Текст книги "Звезда гигантов"

Автор книги: Джеймс Хоган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

Глава 5

Лениво откинувшись на спинку кресла, Хант отрешенно глядел на игрушечные пригороды Хьюстона, пока авиамобиль безропотно урчал, ведомый потоками двоичных кодов, непрерывно поступавших к нему с земли. Любопытно, думал он, как узоры из движущихся автомобилей, перетекавших с места на место, сливающихся, замедляющихся и ускоряющихся в унисон друг с другом, будто открывали некий великий, направляемый из единого центра замысел – как если бы все они были частями невообразимо сложной партитуры, написанной космическим Бахом. Но все это было лишь иллюзией. Программа каждой машины включала лишь детали пункта назначения и несколько относительно простых инструкций для обработки различных дорожных ситуаций; сложность возникала как следствие большого количества автомобилей, свободно взаимодействующих в их искусственной среде. «То же самое и с жизнью, – поразмыслив, заключил он. – Все магические, мистические и сверхъестественные силы, которыми люди пытались ее объяснить на протяжении многих веков, были порождением заблуждающегося разума, но отнюдь не реальным явлением наблюдаемой вселенной». Он задумался над тем, сколько непочатого таланта растрачено понапрасну в тщетной погоне за воздушными замками. Ганимейцы не питали подобных иллюзий; вместо этого они усердно старались познать и приручить Вселенную не такой, какой она казалась, и не такой, как им хотелось, – а такой, какая она есть на самом деле. Возможно, именно поэтому их расе удалось достичь звезд.

Лин, сидевшая на соседнем кресле, оторвала взгляд от наполовину решенного кроссворда, опубликованного пару дней назад в «Межпланетном журнале».

– Как думаешь, что это может быть? «Дом с глазами где попало? Скорее уж, дом дракона». Есть идеи?

– Сколько букв? – спросил Хант, поразмыслив несколько секунд.

– Шесть.

Хант смерил хмурым взглядом сводную информацию о состоянии бортовых систем, которая регулярно обновлялась на экране консоли.

– Комодо, – после небольшой паузы произнес он.

Лин ненадолго задумалась, а затем слегка улыбнулась в ответ.

– О, как хитро. Глаз – это «око», и если добавить «дом», то получится анаграмма к слову «Комодо», а комодских варанов иногда называют драконами.

– Именно.

– Подходит. – Она вписала слово в лежавшую у нее на коленях газету. – Я рада, что у Джо Шеннона с этим куда меньше проблем.

– Поддерживаю.

Два дня назад от Шеннона пришло подтверждение, что он разгадал загадку в письме Ханта. Идея посетила Вика и Лин однажды вечером у нее дома, когда они решали кроссворд в одном из сборников Ханта, выпущенном лондонской газетой «Таймс». Дон Мэддсон, специалист по лингвистике в НавКомм, изучавший язык ганимейцев, регулярно составлял кроссворды для «Межпланетного журнала» и приходился Ханту близким другом. И тогда, с благословения Колдуэлла, Хант поделился с Мэддсоном необходимыми сведениями о Гиге, после чего они совместными усилиями написали письмо для отправки на «Юпитер-5». Теперь оставалось только ждать в надежде, что их план принесет плоды.

– Будем надеяться, сегодня Мёрфи возьмет выходной, – сказала Лин.

– Не стоит. Лучше надейся, что кто-нибудь вспомнит о поправке Ханта к его закону.

– Что такое поправка Ханта?

– Все, что может пойти не так, обязательно пойдет не так… если только кто-нибудь не возьмет себе за труд исправить ситуацию.

Поворотное крыло за окном пошло вниз, когда авиамобиль покинул воздушный коридор и сменил направление, приступая к плавному снижению. Группа больших белых зданий, будто стоявших по стойке «смирно» на берегу реки примерно в полутора километрах от них, медленно повернулась, пока не оказалась строго впереди, по центру ветрового стекла.

