355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джеймс Оливер Кервуд » Там, где начинается река » Текст книги (страница 1)
Там, где начинается река
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 00:44

Текст книги "Там, где начинается река"


Автор книги: Джеймс Оливер Кервуд



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Джеймс Оливер Кервуд
Там, где начинается река

ГЛАВА I

Между Коннистоном, входящим в состав королевской северо-западной горной полиции, и аутло11
  Человек, объявленный вне закона.


[Закрыть]
Кейтом наблюдалось поразительное физическое сходство, что, конечно, в свое время было замечено и учтено обоими. Это сразу внушило им обоюдное доверие. Они почувствовали влечение друг к другу чуть ли не с первой минуты их встречи, влечение чисто эмоционального свойства, которое не поддавалось точному определению и все время подсказывало Коннистону, что он нарушает присягу и поступает самым изменническим образом.

Он представлял, олицетворял собой закон! В глазах всех людей он был до сих пор законом! В продолжение двадцати семи месяцев он без устали охотился на Кейта, и ни разу за это время из его головы не выходили слова, которые были сказаны ему пред отъездом: «Вы не должны возвращаться сюда до тех пор, пока не приведете к нам этого человека живым или мертвым! В противном случае…»

Мучительный кашель, который потряс все его тело, оторвал его на миг от этих мыслей. Он сидел на конце скамьи, и, как только послышался его крик боли, а на губах показалась тонкая струйка крови, Кейт поднялся с места, подошел совсем близко к нему и сильной Рукой поддержал его вздрагивающее тело.

Кейт не произнес ни слова, и спустя минуту Коннистон вытер кровь с губ и мягко улыбнулся еще до того, как последняя тень боли исчезла из его глаз. Одна рука его еще оставалась на кисти, которая хранила следы наручников, и при виде этого следа он вернулся к печальной действительности. «В конце концов, – подумал он, – судьба трагически посмеялась над нами обоими».

– Благодарю вас, – сказал он, – благодарю, дружище!

И его слабые пальцы пожали кисть со следами наручников.

Над их головами ревел и гудел арктический шторм. Бешеный, точно с цепи сорвавшийся буран рвал все, попадавшееся на его пути, и, казалось, упорно стремился к тому, чтобы смести с лица земли маленькую хижинку, которая отважилась приютиться чуть ли не на самом краю мира, на расстоянии восьмисот миль от цивилизации. Слышались страшные крики, мучительные и вместе яростные стоны, душу раздирающие визги, и, когда вьюга на миг призадумалась и сменилась болезненной, напряженной и странной тишиной, оба человека почувствовали, как плавно и гулко дрожала под их ногами насквозь промерзшая земля, подставившая свою грудь под удары ледяных громад, стремившихся к Гудзонову заливу.

Тишина была тотчас же нарушена. Откуда-то пришел глухой и густой грохот, словно отзвук титанического далекого боя. На фоне этого грохота время от времени слышались звонкие трески, вызванные распадением отдельных льдин на мельчайшие части, и трески эти были как раскаты шестидесятидюймового орудия. Бесчисленные миллионы тонн льда неслись в Гудзонов залив со стремительностью гуннских орд.

– Вам бы лучше прилечь! – предложил Кейт.

Но Коннистон в ответ медленно поднялся с места и направился к столу, на котором горела масляная лампа, питавшаяся тюленьим жиром. По дороге к столу он явно качался, едва дошел до места, и тотчас же напротив него поместился Кейт. Между ними лежала колода потрепанных карт. Коннистон пощупал карты, вдруг поднял глаза на Кейта, пристально посмотрел на него и усмехнулся.

– Ну и странная же штука, дьявольски странная! – воскликнул он. – Что скажете, Кейт, по этому поводу?

Он – англичанин, и в его голубых глазах загорелся угрюмый, холодный юмор.

– И забавная к тому же штука, страшно забавная! – прибавил он.

– Странная, но вовсе не забавная! – отчасти согласился Кейт.

