Текст книги "Золотоискатели"

Автор книги: Джеймс Оливер Кервуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

– Я думаю, – заключил Родерик, – что, если какой-нибудь человек и сделал эту замечательную находку, то он давным-давно умер!

– Я вполне присоединяюсь к твоему мнению.

Но прежде чем войти в хижину и улечься на ночь, Родерик провел еще некоторое время на свежем воздухе. Огромная весенняя луна недавно поднялась над горизонтом и величаво плыла в эфире, который наводняла своим светом.

Родерик Дрюи думал о великолепии этой страны, о которой не имели никакого представления миллионы людей, копошившихся в больших цивилизованных городах. И ему казалось, что если действительно где-нибудь существует Бог, то он ближе к этому краю, чем к любой другой местности на свете. Он смотрел на великолепную луну, смотрел на противоположные ей северные созвездия, и минутами от восторга у него захватывало дух.

Поднялся тихий, мягкий ветер, который разнес по всем горам и долам глухой и протяжный шепот сосен и тополей, переговаривавшихся между собой. Время от времени любовно стонала сова. Стояла теплая ночь, и Родерик, присев на большом камне, чувствовал, как против его собственной воли смыкаются его план. Вдруг какое-то длительное и страшное рычание разорвало спокойствие ночи и заставило юношу вскочить на ноги.

В первую минуту он почему-то подумал о Волке, о ручном волке, который прошлой зимой совершил вместе с ними значительную часть путешествия. Зычным криком Волк всегда привлекал к человеческому костру своих вольных братьев по крови и неизменно обрекал их на верную смерть. Ваби спустя некоторое время вернул ему свободу, и он, вероятно, снова одичал и пристал к какой-нибудь волчьей стае. Великая Северная Пустыня поглотила его без следа.

Не его ли глаза светились теперь в ночи, и не он ли призывал своих бывших друзей-людей?

Глава XI. Крик в ночи

На следующий день, едва только занялась заря, охотники тщательно принялись за исследование таинственного ущелья, близ которого они находились. Наибольшее внимание они отдали реке, которая, согласно плану на березовой коре, рано или поздно должна была привести их к тому месту, где залегали мощные пласты золота.

Ввиду того, что до сих пор путь особых трудностей не представлял, было решено оставить большую часть поклажи в лодке, которую должны были нести на плечах Мукоки и Ваби по очереди с Родериком. Остальную часть груза так же по очереди несли молодые люди.

Чудотворная весна давала о себе знать на каждом шагу и своей лучезарной улыбкой ободряла людей, ноша которых была очень тяжела.

В полдень, как всегда, был устроен кратковременный привал для завтрака. Вдруг Родерик опустил одну руку на плечо Ваби, а другую протянул вперед и указал на две движущиеся точки, которые находились приблизительно на расстоянии одной мили. На такой дистанции их легко можно было принять за собак.

– Волки! – высказал свое предположение Родерик.

Но после минуты размышления он изменил свое мнение и прошептал:

– Нет, лоси!

– Лось-самка и ее детеныш! – более точно определил Ваби.

– Каким образом на таком большом расстоянии ты можешь определить это? – спросил его приятель.

– Да ничего проще быть не может! Ты следи внимательно вместе со мной. Впереди и очень медленно выступает мать. Имей в виду, что лось без особо важной причины никогда не бежит и не скачет, как это делают коза или лань. Он всегда очень спокоен. Напротив, детеныш все время скачет и резвится вокруг матери, что вполне соответствует его возрасту. Старый матерый лось никогда не разрешит себе таких вольностей.

Родерик, казалось, готов был возразить против подобного категоричного заявления Ваби.

– Может быть, все это и так, – заметил он, – но мне чудится, что оба животные одного роста.

– Совершенно верно! Молодому лосю, вероятно, года два, и в росте он, пожалуй, не уступает матери. Надо тебе знать, что молодые лоси очень долго остаются при своих матерях, иногда даже до трехлетнего возраста. Я, по крайней мере, знал такого лосенка, который до трех лет ни за что не хотел начать самостоятельной жизни.

– Они идут в нашем направлении! – прошептал Родерик.

– Верно! Нам надо спрятаться.

Ваби потащил своего друга за большой куст, куда вскоре к ним присоединился и Мукоки.