– Он, наверное, был страховым агентом, – пробормотал после краткой паузы Хант.

– Кто?

– Мёрфи. «Все рано или поздно закончится фиаско – оформите заявку». Кому кроме страхового агента могла прийти в голову такая мысль?

Здания перед ними увеличились в размерах, приобретая гладкие и ровные очертания Вествудского института биологии, входившего в состав Подразделения КСООН по вопросам биологических наук. Авиамобиль остановился и завис в пятнадцати метрах над крышей биохимического корпуса, который вместе с отделами нейробиологии и физиологии составлял триаду, обращенную к вытянутой громаде центрально-административного здания. Последнее располагалось по другую сторону площади, выложенной разноцветной мозаичной плиткой, которая перемежалась лужайками и искрящимися на солнце фонтанами. Проведя визуальный осмотр места посадки, Хант дал компьютеру добро на приземление машины. Несколькими минутами позже они с Лин уже стояли перед стойкой администратора в вестибюле верхнего этажа.

– Профессора Данчеккера сейчас нет на месте, – сообщила администратор, сверившись с монитором. – Его код переадресации ведет в одну из подземных лабораторий. Попробую позвонить туда.

Она набрала новый код, и после короткой паузы символы на экране сменились мешаниной цветов, моментально превратившихся в лицо худощавого лысеющего мужчины в старомодных золоченых очках, примостившихся на кончике тонкого носа с легкой горбинкой. Казалось, будто его кожу натянули на кости по остаточному принципу, и на упрямый, выпяченный подбородок ее едва хватало. Судя по всему, он был не слишком рад вмешательству в свою работу.

– Алло?

– Профессор Данчеккер, это администратор из верхнего вестибюля. К вам двое посетителей.

– Я очень занят, – резко ответил он. – Кто они такие и чего хотят?

Хант вздохнул и развернул дисплей с плоским экраном к себе.

– Это мы, Крис. Вик и Лин. Ты же нас ждешь.

Лицо Данчеккера смягчилось, и его рот превратился в тонкую линию, кончики которой на секунду взметнулись вверх.

– О, конечно. Прошу прощения. Спускайтесь. Я в анатомической лаборатории на уровне E.

– Ты работаешь один? – спросил Хант.

– Да. Можем здесь и поговорить.

– Тогда увидимся через пару минут.

Вик и Лин прошли в заднюю часть вестибюля и остановились в лифтовом холле.

– Крис, наверное, опять возится с теми животными, – заметила Лин, пока они ждали лифт.

– Мне кажется, он в этом подвале сидит с тех пор, как вернулся с Ганимеда, – добавил Хант. – Удивительно, что он не стал похожим на своих же подопытных.

Когда «Шапирон» вернулся в Солнечную систему, Данчеккер находился на Ганимеде вместе с Хантом. Собственно говоря, во многом именно благодаря его вкладу удалось собрать воедино самую удивительную часть всей этой истории. Наиболее секретные из ее деталей до сих пор держались в тайне от ничего не подозревающей и психологически не готовой публики.

Стоит ли удивляться, что ганимейцы посещали Землю в период расцвета их собственной цивилизации на Минерве – двадцать пять миллионов лет тому назад? Ганимейские ученые предсказали, что экологическая обстановка на их планете будет ухудшаться из-за роста атмосферной концентрации углекислого газа, к которому их вид был особенно уязвим в силу природных особенностей. Это отчасти объясняло их интерес к Земле, которую они рассматривали в качестве потенциального варианта для миграции. Но вскоре ганимейцы отказались от этой идеи. Биохимия их предков исключала появление хищников, тем самым тормозя развитие жестоких и агрессивных черт вкупе с большинством сходных качеств, отличавших борьбу за выживание на Земле. Суровые нравы, преобладавшие в земной экосистеме на рубеже олигоценовой и миоценовой эпох, сделали планету слишком негостеприимным местом для мирного ганимейского темперамента, и о переселении туда не могло быть и речи.

Тем не менее визиты ганимейцев на Землю не только утолили научное любопытство инопланетян, но и принесли им практическую пользу. В ходе изучения открытых ими форм жизни ганимейцы обнаружили совершенно новый генетический механизм поглощения углекислого газа, который наделял земную фауну более высокой и гибкой устойчивостью к этому токсину. Так у минервианской проблемы наметилось альтернативное решение. Ганимейцы перевезли на свою планету множество видов земных животных для проведения генетических экспериментов, целью которых было привить ганимейской расе аналогичные группы земных генов, чтобы те автоматически передавались по наследству их потомкам. Внутри корабля, потерпевшего крушение на Ганимеде, обнаружились прекрасно сохранившиеся останки тех древних животных, и многих из них Данчеккер перевез в Вествуд для более детального изучения.

Эксперименты не увенчались успехом, а вскоре ганимейцы и вовсе исчезли с лица планеты. Оставшиеся на Минерве земные виды быстро вытеснили исконных животных, практически лишенных каких бы то ни было механизмов защиты, приспособились к местным условиям и стремительно размножились по планете, продолжая эволюционировать…

Спустя почти двадцать пять миллионов лет – примерно за пятьдесят тысячелетий до текущих событий – на Минерве закрепился вид разумных существ, внешне неотличимых от современного человека. Эту расу назвали «лунарианцами», поскольку первые следы их существования были обнаружены в ходе лунных исследований 2028 года. Именно тогда к делу подключился Хант, который переехал в США из Англии и вступил в ряды КСООН. Лунарианцы были агрессивной и воинственной расой, которая быстро достигла высокого технологического уровня и в итоге разделилась на две противоборствующие сверхдержавы, Цериос и Ламбию. В конечном счете эти страны сошлись в катастрофической войне, охватившей всю Минерву и ее окрестности. В результате этого ожесточенного конфликта Минерва погибла, Луна стала сиротой, а в Солнечной системе появились Плутон и пояс астероидов.

Выжить удалось лишь горстке лунарианцев, которые в момент катастрофы находились на поверхности Луны. Когда Луна была захвачена Землей и заняла устойчивую орбиту, часть выживших каким-то чудом смогла добраться до единственного доступного прибежища во всей Солнечной системе – самой Земли. В течение тысяч лет они балансировали на грани вымирания, деградировали до состояния дикарей и в результате утратили ту нить, которая связывала их с минервианскими истоками. Но со временем окрепли и расселились по всей планете. Они вытеснили неандертальцев, потомков приматов, которые все это время продолжали спокойно эволюционировать на Земле, и в итоге превратились в современного человека, ставшего доминирующим видом планеты. Лишь гораздо позже, когда люди заново открыли науки и отважились вернуться в космос, в руках человечества оказались факты, позволившие восстановить историю его подлинного происхождения.

Данчеккера Вик и Лин застали в запачканном белом халате за взвешиванием и осмотром частей крупного тела, принадлежавшего мохнатому коричневому зверю, на столе для вскрытия. Существо отличалось мощной мускулатурой, а на извлеченной нижней челюсти красовались устрашающие, хорошо развитые зубы хищника. Данчеккер сообщил, что перед ними весьма любопытный экземпляр, родственный дафоэнодонам из нижнего миоцена. Несмотря на четко выраженный пальцеходящий способ передвижения, сравнительно короткие ноги и тяжелый хвост, три верхних моляра явно указывали на то, что эти животные были предками амфиционов, а значит, и всех современных медведей – в отличие от цинодесмуса, который также имелся в коллекции Данчеккера и, судя по двум молярам, занимал промежуточное положение между цинодиктом и современными представителями псовых. Хант поверил ему на слово.

В разговоре с Колдуэллом Хант практически настаивал, что, если им удастся организовать посадку туриенского корабля, Данчеккер должен обязательно войти в состав встречающей группы; о биологии и психологии ганимейцев он, пожалуй, знал больше, чем кто бы то ни было в научном сообществе Земли. Колдуэлл в конфиденциальной обстановке обсудил этот вопрос с директором Вествудского института биологии, который согласился с предложением и позже уведомил самого Данчеккера. Профессора долго уговаривать не пришлось. Но он был явно недоволен тем, как именно ведут дела именитые персоны, которым вверено решение земных вопросов.

– Это просто возмутительно, – с раздражением заявил Данчеккер, загружая использованные инструменты в автоклав у стены. – Политика, шпионские игры! Это же беспрецедентная возможность раздвинуть границы наших познаний и, возможно, даже совершить квантовый скачок в масштабах всей человеческой расы, а нам приходится хитрить и плести интриги, будто мы торгуем наркотиками или вроде того. Да бога ради, мы это даже по телефону не можем обсудить! Ситуация просто невыносима.

Лин выпрямилась, оторвав взгляд от стола, где она с любопытством разглядывала внутренности дафоэнодона.

– Полагаю, что ООН считает необходимым действовать осторожно ради блага всего человечества, – заметила она. – Ведь речь идет о контакте с новой цивилизацией, и этим, по их мнению, должны с самого начала заниматься профессионалы.

Данчеккер с грохотом захлопнул крышку автоклава и направился к раковине, чтобы ополоснуть руки.

– Когда «Шапирон» прибыл на Ганимед, единственными представителями Homo sapiens, если мне не изменяет память, был научно-инженерный персонал миссий «Юпитер», – невозмутимо возразил он. – Они показали себя с образцовой стороны и установили с ганимейцами максимально цивилизованные отношения задолго до того, как корабль прибыл на Землю. И все это произошло без участия каких бы то ни было «профессионалов». Единственное, в чем они себя тогда проявили, – это отправили с Земли дурацкий совет о том, как следует вести дела; его моментально обсмеяли и просто проигнорировали.

Хант взглянул на Данчеккера из своего кресла, которое располагалось у рабочего стола в углу лаборатории и почти со всех сторон было окружено компьютерными терминалами и дисплеями.

– Вообще-то, есть одно обстоятельство, которое говорит в защиту ООН, – заметил он. – Сдается мне, ты пока что плохо представляешь грозящие нам риски.

Данчеккер фыркнул, обходя вокруг стола.

– Ты о чем?

– Госдепартамент считает, что если мы не договоримся о посадке сами, то это сделают Советы. Иначе мы бы и сами действовали куда осторожнее, – ответил Хант.

– Я тебя не понимаю, – удивился Данчеккер. – К чему осторожность? Ты прекрасно знаешь, что разум ганимейца не в состоянии помыслить того, что могло бы представлять угрозу нашему – да и не только нашему – благополучию. В их эволюции попросту не было факторов, сформировавших образ мышления Homo sapiens. – Он помахал перед лицом рукой, прежде чем Хант успел что-то ответить. – Если же ты опасаешься, что туриенцы могли поменяться на каком-то фундаментальном уровне, то об этом можешь даже не думать. Базовые признаки, определяющие поведение людей, сформировались не десятки, а сотни миллионов лет тому назад, а я достаточно глубоко изучил эволюцию

Минервы и могу с уверенностью сказать, что то же самое справедливо и в отношении ганимейцев. В таких масштабах двадцать пять миллионов лет едва ли имеют хоть какое-то значение: за это время просто не могло произойти настолько существенных изменений, чтобы оправдать твое допущение.

– Я в курсе, – заметил Хант, когда ему удалось ввернуть слово. – Но ты отходишь от сути. Проблема не в этом. А в том, что нашими собеседниками могут оказаться вовсе не ганимейцы.

На мгновение Данчеккер будто опешил, но затем нахмурился, будто Хант сморозил какую-то глупость.