– Ну а я говорю, что забавная! – продолжал настаивать англичанин. – Ровно двадцать семь месяцев назад, без трех дней, я был послан со специальной целью: во что бы то ни стало отыскать вас, Кейт. Мне было приказано привести вас живым или мертвым, и по истечении двадцати шести месяцев я действительно поймал вас. И должен вам признаться, что никто до сих пор не причинял мне таких неприятностей и затруднений, как вы. Пока я добрался до вас, я узнал все адовы муки: я и с голоду умирал, и замерзал, и тонул. Словом, всякое бывало! Вы подумайте только: я в продолжение восемнадцати месяцев не видел ни одной белой женщины! Это ужасно. Я из-за вас черт знает что пережил! Но в конце концов я поймал вас! В этом последнем факте заключается положительная сторона моего предприятия: я поймал вас, и следы наручников на ваших кистях подтверждают успешное заключение моего дела. Я выиграл! Вы не можете не согласиться с этим! Вы должны быть честным человеком по отношению ко мне, должны правильно играть со мной, потому что вы прекрасно знаете: это моя последняя игра на белом свете!

На этих словах его голос пресекся, и в нем послышалась жалобная до слез нотка.

Кейт утвердительно кивнул головой.

– Да, вы выиграли! – согласился он. – Вы выиграли настолько верно, что, если бы подлый мороз не куснул вашего легкого…

– Об этом не будем долго говорить! – прервал его Коннистон. – Вот именно тут начинается забавная сторона дела. Я уже готов был связать вас по ногам и рукам и отдать в полное распоряжение палача, как вдруг – бац! – мороз, как вы выражаетесь, куснул мое легкое, и все карты нашей игры перемешались. И вот, вместо того, чтобы поступить со мной точно так же, как я лично поступил с вами, вместо того, чтобы убить меня или же просто бросить на произвол судьбы и, воспользовавшись моей беспомощностью, убраться подальше от сих злачных мест, вы, Кейт, поступили как настоящий человек, как верный товарищ и приложили все силы и приняли все меры к тому, чтобы поддержать мою угасающую жизнь. Так разве же это не забавно? Найдите мне что-нибудь более забавное! Попробуйте! Мне просто интересно взглянуть на эту более забавную вещь!

Он протянул через стол руку и крепко пожал руку Кейта. И тотчас же на несколько мгновений опустил голову, потому что все его тело снова потряс приступ мучительного кашля. Кейт догадался о страданиях Коннистона по его судорожному пожатию руки. Когда тот снова поднял голову, губы его были окрашены алой кровью.

– Надо вам знать, – сказал он, вытерев кровь платком, который немедленно покраснел, – надо вам знать, что я точно высчитал день, когда мы навеки распрощаемся с вами! Это произойдет в четверг! Мне не дожить уже до ближайшего воскресенья. Может быть, дотяну еще до пятницы. Мало шансов на субботу. Мне неоднократно приходилось видеть людей, пострадавших точно таким же образом, как и я, то есть людей с отмороженными легкими. Вы поняли: мне это не впервые! В моем распоряжении остается два дня, максимум три. После этого вам придется вырыть для меня уютную ямочку и должным образом похоронить мои останки. А похоронив меня, вы освобождаетесь от слова, которое дали мне, когда я снял с вас наручники.

Он помолчал, а затем сказал:

– Теперь же позвольте задать вам один вопрос: что вы намерены делать после моей смерти?

На лице Кейта показались глубокие борозды, вызванные душевными муками. Еще только вчера они говорили о своих годах. Ему минуло тридцать восемь лет, и он был немногим моложе человека, который так настойчиво гнался за ним и который умирал в тот самый момент, когда блестяще достиг своей цели. Никогда до сих пор им не приходилось так ясно и определенно касаться этого горестного факта. И вот почему так смутился сейчас Кейт, которому в иные минуты было гораздо легче убить человека, чем сказать тому же человеку, что он доживает свой последний час на земле.

Он чувствовал себя несколько легче оттого, что сам Коннистон со свойственным ему холодным юмором точно определил свое тяжелое положение. Своим диагнозом он снял гору с плеч Кейта.

