей души кануть в это ничто, стать дымом, присоединившись к тем, что были до меня».

А он знал, что до него были и другие. Время от времени клубы дыма прокатывались сквозь него, неся с собой вспышки иных жизней: видение любимого лица, боль от удара кнута, смех ребенка, бегущего сквозь заросли клевера...

«И это все, чем станет моя жизнь? Клочьями, летящими по ветру?»

И когда Леопольд представил себе этот ветер, окружающая тьма разорвалась, словно ее сдуло ураганом. Он обнаружил себя в постели, а под собой – обнаженное женское тело. Алая струйка струилась по шее женщины, стекала между грудей, пятная висящий там медальон. Глаза женщины, зеленые, словно листья дуба, смотрели на Леопольда. Они были широко раскрыты от ужаса и боли и умоляли его отпустить ее.

Задохнувшись, он отвел взгляд и увидел роскошно обставленную комнату. Плотные серебристые занавеси на окнах были задернуты, чтобы не пустить внутрь солнечный свет, но он знал, что скоро можно будет открыть их. Вечное ощущение времени, внутренние часы, которыми был наделен любой сангвинист, подсказывали ему, что до заката осталось менее часа.

На холодном мраморном полу по обе стороны кровати лежали другие тела, нагие и недвижные. Леопольд насчитал девять.

«Должно быть, сидящий во мне демон был голоден».

Но не только демон был причастен к этому.

В помещении присутствовали еще пол дюжины стригоев; некоторые из них были погружены в вялость и дрему, другие продолжали пировать на крови жертв. Опьяняющий запах крови висел в воздухе, соблазняя Леопольда присоединиться к этой бойне. Но он чувствовал, что его желудок полон.

«Быть может, поэтому мне и удалось вырываться, пусть даже на краткий миг».

Он намеревался воспользоваться этим.

Леопольд приподнялся над телом женщины, продолжая одной рукой сжимать ее плечо. Она в ужасе съежилась, сердце ее трепетало, словно подбитая птица. Демон выпил из нее слишком много жизни. Леопольд уже не мог спасти ее – но, возможно, мог освободить, чтобы дать ей умереть в мире. Собрав все силы, он заставил разжаться один свой палец, потом второй, приказывая своей руке повиноваться.

На лбу его от усилий выступил пот, но ему удалось отпустить ее плечо. Не в состоянии заговорить, он кивнул, давая понять, что ей нужно уйти.

Дрожа, она взглянула на свое плечо, потом снова на него.

Свет свечи играл в ее зеленых глазах, напоминая Леопольду об иных вспышках изумрудного блеска. Зеленый алмаз. Бессильный гнев охватил его. Одна только мысль об этом камне поразила его тело онемением, сделав любую попытку пошевелиться еще более трудной.

«Я своими руками навлек на себя злой рок – и на многих других».

Ему было приказано разбить этот нечистый камень – приказано хозяином, который, как верил Леопольд, мог вернуть Христа в этот мир. Но вместо этого, разбив камень, Леопольд выпустил на свободу демона. Он помнил, как ледяная мгла истекала из разбитого алмаза и вторгалась в его тело, принося с собой чужие голоса, видения чужих жизней. Вскоре он потерялся во всем этом, оглушенный какофонией голосов – но одно имя звучало громче других.

Легион.

Это было имя той тьмы, что душила его, имя того демона, что поглотил его. С того самого мгновения Леопольд то возвращался к осознанию себя, то снова погружался во мрак.

Но сколько это длилось?

Он не мог сказать. Он лишь точно знал, что демон, похоже, призывает к себе других, намереваясь собрать армию стригоев.

С огромным усилием Леопольд поднял руку к лицу. Женщина поползла прочь, путаясь в простынях. Он не обращал на нее внимания – столь велико было его потрясение. Прежде белая рука его теперь была черной, точно чернила. Леопольд повернул голову и увидел на стене зеркало. Там отражалось его нагое тело, подобное скульптуре из черного дерева.

Леопольд закричал, но ни звука не вырвалось из его губ.

Женщина упала с кровати, потревожив одного из дремавших стригоев. Монстр зашипел, разбрызгивая кровь из пасти.