– Но это же просто абсурд, – заявил он. – Кем еще они могут быть? Исходный сигнал, переданный с обратной стороны Луны, был закодирован согласно ганимейским протоколам связи, и вторая сторона его прекрасно поняла, разве нет? С чего бы нам предполагать, что там скрывается кто-то помимо ганимейцев?

– Сейчас они ведут диалог по-английски, но трансляция не идет из Лондона, – возразил Хант.

– Да, передача идет с Гиги, – парировал Данчеккер. – И разве не туда, если верить независимым фактам, как раз и отправились ганимейцы?

– Мы не знаем, что эти сигналы идут с Гиги, – заметил Хант. – Так говорят они, но им же принадлежит и масса довольно странных утверждений. Наши трансляции нацелены в сторону Гиги, но мы и понятия не имеем, какой приемник считывает сигналы за границей Солнечной системы. Им вполне может оказаться ганимейский ретранслятор, который преобразует неизвестные нашей физике сигналы в электромагнитные волны, но это лишь предположение.

– По-моему, все очевидно, – с толикой пренебрежения заявил Данчеккер. – Перед миграцией на Гигу ганимейцы оставили некое устройство наблюдения – скорее всего, чтобы узнать, не появилась ли в Солнечной системе разумная жизнь.

Хант покачал головой:

– Будь это так, оно бы среагировало на первые радиосигналы сто лет тому назад. Мы бы узнали о нем гораздо раньше.

Немного обдумав его слова, Данчеккер осклабился в улыбке.

– Что как раз и подтверждает мою точку зрения. Оно среагировало только на ганимейские коды. Раньше мы никогда не посылали сигналов, закодированных по ганимейским стандартам, верно? Значит, устройство создали ганимейцы.

– А теперь они говорят с нами по-английски. Это значит, что устройство выпустил «Боинг»?

– Ясно же, что языку они научились за время наблюдения.

– Может, ганимейский они выучили точно так же.

– Но это же чушь.

Хант умоляюще вскинул руки.

– Крис, да бога ради, все, чего я прошу, – это хотя бы до поры до времени быть открытым новым идеям и принять, что мы, возможно, ввязываемся в то, чего не понимаем. Ты говоришь, что они точно ганимейцы, и, скорее всего, так и есть; я же говорю, что нельзя исключать и альтернативные объяснения. Не более того.

– Профессор, вы же сами говорили, что ганимейцы не искажают факты и не ведут шпионскую игру, – вмешалась Лин, обратившись к Данчеккеру тоном, который, по ее мнению, должен был немного разрядить обстановку. – Но кто бы ни скрывался по ту сторону, у них довольно забавные представления о том, как завязываются межпланетные отношения… И весьма своеобразное мнение насчет текущей обстановки на Земле, а значит, не все они честны друг с другом. Не очень-то это похоже на ганимейцев, правда?

Данчеккер фыркнул, но, похоже, был загнан в угол. От ответа его спас зазвонивший терминал на боковом столике.

– Прошу прощения, – пробормотал он, наклоняясь к Ханту, чтобы ответить. – Алло?

Это была Джинни из штаб-квартиры Навкомм.

– Здравствуйте, профессор Данчеккер. Насколько я понимаю, доктор Хант сейчас с вами. У меня для него срочное сообщение. Грегг Колдуэлл велел отыскать его и немедленно ввести в курс дела.

Данчеккер сделал шаг назад, и Хант подкатил свое кресло к экрану.

– Привет, Джинни, – поздоровался он. – Что нового?

– «Юпитер-5» прислал вам сообщение. – Она опустила взгляд, чтобы прочитать что-то за нижним краем экрана. – Оно от директора миссии, Джозефа Б. Шеннона. Вот что там сказано: «Лабораторные испытания прошли в полном соответствии с вашими ожиданиями. Полный файл с результатами уже готовится к передаче. Удачи». – Джинни снова подняла голову. – Вы это хотели знать?

Лицо Ханта буквально светилось от восторга.

– Еще бы, Джинни! – воскликнул он. – Спасибо тебе… огромное.