– Они очень любят свежие побеги тополей, – разъяснил Ваби, – и я уверен, что они теперь направляются к той рощице, которую ты можешь видеть между ними и нами. Я боюсь только одного: как бы ветер не дал им знать о нашем присутствии.

С этим словами он смочил слюной один из своих пальцев и поднял его над головой. Это был неизменный и очень верный способ старого траппера узнавать направление ветра. Как бы слаб ни был ветер, та сторона пальца, которая обращена к нему, немедленно высыхает, в то время как остальная часть довольно долго сохраняет влажность.

– Ветер сейчас против нас, – сказал Ваби, – и дует в их сторону. Вот почему я не сомневаюсь ни минуты, что они скоро остановятся, почуяв нас.

Родерик поднял к плечу ружье.

– В таком случае нам придется рискнуть и стрелять отсюда! заявил он. – Правда, они находятся еще очень далеко, но все же в пределах ружейного выстрела.

– Это верно, что в пределах ружейного выстрела, но все-таки мы не убьем их.

Он не успел произнести последнее слово, как лось-мать внезапно остановилась.

– Так я и знал! – вскричал Ваби. – Она почуяла нас на расстоянии четверти мили. Ты посмотри, Род, на это животное, на его громадные уши, поднявшиеся в воздух, словно звукоприемники, и на его нос, вдыхающий воздух и все его запахи. Мать сразу же поняла, что с нашей стороны ей угрожает смертельная опасность.

Но старший лось, не дожидаясь конца похвал в свой адрес, быстро сделал полуоборот, поместился между детенышем и опасностью и стремительно направил свой бег в противоположную сторону.

– Я страшно люблю лосей! – продолжал Ваби. – Обратил ли ты внимание на то, что за все время я не убил ни единого лося?

– Я до сих пор не обращал на это внимания, – ответил Родерик, – но, пожалуй, теперь вижу, что это так. А почему? В чем дело?

– Ты спрашиваешь, почему? Ладно, я объясню тебе, в чем дело. Вы, так называемые цивилизованные люди, называете льва царем зверей и вообще животных. А я нахожу, что это совершенно неверно, ибо считаю лося подлинным монархом, имеющим все права на это почетное звание. Ты только что сам прекрасно видел, как действовала мать! Не правда ли? Вначале она шла впереди сына или дочери, не знаю точно. Она готова была в любую минуту уведомить ребенка о случайной или настоящей опасности. Когда же она поняла, что эта опасность действительно имеется налицо, она первым долгом заслонила свое дитя и готова была принять первый удар на себя. Разве же человек-самка не поступает точно таким же образом? А вот очень интересно проследить за лосем-самцом в так называемый период любви. Для того чтобы защитить свою возлюбленную, он может выдержать бой с десятью охотниками. Если она падает первой, он долго, не обращая никакого внимания на охотничьи ружьи, защищает ее тело и яростно сверкает глазами в сторону врагов до тех пор, пока не падает мертвым рядом с самкой.

Он помолчал и снова заговорил:

– Я видел однажды, как раненая, но не на смерть caмка пыталась спастись бегством. Она вся дрожала, едва передвигала ноги, но самец не оставлял ее ни на минуту, поместился между нею и охотниками и нею тяжесть боя принял на себя. Он несомненно был ранен, но не показывал виду и доблестно защищал свою подругу до тех самых пор, пока буквально не рухнул на землю. Когда мы подбежали к нему, он был уже мертв. Я не знаю ничего более прекрасного, чем такая самоотверженная любовь. И с тех пор я дал себе клятву никогда в жизни не убивать лося, будь то самец или самка. До сих пор, к счастью, мне удалось сдержать свое слово, и я надеюсь, что так будет и впредь, разве только исключительные муки голода принудят меня поступить иначе.

– О, ты несомненно прав! – воскликнул растроганный Родерик. – Что поделаешь, дорогой друг мой! Ведь я – не ты. Я еще так мало знаю Пустыню и только учусь на множестве примеров. Но уверяю тебя, что впредь, как и ты, я буду любить и уважать лосей. Они действительно благородные животные.

Все трое поужинали прекрасным медвежьим мясом, кофе и бисквитами, поджаренными на раскаленных камнях.

