355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джеймс Оливер Кервуд » Там, где начинается река » Текст книги (страница 8)
Там, где начинается река
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 00:44

Текст книги "Там, где начинается река"


Автор книги: Джеймс Оливер Кервуд



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

ГЛАВА XIV

Ровно через четверть часа с Мэри-Джозефиной по правую руку он спускался по зеленому откосу, направляясь к Саскачевану. Там был безграничный лес, там лежала сверкающая на солнце долина, и широкая дорожка приглашала как можно дальше и глубже забраться в прерии.

Город оставался в стороне от них, и Кейт искренне радовался этому: быть как можно дальше от Смита, Мак-Довеля и Мириам Киркстон. Ему необходимо было сориентироваться в орбите новой мысли, к которой он еще не привык, которую еще не вполне усвоил себе.

Больше чем когда бы то ни было он хотел остаться наедине с Мэри-Джозефиной, почувствовать еще большую уверенность в ней и окончательно убедиться в том, что ради него она готова на все…

Он отчетливо сознавал всю близость и всю значительность надвигающейся драмы. Знал, что сегодня во что бы то ни стало должен повидаться со Смитом, снова подвергнуться обстрелу со стороны Мак-Довеля и что ему придется, как рыбе, попавшей в предательские воды, тщательно, старательно и умело обойти расставленные сети, готовые поймать и задушить…

Сегодня был настоящий день! Сцена была готова, занавес с минуты на минуту мог взвиться в воздух и пьеса должна была начаться.

Но пьесе предшествовал пролог, и этим прологом являлась Мэри-Джозефина.

На полпути к подножию холма они остановились, и во время этой краткой паузы Кейт стоял на расстоянии шага позади девушки; таким образом, она не видела его, и он мог свободно наблюдать за ней. Она стояла с непокрытой головой, и Кейт снова подумал о том, до чего прекрасны женские волосы, насколько прекраснее они всех остальных женских прелестей… Искусно закрученными, манящими жгутами лежали они на голове Мэри, а солнце, играя, превращало их то в темную медь, то в свежее золото. Ему хотелось протянуть вперед руки, погрузить пальцы в это дивное богатство и снова почувствовать. как кровь теплым, стремительным, бурливым потоком разливается по всему его телу.

А затем, подавшись немного вперед и наклонившись, он заглянул под ее ресницы и увидел, какая неизбывная трогательная радость теплится в ее глазах, жадно впитывающих изумительную панораму, раскинувшуюся там внизу, в западном направлении…

Дождь, выпавший ночью, освежил все вокруг. Солнце низвергало свои пламенные лучи, и аромат земли явно свидетельствовал, что в недрах ее пробудились тысячи жизней, которые неудержимо рвутся на поверхность. Даже Кейту казалось, что река никогда не выглядела столь прекрасной, как сейчас, и никогда до сих пор он не испытывал такого властного порыва спуститься к реке и идти вдоль ее берегов все дальше и дальше, до того места, где горы подымаются так высоко, что встречаются с небом, до того места, где река берет свое начало.

Он слышал, как Мэри-Джозефина, радостно подавленная всем тем, что открылось ее взору, тихо и нежно произнесла:

– О, Дерри!

Его сердце до краев переполнилось радостью. Он понял, что она видит то же самое, что видят его собственные глаза. Она чувствует эту волшебную страну. Ее рука, ища его руку, коснулась ладонью ладони, и ее пальцы нежно прильнули к его пальцам. И он всем существом почувствовал дрожь чудесного откровения, которое пробежало по его телу. Во всей своей властной и пленительной красоте раскрылись пред ней безмерные пространства: леса, волнообразно убегающие до пурпурной мглы, объявшей горизонт, золотой Саскачеван, в дремотном мерцании мирно и тихо катящий свои воды в ту великую таинственную страну, в которой скрывается на ночь солнце.

Мэри-Джозефина глядела на него широко раскрытыми глазами, а он говорил ей об этом волшебном крае, и говорил еще, что здесь только начинается красота стран, уходящих на запад и на север. Там дальше, за этим низким горизонтом, где кроны трех деревьев касаются неба, лежат поля, не те утомительные, монотонные поля, что она видела из окна вагона, но широкая, величественная, Богом благословенная северо-западная область с тысячами озер и речек и с десятками тысяч квадратных миль леса. А за всем этим еще дальше и еще глубже залегают холмы и плоскогорья, а за ними – горы, те самые горы, в лоне которых рождалась река.

Она быстро подняла голову, и глаза ее заполнились растопленными солнечными лучами.