Они снова поглядели через стол друг на друга. В мрачном свете масляной лампочки они, как родные братья, обменялись теплыми взглядами.

– Итак, что вы намерены делать после моей смерти? – повторил Коннистон свой вопрос.

Под упорным взглядом умирающего англичанина Кейт, казалось, сразу постарел.

– Я думаю… – медленно и нерешительно начал он, – я думаю, что мне придется вернуться назад.

– Вы хотите сказать, что вам придется вернуться в Коронейшн Гэльф? Вы, значит, опять пристанете к эскимосам? Если вы это сделаете, то вам место в сумасшедшем доме!

– Я сам прекрасно понимаю это, – возразил Кейт, – но, к сожалению, никакого другого выхода у меня не остается! И вы прекрасно знаете, что это так! Вы лучше кого бы то ни было знаете, как повсюду охотятся на меня! Если я двинусь на юг…

Теперь наступила очередь Коннистона задумчиво опустить голову.

– Да, конечно, вы правы! – согласился он. – Они здорово охотятся на вас! А вы в свою очередь не так-то легко пожелаете отдаться им в руки! Но в конце концов они все-таки поймают вас, я нисколько не сомневаюсь в этом! И скажу вам всю правду: меня это очень огорчает!

Их руки разжались.

Коннистон набил трубку и зажег ее, причем Кейт обратил внимание на то, что его рука, державшая спичку, почти не дрожала. Сила воли этого человека была поразительна.

– Меня это огорчает! – повторил Коннистон. – Вы мне очень нравитесь! Сказать вам правду, Кейт, мне очень хотелось бы, с одной стороны, чтобы мы были с вами братьями и чтобы, с другой – вы никогда не убивали человека. В тот самый вечер, как я надел на вас наручники, я отвратительно чувствовал себя. И вовсе не потому, что я в тот день отморозил себе легкое! Нет, я понял тогда и понимаю теперь, что не имею морального права отправить на виселицу человека, того самого человека, за которым я, как собака, бегал чуть ли не целых три года. По отношению к вам я должен поступить совершенно иначе. Я чувствую и понимаю это. Но вот что… и я очень прошу вас не смотреть на меня как на следователя! Уверяю вас, дорогой друг, что во все эти «факты», которые хранятся в нашей штаб-квартире, я не верю ни вот настолечко! Мало того, я готов заложить любую сумму в свидетельство того, что вы вовсе не такой человек, каким все считают вас! Но я прошу вас совершенно искренне рассказать мне это!

Кулаки Кейта тяжело упали на середину стола.

Коннистон заметил, как в его голубых глазах на миг загорелся мрачный огонь. Странная, подавляющая тишина воцарилась в хижине и вокруг нее, и в тишине этой поднялся душераздирающий и томительный плач маленьких белых лисиц, которые покрыли своими голосами глухой рев и треск далеких льдин…

ГЛАВА II

– Почему я убил судью Киркстона?

Кейт очень медленно повторил эти слова. Его стиснутые кулаки разжались, но в глазах все еще горел мрачный огонь.

– А что говорят по этому поводу «факты» вашей штаб-квартиры?

– Они говорят, что вы совершили убийство вполне сознательно и хладнокровно и что честь нашего полицейского отряда находится в полной зависимости от того, как скоро вас повесят!

– Конечно, все это зависит от той точки зрения, на которую каждый из нас станет. Не правда ли? Ну а что будет, если я заявлю, что я вовсе не убивал судью Киркстона?

Коннистон с видимым возбуждением подался вперед. Пароксизм кашля судорогой пробежал по его телу, и, когда он опять получил возможность дышать, казалось, что воздух из его легких пробивается сквозь частую сетку.

– Нет, дорогой мой, – прохрипел он, – это случится не в воскресенье и не в субботу, а завтра! Это – факт, в котором у меня нет уже никаких сомнений.