После ужина Ваби продолжал рассказывать о чрезвычайно интересных нравах и обычаях постоянных обитателей Пустыни. Родерик воспользовался случаем и сообщил про то странное и очень длительное рычание, которое он услышал вчера вечером перед сном. Он снова высказал предположение, что это мог рычать их старый приятель, ручной волк, который почуял их присутствие и, возможно, на днях вернется к ним.

– Мне неоднократно говорили, – сказал он в заключение, – что такие случаи возвращения ручных животных и зверей к своим старым хозяевам вовсе не единичны.

Ваби с большим интересом слушал его рассказ и, когда Родерик кончил, он заметил:

– О диких животных рассказывают такое великое множество небылиц, что, право, очень трудно определить, где правда и где неправда! Да мы с тобой, когда еще находились в колледже в Детруа, прочли бесконечное количество томов на эту же тему, и трудно сказать, сколько лжи мы вынесли из них. Вся беда в том, что вряд ли один процент романистов, описывающих эти края, побывал здесь, и вот почему книги включают такое неимоверное число ложных и просто вредных сведений о нравах и привычках обитателей Великой Северной Пустыни.

– Итак, значит, ты думаешь, что это не Волк?..

– Наш Волк, взятый в плен совсем-совсем юным и выросший среди нас, не имел никакого представления о том, что имеются другие условия существования. Но мы с Мукоки часто замечали, как стихийно проявлялись в нем атавистические инстинкты. Признательность во всем объеме этого слова является привилегией лишь человеческой души, и вот почему, как бы умны и понятливы ни были хищные звери, они всегда до последней минуты своей все же останутся хищниками!

– Другими словами, ты хочешь сказать, что Волк…

– …что наш Волк пристал к своим кровожадным братьям и что мы никогда больше не увидим его.

Старый траппер проворчал сквозь зубы:

– Ручной волк… дрессированный волк! Он одичал теперь! Так требует Великий Дух, и требование его вполне разумно! Так надо!

Хорошенько отдохнув, трое товарищей бодро двинулись в путь и вскоре увидели сверкающую в траве реку, вдоль которой они должны были направиться. По мере того как они продвигались вперед, маленький ручеек все ширился, вбирая в себя все малые и большие потоки, стремившиеся с гор и образовавшиеся от растаявшего снега. В непродолжительном времени он превратился в настоящую реку, а затем по мере понижения почвы – в водопад, который с шумом и ревом катился по камням, пока не выливался в знаменитое ущелье.

Когда наши друзья подошли к скалистому ущелью, которое должно было вывести их к золотым залежам, они услышали громоподобный рев яростных вод, грохотавших, словно величайшие и мощнейшие пушки на свете. Глухие, скрытые от глаза подземелья тысячекратно повторяли эти звуки, и вот почему золотоискателям в первую минуту показалось, что они попали в какой-то ад.

Увлекая вслед за собой Родерика, Ваби наклонился над страшной пропастью. Полуоглушенный Родерик судорожно уцепился за выступ скалы и на несколько минут замер на месте, как заколдованный.

Кружащиеся и кипящие воды, тесно зажатые между двумя стенами ущелья, с такой бешеной силой сталкивались между собой, что от их удара высоко в воздух вздымалась густая искристая пена. Со всех сторон высились грозные черные пики, похожие на морских чудовищ, с которых безостановочно стекала вода. День клонился к концу, и в сгущающихся сумерках вся картина производила грандиозное и вместе с тем страшное впечатление.

Золотоискатели, сняв поклажу, устроились близ края пропасти. Они с большой радостью заметили, что река, протекавшая между отвесными скалами, у выхода несколько выравнивала стремительный и бурный бег свой и, хотя местами и сохраняла яростный вид, все же внушала надежду, что по ней можно будет проплыть на пироге.

Немного отдохнув, они дошли до знакомой им расщелины в скале. Отсюда они проникли уже однажды во внутренность некоторых подземелий и теперь могли с известной уверенностью ориентироваться. Именно в этом месте они разбили свой лагерь.

Как и все предыдущие ночи, эта ночь была очень ясна и прекрасна. Родерик не мог и не хотел так скоро попрощаться с изумительными красотами ночи и снова остался один, как и накануне. Очень поздно огромная и ослепительная луна поднялась в небе и осветила верхние края ущелья, отчего еще темнее стало на его дне.

