Текст книги "Последнее предупреждение"

Автор книги: Джеймс Паттерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

11

Стая притаилась в гостиной – не дай Бог, кто нас заметит, пока Джеб открывает дверь.

В дверном проеме стоит невысокого роста парень в красной рубашке с эмблемой ресторана. На вытянутых руках у него высоченная стопка коробок – девять пицц. Джеб расплачивается, и парень торопливо уходит – у подъезда вовсю тарахтит его мотоцикл, нагруженный целым штабелем таких же коробок. Мама забирает у Джеба пиццы, а он снова тщательно запирает двери на все засовы. Мы выскакиваем из укрытия, и челюсти у нас уже сами собой движутся, точно мы живуны, приплясывающие вокруг доброй волшебницы Глинды. [3]3
  Живуны, Глинда – персонажи романа для детей Фрэнка Баума «Удивительный Волшебник из Страны Оз». У нас известен в переложении А. М. Волкова под названием «Волшебник Изумрудного города».


[Закрыть]

– Дай-мне, дай-мне, дай-мне, – нетерпеливо подпрыгивает Надж.

Комнату заполнил волшебный аромат пиццы. Мама кладет коробки на стол и открывает верхнюю:

– Кому экстра папперони с грибами?

– Мне, мне, мне! – кричу я, перекрикивая оглушительное бурчание в животе.

Мама уже готова переложить мою пиццу из коробки в тарелку, как вдруг Газзи хватает ее за рукав:

– Подожди!

– Не трогай! Это моя пицца, – нападаю я на него. – Жди своей очереди!

– Да нет же! Смотрите! – На лице у Газзи застыли то ли испуг, то ли удивление. Он показывает на коробку, и, приглядевшись, я вижу торчащий из толстой сицилианской горбушки крошечный хвостик зеленой проволоки.

– В укрытие! – успеваю крикнуть я, и мы все ныряем кто куда.

В следующую секунду глаза слепят белые всполохи, и оглушительный тарарах! чуть не разрывает мне барабанные перепонки.

Закрыв лицо руками, лежу на полу за диваном. Рядом со мной Клык, практически заслонивший меня своим телом. Что-то где-то потрескивает, а потом наступает странная тишина. Такая громкая тишина бывает только после взрыва. В ней кажется громом даже легкое трепетание воздуха от порхающих обрывков бумаги.

– Ты цела? – спрашивает Клык. Уши мне заложило, и голос его звучит, точно сквозь подушку. Я киваю и поднимаюсь на ноги.

– Кто, где? Рапортуйте! – говорю я и мгновенно давлюсь, глотнув пыли. Закашливаюсь, слезы текут ручьем. Каждое дыхание означает очередной глоток пыли и новый приступ кашля.

– Я в порядке, – Надж, спасшаяся в коридоре, выползает оттуда на четвереньках.

– И я цел, – слышу я Иггин голос, но самого его не вижу. Но тут на полу шевелится куча пыли и всяких обломков и превращается в запорошенного, как рождественская елка, Игги.

– Я здесь, – подает голос Газман и тоже заходится кашлем.

– Что это было? – ошарашенно спрашивает мама, а Джеб деловито отряхивает с плеч мусор и бодро оповещает:

– Кажется, все целы!

Поразительно, но все мы, действительно, целы и отделались легкими царапинами, неглубокими порезами и синяками. Тотала словно в сухарях обваляли и вот-вот поджарят. Если бы Газзи вовремя не заметил проволоку, мы бы уже и сами были похожи на плоскую свежеиспеченную пиццу. С большим количеством красного соуса. Только томатного ли?

– Что, что это было? – снова и снова повторяет мама. Она совершенно обалдела и только и делает, что ощупывает нас по очереди, проверяя, целы ли кости.

– Приветственный салют! – отвечаю я, подхватывая на ходу наши скудные манатки. – Стая, ноги в руки, и вперед. Того и гляди, сюда менты нагрянут!

12

Мы разделились. Мама и Джеб какое-то время оставались на нашей «безопасной» явочной квартире, а мы побыстрее смылись. Минут через тридцать встретились в неприметном мотеле на хайвее на подъезде к городу. Они ехали на машине, а мы летели над ними, следя, нет ли за ними хвоста. Но вроде все было тихо – никакого преследования. Думаю, тот, кто подложил нам бомбу, решил, что она взорвалась у нас в руках, и все мы уже уничтожены. Нас уже давненько никто не взрывал и не преследовал. Судя по тому, как мы все среагировали, мы, видно, отвыкли от таких напрягов и расслабились. А напрасно. Пора запомнить: опасность подстерегает за каждым углом.