– Нет, нет, вы ошибаетесь! – закричал Кейт, желая подавить что-то мучительное, что остановилось в его горле. – Вы ошибаетесь! Сколько раз я говорил вам, что вам лучше бы лечь в постель!

Коннистон собрал последние силы.

– О, только не это! – вскричал он. – Вы хотите, чтобы я умер, как подстреленный кролик. Этого не будет! Благодарю вас покорно, дружище, но на это я не согласен.

Он помолчал и прибавил:

– Но вернемся к нашему делу! Послушайте, Кейт, я не могу себе представить, чтобы вы лгали умирающему человеку! Так вот скажите мне вполне откровенно и искренне: вы убили судью Киркстона?

– Я сам не знаю… – медленно ответил Кейт, напряженно глядя на товарища. – Мне кажется, что я убил его, и вместе с тем я не вполне уверен в этом. Знаю одно: в тот вечер я явился в его дом с определенным намерением: либо добиться от него справедливости, либо убить его на месте! Я очень хотел бы, Коннистон, чтобы вы глядели на все это дело моими собственными глазами! Вы могли бы это сделать, если бы знали моего отца. Надо вам знать, что моя мать умерла, когда я был совсем крохотным мальчиком, и с тех пор мы жили с отцом как два товарища-сверстника. Не думаю, чтобы в то время я смотрел на него только как на отца. Отцы. – народ банальный и всегда и повсюду одинаковый! Для меня лично мой отец был больше, чем отец. Начиная с десятилетнего возраста мы почти не расставались с ним. Кажется, мне было лет двадцать, когда он впервые посвятил меня в ту смертельную вражду, которая издавна существовала между ним и судьей Киркстоном. Впервые я понял силу этой вражды, когда Киркстон все-таки добился своего, добился того, к чему стремился чуть ли не всю свою жизнь! Это была подлая, ядовитая змея, которая знала, когда всего удобнее и безопаснее укусить. Он так ловко все подстроил, что мой отец чуть ли не до самого конца не знал, кто это так возмутительно подвел его, и первое время думал, что во всем виноваты его политические враги, а не Киркстон, действительный главарь всего! Мы, однако, довольно скоро узнали всю правду. Мой отец получил десять лет тюремного заключения, а между тем все знали, что он совершенно невиновен! И единственный человек, который мог бы с фактами в руках подтвердить его невиновность и непричастность к делу, был Киркстон, подобно Шейлоку, терпеливо поджидавший своего фунта мяса. Теперь, Коннистон, скажите мне следующее: если бы вы знали всю подкладку дела и находились бы в моей шкуре, что бы вы сделали? Только всю правду скажите мне!

Коннистон зажег над лампой другую спичку, несколько помедлил и, наконец, произнес следующее:

– Правду сказать, друг мой, я не знаю, что сказать вам! Ну, а что вы сделали?

– Я начал с того, что упал на колени перед этим мерзавцем! – воскликнул Кейт. – Я не знаю, молил ли когда-нибудь и кто-нибудь так, как я молил за моего отца! Я умолял Киркстона произнести те несколько слов, которые могли бы вернуть свободу моему бедному, невинно страдающему отцу. Я предлагал ему все, что только было в моих возможностях, даже мою жизнь и душу. А он сидел, толстый, жирный, спокойный, с двумя огромными кольцами на вздутых, грубых пальцах, и казался мне похожим на противную жабу в человеческом образе. Он усмехался, радовался и издевался, глядя на меня как на паяца, который ломает комедию только для того, чтобы позабавить его, а ведь моя душа сочилась кровью, когда я жалобно смотрел в его глаза!

Он помолчал.