Родерик не мог бы в точности определить, сколько времени он сидел так, держа ружье на коленях и пристально глядя на догорающий костер. Вдруг из-за ближайшей скалы раздался такой страшный крик, что юноша, несмотря на свое самообладание, задрожал всем телом. Он моментально вскочил с места и пробовал в свою очередь, закричать, но язык его в полном смысле слова прилип к гортани. И через мгновение он увидел перед собой какое-то длинное и очень гибкое существо, которое под ярким светом луны отливало всеми оттенками растопленного серебра.

Родерик в полной уверенности, что видит перед собой рысь, немедленно поднес ружье к плечу, но еще до того, как он успел выстрелить, раздался второй, не менее потрясающий и яростный крик, от которого у юноши застыла вся кровь в жилах.

Он выстрелил и подбежал к скале. Рыси не оказалось на месте. Ясно было, что он промахнулся и что зверь убежал. Да, все это было так, но крик, который он дважды слышал!.. Такой крик никоим образом не могла издать рысь! Что же все это значит?

Все это продолжалось несколько секунд, не больше, но Родерик был так взволнован, что невозможно было бы описать его состояние.

Он оставался на том месте, на котором стоял, и вдруг увидел Мукоки и Ваби, которые были разбужены его выстрелом и поспешили к нему, желая узнать, что случилось.

– В чем дело? – живо спросил Ваби.

– А в том дело… в том дело, что я, очевидно, грезил наяву! Мне почудились два страшных крика, и потом мне показалось, что я совсем ясно увидел рысь.

Мукоки начал кряхтеть и качать головой, а Ваби, нисколько не стесняясь, расхохотался.

– Опять, – закричал он, – у тебя история с рысью? Прошлой зимой ты уже принял эту большую кошку за индейца Вунга. А теперь ты услышал какие-то необыкновенные крики. Тебе, в общем, страшно везет! Идем спать! Очевидно, здешние ночи слишком действуют на тебя, а поэтому тебе следует ложиться спать одновременно со мной и Мукоки. Так-то здоровее и спокойнее будет!

– Если ты думаешь, что это был кошмар, то жестоко ошибаешься! – воскликнул Родерик. – Уверяю тебя, что ты ошибаешься!

И он прибавил с большей энергией:

– В первый раз я сам думал, что мне что-то приснилось, но теперь я глубоко уверен в том, что крик действительно раздался. Я не могу в точности сказать, кто кричал: может быть, человек, а может быть и рысь!

Голос товарища звучал так убедительно, что Мукоки и Ваби против воли глубоко задумались. Родерик от волнения все еще продолжал время от времени вздрагивать. Для того чтобы не стать жертвами нежелательной случайности, было решено, что каждый из золотоискателей будет по очереди дежурить до самого утра.

Но до утра ничего особенного не произошло. Несмотря на пышную зарю и яркий свет дня, Родерик не мог прийти в себя. Ему все еще казалось, что эти два отчаянных крика стоят в его ушах.

Нет, нет! Никоим образом не может быть, чтобы ему только почудились эти стоны! А не подал ли голос дух ущелья, который не пожелал, чтобы вновь прибывшие добрались до схороненных здесь сокровищ? Не он ли, в самом деле, закричал:

– Ни шагу дальше!

Родерик был, однако, настолько умен, что хранил про себя свет мрачные предположения.

Пирога была отнесена ко входу в пещеру, и все трое заняли в ней свои места. Мукоки, как всегда, поместился на корме, Ваби – на носу, а Родерик между ними.

Течение, точно щепочку, подхватило легкую лодчонку, и начался спуск к тому месту, где предполагалось местонахождение золота. В продолжение всего дня не произошло ни одного инцидента, который надо было бы отметить особо. Пирога шла совершенно нормально под ловким управлением опытных людей, которые чрезвычайно умело регулировали веслами ее скорость.

Так уходили миля за милей, и без конца продолжалось дефиле высоких, крутых скал, забрызганных водой, похожих на немых, бесчисленных стражей, застывших по обе стороны узкого речного ложа. Проезжая мимо, Родерик легко узнал то место, где он в свое время убил серебристую лисицу.