После того как мы отряхнулись и почистились, так что стало можно показаться людям на глаза, не вызывая лишних вопросов, мама и Джеб сняли два номера рядом. Мы подождали, пока путь был свободен, и вся стая пробралась внутрь. Может, повезет, и хоть здесь мы ненадолго окажемся в безопасности.

В ту ночь, когда все заснули, мы с мамой долго разговаривали в темноте. Я свернулась на диване калачиком у нее под боком и изо всех сил старалась не представлять себе, как прекрасна была бы жизнь, если бы всегда можно было с ней так болтать.

– Как ты думаешь, кто бы мог такое устроить? – она никак не успокоится и все еще здорово нервничает.

Пожимаю плечами:

– Да кто угодно. Любые из наших врагов, любые из наших друзей, которые только притворяются друзьями. Или те, кто работает на одних или на других. А может, правительственной шайке не понравились наши ответы.

Она затрясла головой:

– Вот в это я не верю. Они, конечно, давили и явно ситуацию до конца не понимают, но до такого не опустятся. Уверена, правительство за этим нападением не стоит.

– А Джебу ты абсолютно доверяешь?

– Доверяю… – задумчиво отвечает она. – Но вам все равно надо быть настороже. Всегда и со всеми.

Я киваю:

– Прямо не знаю, что мы теперь после всего этого будем делать?

– А как насчет правительственного предложения определить вас в школу? – улыбается мама. – Может, в свете сегодняшнего происшествия к нему стоит вернуться?

– Нет.

– Я всегда буду рада вам дома. Место найдется, – она берет меня за руку.

Я снова мотаю головой:

– Это рискованно. Зачем же я тебя подставлять буду! И Эллу тоже! То есть, даже если буду, то все же не очень часто. Раз ты нам помогаешь, значит, и ты в опасности. Например, хоть сегодня.

– Но все равно ты знай, что у тебя и у стаи всегда есть приют.

– Ладно, буду знать. Мне бы только хотелось, чтобы мы с тобой почаще вместе были.

– И мне. Мне очень о многом хочется с тобой поговорить. Я ведь так мало о тебе знаю. – Она в нерешительности помедлила. – У тебя с Клыком что-то есть?

Глаза мои округлились, а к щекам прилила кровь, и я неубедительно забормотала:

– Нет… Что ты имеешь в виду?

Мама погладила меня по голове и постаралась стереть с лица беспокойство.

– Ничего. Просто будь осторожна. – Она целует меня в лоб. – Есть всякая боль. И не только от ударов и синяков.

Как будто я этого сама уже не знаю.

13

– Эй, Макс! – Это Клык. Его голос.

Я сразу проснулась и села, натягивая на себя простыню:

– Что? Что случилось?

– Ничего. Пойдем полетаем. – Клык мотнул головой. Я огляделась. Девочки спят в этой комнате с мамой. Наша мужская половина – в соседней. За окном глухая ночь, но от лунного света светло.

– Почему? – шепчу я.

Он неожиданно улыбается, и мое сердце счастливо прыгает в груди.

– Нипочему. Потому что мы можем.

Летать я всегда готова. Особых аргументов или уговоров мне не нужно. Клык выскользнул наружу в едва приоткрытую дверь, а я наспех натягиваю джинсы и куртку. Выйдя вслед за ним, бегу в самый темный угол парковки и прямо с разгона взмываю в небо.

Прорези в куртке крыльев совершенно не стесняют. И крылья раскрываются, сильные и надежные. Набрав высоту, ныряю пару раз вниз, наконец ловлю поток воздуха, и наполненные ветром крылья, как паруса, мощно поднимают меня над крышами тихо спящего вашингтонского предместья. Улыбаюсь, разрезая ночное небо. Клык уже взвился в самое поднебесье. Где-то там, на тысячефутовой высоте, в лунном свете мерцает его очертание. Поднажав, нагоняю его в пару секунд. Меня подхлестывает счастливое возбуждение от свободного полета. Полета без всякой цели, просто для удовольствия, радуясь, что не надо лететь сломя голову, спасаясь от погони.

Молча кружим, обдуваемые прохладным ночным воздухом. Город вскоре остается позади. Под нами залив Чезпик. И совсем близко слышится могучее дыхание океана. Снижаемся широкими кругами. Под нами в воду врезается старая заброшенная пристань. Не сговариваясь, спускаемся все ниже и ниже и, в конце концов, на полной скорости, сжигая подметки, тормозим на самом краю причала.

Даже не запыхавшись, садимся и свешиваем ноги к воде. Распластанные за спинами крылья остывают в ночной прохладе. Но пристань узкая, и правое крыло Клыка сплелось с моим левым.

– Красиво, – тихонько говорю я, болтая ногами в ярде от воды.

– Ага… Спокойно. – Клык смотрит куда угодно, только не на меня. – Мы с тобой вернулись на прежние позиции?

Недоуменно поднимаю на него глаза:

– Какие позиции? Ты о чем?

– Ну… Ты и я… Мы же расстались.

– А… Ты об этом… – я смущенно созерцаю черно-серую рябь залива.

– Я хочу снова быть вместе, – говорит Клык.

– Я тоже.

– Макс…

В темноте по его лицу ничего не понять. Я только чувствую на своем крыле его, горячее, упругое и мягкое. Что он от меня хочет? Почему не может оставить все как есть?

– Что ты от меня хочешь? – вдруг спрашивает он.

– Я хочу? Что ты имеешь в виду? Хочу, чтобы все было как всегда.

Ненавижу подобные разговоры. Всей душой, дорогой читатель, ненавижу все эти обсуждения чувств да эмоций. Если я злая, слова бьют из меня фонтаном. Но чуть дело доходит до сердечных излияний, совсем немею. Просто какой-то тихий ужас.

Он пристально на меня смотрит:

– Послушай, ты ведь страшно разозлилась тогда в Вирджинии, когда меня с той девчонкой в школе увидела.

Это правда. Я его застала целующимся с его рыжим «чудом природы», и у меня тогда случилось настоящее разлитие желчи. Вспоминаю и молчу.

– Я тоже не был в восторге от твоего Сэма. Никакой гарантии нет, что он не был там в Вирджинии подсадной уткой. Я и до сих пор почти уверен, что с ним дело было нечисто.

– Да уж, в Вирджинии было мало хорошего, – соглашаюсь я.

– А теперь скажи-ка ты мне, почему тебе не нравится, когда я с кем-то другим, а мне – когда ты?

Господи помилуй! Куда его несет?! Даже если у нас с ним что-то большее, чем у брата с сестрой, я и себе-то боюсь в этом признаться. А уж ему и подавно.

– Потому что мы мелкие, себялюбивые эгоисты, – начинаю я, надеясь, что он на этом остановится.

Но Клык криво усмехается и берет меня за руку. Ладонь у него жесткая, мозолистая, вся в старых шрамах. А рука сильная и мускулистая. Ночь накрыла нас своим черным одеялом. Слышу, как внизу под досками причала плещется вода. Мы совсем одни.

– Ты такая… – он останавливается, а я замираю. Только сердце колотится где-то в горле. – … Такая поганка.

– Чего?! – пытаюсь возмутиться, но не успеваю, потому что он наклоняется и закрывает мне рот поцелуем. Пробую еще что-то сказать, но Клык, поддерживая мне затылок, не только плотнее прижимает свои губы к моим и целует меня нежно и ласково, но с решимостью, на которую только он один способен.

«Боже! – думаю я рассеянно. – Клык, я и…» Он целует и целует меня, и в голове у меня все идет кругом. Потом я вспоминаю, что надо дышать носом. Это помогает. Туман немного проясняется. Каким-то образом мы теперь тесно прижались друг к другу. Руки Клыка крепко меня обнимают и, нырнув под мои крылья, нежно и осторожно скользят вдоль спины.

Боже! Как мне хорошо. Как мне хорошо с ним. Как я его люблю.

Это чистая катастрофа.

Судорожно хватая ртом воздух, вырываюсь от него:

– Я э-э-э… – Куда только подевалось мое всегдашнее красноречие? Вскакиваю на ноги, едва не столкнув его в воду, несусь вдоль причала и взлетаю стремительно, как ракета.

14

Клык был холоден, Игги трогал все подряд и как сумасшедший выкрикивал цвета, Надж забавлялась с первым попавшимся металлическим предметом, заставляя каждый из них приклеиваться к ее телу. За Ангелом и Газзи всегда глаз да глаз нужен. Одно хорошо, Тотал присмирел и притих, свернувшись на диване калачиком.

Наши вашингтонские приключения отнюдь не закончились. Мама и Джеб все-таки уговорили нас отправиться на новую встречу в Капитолий. На сей раз нас должны были продемонстрировать какому-то специальному комитету Конгресса. Что-то вроде Комитета по делам трудновоспитуемых мутантов.

Короче, все входят, мы рассаживаемся, и давешний седовласый генерал жизнерадостно оповещает:

– У нас замечательная новость! Нам выделены средства на создание для вас специальной школы. Где она будет находиться и будете ли вы учиться вместе с обычными школьниками, пока не определено.

Он сияет, точно только что объявил, что мы выиграли сто миллионов в лотерею.

Я в ответ тяжело вздыхаю.

– Послушайте, господа. Я все-таки не понимаю, почему дети не могут просто спокойно жить под защитой где-нибудь в секретном месте? – вступает мама.

Молодец! Пусть объяснит этим недоумкам все от А до Я.

– Видите ли, мисс Мартинез, – начинает одна из комитетских теток…

– Доктор. Я не мисс, а доктор Мартинез.

– Простите, доктор Мартинез…

– Существуют, например, программы защиты свидетелей. Правительство тратит миллионы долларов, время, ресурсы, силы, защищая свидетелей, которые зачастую сами являются преступниками. Почему вы не можете с той же энергией защитить невинных детей?

Надж сжимает мне руку. Мы все всю жизнь мечтали о настоящих родителях, искали их повсюду, рисковали всем на свете. Пара попыток закончилась, мягко говоря, неудачно. Но, в конце концов, я нашла своих отца и маму. Главное, маму. Она лучшая мама на свете. Правда, по-моему, с «невинными детьми» она сейчас слегка перегнула палку. Не знает она ни про череду спертых нами тачек, ни про опустошенный коттедж, в который мы дважды наведывались непрошеными гостями.

Но я отвлеклась. Слушайте, что случилось дальше.

Пожилая мымра в темно-синем костюме наклоняется вперед:

– Программа защиты свидетелей имеет строго ограниченные рамки и для детей не предназначена. Мы полагаем, что школа-интернат – гораздо более подходящее решение вопроса, обеспечивающее квалифицированных опекунов и педагогов. – Она холодно и надменно улыбнулась. – Уверяю вас, там условия для детей, о которых идет здесь речь, будут гораздо более благоприятными.

A темноволосая тут же добавляет:

– Никто из нас никогда ни в малейшей степени не был связан с ИТАКСом. Но мы глубоко изучили вопрос, положение этих детей и различные реабилитационные системы, приемлемые в данной ситуации. Мы понимаем, что значит детская психика, – у многих из нас есть дети.

– Но вы не их родители, – протестует мама, a Джеб сидит красный как рак. Видать, тетка его ИТАКСОМ здорово достала.

– Смею вам заметить, доктор Мартинез, ни вы, ни Джеб Батчелдер также не являетесь их родителями, – блестит стеклами очков лысеющий дядька. – Генетический компонент вашего участия нам хорошо понятен. Но факт остается фактом: эти дети, по сути дела, выросли в отсутствие человека, который исполнял бы по отношению к ним родительские функции.

Джеб опять заливается краской. Надеюсь, он чувствует себя перед стаей изрядно виноватым.

Всем телом ощущаю, как мама рядом со мной напряглась и выпрямилась.

– Макс, я не могу этого больше терпеть, – звучит у меня в голове голос Ангела. Поворачиваюсь и вижу устремленные на меня ее голубые глаза. А в придачу, поверх ее головы меня буравит взглядом Клык. Незаметно киваю ему – мы, как всегда, понимаем друг друга без слов.

Я поднимаю руку, и на лицах присутствующих чиновников брови удивленно ползут вверх. Чему, спрашивается, удивляются? Давно пора понять, с кем они имеют дело.

– Разрешите мне вам кое-что сказать.

15

– Вы говорите о нас, будто нас здесь нет и в помине. Заседаете, решаете нашу судьбу, а нас самих ни о чем не спрашиваете.

– Максимум, детей зачастую просят высказать свое мнение или рассказать об их предпочтениях, но решения принимают взрослые. Взрослые лучше знают, что нужно детям. У детей нет ни жизненного опыта, ни необходимого образования, чтобы увидеть общую картину и понять, что для них важно, – закончил свою речь седой сенатор и обнадеживающе мне улыбнулся.

Считай, дорогой читатель, что у меня паранойя, но никакой надежды мне ни его речь, ни его улыбка не вселили.

Любой журнал для подростков советует в ситуациях сомнения и неуверенности прислушиваться к своим чувствам. Вот я и прислушалась. И очень даже внимательно. Мои чувства в один голос громко орут, что всем этим чинушам надо срочно дать в морду. Видать, советы подростковых журналов к моей жизни неприменимы.

– Жизненный опыт? – повторяю я за ним звенящим от негодования голосом. – Общая картина мира? Да за мои четырнадцать лет у меня жизненного опыта накопилось больше, чем у вас за ваше 100-летнее безбедное прозябание.

Сенатор краснеет.

– Если кому не хватает жизненного опыта, так это вам. Вы когда-нибудь просыпались с кляпом во рту, не зная, ни где вы, ни куда пропала ваша семья? Живете вы в страхе перед всеми и вся? Приходится вам рыскать за жратвой по помойкам? Спите с открытыми глазами, потому что вас в любой момент может кто-нибудь кокнуть? Вы когда-нибудь открывали коробку с пиццей, чтобы найти в ней бомбу? Нет? Вы, господа, ни хрена в жизни не видели и ни хрена в ней не понимаете.

Некоторые члены комитета мутантов в ужасе прикрыли глаза рукой. Похоже, я пополнила их досье на стаю парой-тройкой доселе неизвестных им пунктов.

– Ангелу всего шесть лет, – продолжаю я, – но ставлю десять баксов, что она смотрела смерти в глаза чаще, чем вы все, вместе взятые. У вас превратные о нас представления. Все ваши фантазии о нашем будущем бесплодны. Дети, для которых вы придумали свою школу, скорее всего, чистые, послушные, благодарные, хорошо воспитанные и всегда со всем согласные. К сожалению, мы не такие.

Стая поднялась со своих мест и сгрудилась у меня за спиной. Догадываюсь, что они там сейчас строят свои самые суровые рожи. Хорошо, что мне не видно, а то я бы со смеху покатилась.

– Нам не нужно никакой вашей реабилитации. Мы созданы, чтобы выживать. Боюсь, что с этим не слишком совместимы хорошие манеры, терпение или страстное желание угодить. Ваша выпендрежная школа, равно как и все остальные ваши планы, не имеет к нам и к нашей жизни никакого отношения. Давайте, продолжайте заседать, если вам это так нравится. Но за нами закройте дверь с той стороны.

Я поднялась и прошествовала вдоль длинного стола и мимо всех сидящих за ним чиновников, заседателей и комитетчиков, стараясь на ходу придумать сногсшибательную заключительную фразу. Так и не найдя ничего подходящего, выскочила за дверь, готовая врезать любому, кто попробовал бы меня остановить. Но никаких попыток меня вернуть не последовало. Мельком оглянувшись, вижу, как за мной торопливо следуют стая, Тотал и мама с Джебом. В конце коридора открыты двери в очередной конференц-зал с огромными приоткрытыми окнами.

Не раздумывая и не планируя никаких эффектов, другими словами, моим всегдашним спонтанным манером, быстро и крепко обняв маму и набросив куртку, выпрыгиваю из окна. Мама вскрикнула, а может, мне только показалось – шум воздуха в резко распахнутых крыльях заглушил все звуки. Поднявшись в небо и удобно устроившись в потоке воздуха, радостно улыбаюсь – меня снова переполняет чувство свободы.

Само собой разумеется, что стая парит рядом. И все они такие же, как я, счастливые и довольные, что вырвались из этого пыльного серого бюрократического мешка.

– Куда мы теперь, Макс? – спрашивает Газзи.

– Какая разница! Главное, мы свободны.

Однако сама я в этом далеко не уверена.