– А тут еще вошел его сын, такой же жирный, гладкий, противный, весь маслянистый, как и отец, и оба начали смеяться надо мной. До этого момента я не имел понятия о том, что такая ненависть может существовать на свете и что такая жажда мести может принести столько радости! О, это было чисто дьявольское наслаждение! Мне казалось, что всю ночь меня будет преследовать их подлый, сатанинский смех. Он неотступно гнался за мной, когда я вышел из комнаты судьи Киркстона. Он срывался на меня со всех деревьев, мимо которых я проходил. Я слышал его в ветре. Весь мой мозг, все мое существо были полны им. И я вдруг, даже как-то бессознательно для самого себя, повернул назад и снова очутился лицом к лицу с этими двумя негодяями. Да, Коннистон, я ясно понимал, что вернулся я туда с той же целью, что и раньше: либо добиться справедливости, либо убить! Но не подумайте, ради Бога, что это было предумышленное убийство: ведь я пришел туда с голыми руками! Но я вдруг увидел большой ключ в замке и схватил его. И, вооружившись им, я снова заявил им о своем требовании, причем решил не тратить лишних слов, а прямо приступить к делу.

Он встал с места и начал расхаживать взад и вперед по комнате. Ветер замер, и снова стали доноситься завывания и рыдания белых лисиц и басовый грохот далеких льдов.

Кейт продолжал свой рассказ:

– Собственно говоря, драку начал сын судьи Киркстона. Он первый наскочил на меня. Я отбросил его назад, и тогда зверь ринулся на меня с каким-то оружием в руках. Я не мог определить, что он схватил, но понял, что у него в руках тяжелая вещь, потому что с первого же удара он расшиб мне плечо. Во время схватки я вырвал из его рук оружие и увидел, что это была длинная, четырехугольная медная линейка, которая употреблялась в качестве пресса для бумаги. В тот же момент я заметил еще, что мой враг схватил со стола вторую, такую же линейку и нечаянно сбросил лампу на пол.

Он с трудом перевел дыхание.

– Мы продолжали бороться во тьме. Все время мне чудилось, что со мной дерутся не люди, а подлые, противные, ползучие змеи, которые окружили меня со всех сторон. Это было ужасно противное ощущение, но я ни на миг не прекращал боя и с каждой минутой наносил все более и более сильные удары. В таком же духе продолжал и сын судьи, но вдруг я услышал, что под одним моим ударом судья Киркстон с криком свалился на землю. А затем вы сами знаете, что случилось после этого! На следующее утро в комнате была обнаружена только одна медная линейка. Сын унес с собой вторую. А найденная линейка была покрыта кровью и волосами судьи Киркстона. Я прекрасно понимал создавшееся положение, учел то обстоятельство, что мне не на что и не на кого надеяться, и бежал. Мой бедный отец умер через несколько месяцев в тюрьме, а что касается меня, то за мной охотились целых три года точно так же, как собаки охотятся на лисиц. Вот и все, Коннистон! А теперь вам самому остается сказать: убил я судью Киркстона или нет? Если даже и убил его, то должен ли я жалеть об этом, хотя бы мне и угрожала виселица? Скажите мне всю правду!

– Сядьте!

Голос англичанина звучал повелительно.

Кейт, с трудом переводя дыхание, опустился на стул и в ту же минуту заметил какой-то странный огонь в синих, как сталь, глазах Коннистона.

– Дело вот в чем, Кейт! – начал англичанин. – Человек, которому еще много лет остается жить на свете, связан множеством вещей. Но совсем иначе обстоит дело с человеком, который прекрасно знает, что его дни сочтены. Если бы вы то же самое рассказали мне месяц назад, то я, нисколько не сомневаясь, связал бы вас и передал бы в распоряжение нашего палача. В этом заключалась бы моя прямая обязанность, и я мог бы настаивать на том, что вы даете ложные показания. Но теперь мне вы не можете лгать! И вот почему я говорю вам прямо: да, Киркстон должен был умереть! Все во мне говорит: да, вы поступили правильно!

Он помолчал и продолжал:

– И все же вам не следует возвращаться в Коронейшн Гэльф. Вы должны спуститься к югу и снова вернуться в страну, где живут люди, признающие суд совести. Но… тут я должен поставить одно условие: вы вернетесь туда не как Джон Кейт, убийца, а как Дервент Коннистон, входящий в состав королевской северо-западной горной полиции. Вы поняли меня, Кейт? Я спрашиваю вас: вы поняли меня или же нет?