Джинни кивнула и коротко улыбнулась на прощание. Экран погас.

Крутанувшись в кресле, Хант оказался перед двумя лицами, объятыми благоговейным трепетом.

– Полагаю, спор на этот счет можно прекратить, – сообщил он. – Судя по всему, очень скоро мы все узнаем сами.

Глава 6

Главная приемная антенна «Джордано Бруно» напоминала огромный глаз циклопа. Решетчатый стальной параболоид диаметром сто двадцать метров возвышался над безжизненной пустошью обратной стороны, вглядываясь в черную бездну звездного неба. Антенна располагалась на двух решетчатых диаметрально противоположных башнях, которые двигались по круговым рельсам, составлявшим самую заметную деталь рельефа в окрестностях базы и обсерватории. Когда она стояла в полной неподвижности, вслушиваясь в шепот далеких галактик, ее удлиняющаяся тень накрывала купола и более мелкие, ютившиеся рядом сооружения на манер перекошенной сетки. Часть ее переливалась через край базы, где становилась размытой, а затем и вовсе терялась посреди разбросанных тут и там булыжников и кратеров.

Карен Хеллер разглядывала этот пейзаж сквозь прозрачную стену наблюдательной башни, поднимавшейся над крышей двухэтажного главного блока. Она пришла сюда, чтобы побыть наедине с собой и собраться с мыслями после очередной желчной и безрезультатной встречи одиннадцати делегатов ООН. Их последнее опасение было связано с тем, что отправителями сигналов могут оказаться вовсе не ганимейцы, и виновата в этом была сама Карен, ведь она опрометчиво подкинула делегации ту самую мысль, которую Хант за неделю до этого озвучил во время их встречи в Хьюстоне. Даже сейчас она не до конца понимала, почему вообще решила завести речь о подобных рисках, ведь задним числом ей было ясно, что остальные делегаты непременно ухватились бы за возможность устроить очередную проволочку. Как она сама впоследствии сказала удивленному Норману Пейси, все это было плохо просчитанной – и в итоге неудачной – попыткой применить шоковую тактику и выбить из делегации хоть какой-то позитивный ответ. Вероятно, чувство досады затуманило ей разум. Так или иначе, дело было сделано, и последняя передача Гиге свела на нет любые шансы на высадку в обозримом будущем, заменив ее целой кипой бумажной работы, сосредоточенной на пустяках вроде протоколов и рангов. По иронии судьбы этот факт лишь подтверждал, что инопланетяне не вынашивают враждебных намерений по отношению к Земле; в противном случае они бы уже давно прилетели, не дожидаясь любезного приглашения. В этом свете политика ООН становилась все более туманной и лишь укрепляла опасения Карен и Госдепартамента, что Советы намереваются единолично договориться о высадке ганимейцев и каким-то образом манипулируют делегацией. Тем не менее США собирались и дальше играть по правилам, пока Хьюстон не установит связь с Туриеном, используя «Юпитер» в качестве посредника, – при условии, что эта попытка увенчается успехом. Если Хьюстон не преуспеет, а попытки расшевелить ситуацию на «Бруно» к тому моменту не принесут никаких результатов, США будут вправе считать, что другие стороны просто не оставили им выбора.

Глядя вверх на металлические контуры, будто выгравированные на фоне черноты лучами заходящего солнца, Хеллер восхищалась знаниями и изобретательностью людей, создавших оазис жизни посреди бесплодной пустыни в четырехстах тысячах километров от Земли и построивших наблюдательные приборы, подобные этому телескопу, который, возможно, и сейчас, прямо у нее на глазах, безмолвно ощупывал далекие края Вселенной. Советник из Национального научного фонда однажды сказал ей, что суммарная энергия, собранная всеми радиотелескопами мира за почти сто лет, минувших с момента зарождения этой отрасли астрономии, сравнима с пеплом сигареты, падающим с высоты в пару метров. Но каким-то чудом хранящаяся в ней информация помогла создать ту фантастическую картину, с которой имеет дело современная космология: сколлапсировавшие звезды, черные дыры, двойные системы, излучающие в космос потоки рентгеновских волн, и сама Вселенная, похожая на «газ» из галактических «молекул».

К ученым она относилась двояко. С одной стороны, их интеллектуальные достижения поражали воображение, а в моменты, подобные этому, и вовсе граничили с фантастикой; с другой стороны, Хеллер зачастую казалось, что в глубине души их уединенное пребывание в царстве неодушевленной материи было проявлением эскапизма – бегством от сложностей мира человеческих взаимоотношений, где знания обретают реальный смысл. Казалось, что даже биологи сводят жизнь к молекулам и статистике. Наука еще сто лет назад создала инструменты для решения проблем человечества, но все это время беспомощно стояла в стороне, пока другие просто пользовались этими инструментами, превратив их в средство достижения собственных целей. Лишь в 2010-х, когда ООН стала по-настоящему единой и авторитетной силой в масштабе всей планеты, стратегическое разоружение стало свершившимся фактом, а ресурсы сверхдержав были наконец-то направлены на создание более безопасного и благополучного мира.

Тем более трагичным и необъяснимым выглядело теперешнее поведение ООН, которая до недавнего времени олицетворяла целеустремленность, объединившую всю планету на ниве конструктивного развития и полномасштабной реализации потенциала человеческой расы, а сейчас стала камнем преткновения на пути прогресса. По-видимому, в этом заключается один из законов истории: удовлетворив потребности, которые и вызвали их к жизни, успешные предприятия и империи начинают сопротивляться любым новым переменам. Вероятно, подумала Хеллер, у ООН, в духе нынешнего ускорения, уже проявились признаки стагнации – извечного спутника стареющих держав.

Планеты же продолжали двигаться по предначертанным орбитам, а закономерности, выведенные компьютерами по данным приборов на «Джордано Бруно», не менялись со временем. Так, может, это ее «реальность» была всего лишь иллюзией, построенной на зыбком песке, в то время как ученые отказались от миража ради более масштабной и неизменной действительности – единственной действительности, которая по-настоящему имеет значение? Но англичанин Хант и тот профессор-американец, которых Карен встретила в Хьюстоне, никак не вязались у нее с образом беглецов, праздно тратящих жизнь на ученую возню в своих башнях из слоновой кости.

От звездного полога отделилась движущаяся точка света и, постепенно увеличившись, приняла очертания приповерхностного транспортера КСООН, который как раз должен был вернуться с базы «Тихо». Корабль остановился над дальней частью базы и, провисев несколько секунд, начал медленно опускаться и скрылся из вида между оптическим куполом № 3 и нагромождением цистерн и лазерных трансиверов. На борту должен находиться курьер с последними новостями, переданными через Вашингтон из Хьюстона. Эксперты постановили: если наблюдение за коммуникационными сетями Земли основано на ганимейских технологиях, значит, ожидать можно чего угодно, а потому запрет на использование любых – даже якобы безопасных – каналов связи продолжал неукоснительно соблюдаться. Хеллер развернулась и направилась к задней стене купола, чтобы вызвать лифт. Спустя пару минут она спустилась на три уровня ниже поверхности и вошла в ярко освещенный коридор с белыми стенами, после чего зашагала к центральному узлу в подземном лабиринте «Бруно».

Когда она проходила мимо одной из дверей, оттуда вышел Николай Соброскин, представитель СССР на обратной стороне Луны, и направился дальше по коридору вместе с Карен. Невысокого роста, но широкий в плечах, совершенно лысый и розовокожий, он даже при лунной гравитации шел быстрой, дерганой походкой, отчего Хеллер на мгновение почувствовала себя Белоснежкой. Из досье, добытого Норманом Пейси, она, однако же, знала, что Соброскин был генерал-лейтенантом Красной Армии, где специализировался на средствах электронной войны и электронного противодействия, а позже на протяжении многих лет был экспертом в области контрразведки. От сказок Диснея его мир отделяла непреодолимая пропасть.

– Много лет назад я провел три месяца на борту атомного грузового судна в Тихом океане, где занимался испытаниями оборудования, – заметил Соброскин. – Казалось, что путь из точки А в точку Б неминуемо пролегал через бесконечные коридоры. Что находилось между половиной из них, так и осталось для меня тайной. Эта база чем-то похожа на тот корабль.

– Лично мне она больше напоминает нью-йоркское метро, – заметила Хеллер.

– Да, с той лишь разницей, что эти стены моют чаще. Одна из проблем капитализма в том, что работа делается только тогда, когда за нее платят. Иначе говоря, он прячет грязные трусы под чистым костюмом.

Хеллер слегка улыбнулась. Хорошо, во всяком случае, что любые разногласия, вспыхнувшие за столом переговоров, можно было оставить за дверью конференц-зала. В тесной коммунальной обстановке базы любой другой подход сделал бы жизнь попросту невыносимой.

– Шаттл из «Тихо» только что совершил посадку, – поделилась она. – Интересно, какие новости он привез.

– Да, я в курсе. Наверняка почту из Москвы и Вашингтона, чтобы нам было о чем поспорить завтра.

Исходный устав ООН запрещал представителям получать указания от их правительств, но на обратной стороне Луны на это смотрели сквозь пальцы.

– Надеюсь, споров будет в меру, – со вздохом призналась Хеллер. – Нам стоит думать о будущем всей планеты. Национальной политике здесь не место.

Говоря это, она мельком глянула в сторону, пытаясь распознать в его мимике хоть какую-то реакцию. В Вашингтоне так и не смогли решить наверняка, продиктована ли позиция ООН Кремлем или же СССР просто подыгрывает решению, которое считает выгодным для себя. Но лицо русского оставалось непроницаемым.

Они покинули коридор и вошли в комнату отдыха. Обычно здесь располагалась кают-компания офицеров КСООН, но сейчас ее временно отвели для внеслужебного пользования делегации ООН. Воздух был теплым и душным. Внутри находилось около дюжины делегатов и резидентов базы; кто-то читал, двое увлеченно играли в шахматы, а остальные беседовали небольшими группами, рассредоточенными по комнате или занимавшими место у небольшого бара в дальнем конце. Соброскин пошел дальше и скрылся за дальней дверью, которая вела в помещения, отведенные под офисное пространство делегации. Хеллер хотела последовать за ним, но ее перехватил председатель делегации, швед по имени Нильс Сверенссен, отделившийся от небольшой группы, которая стояла неподалеку от входа.

– О, Карен, – обратился он, легонько беря ее за локоть и отводя в сторонку. – Я вас искал. Перед утверждением программы на завтра нам нужно обсудить пару моментов с сегодняшнего совещания. Я надеялся поговорить с вами до того, как данные внесут в компьютер.

Сверенссен был на редкость высок и худощав, а элегантную корону серебристых волос носил с таким заносчивым прямодушием, что Хеллер всегда видела в нем последнего из настоящих европейских аристократов, человека голубых кровей. Он всегда был одет в безукоризненный официальный костюм – даже на «Бруно», где почти все в итоге перешли на более повседневную форму одежды. Казалось, что на остальное человечество он смотрит едва ли не с презрением и готов терпеть присутствие других людей лишь из чувства долга. Рядом с ним Хеллер всегда чувствовала себя не в своей тарелке, но дело едва ли было в одних только культурных различиях: в конце концов, по долгу службы ей довелось немало пожить и в Париже, и в Европе как таковой.

– Что ж, я как раз собиралась проверить почту, – ответила она. – Если обсуждение можно отложить на час или около того, предлагаю здесь же и встретиться. Можем обговорить это за бокалом или воспользоваться одним из кабинетов. Там есть что-то важное?