– Но это чудесно! – воскликнула она. – И там находится город?

– Да, да… А за этим городом находятся и другие города… Это благословенная страна! – произнес он.

Мэри-Джозефина глубоко вздохнула.

– И в городах этих живут люди! – в наивной доверчивости снова вскричала она. – Я часто мечтала о подобных заповедных странах, но никогда не представляла их такими. И ты столько лет мечтаешь об этих местах, в то время как я… О, Дерри!

И снова эти последние два слова до краев переполнили радостью его сердце. Это были слова любовного упрека, перевитые дыханием и шепотом великого желания. Она неотрывно глядела теперь на запад, и в глазах ее, в сердце ее и душе был только запад, и вдруг Кейту показалось, что путь его осветился пламенем сильнейшего факела.

Он был близок к тому, чтобы совершенно забыть, что он – Коннистон. Он говорил ей о своей мечте, о своем желании и признался, что вчера вечером, незадолго до ее появления, окончательно решил уйти. Она пришла к нему как раз вовремя. Еще немного – и он ушел бы из этого мира и зарылся бы на всю жизнь один в неведомой горной стране.

А теперь они уйдут вместе! Уйдут именно так, как он наметил и распланировал, совершенно тихо и спокойно. Они просто исчезнут из города. Есть причина, по которой никто – даже Мак-Довель! – не должен догадаться об их проекте. Это их личная тайна. Когда-нибудь он подробно объяснит ей все. Его сердце восторженно забилось, когда он с чисто мальчишеским увлечением стал развивать свои планы и рассказывать о том чудесном дне, когда они двинутся в путь. Он догадался о ее возбуждении по краске, выступившей на ее щеках, и по трепетному взору, который она не отрывала от него.

План свой они во что бы то ни стало должны привести в исполнение. Это может случиться завтра, послезавтра, несколько попозже, но случится обязательно! Более замечательного приключения и придумать нельзя! Они будут жить там, в этом горном раю, одни. вдали от всех…

– Мы будем хорошими товарищами! – воскликнул Кейт. – Нас будет только двое: я и Мэри-Джозефина. Мы нагоним все то, что упустили до сих пор.

Это была его первая попытка. Это был первый намек, первое заимствование из писем, которые он нашел и прочел сегодня утром. И при последних словах его глаза Мэри с молниеносной быстротой повернулись в его сторону.

Он кивнул головой и улыбнулся. Он мигом понял немой вопрос, застывший в ее глазах, но сразу ничего не ответил и только крепче сжал ее руку, когда они снова стали спускаться к подножию холма.

– Ночью, и сегодня утром в особенности, я вспомнил очень, очень много! – объяснил он. – Иногда удивительно, какие чудеса могут творить самые малые и незначительные вещи, не правда ли? Иногда малейшая песчинка может остановить ход огромных часов. Это тоже одна из малых вещей и причин! – И он с той же улыбкой коснулся шрама на лбу.

Он помолчал и добавил:

– А другой причиной, другим чудом была ты, Мэри-Джозефина! Теперь я начинаю все, все припоминать! Мне кажется, что все произошло не семь-восемь лет тому назад, а только вчера… Только вчера какая-то подлая песчинка остановила ход моей мозговой машины. Но, кроме того, мне думается, что тут действовала еще одна причина. Ты поймешь меня, когда я все подробно расскажу тебе.

Если бы он был настоящим Коннистоном, он не мог бы держаться более естественно и искренне. Он творил великую ложь. Но для него лично она уже не была ложью. Казалось бы, что стыд и совесть должны были вызвать известное колебание, но он нисколько не колебался. Он боролся теперь за то, чтобы из хаоса отчаяния вырвать нечто прекрасное, что имело все права на жизнь. Он боролся за то, чтобы жизнь победила смерть, чтобы свет рассек мрак. Он пытался спасти то, что все остальные люди хотели смести с лица земли. Вот почему великая ложь казалась ему уже не ложью, но безопасной безвестной вещью, мало того – спасительным средством, единственной возможностью спасти радость, счастье и все то, что способствует радости и счастью.

Эта ложь была теперь его единственным оружием. Без нее он был бы поражен, а поражение было равносильно полному отчаянию и смерти. Вот почему он говорил теперь так убедительно и горячо, ибо слова шли из глубины сердца, хотя и рождались во мраке обмана. Он внутренне поражался только тому, как абсолютно верит ему девушка, верит настолько, что сомнение ни на минуту не засветилось в ее глазах, не сорвалось с ее губ.