Кейт буквально остолбенел.

Англичанин с бравым видом покрутил свой ус, и полуюмористический огонек загорелся в его глазах. Он давно уже задумал свой план и заранее представлял себе, как его слова подействуют на свидетеля его последних дней.

– А ведь недурной план, дружище, а? – воскликнул он. – Что скажете? Еще раз повторяю вам: вы мне нравитесь! Кроме того, я не вижу в моем предложении никакого морального проступка. Ни один человек на свете теперь не думает обо мне и не заботится и не волнуется из-за того, живу я на белом свете или же умер. Я в нашей семье последний, и поэтому все плевать хотели на меня. Когда мне пришлось выбирать между Африкой и Канадой, я выбрал Канаду. Гордость самая глупая штука на свете, и вот теперь, доживая свои последние дни, я очень часто думаю об этом. Родные мои мысленно похоронили меня. Они не слышали обо мне уже целых шесть-семь лет и просто-напросто забыли о моем существовании. Но самая главная штука во всей этой истории – то, что мы дьявольски похожи друг на друга! Вам надо будет только немного подстричь ваши усы и бороду и несколько удлинить шрам над правым глазом, и тогда вы можете преспокойнейшим образом явиться к старику Мак-Довелю, и я готов заложить последнее, что у меня имеется, что при виде вас он вскочит с места и крикнет на весь дом: «Черт меня побери совсем, если это не Коннистон собственной мордой!» Вот все, милый Кейт, что я могу оставить вам в наследство: мое старое тряпье и имя! Воспользуйтесь этим добром, потому что через пару дней оно мне будет не нужно!

– Но это невозможно! – возбужденно закричал Кейт. – Думаете ли вы, Коннистон, о том, что вы предлагаете мне?

– Конечно, дорогой мой, думаю! Я считаю каждое слово, выходящее из моего рта, потому что оно болезненно отзывается в моей груди. Неужели же вы не хотите воспользоваться моим предложением? Я лично нахожу, что это будет самая остроумная вещь, которую я когда-либо сделал! Я умираю, и обо мне не стоит больше говорить. Вы похороните меня здесь, под этим полом, и, следовательно, лисицы никоим образом не доберутся до моих жалких останков. Но мое имя должно продолжать свое существование. Оно будет жить в вас, в человеке, который наденет мое платье и вернется в цивилизованный мир и расскажет старичине Мак-Довелю, как он все-таки добился своего, нагнал преступника, но… Но преступник в последнюю минуту отморозил себе легкое и преблагополучно отправился на тот свет. А в доказательство правдивости ваших слов вы покажете ему ваши собственные вещи, которые уложите в чемодан с некоторыми другими вещественными доказательствами. За это вы получите повышение по службе, потому что Мак-Довель обещал дать мне сержанта, если я поймаю вас. Поняли теперь, как обстоит дело? Имейте в виду, что Мак-Довель не видел меня уже в продолжение двух лет и трех месяцев, так что я, так сказать, имею право на некоторое внешнее преображение. Ведь мы с вами находимся сейчас чуть ли не на самом конце света! Повторяю, самая замечательная штука заключается в нашем необыкновенном внешнем сходстве! Говорю вам: это – блестящая идея!

Коннистон настолько увлекся задуманной игрой, что совершенно забыл о своем приближающемся конце. А Кейт, сердце которого колотилось, как нервно сжимающийся и разжимающийся кулак, словно в свете молнии видел картину, нарисованную Коннистоном, и на минуту подумал, что все это гораздо возможнее, чем ему показалось в первый момент. Побольше только отваги.

Ведь там никто не признает в нем Джона Кейта былых дней, того Джона Кейта, которым он был четыре года назад! Тогда он был гладко выбритым, аккуратным молодым человеком, с несколько неуверенной походкой, низко опущенными плечами и довольно слабым телом. А теперь условия жизни превратили его в животное! За четыре года борьбы с могучими стихиями он настолько окреп, что уже мог померяться силами с кем угодно.