Как только солнце стало клониться к закату, решили в целях предосторожности сделать привал. Мукоки выбрал устье небольшой речонки, где очень легко можно было вытащить пирогу на берег и разложить костер.

В этом месте ущелье значительно расширялось, и с одной его стороны можно было даже разглядеть большой кусок неба. Одна из стен казалась более мягкой и рассыпчатой, и на ней отразилось влияние времени и частых перемен погоды. Она спускалась уступами, и то там, то здесь в ней торчали отдельные кусты и кустики, чахлые травы и жалкие деревца.

Едва только все вышли на берег, Родерик и Ваби, даже не отдохнув и не расправив онемевших членов, стали взбираться по отлогому склону и без больших трудностей достигли его вершины. Они радостно и глубоко вздохнули, вырвавшись на некоторое время из цепких, страшных объятий ущелья. Они послали сверху веселое и звучное приветствие Мукоки, который казался им теперь не больше мухи. Старый индеец, энергично взявшийся за ужин, в ответ махнул им рукой и продолжал свое дело.

А затем, несмотря на то, что наверху царил еще яркий день, молодые люди поспешили спуститься вниз, к устью речки, где уже сгустились вечерние сумерки.

Мукоки казался очень озабоченным, и его медная маска на лице выдавала волнение, которое обуревало его. Можно было думать, что по мере приближения вечера он все больше думал о тех таинственных криках, которые Родерик услышал предыдущей ночью.

Он думал о Волке, о старом верном товарище, который привел к их костру так много своих собратьев… Волки когда-то растерзали его жену и единственного ребенка, и он питал теперь к ним ненависть до самого гроба.

К сожалению, теперь не было под рукой Волка, который помогал бы ему так, как помогал когда-то.

Глава XII. Кто стрелял?

Как только Родерик и Ваби уютно устроились под выступом высокой скалы на ложе из тончайшего песка и укрылись меховыми одеялами, Мукоки бесшумно поднялся с места и, в свою очередь, начал взбираться по откосу.

Принимая во внимание царившую вокруг темноту, этот подъем надо было признать чрезвычайно рискованным, и старый индеец двадцать раз был на волосок от гибели. Но, крепко цепляясь за все встречные кусты и кустики, он безостановочно карабкался вверх, словно находился во власти непреодолимой силы или же навязчивой идеи, которая гнала его все выше и выше.

Целый и невредимый, он добрался до вершины скалы и стал пристально осматривать все то, что его окружало.

Где мог находиться Волк?

Ясно было, что где-нибудь здесь, в этих безграничных пространствах, которые на восток тянулись до Гудзонова залива, а на север – до самого Арктического океана.

Мукоки провел так целый час. Над ним высоким, нежным покровом повисло звездное небо, которое довольно поздно озарилось светом ущербленной луны, показавшейся из-за горизонта, словно опрокинутый корабль.

Воспользовавшись таким освещением, он наклонился к земле и как будто стал искать следы, которые в данное время интересовали его больше вселю остального – волчьи следы! И, не найдя ничего, он выразил глубокое разочарование на своем обычно бесстрастном лице. Оставив поиски, он бродил некоторое время взад и вперед. Подойдя к сухому дереву, которое почти лишилось своей коры и высилось в голубоватом воздухе, словно призрак или белый скелет, Мукоки услышал совсем близко от себя, на расстоянии нескольких ярдов, легкий шум.

А затем, в то время как он своими возбужденными от волнения глазами всматривался в темноту, он увидел мгновенную, как молния, яркую вспышку огня, вслед за которой немедленно последовал выстрел.

Повинуясь голосу инстинкта, Мукоки упал ничком на землю, и не успел он еще подняться на ноги, как услышал отчаянный крик, крик чисто человеческий, в котором однако не было ничего человеческого. Это был такой ужасный, невыразимый звук, что индеец, продолжая лежать на земле, в свою очередь, издал глухое ворчание, словно в ответ на стон, еще дрожавший в воздухе. Ему казалось, что вся кровь застыла в его жилах, и он, как мертвый, оставался лежать на том самом месте, на котором упал.

Затем он рискнул сделать несколько осторожных движений и чисто механически потянул к себе ружье, с которым не разлучался. Но кругом царило уже полное спокойствие, и ничто его не нарушало.

Спустя некоторое время, новый крик, не менее страшный разорвал воздух. Траппер прекрасно понимал, что ни единый зверь постоянно живущий в Белой Пустыне, не может издавать подобных звуков. Так кричать мог только человек! Но Мукоки готов бы поклясться самым святым для него на свете, что за всю свою жизнь он не слышал такого человеческого рева.

У него не хватало отваги подняться с земли, и, весь дрожа и стуча зубами, он продолжал прислушиваться к крикам, которые послышались снова, но уже на более далеком расстоянии. Нет, не крики! Послышался еще один крик, который пробудил многократное эхо, заставившее задрожать от внезапного ужаса всех зверей и птиц и вырвавшее из горла Мукоки ряд глубоких вздохов, похожих на рыдания.

Старик пришел в себя лишь после того, как кругом воцарилась прежняя тишина, нарушаемая лишь мягким шелестом листвы. Если бы он принадлежал к белой расе, он первым долгом стал бы анализировать звуки, которые так потрясли его, но Пустыня и ее обитатели были единственной сферой, понятной ему. И в этой сфере не было места человеку или зверю, которые могли бы та, кричать.

Вот почему он в продолжение доброго часа оставался на том же месте, в том же самом положении и дрожал так, как может дрожать только первобытное, дикое существо во власти стихийного страха.

Но все же с течением времени он сделал было попытку понять, то, что произошло. Как-никак он слишком долго общался с белыми, часто бывал в фактории, и эти обстоятельства не могли не оказать влияния на его психическую жизнь. Суеверия и предрассудки, свойственные его расе, были в значительной мере смягчены культурой.

Итак, он стал раздумывать над тем, что произошло. В него кто-то выстрелил. Он ясно слышал, как пуля со свистом пронеслась над его головой, а затем ударилась в ствол сухого дерева. Стрелял человек. Надо полагать, что этот же самый человек и кричал. Но что за человек? И откуда он взялся?

Он постарался мысленно припомнить всю гамму воинственных кличей своего племени, а также все страшные восклицания своих врагов, но ничего общего не нашел.

Что же это за крик? Что все это значит?

В конце концов эти размышления еще более усилили его первоначальный ужас, и он почувствовал состояние, знакомое только загнанному зверю. Наконец он успокоился настолько, что мог подняться с места, спуститься в ущелье и присоединиться к товарищам. Обычно индеец точно так же скрывает свой страх, как белый скрывает допущенную им ошибку. Но Мукоки находился в таком возбужденном состоянии, что немедленно разбудил молодых людей и голосом, все еще дрожащим от волнения, рассказал все то, чему он был свидетелем.

Родерик при первых же словах его вскочил с места. Не имели эти крики тот же самый источник, что и стоны, которые он слышал две ночи подряд и которые заставили его выстрелить в воображаемую рысь?

– Очень может быть, – высказал Ваби свое предположение, – что мы в данном случае имеем дело с одиноким индейцем из племени Вунга, который все время следит за нами и просто хочет испугать нас своими дикими воплями?

– Нет, нет, только не Вунга! – вскричал Мукоки. – Ни единый Вунга не может кричать подобным образом! Это я знаю и утверждаю! К тому же он не только кричал, но и выстрелил в меня!

В общем, выяснилась следующая, более или менее правдоподобная версия. Какой-то человек, никому неведомый, следует по стопам троих золотоискателей или, точнее говоря, направляется вдоль верхнего края ущелья к той же цели, что и они.

Снова было решено, что в целях безопасности необходимо, чтобы все время кто-нибудь дежурил. Время тянулось бесконечно медленно и мучительно для всех, и, в сущности говоря, никто не спал до самой зари. Невыясненная опасность и неопределенность положения заставляли лихорадочно работать мозг каждого из них. «Кто мог стрелять в Мукоки?»– вот в чем был основной вопрос.

Как только достаточно рассвело, Родерик и Ваби попросили индейца показать им место, где все произошло.

Индеец не заставил себя долго просить, немедленно стал подыматься по откосу и предложил молодым людям следовать за ним, что те, конечно, и сделали.

Мукоки был так глубоко и страшно потрясен событиями последней ночи, что, карабкаясь вслед за ним, юноши испытывали такую же робость, как и он сам. Ваби неоднократно видел своего старого друга на краю гибели. Они так много пережили вместе, что казалось, Мукоки уже ничем не мог поразить его, однако никогда до сих пор он не замечал, чтобы старик так волновался. Чем грознее бывала опасность, тем больше энергии проявлял старый траппер, и это всегда спасало его от верной смерти. Теперь дела обстояли как будто иначе.

Держа все время наготове ружье, старик старался идти так, чтобы под его ногами не зашуршала самая крохотная былиночка. Он готов был немедленно остановиться при первом же шорохе листвы, ударе птичьего крыла или прыжке белого зайца.

Таким образом они добрались до мертвого дерева, которое стояло с печально разбросанными по сторонам ветвями и без коры.

– Вот здесь! – вполголоса произнес Мукоки. – Вот здесь все и произошло, и здесь он стрелял в меня!

– Однако малого не хватало, чтобы пуля попала в тебя! – вдруг вскричал Ваби. – Погляди-ка сюда!

И он указал на круглое отверстие, которое находилось в стволе мертвого дерева на высоте человеческого роста.

Родерик успел уже вынуть из кармана нож и начал сверлить в Дереве отверстие, надеясь найти пулю, которая должна была засесть там.

– Она недалеко находится! – сказал он через минуту. – Я уже нащупываю ее. Я думаю, что она засела на глубине двух дюймов, не больше.

– Довольно странно! – произнес Ваби, подойдя поближе. – Дерево настолько прогнило, что пуля должна была засесть по меньшей мере в середине ствола. Ты что скажешь, Муки?

Старик не успел высказать свое мнение, так как Родерик издал крик изумления и живо повернулся к товарищам. В одной руке он держал нож, направленный кверху, а другой указывал на кончик лезвия.

Как только Мукоки и Ваби взглянули по указанному направлению, они выразили такое же великое удивление, что и Родерик. На кончике ножа, на ярком солнце сверкало что-то небольшое и желтое.

– Еще одна такая же пуля! – почти задыхаясь, закричал Ваби. – Еще одна золотая пуля!

Все трое застыли на мгновение, лишившись дара речи.

Но Родерик скоро опомнился и начал с прежним рвением ковырять ножом в отверстии и через пару минут вытащил всю пулю.

– Клянусь Цезарем! – воскликнул Ваби. – Я ровно ничего не понимаю!

Лицо Мукоки сразу прояснилось.

– Ясно следующее, – сказал он. – Человек, который убил медведя, совсем не умер! Он не умер, он стрелял в меня… и тем же золотом… и из того же ружья.

Все, что говорил старик, настолько отвечало правде, что никто не выразил ни малейшего сомнения. И там здесь существовало одно и то же таинственное существо.

Мукоки немедленно направился к тому месту, где по его предположениям должен был стоять стрелявший. К нему на помощь поспешили молодые люди, и все трое самым тщательным образом осмотрели участок, прилегающий к месту ночного происшествия.

– Рысья шерсть! Здесь недавно прошла рысь!

Ваби тотчас же отозвался на крик индейца и, подбежав к увидел клок шерсти, повисший на одном из кустов.

– Да, это рысь! – сказал он, и в тоне его одновременно звучали серьезность и ирония. – Рысь, вышиной в четыре фута… Правду сказать, мне до сих пор не приходилось встречать таких рысей, но на свете все может быть, не так ли?

– В таком случае это…

Родерик не осмелился закончить свою мысль.

– Это, так сказать от рыси! – произнес Ваби. – Другими словами, я хочу сказать, что человек, который сегодня ночью стрелял в Мукоки, имел на плечах рысью шкуру.

Мукоки одобрительно кивнул головой.

Поиски продолжались, не дали никаких положительных результатов.

След, оставленный босым человеком, был настолько слаб, что его едва-едва можно было разглядеть. Вместо того чтобы терять время на поиски, которые по всем данным были обречены на неудачу, и, кроме того, подвергаться опасности в виде новой золотой пули, было решено как можно скорее вернуться в ущелье. Наши друзья стали спускаться вниз, в надежде, что более или менее близкое будущее раскроет им загадку трагических криков в ночи и золотых пуль.

Час спустя пирога была спущена на воду, и охотники продолжали свой прерванный путь.