Текст книги "Кровавое евангелие"

Автор книги: Джеймс Роллинс

Соавторы: Ребекка Кантрелл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Глава 3

26 октября, 14 часов 15 минут

по местному времени

Кесария, Израиль

Стоя на коленях в котловане, доктор Эрин Грейнджер, сокрушенно вздыхая, рассматривала разрушения, вызванные землетрясением. Согласно первоначальным сообщениям, эпицентр его находился на расстоянии многих миль от места раскопок, но колебания земли ощущались на всем пространстве, ограниченном израильской береговой линией, в том числе и здесь.

Песок сыпался через проломы в досках, крепивших откосы ее котлована, и вновь медленно погребал под собой ее недавнее открытие, словно им так никогда и не было суждено появиться из земли.

Но даже это было не самым худшим из того, что сотворило землетрясение. Осыпавшийся песок можно удалить снова, но что делать с обломком толстой доски, лежащей на том самом черепе младенца, который она со всей осторожностью старалась извлечь из земли? Эрин не позволяла себе даже и думать о том, что может оказаться под этим злополучным куском дерева.

Ради всего святого, пусть он окажется неповрежденным…

Три ее студента, взволнованные и нетерпеливые, стояли возле котлована, почти у самого его края.

Стараясь не дышать, Эрин взялась за кусок раздробленной доски, подняла его и, не поворачиваясь, подала Нейту, а затем приподняла кусок парусины, которым раньше накрыла скелет.

На том месте, где раньше покоился целый череп младенца, теперь лежало множество мелких его обломков. Тело спокойно пролежало в земле две тысячи лет до того, как она откопала его – чтобы подвергнуть разрушению…

У нее пересохло в горле.

Сев на дно котлована, Эрин, едва касаясь кончиками пальцев обломков черепа, считала их. Слишком много. Она опустила голову. Свидетельства причины смерти младенца были утрачены по ее недосмотру. Она должна была завершить откапывание скелета и только после этого идти за Нейтом в палатку, чтобы смотреть результаты, полученные на РОН.

– Доктор Грейнджер? – обратился к ней Хайнрих, стоявший на краю котлована.

Эрин быстро повернулась к нему, чтобы он, не дай бог, не подумал, что она молилась. Этот студент-археолог из Германии отличался чрезмерной религиозностью, и Эрин не хотела давать ему повод думать, что и она столь же привержена религии.

– Хайнрих, надо поместить в гипс остальную часть этого экспоната, – сказала она, решив предохранить оставшуюся часть скелета от возможных последующих толчков и негативных последствий землетрясения.

А ведь для сохранения этого крошечного черепа надо было сделать так мало. Но сейчас уже так поздно…

– Будет сделано.

Хайнрих пригладил пятерней свои отросшие светлые волосы и поспешил к палатке с приборами и принадлежностями, благополучно пережившей землетрясение. Убыток от этого стихийного бедствия потерпела только Эмми – разлилась ее банка с диетической кока-колой.

Джулия, сильфидоподобная [7]7
  Сильфидоподобная – в данном случае грациозная; сильф – существо, дух, обитающий в воздухе.


[Закрыть]подружка Хайнриха, поспешила за ним. Она не должна была находиться в зоне раскопок, но Эрин не возражала против того, что она проводила здесь уик-энды.

– Я проверю наши приборы.

Взволнованный голос Эмми сразу навел Эрин на мысль о том, насколько все они еще молоды. Даже в их возрасте она не была такой молодой. Или была?

Эрин жестом руки обвела вокруг ипподрома. Все здесь было в руинах еще до их прихода сюда.

– Этому месту пришлось испытать многое, – сказала она, а потом, придав своему голосу показную бодрость, добавила: – Давайте поработаем и приведем его в нормальное состояние.

– Мы же можем отстроить его заново. У нас есть технологии. Он будет лучше, чем прежде, – поддержал ее Нейт, до этого гудевший себе под нос музыкальный пассаж из «Человека на шесть миллионов долларов». [8]8
  «Человек на шесть миллионов долларов» (Six Million Dollar Man) – американский фантастически-приключенческий фильм режиссера Ричарда Ирвинга (1973 год).


[Закрыть]

Эмми, перед тем как направиться к своей палатке, посмотрела на него с кокетливой улыбкой.

– Вы можете принести мне новую доску? – спросила Эрин Нейта.

– Да не вопрос, профессор.

Нейт ушел, а мелодия, которую он напевал, продолжала звучать в ее голове. А что, если они и вправду смогут возродить его заново? Не пятно раскопок, а все это место…

Эрин пристально рассматривала руины, представляя себе, как изначально могло выглядеть это место. Мысленно она разместила на нем ту половину строений, которые теперь были разрушены до основания. Она представила себе ликующие толпы, грохот колесниц, топот копыт. А затем вспомнила, что произошло здесь до того, как был построен этот ипподром: избиение младенцев. Представила себе панический ужас беспомощных матерей, у которых воины вырывали из рук младенцев. Матерей заставляли смотреть, как удары меча прерывали плач их детей.

Сколько загубленных жизней…

Если обнаруженное ею окажется именно тем, что она предполагает, то уже сейчас Эрин может высказать догадку, почему Ирод построил свой ипподром именно на этом месте. Не испытывал ли он приливов какого-то мрачного веселья оттого, что топот копыт и потоки крови еще больше осквернят могилы тех, кого он лишил жизни?

Пронзительное ржание вывело ее из состояния задумчивости. Она встала и посмотрела в сторону конюшни, рядом с которой конюх прогуливал игривого белого жеребца. В лошадях Эрин разбиралась. В детстве она по многу часов проводила в стойлах и знала, причем не понаслышке, как ненавистны лошадям землетрясения. Какое сильное волнение и беспокойство проявляли эти крупные, чуткие животные перед первым толчком и как трудно было успокоить их после землетрясения. Она надеялась, что этим лошадям обеспечен надлежащий уход.

Вернулись Хайнрих и Нейт. В руках у Нейта была целая доска, а Хайнрих принес коробку с гипсом, кувшин с водой и ведро. В университете он посещал класс искусства и дизайна, и него были хорошие руки – как раз то, что было необходимо для того, чтобы помочь Эрин собрать воедино куски черепа.

Нейт протянул ей доску. На Эрин пахнуло свежим лесным запахом сосны, что было так необычно здесь, в жаркой пустыне. Осторожно, стараясь не повредить оставшейся части скелета, он спустился к ней. Они вдвоем установили доску на место сломанной, придвинули ее плотно к стенке котлована и в этом положении закрепили ее скобами. Она надеялась, что новая доска не сломается и не сделает ее несчастной, как это произошло с прежней.

Нейт ушел проверять свои приборы, а они с Хайнрихом принялись раскапывать песок. Доска повредила череп и левое предплечье. Эрин вспомнила крохотный родничок, вспомнила шейный отросток плечевой кости. Она была уверена в том, что это были свидетельства, улики. Теперь они утрачены навсегда.

Перед тем как сохранить хотя бы то, что осталось, она подняла камеру и сфокусировала ее на разбросанных по песку обломках черепа. Затем сфотографировала сломанную плечевую кость, ее отломанный радиусный отросток. Щелкая затвором, она чувствовала, будто ее предплечье посылает в мозг импульсы сочувствия. Эрин сама в четырехлетием возрасте повредила свое предплечье, и с тех пор оно нередко напоминало ей об этом.

Кладя камеру на место и все еще глядя на эту сломанную кость, Эрин, проведя пальцами по левой плечевой кости, словно вновь перенеслась в тот момент в прошлом, когда впервые почувствовала боль в предплечье.

Ее мать потащила Эрин к отцу, заставляя показать ему ангела, которого она только что нарисовала цветными карандашами. Гордая, надеясь на похвалу, девочка протянула ему картину, которую он взял в свою огромную мозолистую руку. Отец был таким высоким, что ее макушка была ниже его колена. Он, взяв картину, лишь мельком взглянул на нее.

Внезапно отец сел и притянул ее к себе, поставив у своих колен. Ее начала бить дрожь. Ей было всего четыре года, но она уже знала, что самое опасное в мире место как раз и находится возле отцовских колен.

– Какой рукой ты рисовала этого ангела? – Его трубный голос заполнил ее уши, как мощный поток воды, внезапно хлынувший на землю.

Еще не научившись врать, она подняла свою левую руку.

– Левая рука творит мошеннические проделки, расплатой за которые являются вечные муки, – объявил он. – Ты больше никогда не будешь писать или рисовать этой рукой. Тебе понятно?

Смертельно напуганная, она утвердительно кивнула.

– Я не допущу, чтобы зло исходило от моего ребенка.

Отец снова посмотрел на нее, словно ожидая чего-то.

А она не понимала, чего он хочет.

– Да, сэр.

Тогда он приподнял свое колено и положив на него ее левую руку, хлопнул по ней, как будто это был кусок дерева.

Эрин тщательно осмотрела место, где были разбросаны осколки, все еще чувствуя боль в руке. Она, надавив на руку, почувствовала тот заживший шейный отросток. Отец не позволил вести ее к доктору. Если молитва не исцелит рану или не спасет жизнь ребенка, значит, Бог не пожелал этого, а они всегда должны подчиняться воле Господа.

Когда Эрин бегством спаслась от отцовской тирании, то целый год посвятила тому, чтобы выучиться писать левой рукой так же свободно, как правой, при этом она, казалось, вкладывала всю свою злость и решимость в каждую строчку, выходившую из-под ее пера. Она не позволила отцу принять какого-либо участия в своей судьбе. И пока что зло, как кажется, не проникло в нее, хотя рука ее болела в дождливую погоду.

– Так, значит, то, что сказано в Библии, верно, – голос Хайнриха вывел ее из состояния задумчивости. Он ухватил пригоршню песка с ног младенца и высыпал его за край котлована. – Бойня все-таки была. И произошла она здесь.

– Нет. – Эрин внимательно рассматривала разбросанные обломки костей, решая, с чего начать. – Вы слишком спешите с выводами. У нас есть весьма убедительные свидетельства того, что массовое убийство произошло здесь, но я сомневаюсь в том, что оно как-либо связано с рождением Христа. Исторический факт и религиозные предания часто связывают воедино. Помните, занимаясь археологией, мы должны всегда относиться к Библии, как… – Она старательно подыскивала нейтральное, не подстрекающее к ссоре слово, но не сумела его подобрать. – Как к религиозновозвышенной интерпретации событий, записанных кем-то склонным видеть эти события и факты так, что они вписываются в их идеологию. Кем-то, кто ставит перед собой цели укрепления религии.

– Вместо целей академических? – немецкий акцент Хайнриха зазвучал более явственно, а это значило, что он вышел из состояния душевного равновесия.

– Вместо объективного подхода. Наша единственная цель – как людей науки – состоит в том, чтобы найти вещественные доказательства прошлых событий, вместо того чтобы опираться на древние предания. Мы должны выяснить все.

Хайнрих тщательно смахивал щеткой песок с маленькой бедренной кости.

– Выходит, вы не верите в Бога? Или в Христа?

Эрин внимательно всматривалась в неровную поверхность кости. Нет, новых повреждений на ней не было.

– Я верю в то, что Христос был человеком. Что он увлек за собой миллионы. Верю ли я в то, что он превращал воду в вино? Для этого мне нужны доказательства.

Она мысленно вернулась к своему первому причастию, когда еще верила в чудеса; верила, что и вправду пьет кровь Христа. Ей казалось, что с тех пор прошло уже много столетий.

– Ну а сейчас вы здесь, – Хайнрих обвел рукой вокруг места, на котором они стояли. – Исследуете библейское сказание.

– Я исследую историческое событие, – поправила его Эрин. – И я здесь, в Кесарии, а не в Вифлееме, как описывает это Библия, потому что я нашла свидетельства, которые привели меня сюда. Я здесь из-за фактов. Но не из-за веры.

К этому моменту Хайнрих уже очистил нижнюю часть скелета. Они оба работали сейчас быстрее, чем обычно, боясь, что последующие земные толчки могут произойти в любую минуту.

– Повествование, написанное на глиняном горшке, изготовленном в первом веке, привело нас сюда, – сказала она. – Но не Библия.

После многих месяцев копания в глиняных черепках в Рокфеллеровском музее в Иерусалиме Эрин обнаружила непонятно кем подписанный разбитый кувшин, на котором упоминалось массовое захоронение детей в Кесарии. Этого было достаточно для получения гранта, благодаря которому они все оказались здесь.

– Так, значит, вы пытаетесь… разоблачить Библию? – В его голосе ясно слышалось разочарование.

– Я пытаюсь выяснить, что произошло здесь. А это, что весьма вероятно, никак не связано с тем, о чем повествует Библия.

– Значит, вы не верите, что Библия святая? – Прекратив работу, Хайнрих пристально уставился на нее.

– Склонность к обожествлению и Библия – это не одно и то же. И это, первое, присутствует в каждом мужчине, женщине и ребенке. И возникает оно не в церкви, не вылетает изо рта преподобного отца.

– Но…

– Мне нужны щетки.

Эрин выбралась из котлована, подавляя закипающий в ней гнев, который она хотела скрыть от своего студента.

Она не прошла еще половины пути до палатки с инструментами и материалами, как услышала звук мотора вертолета. Подняв голову и приложив ладонь ребром ко лбу, Эрин стала искать вертолет в небе.

Большая винтокрылая машина, выкрашенная в цвет хаки, летела с большой скоростью и на малой высоте; на хвосте был выведен номер S-92. Что ему здесь надо? Эрин пристально наблюдала за вертолетом. Поднятый винтами вихрь наверняка снова наметет песок на откопанный скелет.

Она повернулась назад, чтобы попросить Хайнриха накрыть кости.

Прежде чем Эрин открыла рот, оставленный без присмотра жеребец арабской породы, необъезженный и белоснежный, как сказочный конь, выбежав из стойла, стрелой понесся по полю. На всем скаку он не увидел бы котлована. Понимая, что ей не успеть отогнать коня от Хайнриха, Эрин все-таки бросилась к нему.

Хайнрих, должно быть, услышал или почувствовал топот копыт. Он выпрямил спину и встал как раз в тот момент, когда жеребец был уже у края котлована, и этим еще больше напугал встревоженное животное. Конь, встав на дыбы, ударил Хайнриха в лоб копытом.

Вертолет за ее спиной, опустившись на землю, выключал двигатель.

Жеребец, пятясь от шума, приблизился к краю котлована.

Эрин обошла вокруг коня.

– Ну, успокойся, мальчик, – ее голос звучал спокойно и ласково. – Никто не собирается тебя обижать.

Жеребец уставился на нее огромным черным глазом. Его грудная клетка часто раздувалась и опадала, дрожащий торс лоснился от пота, с губ свисала пена. Ей надо было успокоить его и отвести подальше от котлована, в котором лежал недвижный Хайнрих.

Не прекращая успокаивать жеребца ласковыми словами, она встала между ним и краем котлована. После этого, вытянув руку, погладила его по крутой шее. Жеребец вздрогнул, но остался стоять на месте. Эрин чувствовала знакомый запах лошади. Она глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Лошадь сделала то же самое.

Надеясь, что конь последует за нею, она отошла в сторону, подальше от Хайнриха. Ей надо отвести его в какое-то более спокойное место, чтобы он снова не напугался.

Жеребец, ноги которого тряслись, сделал шаг.

К ней подбегал Нейт, а за ним – Эмми и Джулия.

Эрин взмахом руки велела им остановиться.

– Нейт, – произнесла она нараспев. – Не разрешайте никому приближаться, пока я не уведу жеребца подальше от Хайнриха.

Нейт застыл на месте. Его спутницы сделали то же самое.

Конь тяжело дышал, вскидывая мокрую от пота холку. Эрин, запустив пальцы в серую гриву, отвела жеребца на несколько шагов от котлована. После этого она кивнула Нейту.

Внезапно ее внимание отвлек крик, раздавшийся за ее плечом: какой-то маленький человек в балахоне стремительно несся к ним по песку. Этот человек – без сомнения, конюх, – запыхавшись, приблизился к ним, набросил поводок на шею коня и забормотал что-то непонятное, показывая рукой туда, где стоял приземлившийся вертолет. Эрин все поняла. Конь не любил вертолеты. Она и сама их не жаловала. Женщина потрепала его по холке, как бы прощаясь с ним. Конюх повел жеребца к стойлу.

Эмми и Джулия уже спустились в котлован и стояли возле Хайнриха. Джулия положила руку ему на лоб. Половина лица юноши была в крови. Джулия что-то тихонько говорила Хайнриху по-немецки, но он не отвечал. Эрин облегченно вздохнула: по крайней мере, раненый дышал.

Спустившись в котлован, Эрин встала рядом с девушками, осторожно отвела руку Джулии и ощупала его голову. Большая потеря крови, но череп, кажется, цел. Она оторвала кусок от своей банданы и приложила его к ране. Конечно, такой тампон был отнюдь не стерильным, но ничем другим она не располагала. Ее ладонь почувствовала теплую кровь.

Хайнрих застонал и приоткрыл свои серые глаза.

– Это жертвоприношение. На месте, где покоятся расколотые черепа.

Эрин в ответ чуть заметно улыбнулась. Уже два черепа раскололись в этот период ее выезда на раскопки…

– Как вы себя чувствуете? – спросила она.

Хайнрих что-то невнятно пробормотал по-немецки, с трудом шевеля побелевшими губами. Его глаза, не в силах смотреть на что-либо, закатились. Она должна показать его врачу.

– Доктор Грейнджер? – произнес за ее спиной голос с заметным израильским акцентом. – Прошу вас, немедленно встаньте.

Она положила дрожащую ладонь Джулии на самодельный тампон и с усилием выпрямилась, чуть расставив руки и помахивая ладонями в воздухе. По ее опыту, люди говорят таким тоном только в тех случаях, когда они вооружены. Эрин повернулась, но очень медленно. Кровь Хайнриха уже высохла на ее ладонях.

Солдаты. Много солдат. Они полукругом стояли вокруг котлована, одетые в форму под цвет песка пустыни, с пистолетами на поясе и с автоматами на плечах. Всего их было восемь, и все были в состоянии боевой готовности. На головах у всех серые береты, и только на одном берет был зеленый – он, по всей вероятности, командир этой группы. Оружие было направлено на нее.

Так сразу?

Она опустила руки.

– Доктор Грейнджер. – Сейчас это звучало не как вопрос, а как призыв. Он говорил с ней таким тоном, как будто вообще никогда не задавал вопросов.

– Что вам здесь надо? – спросила она, стараясь, несмотря на страх, говорить спокойно и с достоинством. – Наши разрешительные документы в порядке.

Он изучающе разглядывал ее своими черными, как маслины, глазами.

– Вы должны лететь с нами, доктор Грейнджер.

В первую очередь она должна была позаботиться о Хайнрихе.

–  Я занята. Мой студент ранен и…

– Я лейтенант Перельман. Из АМАНа. У меня приказ доставить вас.

Словно подчеркивая значимость его слов, солдаты чуть выше, не больше чем на четверть дюйма, приподняли свои автоматы.

АМАН – разведывательная служба израильской армии, и встреча с ней не предвещала ничего хорошего. В груди у Эрин все кипело от злости. Они заявились сюда, чтобы забрать ее с собой, их вертолет напугал лошадь, которая травмировала Хайнриха… Эрин старалась говорить спокойно и не выдавать голосом своих эмоций:

– Доставить меня куда?

– Об этом я не уполномочен говорить вам.

По поведению лейтенанта было ясно, что он не отступит от сказанного, но применять строгие меры также не входит в его намерения. Впрочем, вряд ли ей удалось бы воспользоваться последним.

– Ваш вертолет напугал лошадь, и она травмировала моего студента, – сказала она, уперев в бока сжатые в кулаки руки. – Причем серьезно.

Лейтенант посмотрел на Хайнриха, затем чуть заметным кивком подал знак одному из солдат. Тот, вытащив санпакет, спустился в котлован. По всей вероятности, медик. Ну, это уже что-то. Эрин разжала кулаки и провела ладонями, выпачканными кровью, по своим джинсам.

– Я хочу, чтобы вы доставили его по воздуху в больницу, – сказала она. – А потом, возможно, мы сможем поговорить о прочих вещах.

Лейтенант посмотрел на сидевшего в котловане медика. Тот кивнул, его лицо выглядело встревоженным. По всей видимости, ничего хорошего.

– Хорошо, – сказал Перельман.

Он сделал жест рукой, на который его солдаты мгновенно отреагировали. Двое помогли поднять Хайнриха из котлована; двое других принесли носилки. Уложив на них раненого, они понесли его к вертолету. Джулия поспешила за ними, прижимаясь к боку лежащего на них Хайнриха.

Эрин с облегчением вздохнула. Доставка в больницу на вертолете – это было для Хайнриха сейчас самым лучшим.

Она приняла протянутую лейтенантом Перельманом руку, когда выбиралась наверх из котлована. Не сказав ни слова, он повернулся и быстро пошел к вертолету. Оставшиеся солдаты встали позади нее, показывая этим, что она должна следовать за лейтенантом. Эрин пошла вслед за Перельманом. Ее под угрозой оружия силой уводили с места раскопок.

Она не победила их в споре, однако сможет получить от них всю возможную информацию.

– Все это как-то связано с произошедшим землетрясением? – спросила она Перельмана.

Лейтенант, оглянувшись назад, оставил ее вопрос без ответа, однако она смогла увидеть ответ на его лице. Многое прояснилось. Землетрясения разрушают вещи, но они и снимают с них прикрытия.

Среди прочих вопросов возник и еще один.

В Израиле работает множество археологов. Так по какой причине именно ее они сдернули с места, где она вела раскопки? Эрин не обнаружила никаких древних сокровищ, которые могли бы послужить причиной такой спешки. Археологов не перевозят с места на место военными вертолетами… Тут явно какая-то нелепая ошибка.

– Почему именно меня? – не унималась Эрин.

Наконец Перельман ответил:

– Я могу лишь сказать, что возникла весьма деликатная ситуация и потребовалась ваша экспертиза.

– Потребовалась кому?

– Этого сказать я не могу.

– А если я откажусь?

Перельман буквально сверлил ее своим взглядом.

– Вы являетесь гостем нашей страны. Если вы откажетесь следовать за нами, вы больше не будете считаться гостем нашей страны. И ваш товарищ не будет доставлен в больницу на вертолете.

– Я думаю, наше посольство не одобрит такого отношения, – с угрозой в голосе сказала она.

Его губы скривились в насмешливой улыбке.

– Именно член делегации от посольства Соединенных Штатов и рекомендовал обратиться к вам.

Эрин едва справилась с тем, чтобы не выразить открыто своего удивления. Насколько ей было известно, никто в посольстве никогда даже и не слышал о ней. Либо Перельман лгал, либо он знал намного больше, чем знала она. Как бы то ни было, никакого толку от дальнейших разговоров не было. А вот доставить Хайнриха в больницу было необходимо.

Ей не оставалось ничего другого, как только продолжать идти к вертолету. Солдаты окружили ее, как будто она, подобно жеребцу, могла вдруг внезапно взбунтоваться.

Нейт и Эмми поспешно шли следом. Нейт выглядел озлобленно-воинственным, на лице Эмми была тревога.

Эрин повернулась и, сделав несколько шагов назад, дала указания:

– Нейт, вы до моего возвращения остаетесь за старшего. Что надо делать, вам известно.

Нейт, выглядывая из-за плеча солдата, растерянно произнес:

–  Но, профессор…

– Скрепите воедино кости скелета. А Эмми пусть тщательно изучит левую бедренную кость, прежде чем вы загипсуете ее.

Нейт показал рукой на вертолет:

– Вы уверены, что полет с ними будет безопасным?

Эрин пожала плечами.

– Как только мы поднимемся, свяжитесь с консульством. Узнайте, действительно ли они рекомендовали меня. Если они скажут, что нет, сразу обращайтесь к силам быстрого реагирования.

Солдаты шли не сбиваясь с ноги, их ничего не выражающие взгляды были устремлены вперед. Либо они не понимали по-английски, либо ее угроза их совершенно не беспокоила. Это могло быть либо очень хорошо, либо очень плохо.

– Не летите с ними! – закричал Нейт.

– Не думаю, что у меня есть выбор, – ответила Эрин. – Да и у Хайнриха тоже.

Она дождалась, пока парень осознает сказанное ею, после чего простилась с ним кивком.

Лейтенант Перельман, стоя на пороге кабины, помахал ей рукой.

– Прошу вас, доктор Грейнджер.

Когда она проходила под вращавшимися лопастями вертолета, те закрутились быстрее, мотор взревел.

Поднявшись внутрь, Эрин села на единственное свободное кресло и пристегнулась ремнями. Носилки, на которых лежал Хайнрих, стояли в другой половине салона; Джулия сидела на кресле рядом с ним. При виде Эрин на ее лице появилась жалкая улыбка, а Грейнджер показала ей сжатый кулак с поднятым большим пальцем. Интересно, подумала она, используют ли они этот жест в Германии?

Когда вертолет набирал высоту, Эрин повернулась к сидящему рядом с ней солдату и в удивлении отпрянула. Рядом с ней сидел не солдат. Священник… На нем были черные брюки и сутана с капюшоном, доходившая ему до лодыжек, на руках были черные перчатки, глаза прикрывали темные солнцезащитные очки, знакомый ей белый воротничок – отличительный знак римско-католического духовенства.

Она отодвинулась от него. Преподобный тоже изогнулся вбок, чтобы быть подальше от нее, и, подняв одну руку, поправил капюшон.

За то время, что Эрин занималась археологическими раскопками, у нее было бессчетное количество споров и мелочных столкновений с католическими священниками. Но сейчас его присутствие рядом с ней вселило в нее надежду на то, что причина ее вызова действительно может быть связана с местом проведения раскопок, с каким-то обстоятельством, связанным с религией, в особенности с христианской. Но, с другой стороны, существовало и опасение, что этот падре, возможно, предъявил свои права на ее находки еще до того, как она увидела их. Если так, то ей придется покинуть место проведения раскопок, а ее студент пролил свою кровь зазря.

Нет, такого быть не должно.

14 часов 57 минут

Женщина, сидящая рядом, благоухала лавандой, конским потом и кровью. Запахи более чем неуместные на современном историческом этапе, да еще и рядом с падре Руном Корцой.

Она протянула ему руку. Корца уже очень долгое время намеренно не касался женщины. Даже то, что ее ладонь была покрыта засохшей кровью, не облегчало его положения, но выбора у него не было, к счастью, на руках у него были перчатки. Он, сделав над собой усилие, пожал протянутую руку. Ее теплая рука оказалась сильной и подвижной, но он ощутил ее дрожь. Так, значит, он внушал ей страх.

Это хорошо.

Отпустив ее руку, Корца отодвинулся, стараясь увеличить расстояние между ними. У него не было желания вновь прикасаться к ней. По правде говоря, ему бы хотелось, чтобы она вышла из вертолета и снова вернулась на место своих раскопок. Ради нее самой, да и ради него самого.

До получения этих вызовов падре пребывал в одиночестве и в состоянии глубокой медитации, будучи готовым покинуть этот суетный мир ради красоты и уединения в Клойстере, [9]9
  Клойстер – город в округе Берген, штат Нью-Джерси.


[Закрыть]на что он имел полное право. Но кардинал Бернард не позволил ему оставаться там. Он вытащил Руна из его кельи, в которой тот медитировал, и направил его в эту поездку в суетный мир, чтобы пригласить какого-либо археолога и, возможно, разыскать какие-либо артефакты. Рун ожидал, что археологом, которого он должен будет привезти, окажется мужчиной, но Бернард выбрал женщину, да еще к тому же и красивую.

Что это значило, Корца мог только догадываться.

Он сжал в ладони крест, свисающий у него с шеи. Теплота металла чувствовалась через перчатку.

Над его головой лопасти винта пульсировали, словно огромное механическое сердце, бьющееся так быстро, что, казалось, оно вот-вот разорвется.

Падре перевел взгляд на вторую женщину. Она была немкой – он понял это по шепоту, с которым она обращалась к лежащему на носилках мужчине. Ее белое платье было запачкано кровью. Она держала за руку раненого, ни на секунду не отрывая взгляда от его лица. Железный запах крови распространился по всему салону воздушного судна.

Рун закрыл глаза, нащупал четки, висевшие у него на поясе, и начал читать про себя «Отче наш». Вибрация от винтов машины мешала читать молитву. Он бы с большим удовольствием путешествовал на муле с живым, бьющимся сердцем.

Но грохот и свист лопастей заглушили более тревожные звуки – глухие шлепки о пол капель крови, текущей из разбитого черепа, частое дыхание женщины, сидевшей возле него, отдаленное ржание напуганного жеребца.

Когда вертолет выполнял вираж, салон наполнялся запахом авиационного керосина. От этого прежде незнакомого запаха Корце щипало ноздри, но и при этом он все равно был лучше, чем запах крови. Он давал ему силы смотреть на раненого мужчину на носилках, на кровь, стекающую тонкими струйками на металлический пол и капающую на камни, лежащие внизу на земле.

Сейчас, поздней осенью, солнце садилось рано, по крайней мере на два часа раньше. Рун опасался, что помощь этому раненому скоро может уже не потребоваться. Слишком много свалилось на его плечи.

Уголком глаза Корца внимательно смотрел на женщину, сидевшую рядом. На ней были потрепанные джинсы и запыленная белая рубашка. Ее умные карие глаза блуждали по салону и, казалось, оценивали каждого из сидящих в нем мужчин. Взгляд этих глаз пробегал мимо, не останавливаясь на нем, словно его здесь и не было. Испытывала ли она страх к нему как к мужчине, или как к священнику, или по какой-либо другой причине?

Положив ладони в перчатках на колени, Корца стал погружаться в медитацию. Он должен выбросить из головы мысли о ней. Все его святые устремления нужны ему для выполнения поставленной перед ним задачи. Возможно, выполнив ее, он сможет снова вернуться в святилище в Клойстере, где никто не потревожит его отдохновения.

Внезапно женщина коснулась его локтем. Рун напрягся, но не сдвинулся с места. Медитация уже ввела его в состояние покоя. Женщина наклонилась, чтобы посмотреть, как чувствует себя ее коллега; ее тонкие брови тревожно взметнулись вверх. Мужчина уже не придет в себя, но Рун не мог сказать ей этого. Она бы ни за что ему не поверила. Ну что может знать о ранах и кровотечениях простой пастырь?

Намного больше, чем она может себе представить.

15 часов 03 минуты

В кармане Эрин запищал мобильный телефон. Вытащив, она положила его рядом на сиденье по другую сторону с намерением скрыть аппарат от лейтенанта Перельмана. Эрин опасалась, что он не разрешит ей общаться с кем-либо, пока она в воздухе.

Эсэмэска была от Эмми: «Привет, профессор. Вы можете говорить?»

Лейтенант, казалось, смотрел в другую сторону.

Эрин набрала ответ: «Пиши».

Сообщение от Эмми пришло так быстро, как будто она печатала его, пока Эрин думала.

«Осмотрела бедренную кость скелета».

«И?»

«На ней следы зубов».

Это подтверждало прежнее предположение Эрин. Она еще тогда приняла эти отметины на кости за следы зубов. Вертолет сильно качало, и она с трудом напечатала ответ: «Неудивительно… Здесь, в пустыне, немало хищников».

Ответ от Эмми пришел не скоро – он был длинным и печатать его пришлось долго. «Но эти укусы такие же, какие я видела на наших раскопках в Новой Гвинее. Такое же расположение зубов. Такая же картина вгрызания».

Сердце Эрин забилось быстрее; она помнила, что нашла Эмми во время последней раскопки: охотники за головами в Новой Гвинее. Это могло означать только одно…

Неужто каннибализм? Здесь?

Если это так, то причина возникновения этого массового захоронения детей может оказаться еще страшнее предания об избиении младенцев царем Иродом. Количество скелетов новорожденных было весьма большим, что явно не свидетельствовало о недоедании или о нехватке продуктов и не могло служить признаком того, что младенцы стали жертвой голода.