Он посмотрел на Коннистона, сидевшего против него, и снова подумал, что каждый посторонний человек легко примет их за двух близнецов. Ему показалось, что он прочел ту же мысль в глазах друга.

Молниеносная усмешка скользнула по лицу Коннистона.

– Волосы на лице могут еще больше помочь нам! – сказал он. – Ведь вы знаете, что борода может скрыть множество знаков и различий! Я отрастил себе бороду за два года до того, как пустился в погоню за вами, очень тщательно следил за ней и думаю теперь, что вам лучше бы временно не пользоваться бритвой. Но мало того! Вам придется заняться еще одной вещью. В продолжение ближайших двадцати четырех часов вам надо будет самым тщательным образом усвоить себе всю историю жизни Дервента Коннистона с тех пор, как он вступил в отряд северо-западной горной полиции. Дальше этого периода мы не пойдем, потому что история моей жизни до того не представляет для вас ни малейшего интереса. Главная опасность для вас заключается во встречах с Мак-Довелем, начальником «Ф»– дивизиона имени принца Альберта. Это – лиса в образе человека, типичный образчик старой школы, с вот этакими усами и так далее. Он в состоянии видеть сквозь стенку, и провести его почти невозможно. Но, в сущности говоря, у него добрейшее сердце. Мы были с ним большими друзьями, так что, выслушивая историю жизни Коннистона, вы тем самым познакомитесь и с жизнью Мак-Довеля. Да, рассказать придется немало… О, Бог мой!..

Он трепетно поднес руку к груди. Смертельный ужас воцарился в хижине в то время, как англичанин весь трясся от мучительного кашля. И вдруг снова примчался ветер и захватил в свою ненасытную пасть и плач лисиц, и грохот льдов…

Жестокая борьба происходила в эту ночь в желтоватых отсветах масляной лампочки. Двое угрюмых людей напряженно размышляли над придуманным «забавным» проектом. Один из них почувствовал, как смерть медленно, но верно надвигается на него, и прилагал все старания к тому, чтобы отодвинуть критический момент. А другой мысленно молил время остановиться. И этот другой был Кейт, который до сих пор за всю свою жизнь любил только одного человека – отца. Во время этой борьбы он почувствовал любовь еще к одному человеку – к Коннистону. И однажды его внутренняя борьба дошла до того, что, не в силах сдержать свое волнение, он закричал, что это несправедливо и что Коннистон должен жить, а он – умереть! Но умирающий Коннистон только улыбнулся в ответ и протянул руку Кейту, который почувствовал, что рука эта совсем влажная…

Прошло несколько томительных часов, во время которых Кейт напряженно следил за тем, как отважно борется Коннистон за свои последние минуты. Моментами Кейт чувствовал себя как бы частью этого человека, настолько он сам страдал за него.

Борьба была героическая. Коннистон, вполне понимая свое состояние, держал себя великолепно. И, глядя на него, Кейт чувствовал, как постепенно оживает его собственная душа, как в нем растет и ширится голос, подсказывающий, что он должен жить и в будущем чем-нибудь отметить высокий подвиг Коннистона.

Конечно, из всех важных вещей, которые он должен был узнать, самой важной была история жизни Коннистона. Англичанин начал рассказ со знакомства с Мак-Довелем и между отдельными пароксизмами кашля, сопровождавшегося кровохарканьем, сообщил множество чрезвычайно характерных инцидентов. Он с бледной улыбкой на устах рассказал о том, как Мак-Довель чуть ли не со слезами на глазах заклинал его не рассказывать в полицейских казармах об одной любовной авантюре, в которой они вместе участвовали.

– О! – воскликнул он. – В некоторых случаях жизни Мак-Довель страшно забавный и впечатлительный субъект!

Покончив с этим рассказом, Коннистон вручил Кейту свой старый, потертый Устав службы и приказал ему самым основательным образом познакомиться со всеми параграфами и примечаниями.