16

– Ой, смотрите, Пентагон! – Газзи махнул рукой вниз, резко свернул влево и взял направление на здание пятиугольной формы. – Мне всегда хотелось посмотреть на него поближе!

– Мне тоже, – саркастически заметил Игги, который всегда следует за Газманом по пятам.

– Ага, потрогай его, убедись в том, какого он цвета.

Мы все повернули за Газом, и всем было хорошо и весело.

– Ныряй! – кричит Газзи, складывая крылья и целя прямо на Пентагон.

– Газ! Стой! Нельзя! Это правительственное здание. У них паранойя еще покруче нашей!

Выкрикивая от счастья всякую несусветицу, Газзи пикирует вниз, делает круг где-то в пятнадцати футах над крышей Пентагона и снова поднимается вверх. Вслед за ним мы все выписываем в воздухе фигуры высшего пилотажа. Большинству этих трюков мы когда-то научились от ястребов и летучих мышей и теперь едва заметным движением крыльев с легкостью перестраиваемся, разворачиваемся, кувыркаемся через голову. Словом, выписываем всевозможные кренделя.

– Все, ребята, хватит. Кончай резвиться, – командую я в конце концов.

Вдруг небо сотрясается от рева моторов. Поворачиваю голову и вижу несущиеся на нас два истребителя. Их острые нацеленные на нас носы не предвещают ничего хорошего.

– Чего они, спятили!? – кричит Надж, подлетая ко мне вплотную.

– Мы, наверное, нарушили воздушное пространство над Пентагоном, – предполагает Клык.

Тотал у него на руках кивает:

– Надо было вас сразу остановить. Тем более, что я-то знал, чем дело кончится.

Истребители ревут уже совсем близко и приближаются с сумасшедшей скоростью.

– Пора тикать! – кричу я, и, развернувшись, мы несемся прочь от Пентагона.

Не знаю, будут они нас преследовать или нет, не знаю, есть ли у них приказ на поражение, не знаю, посланы они кем-то, или это автоматическая реакция на любые объекты, зафиксированные над Пентагоном. А может, это Комитет по делам трудновоспитуемых мутантов решил нас усмирить доступными им методами.

Но болтаться здесь и выяснять все неизвестные в этих уравнениях ни времени, ни желания у нас нет.

– Ребята, давай в лес! – показываю своим на несколько гектаров деревьев, которые и лесом толком не назовешь. Плотно прижав крылья к спине, мы камнем падаем вниз. В кронах деревьев едва заметна пара прогалин – туда-то я и целю. Утонув в кронах деревьев, сразу же раскрываем крылья и на высоте человеческого роста от земли виляем боком между стволов. Здесь с истребителей нас не видно. Если только у них нет приборов инфракрасного видения. Иначе нам крышка.

– Охо-хо! – кряхтит Газман. Лететь боком и ему, и всем нам трудновато. Но в принципе, мы за последние полгода эту технику прилично освоили. Просто давно не практиковались. Истребители тоже летают вертикально боком, я когда-то по телику видела. Но так низко над землей им слаб о , и между деревьев им тоже не проскользнуть. Пусть только попробуют – сразу взорвутся здоровущим огненным шаром. Так что считай, дорогой читатель, что здесь у нас преимущество перед наисовременнейшей военной техникой.

Лесок, в котором мы укрылись, такой крошечный, что за двадцать минут мы нарезали по нему кругов двадцать, пока, наконец, не начал стихать рев моторов. Когда он и вовсе заглох, мы осторожно выбрались на опушку и приземлились, найдя укромное место.

– Клево мы их надрали! – подпрыгивает от восторга Газман.

– Ништяк полетик вышел! – Игги победоносно хлопает его по протянутой руке.

Как только он никогда не промажет? Их дурацким восторгам нет конца.

– Все вам, дуракам, «ништяк» да «клево», – ворчу я, стараясь образумить их со свойственной мне рассудительностью. – Подумайте головой, идиотская вышла ситуация. И сами же в ней виноваты. Все. Теперь тихо сидим. Носа не высовываем, голоса не подаем.

– Угу, – мычит Газзи. Ежу понятно, что он не слышал ни одного моего слова. – Здоровски полетали.

Вот тебе, дорогой читатель, причина номер 52, почему Газзи не годится в командиры.