Когда он вскинулся, Леопольд узрел на его голой груди, в самой середине ее, черный отпечаток ладони, подобный клейму или татуировке, – но от этой черноты несло скверной и злом, и этот запах был сильнее даже, чем смрад стригоя, помеченного зловещим знаком.

И хуже всего... эта чернота была одного цвета с новым оттенком кожи Леопольда.

Но это еще не все.

Леопольд вытянул руку, выпрямил пальцы и уставился на них, осознавая весь ужас.

«Эта отметина на груди твари того же размера и формы, что моя ладонь».

Должно быть, демон пометил этого стригоя, как принадлежащего ему, – и, вероятно, тем самым поработил его так же надежно, как Леопольда.

Стригой схватил женщину, развернул ее лицом к себе и перегрыз ей горло.

Прежде, чем Леопольд успел вмешаться, тьма снова окружила его и унесла обратно в это дымное море, избавив его от лицезрения терзаемой монстром женщины. И на этот раз Леопольд не сопротивлялся, он был рад, что больше не видит ужаса, творящегося в этой комнате. Но, погружаясь в ничто, он оставил всякую надежду на избавление.

Вместо этого его наполняло новое желание.

«Я должен найти способ заплатить за свои грехи...»

Но вместе с осознанием этой цели в его гаснущем сознании возник неотвязный вопрос, который мог оказаться действительно важным: «Почему именно сейчас мне было позволено освободиться так надолго? Что могло отвлечь внимание демона? »

17 часов 25 минут

Кумы, Италия

«Черт, до чего шустрый мерзавец...»

Джордан вскинул свой пистолет-пулемет и трижды выстрелил в нападавшего, выскочившего из тоннеля. Пули ударилисьо каменную стену, пролетев мимо цели.

«Снова промазал...»

Судя по клыкам, это явно был стригой, но Джордан никогда прежде не видел ни одного, способного двигаться так. Только что эта тварь была здесь, а долю секунды спустя уже оказалась в другом конце комнаты, словно телепортировалась. Баако и София в буквальном смысле слова прикрывали спину Джордана. Все трое заняли круговую оборону, плечом к плечу. Баако выставил вперед длинный африканский меч, а София держала пару кривых ножей. Стригой, уже переместившийся за алтарь, шипел на них. Длинный порез тянулся через его грудь. Эту рану Баако нанес ему, когда монстр впервые кинулся на них, – тем самым сангвинист спас жизнь Джордану.

Увы, это был единственный их удар, достигший цели.

– Он пытается измотать нас, прежде чем убить, – сказала София.

– Значит, пора выбрать новую стратегию.

Джордан вскинул пистолет, но, нажимая на спуск, сместил прицел вбок и выстрелил в пустоту, ожидая, что стригой снова отпрыгнет. Тот так и сделал – прямиком на линию огня.

Визг перекрыл даже грохот выстрела. Стригой отлетел назад, кровь брызнула на стену.

«Повезло, надо будет добавить себе балл на доске счета».

Стригой отпрянул прочь, двигаясь так быстро, что фигура его размывалась в неясное пятно. Джордан водил стволом из стороны в сторону, но тут, появившись словно бы ниоткуда, холодные руки схватили его, сбили с ног и отшвырнули к стене. Еще в воздухе Джордан выхватил нож из ножен, пристегнутых к лодыжке, и приготовился сражаться.

К сожалению, монстр тоже вооружился – отбрасывая Джордана, он одновременно выхватил у Баако меч. Когда они вместе оказались у стены, стригой вонзил клинок прямо в живот Джордана. Сержант рухнул на колени, хрипя от боли.

Баако и София мгновенно кинулись ему на помощь. Широко взмахнув ножом, София отсекла монстру руку с мечом.

Вторым своим клинком она вспорола брюхо стригоя от паха до горла. Холодная черная кровь брызнула на лицо Джордана.

Но он смотрел вниз, на меч, все еще торчащий из его тела.

«Вы малость опоздали, ребята».

1 7 часов 28 минут

Рим, Италия

Боль рассеяла тьму, окружавшую Леопольда, вновь вернув его во внешний мир, в ту же залитую кровью комнату. Он схватился за живот, ожидая ощутить под пальцами вспоротую плоть и вываливающиеся внутренности. Но вместо этого нащупал лишь гладкую кожу и округлое брюшко, все еще полное крови после недавней трапезы демона.

Леопольд потер свой обнаженный живот, по-прежнему чувствуя отголоски этой боли.

Он видел перед собой все ту же забрызганную кровью комнату, что и в прошлое пробуждение, – но на нее накладывалось призрачное видение другого помещения: темной пещеры с алтарем посередине.

«Я знаю, что это за место».

Это было святилище сивиллы, сокрытое в сердце вулкана в Кумах – то самое место, где Леопольд выпустил в мир демона по имени Легион.

«Но каким образом мне явилось это видение?»

Он как будто наблюдал за происходящим в святилище чьими-то глазами. Он видел, как когтистые руки вскинулись, хватаясь за живот, из которого текла густая черная кровь и вываливались петли кишок. Но он не просто разделял видение с тем, кто находился в пещере, – он чувствовал и его боль.

Потом тот далекий наблюдатель рухнул на бок. Должно быть, это был стригой, один из огромной армии Легиона, порабощенный демоном. Леопольд вспомнил черное клеймо на груди одного из стригоев, находящихся здесь, в этой комнате.

«Может ли быть так, что эта отметина служит в некотором роде физической связью? Оборвется ли эта связь, когда тварь умрет?»

Вокруг него сгущался черный дым, готовясь увлечь его прочь. Но Леопольд продолжал видеть происходящее в подземном святилище глазами умирающего стригоя – эта связь не разорвалась. Тварь обводила взглядом пещеру, словно ища какой-нибудь способ спастись.

Но вместо этого его взгляд упал на алтарь, сосредоточившись на двух половинках изумрудно-зеленого камня.

«Тебя послали забрать эти осколки оттуда?»

Где-то в глубине своей одержимой души Леопольд ощущал это стремление, исходящее от Легиона. Леопольд смутно припоминал, как прокапывал ход из святилища. Демон придал его телу невероятную силу, он тоже хотел вырваться из этой горы, освободиться из этой темницы, состоящей из вулканического камня. Будучи много столетий заточенным внутри самоцвета, демон просто не мог больше ни мгновения находиться в неволе – и в спешке забыл прихватить с собой камень.

«Но зачем этот алмаз нужен ему?»

Камень ярко сиял на алтаре, словно насмехаясь над неудачей Легиона. Но глаза стригоя уже начали стекленеть, взгляд его затуманивался, в его теле почти не осталось жизни. На миг взор его сместился в сторону, туда, откуда доносился смутный шум. Сначала умирающий стригой увидел чьи-то ноги, затем мужчину, стоящего на коленях на каменном полу, и меч, торчащий у него из живота.

Посредством связи со стригоем Леопольд заглянул в синие глаза раненого.

Узнавание пронзило его, словно молния.

«Джордан...»

При этой мысли Легион зашевелился вновь, разрывая связь со стригоем, умиравшим в той пещере. Тьма снова забурлила внутри Леопольда, и он ощутил, как внимание демона переключается на него. Леопольд чувствовал, как тот роется в его воспоминаниях, и из всех сил попытался скрыть то, что ему было известно о Джордане и об остальных.

Но это ему не удалось.Падая в ничто, он ощутил, как его губы шевельнулись, услышал свой собственный голос – но не Леопольд, а Легион произнес другое имя Джордана, его истинное имя.

– Воитель Человеческий...

«Святый Боже, что я натворил?!»

Леопольд ринулся прочь по единственному пути, который на несколько кратких вдохов еще был открыт для него, по рвущейся нити этой связи.

1 7 часов 31 минута

Кумы, Италия

Джордан, распростертый в луже собственной крови, смотрел в потолок пещеры. Баако своими сильными ладонями зажимал рану на животе Джордана, а София вытаскивала из этой раны длинный меч. Сержант едва ощутил, как окровавленное лезвие вышло из его плоти. Тело его как-то странно онемело и замерзло, отчего кровавая лужа казалась горячей.

Баако склонился над ним, ободряюще улыбаясь.

– Мы перевяжем тебя и по-быстрому доставим в Рим.

– Ты... скверный лжец, – выдавил Джордан.

Они не смогут дотащить его через этот лаз живым с такой дырой в животе. Он сомневался, сумеют ли они донести его даже до устья тоннеля.

Подумав об этом, Стоун вспомнил Эрин и словно наяву увидел ее улыбку, ее смеющиеся карие глаза. Потом пришли другие воспоминания: локон влажных белокурых волос, прилипший к ее щеке, купальный халат распахивается и падает с плеч, обнажая ее теплое тело...

«Я не хочу умирать в этой норе, так далеко от тебя».

Если уж на то пошло, он вообще не хотел умирать.

Он желал, чтобы Эрин сейчас была здесь, взяла его за руку, сказала бы, что все будет в порядке – пусть даже это не так. Он хотел в последний раз увидеть ее, сказать ей, что любит ее, убедить ее в том, что это правда. Он знал, что она боится любви, считая, что та не продлится долго, а растает и утечет прочь, точно снег весной.

«И теперь моя смерть докажет, что это действительно так».

Джордан стиснул твердое запястье Баако.

– Скажи Эрин... я всегда буду любить ее.

Баако продолжал зажимать его рану.

– Ты сам сможешь ей это сказать.

– А моя семья...

Их тоже нужно будет известить. Мать будет вне себя от горя, сестры и братья будут горевать по нему, а племянники и племянницы через несколько лет почти позабудут о нем.

«Надо было почаще звонить маме».

То ослабление эмоций, которое он ощущал в последнее время, распространялось не только на Эрин, но и на родных тоже. Он чувствовал себя отрешенным от них всех.

Джордан стиснул зубы, не желая умирать вот так глупо, ни за что, даже не ради общего блага. Но растекающаяся лужа крови свидетельствовала о том, что его раненому телу нет дела до его будущих планов – жениться, обзавестись детьми, постареть и сидеть в кресле-качалке на веранде, наблюдая, как растет пшеница в поле.

Он повернул голову – София в этот момент как раз проверяла, жив ли еще напавший на них стригой.

«По крайней мере я выгляжу не так хреново, как этот чувак».

Стригой еще не умер, но этого оставалось ждать недолго. Странно, но глаза твари смотрели прямо на Джордана. Потом бескровные губы шевельнулись, словно в попытке что-то сказать.

София склонилась ниже, изогнув одну бровь.

– Что это?

Стригой с хрипом втянул в себя воздух и с хорошо знакомым Джордану акцентом выдавил:– Джордан, mein Freund [7]7
  Мой друг (нем.).


[Закрыть]... прости.

София отдернула руку от тела твари. Джордан тоже был потрясен.

«Леопольд!»

Но каким образом?

Стригой содрогнулся и замер недвижно.

София выпрямилась и покачала головой. Тварь была мертва, и никаких объяснений от нее получить уже не удастся. Джордан пытался понять произошедшее, но мир вокруг выцветал по мере того, как кровь уносила из его тела остатки жизни. Он чувствовал, как падает куда-то, как комната с алтарем отдаляется, но он погружался не во тьму, а в невероятное сияние. Джордану хотелось закрыться от него рукой, но оно разгоралось все ярче, обжигая его. Он зажмурился, но это не помогло.

Подобный свет уже обжигал его ранее – в юности, когда в него ударила молния. Джордан пережил этот удар, но молния оставила на его теле свою метку – сложный ветвистый шрам на плече и верхней части груди. Такие странные извилистые узоры именовались «фигурами Лихтенберга», а иногда «грозовыми цветами».

Теперь вдоль этих шрамов бежали линии жидкого огня, заполняя их – и продолжая течь дальше. Горячие волоски тянулись все дальше, прорастали в живот и взрывались там жгучей болью. Огонь ворочался в чреве Джордана, словно живое существо.

Вот так на самом деле ощущается смерть?

Но он не чувствовал, что слабеет. Напротив, у него неожиданно стало прибывать сил.

Стоун сделал глубокий вдох, потом другой.