Он говорил ей о том, что сразу припомнил «чуть ли не все». А на самом деле все сведения он заимствовал из писем и газетных вырезок, найденных в сундучке Дервента Коннистона. Собственно говоря, вся эта история не казалась ему ни слишком необыкновенной, ни излишне драматической. За последние четыре года он видел столько трагических происшествий и случаев, что привык относиться к подобным вещам очень критически.

Это был просто несчастный случай, начавшийся с недоразумения и сопровождавшийся целым рядом неизбежных ударов и операций.

Да, в одном отношении поведение Дервента Коннистона было постыдно и не находило себе никакого оправдания. Он должен был сознаться, что девять-десять лет тому назад он не был на должной высоте как брат по отношению к сестренке, которая всегда обожала его… Когда-то, в дни совсем ранней молодости, он вел себя гораздо лучше. Коннистоны из Дарлингтона приходились ему родными дядей и тетей, и дядя был довольно заметной фигурой в кораблестроительных кругах. С этими родственниками они трое – Дервент, Мэри-Джозефина и их брат Эгберт – жили дружно, чего нельзя было сказать о препротивной, сварливой другой паре родственников, которые воспользовались своим правом старшинства в роде и нелепыми английскими законами и забрали у детей чуть ли не все их имущество. Вот чем объяснялись беспрерывные недоразумения и ссоры между родственниками.

Когда Дервент подрос настолько, что разрешил себе зависеть только от самого себя, он порвал с родственниками. Все это Кейт узнал из писем, которые, однако, известную и значительную часть дела оставляли в полной тьме. Ясно было, что не совсем благополучно обстояло с Эгбертом, который был больным или калекой и лет на семь-восемь моложе Дервента. В письмах Мэри-Джозефина все время называла его «бедным Эгбертом», жалея его, вместо того чтобы осудить по заслугам. У Кейта не оставалось никакого сомнения, что причиной всех несчастий и вынужденной разлуки Дервента с Мэри был именно этот «бедный, несчастный брат». Однажды ночью «бедняжка» взломал сейф старого Коннистона, бежал, скрывался, а тем временем всю вину свалили на Дервента. Очевидно, Эгберт сознался во всем старшему брату, который счел тогда нужным бежать в Америку и тем спасти калеку. Перед отъездом он дал Мэри-Джозефине торжественное обещание, что рано или поздно возьмет ее к себе. Дядя вдогонку послал ему клятву, что при первой же попытке вернуться на родину он засадит его в тюрьму. Вскоре после этого «бедный Эгберт» был найден мертвым в постели, причем перед смертью его скрючило самым жестоким образом. Кейт никак не мог установить, был ли Эгберт болен душевно или физически.

– Я только хотел было послать за тобой, – сказал он, когда они спустились вниз. – Мой план был вполне разработан и готов, как вдруг пришло это…

Он остановился, и в продолжение нескольких напряженных минут Мэри-Джозефина читала девятое и последнее письмо, которое он нашел в сундуке англичанина.

Это было письмо от дяди. В дюжине строк он сообщал о том, что Мэри умерла, и повторял свою угрозу предать племянника суду, как только тот посмеет вернуться в Англию.

Страшный крик сорвался с уст девушки.

– Вот что! Вот, значит, в чем дело!

– Да, это… Да еще мой шрам! – воскликнул Кейт, вспомнив про свою роль. – Эти две вещи случились почти что одновременно, и это они-то и забросили песчинку в механизм моего мозга!

Ему было невыносимо тяжело лгать, когда он глядел в ее внезапно побелевшее лицо и видел ее изумительные глаза, пронизывающие его душу до дна.

Казалось, что на одно короткое мгновение она потеряла способность слышать его голос и понимать смысл его слов.

– Теперь-то я понимаю, – произнесла она, скомкав письмо. – Понимаешь, Дерри, в продолжение почти целого года я была больна. Они думали, что я непременно умру. Вот, очевидно, тогда-то дядя и написал тебе, а все мои письма порвал. Когда же мне стало лучше, они заявили, что ты умер и что мне незачем больше писать тебе. Если бы ты только знал, как я в то время хотела умереть! А затем, так год спустя, ко мне явился полковник Реппингтон и дрожащим от волнения голосом высказал свое предположение о том, что ты жив. Какой-то друг ею как раз явился из Британской Колумбии и рассказал ему, что года три назад во время облавы на медведя он повстречался с англичанином, которого звали Дервентом Коннистоном. Мы разослали около сотни писем и нашли этого человека, Джека Отто, который снова подтвердил, что встретился с тобой в горах, и тогда-то я окончательно поверила, что ты жив! Но так как мы все же не могли определить, где ты находишься, то я решила приехать сюда, что я и сделала, как ты видишь, и…

Он готов был поклясться, что она сейчас разрыдается, но она преодолела приступ слез и с улыбкой закончила:

– …и нашла тебя!

Последние слова ее звучали торжественно и победно.

Она снова прильнула к нему, он крепко обнял ее, и они двинулись дальше.

Мэри-Джозефина стала рассказывать ему про то, как она прибыла в Галифакс, как полковник Реппингтон снабдил ее множеством рекомендательных писем к очень влиятельным лицам в Монреале и Виннипеге, как однажды она нашла его имя в «синих книгах» верховой полиции и после того стремительно понеслась в пост Принца Альберта, где и встретилась с ним.

Когда она дошла до этого места, Кейт еще раз указал на запад и сказал:

– Вот где лежит наш новый мир! Нам надо как можно скорее позабыть старое! Удастся нам это, Мэри-Джозефина?

– Да, удастся! – прошептала она, и рука ее, теплая и доверчивая, нашла его руку и крепко пожала ее.

ГЛАВА XV

Они шли в сиянии золотого утра, чувствуя влажную землю под своими ногами и вдыхая сладкий, бальзамический фимиам, источаемый многочисленными рощицами кедровых деревьев, – шли до тех пор, пока не спустились к реке и не увидели ее желтых песчаных берегов, залитых растопленным солнцем.

Город остался далеко за ними, скрытый от глаз. Ни единого звука городской жизни не доносилось сюда. И глядя на великий Саскачеван, на эту реку, подернутую дымкой таинственности, славных преданий и легендарных чар, они смотрели далеко вперед, видели за стенами леса, слившегося с рекой, широко раскрытую дверь, через которую могли пройти в заповедную страну.

Кейт протянул руку и указал Мэри на желтые песчаные «животы», выступившие из-под воды, на сверкающие вдали песчаные берега и рассказал ей, как часто люди, находившиеся на тысячу миль вниз по реке, находили несметные сокровища, снесенные вечно движущимися песками с тех горных вершин, куда они теперь рвались. Но ни единому человеку на свете не удалось до сей поры добраться до главной жилы, глубоко зарывшейся возле тех мест, где берет начало древний Саскачеван.

Кейт признался, что, подобно Энди Дюггану, он лелеет мечту когда-нибудь найти эту материнскую жилу. Отныне они станут искать ее вместе.

Они медленно продвигались вперед, пока не дошли до небольшой лесной лужайки, где когда-то стоял дом Кейтов. По мере того как они все ближе подходили к этому месту, сердце Кейта колотилось все чаще и возбужденнее. Он с трудом дошел.

Но лужайка уже не была так «чиста», как когда-то.

За истекшие четыре года народилась новая жизнь, новое поколение буйно пробилось сквозь землю на вольный воздух, и старые деревья были теперь окружены молодой ратью кустов и побегов. Мэри увидела дом за несколько ярдов, вдруг остановилась и издала невольный короткий крик.

То, что она увидела, не носило следов ни невнимания, ни пренебрежения. Настоящая и глубокая трагедия открылась ее взору. В единый миг ей стало ясно, что жизнь ушла из этого дома, который, тем не менее, производил еще некоторое впечатление жилого помещения. Это было большое деревянное здание с высокой красной трубой на одном конце. Портьеры и занавески все еще висели на окнах. На широкой веранде, выходящей на реку, стояло три кресла. Но два окна были окончательно сломаны, а кресла находились в самом ужасном состоянии.

Жизнь давно покинула эти места…

Быстрый взгляд, брошенный на Кейта, объяснил девушке все. Он плотно сжал губы. Странное выражение застыло в его глазах. Держась за руки, они подошли совсем близко к дому, причем по мере приближения пальцы Мэри все крепче обвивали пальцы ее мнимого брата.,

– Что это такое? – наконец спросила она.

– Это – дом Джона Кейта, оставленный им ровно четыре года назад! – ответил он.

Подозрительный хрип в его горле заставил девушку перевести взор с дома на спутника. Она ясно видела, что он отчаянно борется с самим собой. Хрип в его горле повторился несколько раз. Он так крепко стиснул ее руку, что ей стало больно.

– Дом Джона Кейта? – пролепетала она.

– Да, дом Джона Кейта…

Она опустила головку и слегка и нежно коснулась ею его плеча.

– Ты, вероятно, очень много думаешь о нем, Дерри!

– Да, Мэри, это правда…

Он выпустил ее руку, и кулаки его конвульсивно сжались. Она видела, как побледнело его лицо.

– За несколько минут до его смерти я обещал прийти сюда и бросить прощальный взгляд на все, – медленно произнес он. – Он очень любил свой дом. Хочешь ли ты пройти внутрь вместе со мной?

Она глубоко вздохнула.

– Да, хочу.

Он порылся в кармане и вынул ключ, которым отпер дверь, выходившую на веранду. Когда дверь подалась назад, взвизгнув на заржавевших петлях, они почувствовали, как на них дохнул холодный, сырой, безжизненный воздух.

Кейт сделал несколько шагов вперед.

Беглый взгляд сообщил ему, что тут ничто не изменилось и что все, все, даже ничтожнейшие мелочи, осталось на месте в этой комнате с большим камином. Все хранило такой же вид, как и в памятный вечер, когда он отправился к судье Киркстону.

Одна вещь более всего поразила его. На занесенном пылью столе он заметил чашку и ложку и живо вспомнил, что в последний вечер он поужинал молоком с хлебом. Это была самая малая, самая простая деталь, но именно простота-то ее и поразила ею. Прошло четыре года, а чашка и ложка оставались на своем месте. Он как-то не подумал о том, что все остальные вещи и предметы в доме не подверглись никаким изменениям и перемещениям, но ему казалось каким-то чудом, что именно чашка и ложка оставались на месте, словно он их положил на стол только вчера.

Самые обыкновенные вещи потрясли его так, что был один момент, когда он не мог бы поручиться за свои нервы.

– Джон Кейт говорил мне и о чашке и о ложке, – сказал он, кивнув в их сторону головой. – Он указал мне, где именно я найду их, и все верно до точки. Если бы ты, Мэри, знала, как он любил свой дом и все, что в нем находилось! Ты понимаешь, даже в смертный час свой он помнил про чашку и ложку… Смешно, не правда ли?

Ему сразу стало как-то легче.

Старый отчий дом нашептывал ему сказки, столь дорогие памяти, и, по мере того как они медленно переходили из одной комнаты в другую, он рассказывал Мэри, рассказывал так долго, так убедительно, что перед ее мысленным взором как живой встал Джон Кейт, насмерть загнанный Дервентом Коннистоном. Его слова глубоко потрясли ее, так потрясли, что мысли ее не сразу нашли словесное выражение.

– Но не ты лично явился причиной его смерти? – в тоске спросила она. – Скажи, Дерри… Не ты?

– Нет, не я лично. Его убил закон! Как я тебе говорил уже, он умер после того, как отморозил себе легкое. Говорю тебе: если бы это зависело только от меня, я готов был бы отдать ему половину своей собственной жизни. Мак-Довель не должен ничего знать об этом! Ты никогда не должна говорить в его присутствии о Джоне Кейте! Понимаешь?

– Да, Дерри, я понимаю!

– И точно так же он не должен знать, что мы побывали с тобой здесь. По его мнению, Джон Кейт был и остался разбойником, которого следовало бы повесить!

Она странно посмотрела на него. Такого взгляда он еще никогда не замечал в ее глазах.

– Дерри… – прошептала она.

– Да, Мэри… В чем дело?

– Дерри, скажи мне… Скажи мне: Джон Кейт жив?

Он задрожал, и лицо его тотчас же выразило волнение, вызванное неожиданным вопросом. Он постарался овладеть собой, но было слишком поздно. В следующий миг рука девушки уже прижалась к его рту, и Мэри взволнованно, почти грубо закричала:

– Нет, нет, нет… Не надо, Дерри… Я не хочу, чтобы ты ответил мне на этот вопрос. Не надо! Я знаю, я понимаю, и я рада, рада, рада. Он жив – и жив, благодаря только тебе, моему дорогому, славному брату, которым я горжусь! Я понимаю, что все остальные уверены в его смерти! Не надо отвечать мне, Дерри… не надо… Не говори ничего!

Она дрожа прильнула к нему. А он обнял ее и прижимал к своему сердцу ближе и сильнее и дольше, чем делал это до сих пор. Он поцеловал ее несколько раз, много раз, целовал и губы ее, а она обхватила его шею руками, и мягкий, ликующий свет зажегся в ее глазах.

– Я понимаю! – снова зашептала она. – Я все понимаю!

– Я должен сказать тебе всю правду, открыть всю истину, – ответил он. – Я должен сделать это, потому что я люблю тебя и потому, что тебе следует все знать… Да, Джон Кейт жив!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю