Текст книги "Эксперимент «Ангел»"

Автор книги: Джеймс Паттерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

– Прости меня, Клык, – виновато начала Надж. – Это из-за меня тебе так досталось.

Клык плюнул кровью и долго следил, как плевок падает на землю:

– Да брось, не виновата ты ни в чем. Ребенок ты у меня пока – вот тебе и весь сказ.

– Полетели домой, – попросила Надж.

– Куда? Они же сказали, что дом сгорел. – Клык с трудом шевелил разбитыми губами.

– Я про пещеру нашу, у ястребов, – тихо ответила Надж.

45

Ангел не отрываясь смотрела на Джеба Батчедлера.

Она знала, кто он такой. Последний раз она видела его, когда ей было четыре года, но хорошо помнила его лицо и улыбку. Она помнила, как он завязывал ей шнурки на ботинках, играл с ней в прятки и делал ей воздушную кукурузу. Она помнила, как однажды упала и разбила коленку, а он подхватил ее на руки и баюкал, пока она не успокоилась. И уж конечно, она помнила все рассказы Макс о том, как Джеб спас их от коварных белохалатников, как заботился обо всей их стайке и о том, как он потом пропал, и как все они были уверены, что он умер.

Но он был жив. И он был здесь, рядом с ней. Наверное, он вернулся, чтобы снова ее спасти. Надежда загорелась у нее в глазах. Ангел готова была броситься к нему, прижаться, обнять.

Подожди-подожди! Подумай! Что-то тут не так!

Она не могла прочитать ни единой его мысли – он был полностью от нее закрыт. Такого еще не случалось, чтобы она не слышала чужих мыслей. К тому же на нем был белый халат. От него пахло антисептиком. И почему он вообще был здесь, среди этих людей?

Непомерно возбужденный и очевидно перегруженный мозг Ангела явно не справлялся с таким количеством противоречивой информации. Она сжала голову руками, стараясь разобраться и разложить по полочкам факты реальности и свои воспоминания. Как будто это была трудная задачка со множеством неизвестных.

Джеб наклонился перед ней. Белохалатники, которые весь день гоняли ее по лабиринту, отступили на второй план и словно совсем растворились.

Откуда ни возьмись, Джеб поставил перед Ангелом поднос с едой. На нем аппетитно дымились тарелочки, мисочки, и от каждой поднимался такой душистый вкусный пар, что у нее сразу свело челюсти.

Она уставилась на еду. Мысли совсем перепутались. В условие ее задачи добавились новые данные.

Итак, Джеб теперь был похож на всех остальных белохалатников в Школе. По всему, он переметнулся на другую сторону, на сторону врагов ее стаи. Это раз.

Два: что скажет Макс, когда про все это узнает? Она просто с ума сойдет, на стенку полезет. Ангел даже представить себе страшно, как больно, горько и как тяжело будет Макс узнать о предательстве Джеба.

– Ангел, ты разве не хочешь есть? Я знаю, тебя здесь не слишком-то баловали! – На лице у Джеба написана искренняя забота. – Они рассказали мне, чем здесь тебя кормят. Это ошибка, моя хорошая. Они же не знали, какой у тебя аппетит особенный.

Он виновато улыбался, качая головой.

– Помнишь, мы все однажды ели на обед сосиски. Всем по две. Только ты одна целых четыре съела. А тебе тогда всего три годика было. – Он радостно засмеялся, как будто съеденные ею четыре сосиски были подтверждением того, что она – настоящее чудо природы. – Да-да, четыре сосиски в один присест, и это в три-тo года. Такой вот у тебя аппетит невероятный!

Он нагнулся к ней поближе, подтолкнув поднос чуть ли не под самый нос.

– Дело в том, мое золотко, что в твоем возрасте и с твоим метаболизмом тебе в день требуется как минимум три тысячи калорий. А я голову на отсечение даю, тебе и тысячи-то не давали! Ну ничего, мы это все теперь поправим. Не беспокойся!

Глаза у Ангела сузились. Это ловушка. Макс предупреждала ее именно о таких ловушках. Только Макс и в голову не могло прийти, что расставлять их будет Джеб Батчелдер.

– Не говоря ни слова, Ангел села, скрестила руки на груди и пристально вперилась в Джеба, глядя на него так, как Макс всегда смотрела на Клыка, когда они спорили, и Макс была твердо намерена одержать верх.

Усилием воли Ангел заставила себя не смотреть на еду и даже забыть о ее запахе. Но есть она все равно бы не могла – нервным напряжением ее живот скрутило в тугой и болезненный узел. От присутствия Джеба ей было в буквальном смысле физически плохо. И еще хуже было то, что от него не шло к ней ни единой мысли. Как будто рядом с ней стоял покойник.

Джеб виновато улыбался:

– Ешь, ешь скорей. Тебе обязательно надо есть. Есть и поправляться, набираться сил!

Она старалась глядеть прямо перед собой, не моргать и уж ни в коем случае не показывать, как ей плохо от его присутствия.

Вздохнув, Джеб развернул белую салфетку, взял вилку и воткнул ее в середину тарелки. Только и всего: протяни руку, возьми вилку… – и ты уже обречена.

– Ангел, я абсолютно все понимаю, – ласково говорит Джеб, – все это ужасно непонятно и противоречиво. И я сейчас не могу тебе ничего объяснить… пока… Скоро все само встанет на свои места. Ты все сама поймешь.

– Да уж коне-е-ечно! – и это было единственное, что услышал он от нее. Но в эти слова она вложила всю боль и все свое презрение к его предательству.

– Дело в том, Ангел, что жизнь – это тест. Иногда надо просто идти вперед, пройти все испытания, и в конце концов весь абсурд, все безумие обретает смысл. Вот увидишь. А теперь, давай, ешь. Клянусь тебе, тут никакого подвоха. Чем хочешь, клянусь.

Так она и поверила его клятвам!

– Я тебя ненавижу, – твердо заявила она.

Ее слова Джеба не удивили. Немного расстроили, но не удивили:

– И это тоже нормально, моя хорошая. И это тоже совершенно нормально.

46

– Я. На. Седь-мом. Небе, – говорю я, глубоко втягивая в себя воздух, и доктор Мартинез смеется.

Я совершенно счастлива. У меня настоящие каникулы! И, в довершение всех семейных радостей, после обеда мы все втроем – Элла, ее мама и я – печем настоящие домашние пирожки с яблоками!

Я сначала до отвала объелась сырым тестом, а потом глядела в стеклянное окошко духовки на медленно поднимающиеся внутри пирожки и пьянела от их сладкого теплого запаха.

Взять на заметку: научить Надж и Ангела печь пирожки с яблоками.

Если только я когда-нибудь снова увижу Ангела.

Эллина мама вынимает из духовки противень с готовыми пирожками и отправят в печку следующую порцию. Дождаться, когда они остынут, я не в состоянии и, обжигая язык, откусываю здоровенный кусок прямо с пылу, с жару. Пирожок тает во рту, и по всему моему телу растекается несказанное блаженство.

Лица Эллы и ее мамы светятся добротой, и они не могут удержаться от смеха, слушая мое нечленораздельное мычанье и урчанье.

– Можно подумать, ты никогда раньше домашних пирожков не пробовала. – Я не очень понимаю, вопрос это или утверждение, но мне без разницы!

– Прямо рай земной! – я снова протягиваю руку за следующей порцией. – В жизни не ела ничего вкуснее! Сладкие, теплые, нежные… Как руки материнские, как дом родной…

– Бери-бери, не стесняйся, – подталкивает ко мне доктор Мартинез всю тарелку.

Вечером, когда мы укладываемся спать, я говорю Элле:

– Завтра с утра мне улетать.

– Не надо, останься, – отговаривает меня она. – С тобой так хорошо! Ты мне как сестренка, самая настоящая родная сестра.

Странно… С тобой, дорогой читатель, случалось когда-нибудь такое: тебе говорят хорошие, добрые слова, а тебе от них становится только хреновей?

– Нельзя мне, Элла, у вас остаться. Меня ждут. Друзья. Они без меня пропадут! У нас одно дело есть, ужасно важное дело.

– А ты вернешься? Прилетишь к нам обратно? … Хоть когда-нибудь?..

Я смотрю на нее и чувствую себя совершенно беспомощной. Откуда мне знать, что делать и что ей ответить. Ведь у меня никогда раньше никого, кроме моей стайки, не было. Никогда я к людям не привязывалась, ни к кому, разве что к Джебу…

А здесь с ними мне так хорошо! Тепло, спокойно!

И мама у Эллы – тетка что надо! Лучше всех! Строгая, конечно, в чем-то: «Опять носки где попало разбросали!» Ну и что, ведь и я своих ребят за это гоняю. А в главном она все понимает. Понимает, что не надо звонить ментам про мои раны. Понимает, когда задавать вопросы, а когда слушать. И слушает. И слышит. И верит. Моралей не читает, а принимает тебя – меня то есть – какая я есть, хоть с крыльями, хоть с моим генотипом чужеродным. Я про таких родителей что-то еще не слыхала.

Ладно, стоп. Нечего себе душу травить. А то так себя накачаешь, что и с катушек долой. А мне эти нервные срывы ни к чему!

– Наверное, нет. Наверное, Элла, не вернусь. Не получится, – я решаюсь сказать правду, но посмотреть ей в глаза у меня не хватает храбрости. – Если бы я могла, я бы обязательно… Но… – И я отворачиваюсь, как будто чищу зубы.

Джеб всегда учил меня: руководствуйся головой – не давай волю эмоциям. Он прав, Джеб всегда прав. И я откладываю свои чувства в долгий ящик. И запираю его на большой железный замок.

47

Поверить в то, что Макс и остальные погибли, Надж не могла и не хотела. Если в это поверить, то и жить невозможно. Поэтому она заставляла себя думать другие думы.

Она, например, думала, что узкая полоска перед входом в пещеру на ястребиной скале – уютное и вполне комфортабельное пристанище. И еще думала, что в общем-то это довольно грустно. Она лежала на спине, задрав на каменную стену утеса ярко разрисованные синяками ноги, и разглядывала скалы над головой, розовые, желтоватые, коричневые, кремовые. Солнце палило вовсю, но здесь ее обдувал ветерок и было прохладно.

Вот оно, оказывается, как получается: думаешь, тебе необходимо всякое барахло, любимая чашка, мягкое одеяло, шампунь, собственные твои родители, а потом понимаешь, что всего-то и нужно – только место, где тебя не могут достать ирейзеры.

И еще в голове у нее не укладывалась ситуация с Ари. Последний раз она видела его совсем мальчонкой, помнила, как он приставал к Макс и вечно действовал ей на нервы. Как же так получилось, что он вырос в такого зверя, почище всех остальных? И ведь всего-то с тех пор прошло четыре года…

Потом, примерно через полчаса, они с Клыком услышали далекое тарахтение вертолета, залезли в пещеру как можно глубже, в самое ее нутро, и просидели там чуть не целый час в полном молчании. В конце концов, Клык решил, что попробует полететь поискать какой-нибудь снеди. Надж очень надеялась, что он скоро вернется.

Их дом сгорел дотла. Вся ее семья погибла, только они с Клыком остались. Одни, совсем одни. Навсегда.

Клык приземлился на уступ почти бесшумно, и Надж облегченно вздохнула – вернулся!

– Не заинтересует ли вас, мадемуазель, кусочек сырого диподомиса? [5]5
  Dipodomys, или кенгуровая крыса, обитает в пустынных областях юга Северной Америки, в Аризоне и в Мексике


[Закрыть] – весело спросил он, похлопывая себя по карману ветровки.

– Ой-ой-ой, только, пожалуйста, не это, – Надж содрогнулась от одной мысли о таком угощении.

Клык сбросил ветровку, стряхнул пылинки со своей черной футболки, отправил что-то в рот, принялся со смаком причмокивать и нарочито громко чавкать:

– Свежее не бывает, – соблазнял он Надж.

– Не буду, не уговаривай! – Надж отвернулась. Ее опять передернуло. Летать, как ястребы, – это одно дело. Но есть, как они, – совсем другое. И к этому она была не готова.

– Ну ладно, так и быть, а как насчет шашлыка? Давай, тащи наши вчерашние овощи!

Мгновенно развернувшись и пританцовывая от нетерпения, Надж смотрела, как Клык разворачивает фольгу. В нос ей ударил аромат подкопченного зажаренного с овощами мяса.

– Шашлык! – она подсела поближе к Клыку. – Где ты его достал? Не мог же ты так быстро в город смотаться? Ой, горячо! – дула Надж на зажатое в пальцах мясо.

– Если я скажу, что немного удивил заезжих туристов, это будет приемлемым объяснением? – сдержанно похвастался Клык, рассортировывая куски мяса в одну сторону, а лук и перец – в другую.

Надж зубами сдернула с шампура кусочек поджаристого мягкого душистого перца. Вот это обед!

– Думаю, теперь нам пора решать, лететь ли за Макс или попытаться спасать Ангела, – произнес Клык, дожевав последний кусок мяса.

– Но ведь ирейзеры же сказали, что они всех убили. Значит, погибли и Макс, и Ангел. Разве не так? – Надж почувствовала, как отчаяние снова навалилось на нее каменной глыбой.

– Трудно сказать, – размышлял вслух Клык. – Если Макс все еще не прилетела, значит ли это, что она умерла? И каким образом они ее нашли? С Ангелом – дело другое. Ангел – у них, уж это-то нам точно известно. И тут, скорее всего, все кончено.

Надж обхватила голову руками:

– Не говори такого, пожалуйста. Я об этом не могу даже думать!

– Я знаю, но какие у тебя…

Вдруг Клык оборвал себя на полуслове, привстал и, сощурившись, принялся вглядываться вдаль. Прикрыв глаза козырьком ладони, Надж тоже уставилась в небо. Где-то далеко-далеко на горизонте виднелись две темные точки. Ну и что? Ястребы наверно.

Она снова подвинулась внутрь пещеры, медленно доела последние куски лука и облизала фольгу. Клык должен придумать план. Вот и все, как он придумает, так и будет.

Но Клык пока ни о каком плане не думал, а неотрывно глядел за горизонт. Надж нахмурилась. Две точки приблизились и сделались существенно крупнее. Может, просто это очень большие ястребы. Или даже орлы.

Неожиданно Клык поднялся и выудил из кармана маленькое металлическое зеркало. Вытянув руку, он поймал в него последние лучи заходящего солнца. Как будто пускал солнечные зайчики. Вправо – влево, вправо – влево.

Ястребы все приближались и приближались. Теперь стало совершенно ясно: они летят прямо по направлению к их пещере.

– Что-то не похоже на ястребов, уж больно они крупные, – наконец сообразила Надж, – и неуклюжие что-то тоже очень… Только бы не летающие ирейзеры, – ее вдруг захлестнула волна паники.

И в этот момент челюсть у нее отвисла. Тяжело плюхнувшись на уступ скалы и подняв тучу песка и пыли, перед пещерой стояли Игги и Газман. Надж уставилась на них, не веря своим глазам и онемев от счастья.

– Вы, оказывается, живы? – она наконец обрела дар речи.

– Нет, это ВЫ, оказывается, живы, – ворчливо откликнулся Игги. – И вообще, как насчет того, чтобы для начала по-простому сказать «привет»?

– Привет, ребята. – Газмана все эти тонкости этикета мало интересовали. Ему не терпелось первому прояснить ситуацию. – Мы не могли оставаться дома. Там наши горы кишмя кишат ирейзерами. Вот мы и решили лететь сюда. Говорите сразу, если у кого с этим какие-нибудь проблемы?

48

На следующее утро я натянула новый свитер и попробовала расправить крылья. Раненое крыло работало, но все еще болело и было как деревянное. Ничего, разойдется.

В конце концов, я рада была улететь, рада была снова подняться в небо. Я знала, что Клык и Надж меня убьют – я вполне этого заслуживала. Я знала, что бросила Ангела на произвол судьбы. Но я знала и то, что оставить тогда Эллу в беде я на могла. Пролети я тогда мимо, это уже была бы не я. Не Макс!

Хотя, сказать тебе по правде, дорогой читатель, в том, чтобы перестать быть Макс и зажить по-простому, как Не-Макс, есть свои, и весьма существенные, преимущества.

Доктор Мартинез собрала мне небольшой рюкзачок – пирожки, пару сухих носков и еще всякую всячину.

– Бери-бери, это старый, я его уже давно не ношу, – она понимает, что мне неловко, и боится, что я откажусь от их с Эллой последних подарков. – Пожалуйста, возьми, тебе пригодится.

– Ладно уж, коли вы сказали «пожалуйста», придется взять, – говорю я, и она улыбается мне в ответ.

Элла опустила голову и смотрит в землю. Я тоже старательно отвожу от нее глаза.

– Если тебе когда-нибудь что-нибудь будет нужно, звони нам обязательно. Номер телефона в рюкзаке в кармашке. Слышишь, звони.

Я согласно киваю, хотя и знаю, что никогда не наберу этого номера. Очень хочется сказать им что-то на прощание. А что, я не знаю.

– Вы мне так помогли. А вы меня даже не знаете. – Мне прямо самой противно себя слышать. Неуклюжие какие-то слова у меня получаются. Но я все равно продолжаю: – Я бы без вас обеих пропала.

– Это ты меня выручила из беды, хотя я тебе никто была, какая-то девчонка незнакомая! Это из-за меня тебя ранили.

Я пожимаю плечами:

– Ну все равно, спасибо за все. Я уж не знаю, как вас благодарить!

– Будет тебе. – Мама Эллы ласково улыбается. – Мы тоже рады, что с тобой подружились. Ни пуха тебе, ни пера, что бы тебя впереди ни ждало.

И тут они обе меня обняли. Представь себе, дорогой читатель, обе сразу, обняли и поцеловали в обе щеки.

Я испугалась, что вот-вот заплачу, но все равно продолжала стоять, стиснутая между ними, то пытаясь высвободиться, то прижимаясь к ним покрепче.

Не буду врать, мне было хорошо и хотелось вот так обнявшись стоять долго-долго. И в то же время было больно и горько. А как же иначе. Я знала, что прощаюсь с ними навсегда и что никогда мне больше не испытать того, что нужно мне больше всего на свете: дома, мамы, сестренки, простых маленьких человеческих радостей.

Наконец я высвободилась из их рук и осторожно открыла дверь. На улице было солнечно и тепло. Последний раз махнула рукой и выскочила во двор. И тут меня осенило: сделаю им сюрприз. Никто из людей никогда не видел, как мы летаем. А они пусть увидят. Они будут единственными. Пусть это будет им мой прощальный подарок.

Я поправила на плече рюкзак. Вытянула задравшийся под ним свитер. Обернулась. Элла с мамой застыли на пороге и смотрят на меня широко раскрытыми глазами. Короткий, в два шага, разбег, рывок вперед. Слегка морщусь от напряжения в раненом крыле, но ничего, это пройдет. Вниз, вверх, вниз, вверх. Мной снова завладевает знакомый ритм полета. И вот уже ветер подхватывает мои широко раскинутые в стороны крылья. Тринадцать футов в ширину, цвета кофе с молоком, – моя краса и гордость.

А там, внизу, лицо у Эллы сияет от восторга, а доктор Мартинез утирает слезы. Минуту спустя я смотрю с высоты на маленький дом и на две все уменьшающиеся фигурки, машущие мне рукой. Я машу им в ответ, круто разворачиваюсь, набирая высоту и чувствуя знакомую радость скорости, полета и свободы. И вот я уже высоко-высоко в небе и уверенно держу направление на северо-запад, туда, где Надж и Клык ждут меня в условленном месте. Ждут – я надеюсь на чудо.

«Спасибо, Элла, – думаю я, отказываясь поддаваться печали. – Спасибо тебе и твоей маме. Я всегда буду вас помнить».

Ангел, жди меня, я лечу к тебе на подмогу!

Часть 3
Школа – что может быть страшнее?

49

Спустя час я уже чувствовала каждый мускул и радовалась тому, что каждая мышца привычными и слаженными движениями толкает меня вперед. Плевать, что поврежденные ткани еще недостаточно восстановились и что завтра я сполна расплачусь за этот перелет. Главное, сейчас я в норме, а там хоть трава не расти.

Лечу с усилием, но быстро. Где могу, стараюсь оседлать воздушный поток – тут тебе и отдых, и скорость.

Вниз я больше не смотрю… На всякий случай… А то вдруг меня еще на какие-нибудь подвиги потянет.

Через час приближаюсь к условленному месту в надежде увидеть там Надж и Клыка. Пожалуйста, только дождитесь меня, ребята! Только дождитесь!

Я задержалась на два дня. Мне ли судить их, если они улетели. Но больно думать, что они, не дождавшись меня, решили сами спасать Ангела. Одни.

Вот и место встречи. Большими кругами медленно снижаюсь и из последних сил напрягаю глаза, вглядываясь в утесы, расщелины, в каждую тень на земле. Пролетела вдоль всего каньона – никого. Где они? Куда они подевались? В панике мечусь от скалы к утесу, и к новому утесу, и к новой скале. Их нет нигде. От волнения трудно дышать.

А вдруг они погибли? А вдруг не долетели? А вдруг…

И тут на меня упала тень. Что это? Вертолет? Уф… Пронесло. Не вертушка – всего-навсего стая ястребов кружит надо мной в вышине. Только ястребы ли это? Вроде стая как стая, летят крылом к крылу. Но три-четыре птицы какие-то странные: и форма тела у них не та, и крылья что-то слишком велики.

Погоди-ка, я поближе на них погляжу. Набираю высоту. Прищуриваюсь, чтобы не ослепнуть от бьющего мне в глаза солнца.

Сердце колотится как сумасшедшее. Таких крупных ястребов не бывает. И таких неуклюжих тоже. И где же это видано, чтобы у ястребов на лапах были кроссовки.

Дождались! Они меня дождались! Целые и невредимые. Меня захлестывает волна сумасшедшей радости! Душа поет!

Ты не ослышался, дорогой читатель. Я, действительно, произнесла это слово. Душа!

50

Они меня заметили, и лучезарные счастливые улыбки засияли на лицах Надж и Газмана. Игги, конечно, никого не видел, а Клык и в лучшие времена на улыбку не больно щедр. Он только перехватил мой взгляд и, мотнув головой, показал: «Лети к утесу».

Его четырнадцатифутовые темные крылья сверкают отблесками солнечных лучей. Прошло всего каких-то два дня, как мы расстались, а он уже парит как-то по-новому, мощно и плавно. Где только он этому научился?

Подлетаю ближе. Надж – она теперь летит вплотную ко мне – по-детски весело взвизгивает, и мы нежно касаемся друг друга крыльями.

– Макс, я глазам своим не верю! Макс, это ты!

Клык приземлился первым. Точнее сказать, приутесился. И растворился там, внизу, пропал, да и только. Мне остается до скалы всего каких-то двадцать футов. И только тут я замечаю, что Клык примостился на узкой приступке, выдолбленной ветром в отвесной каменной стене. Клевое местечко. Сиди себе да посматривай по сторонам сколько влезет!

Один за другим мы набились в пещеру, до отказа заполнив ее тесное темное чрево. Живые! Целые и невредимые! Пятеро из нас снова вместе!

– Макс, – Надж пробирается ко мне и крепко-крепко обнимает тонкими руками. Я обхватываю ее в ответ и глажу ее крылья и плечи, так, как она любила с раннего детства.

– Мы так за тебя волновались! Я прямо не знала, что с тобой могло случиться! Мы с Клыком все думали, что же нам делать, а Клык сказал, что нам придется есть крыс, и…

– Ладно, Надж, хорошая моя, успокойся! Все позади. Теперь-то все в порядке, – я пытаюсь ее угомонить, а сама украдкой одними губами переспрашиваю Клыка:

– Крыс?

Слабая тень улыбки скользит у него по лицу и мгновенно исчезает.

Как все-таки хорошо, что с ними все в порядке!

– А вы что тут делаете, – поворачиваюсь я к Игги и Газману. – Вы почему не остались дома?

– Да не могли мы, – признается Газман. – Ирейзеры за нами охотились. Наши горы ими кишмя кишели. Если бы мы там остались, нам бы давно конец пришел.

– Когда они туда нагрянули? Как только мы улетели? – остолбенела я.

– Нет…

По длинной паузе я почему-то догадываюсь, что Газ темнит. Игги стоит в сторонке, счищая с черных штанов невидимые песчинки.

– Когда? – меня охватывают нехорошие подозрения. – Я вас спрашиваю, когда они появились в наших краях?

– Игги, кажись, ирейзеры нагрянули после масляной аварии, когда «хаммер» разбился? Так ведь? – Газман явно растерян и ищет у Игги поддержки.

Глаза у меня расширяются. Какая такая авария? Какой «хаммер»? Какое масло? Ничего не понимаю.

Игги потер подбородок и задумался.

– А может, они после бомбы налетели? – Газман уставился в пол и только что не шепчет.

– Да, скорее всего, после бомбы, – соглашается Игги. – Они после бомбы совершенно озверели.

У меня отвисает челюсть. Я не верю своим ушам.

– Бомба? Какая бомба? Вы что, ребята, бомбу взорвали? Вы же выдали себя с головой! Надо было тихо сидеть и не высовываться.

– Они бы и без того нас засекли.

– Рано или поздно, они бы и сами на нас напали.

Та-а-ак! Вот и оставь мальчишек одних! Может, лет через двадцать я наконец пойму, что с ними делать. Но, скорее всего, мне просто не дано постичь это мальчишечье племя.

Но, с другой стороны, похоже, я здорово промахнулась, оставив их одних. По правде сказать, мне как-то в голову не приходило, что ирейзеры могут пронюхать про наше горное пристанище.

– Ладно, главное, что вы целы, – я миролюбиво смиряюсь и слышу придушенный смешок Клыка. Никогда он еще не видел меня такой покладистой. Ну и черт с ним, пусть себе смеется.

– Правильно сделали, что прилетели. Молодцы! – я радостно сгребаю в охапку Газмана и Игги и неожиданно замечаю, что Игги на все пять инчей выше меня ростом. Вот тебе и мальчишка! Господи, как дети растут! Снова покрепче прижимаю к груди ласково прильнувшую ко мне Надж.

Надо бы и Клыка обнять, думаю я. Но его не больно обнимешь – он тут же превращается в каменную статую. В конце концов мы как-то неуклюже не то обнялись, не то ненароком наткнулись друг на друга.

Выбрасываю вперед кулак:

– Спасем Ангела!

В мгновение ока на нем вырастает пирамида: четверо членов моей стаи-семьи – четыре крепко сжатых кулака.

– Спасем! – откликается мне четырехкратное эхо.

Один за другим спрыгиваем с утеса. Крылья широко распахнуты навстречу ветру. Берем направление на проклятую Школу.

51

– Итак, кто рапортует первым? Давайте, докладывайте о своих приключениях, – спрашиваю я на лету, как только мы набрали высоту и крылья заработали в привычном и слаженном ритме.

– Я попробовала найти свою маму, – выпалила Надж, не раздумывая.

– Что-о-о-о! – мои глаза округлились – вот-вот выскочат из орбит. – Что ты говоришь, какую маму?

Надж передернула плечами.

– Пока мы там сидели и тебя ждали, я заставила Клыка слетать со мной в Типиско. Мы и нужный адрес нашли. Я там видела одну женщину. У нас с ней даже кожа одного цвета. Только я окончательно не уверена. Там потом тоже ирейзеры появились, с этим поганым Ари во главе. Мы им накостыляли и смылись.

Через пару минут до меня наконец дошло:

– Так ты с ней не разговаривала, с этой твоей… матерью?

– Нет, – Надж внимательно разглядывает свои ногти.

– А как она выглядела? Красивая? Хорошая? – Меня снедает любопытство. Мы все одержимы идеей родителей. Уже много лет изо дня в день обсуждаем эту тему и, если по правде, часто чуть не до слез.

– Я тебе про нее потом расскажу, – отвечает Надж как бы между прочим, и мне сразу понятно, что ничего хорошего она там не увидела.

Я подмигиваю Газману и Игги:

– Ладно, про ваши злоключения нам уже кое-что известно.

Газман обезоруживающе улыбается мне в ответ. Разве можно устоять против такой улыбки.

Ветер свистит мне в лицо. Изменяю наклон крыльев, стараясь поймать воздушный поток и вписаться в него, чтобы дать себе передышку.

Натупает очередь моих признаний:

– Ребята, у меня не слишком хорошие новости. По всей вероятности, мне имплантирован чип с отслеживателем. На сто процентов не уверена, но его показал рентген. Или, точнее, рентген показал какую-то штуковину, которая на такой чип похожа.

На меня с ужасом уставились четыре пары глаз:

– Тебе делали рентген? – выдавливает из себя Клык.

Киваю ему в ответ.

– Подробности потом. Главное, если у меня действительно стоит этот чип, понятно, как о нас пронюхали ирейзеры. Непонятно только, почему им для этого потребовалось четыре года? И еще один существенный вопрос: этот чип только мне имплантировали или вам такие же поставлены?

Мои слова, похоже, предупреждают немые вопросы, написанные на лице Игги. Ребята притихли. Какое-то время мы все продолжаем лететь, каждый один на один со своими мыслями и со своими страхами.

А потом Газман не выдержал:

– Макс, думаешь, у нас еще есть шанс?

За что люблю Газзи, так это за его оптимизм. Невзирая ни на что, Газ никогда не теряет надежду.

– Не знаю. Надеюсь, что есть.

Я им не вру. Как думаю, так и говорю. Всегда лучше выложить все начистоту. Кроме разве тех случаев, когда лучше соврать. Скажем, если это ложь во спасение.

– Я, конечно, понимаю, что задержала нас всех на два дня. Простите меня, пожалуйста. Как бы то ни было, я должна была поступить так, как поступила. Но теперь обратной дороги у нас нет. Что бы ни случилось, какие бы ни стояли у нас на пути препятствия, мы летим за Ангелом.

Все молчат, словно сосредоточенно стараются собрать волю в кулак.

По крайней мере, я стараюсь. Мне потребуется вся моя сила, смелость, воля и решительность, чтобы справиться с испытаниями, которые ждут нас впереди, совсем уже скоро – на закате сегодняшнего дня.

52

Не думаю, что я раньше об этом упоминала, но у каждого в нашей стае врожденное чувство направления. Я не очень понимаю, как оно работает. Мы просто всегда знаем, в какую сторону двигаться. Так и сейчас. Вот уже два часа, как мы продолжаем неуклонно лететь на северо-запад. За нами следуют несколько ястребов со скалы, где они приютили Надж с Клыком. Наши новые друзья кружат вокруг нас, то выше, то под нами, то обгоняя, то залетая вперед.

– Мы кое-чему от них научились, – бросает Клык, заметив, что я наблюдаю за птицами. – Парочке поворотов, кое-каким летательным маневрам. Они еще переговариваются друг с другом по-особенному. Тут тоже у них кое-что переняли.

– Они суперовые, – вступает Надж, подлетая поближе. – Лавируют только кончиками перьев. Мы попробовали, смотри, как клево получается! Я даже не знала, что можно одними перьями шевелить!

– А нас научить можете? – попросила я.

– Конечно, можем, – охотно согласился Клык.

Последние наши припасы доели прямо в воздухе. Мы летели над горами, над пустыней, над реками и выгоревшими равнинами. Вниз я больше не смотрела, только разве если совсем уж без этого было не обойтись. И про Эллу и ее маму старалась не думать, хотя вдруг поняла, что ужасно по ним скучаю.

Тем временем в полете внимательно приглядывалась к ястребам и как могла пыталась повторять их движения: внезапно нырять вниз или резко уходить в высоту, поворачивать, тормозить, перестраиваться. Замечательные у них повадки! Быть среди них, быть одной из них – это вдохновляет и наполняет мое сердце гордостью.

Я очень расстроилась, когда они, в конце концов, все-таки расстались с нами. Видно, проводили до границы своей территории и повернули назад.

Спустя пару часов почувствовала, что слабею, значит, в крови упал сахар.

Но тут как раз внизу показались несколько ориентиров, которыми я в свое время мысленно отметила наш маршрут. Нацелилась на небольшой лесок в лощине и просигналила стае идти на посадку.

Впереди какое-то поселение, крошечное, сонное, явно забытое Богом. До него осталось не больше мили.

Приземлившись, огляделись вокруг. Растирая больное плечо, начинаю строить план дальнейших действий.

– Надо бы раздобыть еды. И карта окрестностей нам тоже не помешает.

– Карта-то зачем? Школа ни на какой карте не отмечена, – возражает Клык.

– Оно, конечно, так. Но посуди сам: где Школа находится, мы примерно знаем. На карте там будет пустое место. Что нам неизвестно, так это местные дороги, проезды и все такое. Их-то и полезно изучить в деталях.

Пятнадцатиминутный марш-бросок через лес – и мы добрались до намеченного поселка. Вдоль дороги выстроились в ряд магазин грошовых товаров, бензоколонка, парикмахерская, прачечная и одиноко торчащая будка банкомата. Вот тебе и все местные достопримечательности. Увы, здесь нет ни одной забегаловки, а значит, и никакой еды, кроме той, что продают на заправке.

– Подстричься с укладочкой никому не нужно? – ерничает Клык, и я поддаю ему локтем в бок. Можно подумать, кто-нибудь из нас когда-нибудь был в парикмахерской! Когда мои кудри уж совсем непереносимо начинали меня раздражать, я обычно отчекрыживала их на кухне хозяйственными ножницами.