Кейт помог ему добраться до своего ложа и после того в продолжение некоторого времени старался вникнуть в смысл устава, но у него рябило в глазах, и мозг абсолютно отказывался работать. Затрудненное дыхание агонизирующего англичанина причиняло ему лично чисто физическое страдание. Ему стало до того тяжело, что он встал из-за стола и вышел из хижины в серые, призрачные вечерние сумерки.

Снаружи он стал всей грудью вдыхать студеный воздух, пронзенный ледяными стрелками. Но не было холодно. Явно давала себя чувствовать перемена, kwaske-hoo. Все вокруг было полно трепетных шумов, которые так характерны для последней схватки зимы с упорно надвигающейся весной. Силы зимы раскололись и стали разбредаться в разные стороны. Под ногами Кейта в муках перерождения дрожала земля. Ему казалось, что он яснее и отчетливее прежнего слышит гром, грохот и треск льдин, стремившихся к Гудзонову заливу.

Над ним, в вышине, повисла странная, причудливая ночь. Она не была черна, но вся светилась какими-то колдовскими, химеричными серыми огнями, и из этого кладбищенского хаоса то и дело вырывались тревожные, кошмарные звуки и заунывные стоны.

Кейту вдруг почудилось, что если он еще несколько минут останется в таком душевном состоянии, то он тут же на месте сойдет с ума. Звезд не было видно, и почему-то казалось, что за ними и под ними застыли таинственные источники визжащих, скрипящих и режущих голосов, которые были до того страшны, что захватывало дыхание. О, это случилось с ним не впервые, ибо неоднократно до сих пор, а в особенности в последние месяцы, он слышал в этом могильном молчании рыдание маленьких детей, стоны убивающихся женщин и какие-то чудовищные голоса, кричавшие не то о победе, не то о нестерпимых муках… Больше, чем когда бы то ни было, он видел за последние месяцы эскимосов, которые родились в этих краях, привыкли ко всем сверхъестественным особенностям полярных стран и все же доходили до того, что в минуты безумия срывали с себя платье и совершенно голые бросались в безжалостную пучину тумана, стужи и отчаяния.

Коннистон никогда не узнает о том страшном душевном состоянии, в котором находился он, Кейт, в день его ареста! Кейт никогда ничего не расскажет ему об этой странице своей жизни! «Охотник за людьми» спас его в тот памятный день от верного безумия… Все мысли, все чувства и переживания, связанные с этим днем, Кейт хранил глубоко в себе.

И теперь еще он моментами содрогался, чувствуя всю давящую силу хаоса, повисшего над ним. Вдруг, во власти минутного безумия, он ринулся к хижине и издал крик, полный мучительной и невыразимой тоски. Но он тотчас же овладел собой, выпрямил плечи, усмехнулся, и хохот белых лисиц уже не казался ему таким страшным…

За всем тем, что сейчас окружало его, он увидел родной край, свой старый родной очаг! Благословенная страна! Зеленые леса и воды, затканные золотыми блестками солнца. Господи, как давно он лишен всего этого. Так давно, что даже забыл об их существовании! Точно так же он забыл и про существование белолицых женщин…

И с мыслью об этих женщинах он вдруг услышал язык своего народа и пение птиц и почувствовал под ногами бархатистое прикосновение земли, купающейся в ароматах душистых цветов.

Да, да, он забыл про все это! Еще только вчера эти образы казались ему бесплотными, разваливающимися скелетами, фантасмагорическими видениями, вызванными больным воображением, которое находилось на последней грани безумия, а теперь они реальны, живы, наделены плотью и кровью, и он, Кейт, идет к ним на юг…

Он протянул вперед руки, и из горла его вырвался непроизвольный крик, в котором прогремел триумф, прозвенела экзальтация. Прошло целых три года такой жизни, но он осилил ее. Три года он жил как крот, перебегая из одной норы в другую, преследуемый, по выражению Коннистона, как лисица… Три года он издыхал с голоду, мерз, как собака, и был так мучительно одинок, что сердце его не выдержало и разбилось, а теперь он идет домой!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю