Текст книги "Там, где начинается река"

Автор книги: Джеймс Оливер Кервуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

ГЛАВА XX

Казалось, все краски сбежали с лица Мириам Киркстон и злые призраки всего света вселились в ее глаза, когда она стояла перед Джоном Кейтом в большой гостиной своего дома на холме.

– Он был здесь десять минут назад, – сказала она, и голос ее звучал так, точно она делала невероятные усилия. – Он успел рассказать мне, что… Если вас постигнет неудача…

– Если меня постигнет неудача?.. – медленно повторил он ее слова.

– Если вас постигнет неудача, то для меня останется только один выход, – сказала она. – Надеюсь, вы понимаете меня?

– Да, я понимаю! И вот почему я постараюсь сделать так, чтобы неудачи не было!

Он отступил от нее на шаг по направлению к двери и повторил:

– Я постараюсь сделать так, чтобы неудачи не было! И когда раздастся телефонный звонок, я надеюсь, что вы будете на месте и немедленно ответите мне.

– Да, я буду здесь! – хрипло сказала она.

Он вышел из комнаты, из дома. Небо над ним было сплошь заткано звездами. Это была белая ночь, одна из тех бесподобных золотисто-белых ночей, которые бывают так прекрасны только в области Саскачевана. Под небом, пламенеющим всеми голубыми огнями, залег живой мир – город, купающийся в золотистом сиянии ночных огней, бросающий в небо тихий рокот, струящиеся волны звуков, голос своей жизни, смягченный расстоянием…

Кейт направился в этот город. На пути своем он встречал мужчин и женщин, смеющихся, беседующих, веселых и возбужденных… До его слуха донеслась музыка. Главная улица представляла собой живую, неустанно движущуюся реку, катившую волны человеческих голов. На каком-то углу примостился небольшой отряд «Армии спасения», состоявший из молодой женщины, пожилого человека, мальчика-калеки, двух юных девушек и старика, которые пели свой гимн: «Ближе к тебе, о Господи!» Напротив биржи, чуть ли не у самой реки, устроился странствующий факир, собравший вокруг себя довольно густую толпу. Со звуками тамбурина «Армии спасения» сливался плач негритянского банджо.

С минуты на минуту должна была решиться его судьба, рок должен был произнести свое вещее слово, и Кейт ни на миг не упускал этого из виду. Город со всех сторон кричал ему о своей радости и триумфе, и эти звуки наполнили его сердце холодным, каким-то беспредметным гневом. Он чувствовал, как на него надвигается что-то неотвратимое, и вместе с тем он не испытывал никакого страха. Его уже не сковывали никакие сны и грезы, и он всецело владел собой. Перед его глазами все еще стояло это белое, нежное горло Мириам Киркстон, в котором безостановочно колотилось измученное сердце.

Он подошел к кафе Смита. За спущенными шторами мягко переливался желтый свет. Он вошел внутрь, и к нему навстречу устремилась бурная волна жизни: ропот голосов, смех, звон граненых стаканов, аромат папирос и нежнейший запах чего-то похожего на ладан. И только в последнюю минуту он увидел все того же, похожего на сфинкса, Мидлэнда, который, казалось, за истекшие девять дней ни разу не сдвинулся с места, стоял на обычном посту, с обычной же папиросой в зубах.

Кейт прямо направился к нему. На этот раз Мидлэнд при виде его выразил на своем лице приветливую улыбку, уронил на черепичный пол свою папиросу и отвесил очень вежливый поклон.

– Я хотел бы повидать мистера Смита! – заявил Кейт.

Он был почти готов к тому, чтобы получить решительный отказ, и в таком случае решил про себя воспользоваться своими правами официального лица. Но Мидлэнд, казалось, нисколько не удивился ни его приходу, ни заявлению. Напротив, он немедленно проявил расторопность, которая убедила Кейта, что Смит ждет его.

Они прошли за какую-то ширму, затем – за вторую, третью, и у Кейта в конце концов создалось впечатление, что этим ширмам нет предела. Наконец они остановились перед какой-то панелью, и Мидлэнд нажал на черное горло длинноногой птицы с лебединой шеей и огромными крыльями. Невидимая дверь тотчас же подалась в сторону, и они вошли в темную комнату. Мидлэнд повернул такую же невидимую кнопку и открыл свет. Вдоль узкого коридора, шириной в десять футов, они дошли до следующей двери, которую Мидлэнд немедленно открыл. После чего с улыбкой на устах он предложил Кейту пройти вперед.

– Пожалуйте наверх! – сказал он.

Кейт увидел небольшую лестницу, которая вела наверх, и едва только он поднялся на первую ступеньку, как услышал мягкий шум закрывшейся за ним двери. Мидлэнд, очевидно, не счел нужным дальше провожать его.

Кейт медленно и осторожно продолжал подыматься по лестнице, в конце которой он разглядел еще одну дверь. Открыв ее, он услышал, как Мидлэнд захлопнул за собой нижнюю дверь. Он снова очутился в лабиринте ширм, который прошел, по-прежнему не торопясь и внимательно оглядываясь по сторонам. Войдя за последнюю ширму, он увидел картину, которая привела его в немалое изумление. Он очутился в большой комнате, которая имела по меньшей мере пятьдесят футов в длину и тридцать в ширину и была обставлена с исключительной роскошью. Ноги Кейта утопали в диковинных бархатных коврах. На стенах висели такие же богатые шелковые ковры, расшитые золотыми, коричневыми и малиновыми нитками. Вся комната была заполнена резными столами, глубокими плюшевыми диванами и роскошными восточными креслами и софами.

Пожалуй, и двух минут не прошло с тех пор, как Кейт явился сюда непрошенным гостем, как какая-то фигура с быстротой и ловкостью кошки вскочила со своего места, повернулась лицом вперед, приветливо улыбнулась, поклонилась и даже протянула руку.

– Добрый вечер, Джон Кейт! – произнесла она, и Джон Кейт сразу же признал Смита. – Добрый вечер, Джон Кейт!

Он уже подошел совсем близко, протянул руки, улыбаясь и выражая дружеское внимание каждым своим движением. И при всем том в его голосе чувствовались нотки хищного зверя, терпеливо поджидающего свою добычу, а в глубине глаз читалось явное торжество победителя.

Кейт не пожал протянутой руки. Он сделал вид, что не замечает ее, и все время напряженно смотрел в сияющие, доверчивые глаза Смита.

Смит грациозно махнул рукой в сторону стола, по обеим сторонам которого стояли кресла, затем сел за стол, не дожидаясь Кейта, который тотчас же последовал его примеру. Очевидно, он догадался, что Кейт явился сюда с определенным намерением убить его.

– Джон Кейт, вы будете отчаянным глупцом, если выполните то намерение, с каким явились сюда! – сказал он выразительно. – Давайте лучше работать как настоящие друзья! Будем друзьями. Уверяю вас, что так гораздо лучше для обеих сторон. Будем друзьями.

ГЛАВА XXI

Создалось такое впечатление, точно Смит с совершенно непостижимой быстротой сорвал маску со своего лица. Кейт, приготовившись к борьбе и решив про себя обязательно выполнить то, что он считал нужным при сложившихся обстоятельствах, несколько оторопел.

Лицо Смита сразу приняло серьезное выражение. Мало того, Кейту даже показалось, что он прочел в его взоре определенную тоску, в которой теплилась надежда. Кейт не был уверен в этом, но лицо Смита его поразило.

Смит не протягивал ему больше руку. Он чувствовал презрение гостя и вполне ясно сознавал, что происходит у того в душе.

– Подождите минуту! – произнес он и отошел к резному столику, стоявшему совсем близко.

Он тотчас же вернулся назад со свернутым пергаментом в руках, снова сел против Кейта и прямо посмотрел в его глаза. Несколько секунд длилось полное молчание. Наконец Смит сказал:

– Мы с вами, Джон Кейт, люди! Помните это!

Его голос звучал спокойно и мягко. Конусообразные пальцы с безупречно наманикюренными ногтями развернули пергамент.

Это был университетский диплом. Кейт внимательно посмотрел на него.

– Вы видите мой университетский диплом, – произнес Смит. – У меня имеется ученая степень.

Старания Кейта сказать что-нибудь не привели ни к каким положительным результатам. Он просто не находил слов. А Смит, снова свернув пергамент, облокотился на стол, и голос его звучал спокойно и бесстрастно:

– Я сразу же, как только вошел в контору Мак-Довеля, узнал в вас Джона Кейта. Я ни на миг не обманывался насчет того, что вы – не Дервент Коннистон. Меня вам не удалось обмануть. Я подумал, что, быть может, вы убили Дервента Коннистона, но я вас ни о чем не расспрашивал, потому что всегда ненавидел этого человека. Несомненно, если бы он вернулся сюда, я рано или поздно убил бы его. Вне всякого сомнения! Джон Кейт, с первого же дня нашей встречи вы были обреченным человеком. А теперь разрешите задать вам несколько вопросов. Почему я тотчас же на раскрыл обман? Зачем я веду себя так все время? Почему я дорожу вашей жизнью, которую стараюсь все время спасти? Вы можете догадаться?

– Отчасти, – ответил Кейт. – Продолжайте, прошу вас!

Он ни минуты не думал о том, чтобы отрицать заявление Смита. Тем самым он признал, что он – Джон Кейт. Отрицать это было бы сущим безумием, напрасной тратой времени, а именно теперь он ничем на свете не дорожил так, как временем.

Быстрый, изменнический и проворный ум Смита тотчас же учел создавшееся положение. Он одобрительно покачал головой в ответ на слова Кейта.

– Очень хорошо, Джон Кейт! – заметил он. – Повинуюсь вам и продолжаю. Я полагаю, что вы понимаете меня, и рад этому. Ваша жизнь всецело находится в моем распоряжении. Я могу спасти вас, но могу точно так же и погубить. И, наоборот, то же самое можете вы сделать со мной. Вы можете оказать мне жизненно важную услугу. Помогите мне, и я в ответ сделаю все возможное для вас. Я полагаю, что эта взаимная помощь будет одинаково выгодна нам обоим. Мы оба будем счастливы, ибо у вас останется сестра Дервента Коннистона, а я… получу мою золотоволосую богиню Мириам Киркстон!

– Это именно то, что я предполагал! – воскликнул Кейт. – Продолжайте вашу речь.

На один только момент Смит, казалось, задумался и оставался в нерешительности. Он напряженно вглядывался в холодное, суровое и непроницаемое лицо своего гостя.

– Вы любите сестру Дервента Коннистона, – продолжал он голосом, который с каждым словом становился все тише и мягче. – А я… искренне люблю мою золотоволосую богиню. Вот видите! На этой стене я укрепил ее портрет и прядь ее чудесных волос и поклоняюсь равно одному и другому.

Лицо Кейта становилось все холоднее и суровее по мере того, как он вглядывался в глаза Смита, горевшие мрачным и вместе с тем страстным огнем. Моментами ему становилось определенно противно. Это была не любовь, а нечто ужасное. Это было сущее безумие, но человек, сосредоточивший в себе это безумие, владел своим разумом. Он был чудовищем. Чем сильнее горели его дьявольские глаза, тем тише и мягче становился его голос.

Кровь Кейта была как огонь, но голос его был холоден как лед.

– Продолжайте!

Теперь уже не было места никакой ошибке. Смит совершенно правильно учел холодное, абсолютно бесстрастное выражение лица врага. Глаза его еще больше сузились.

– Я говорил с вами так искренне только в надежде на то, что мы станем работать вместе, как добрые друзья! – закричал он. – Но я вижу, что на этот раз я ошибся! Это не так! Вы, по примеру моей золотоволосой богини, ненавидите меня! И она ненавидит меня, но все же она моя и будет моя!

Он вдруг вскочил на ноги и начал размахивать руками.

– Вы только взгляните на то, что я приготовил для нее. Она придет сюда и здесь будет жить. Здесь она отдаст мне свою душу и свое божественное тело. И вы ничего не можете сделать против этого, и она сама ничего не может сделать, и весь мир не может помочь вам. Это так. Еще сегодня вечером она придет ко мне!

– Сегодня?! – вскричал Кейт.

Он в свою очередь вскочил на ноги. Лицо и глаза его горели мрачным огнем. А Смит продолжал кружиться вокруг него.

– Вы видите: все свечи зажжены в честь ее. Здесь все ждет ее прихода. И сегодня ночью, когда весь город будет покоиться в мирном сне, она пожалует ко мне. И важнее всего то, что именно вы, Джон Кейт, заставите ее прийти ко мне!

Глядя в дьявольские глаза существа, которое было уже не человеком, а сущим чудовищем, Кейт удивлялся тому сравнительному спокойствию, что владело им.

– Да, да, – повторил Смит, – именно вы принудите ее отдаться мне телом и душой. Следуйте за мной! Я покажу вам, как и почему вы сделаете это!

Он скользнул к стене. Его рука коснулась панели. Он открыл незаметную до сих пор дверь и повернулся к Кейту.

– Идем! – приказал он.

Кейт, затаив дыхание, готовый душой к самому страшному открытию, а телом – к самым решительным действиям, последовал за хозяином дома.

ГЛАВА XXII

Они прошли узкий коридор, а затем через дверь, которая, казалось, была сделана из плотно укатанной шерсти, проникли в едва-едва освещенную комнату. Кейт покорно следовал за Смитом. Другого выхода из этой комнаты не имелось. Это было почти квадратное помещение с низким потолком и теряющимися во мраке стенами. Но здесь находилось человеческое существо, о присутствии которого Кейт мог только догадаться по тяжелому табачному запаху. В первую минуту глаза его никак не могли уловить физического присутствия этого человека, и лишь после того как он несколько освоился с окружающей темнотой, он разглядел слабый желтый свет, а вслед затем и лицо.

Это было призрачное, страшное лицо, одутловатое, со свисающей кожей и глубоко впавшими, больными глазами, которые горели как живые угли и производили чрезвычайно тяжелое, неприятное впечатление. Кейт не сразу увидел человеческое тело, огромное, жирное, неповоротливое, выпирающее за пределы стула, на котором оно находилось.

Смит подошел совсем близко к тому, что казалось человеком, поклонился и обратился к Кейту:

– Джон Кейт, разрешите мне представить вам Питера Киркстона!

В первую секунду сильнейшее изумление Кейта выразилось резким криком, который он никак не мог сдержать. Он сделал шаг вперед. Да, в этой жалкой человеческой развалине он признал Питера Киркстона – брата Мириам Киркстон!

В то время, как он стоял так, совершенно безмолвно, Смит сказал:

– Питер Киркстон, вам, должно быть, известно, с какой целью я привел сюда этого человека! Вы знаете также, что это – не Дервент Коннистон, а Джон Кейт, убийца вашего отца! Так ли я говорю?

Жирные губы зашевелились. Хриплый голос произнес:

– Да, Так!

– Он не желает верить моим словам. Вот почему я привел его сюда. Я хочу, чтобы он услышал это от вас. Питер Киркстон, вы определенно желаете, чтобы ваша сестра, Мириам Киркстон, стала сегодня моей женой?

Снова зашевелились жирные губы. На этот раз Кейт разглядел, каких усилий стоило это молодому человеку, и он задрожал от ужаса и отвращения. Он нисколько не сомневался, что и вопросы и ответы были заранее составлены и проштудированы. Перед ним находился обреченный человек, от которого можно было добиться всего.

Тот же хриплый голос произнес:

– Да, желаю!

– Почему вы желаете этого?

Страшное лицо Питера Киркстона искривилось. Он взглянул на Смита, глаза которого горели в этой темной комнате, как у змеи.

– Желаю, потому что от этого зависит моя жизнь.

– А почему от этого зависит ваша жизнь?

Наступила короткая пауза, после которой брат Мириам с видимым усилием произнес:

– Потому что… я убил человека!

Смит снова поклонился и решительно повернулся к двери.

– Это все, Питер Киркстон, что мы желали узнать от вас лично! Спокойной ночи! Джон Кейт, угодно ли вам последовать за мной? Здесь нам больше нечего делать!

Не произнеся ни слова, Кейт немедленно отозвался на предложение и по узкому коридору прошел в ту же большую, пышную комнату, в которой горели многочисленные свечи, и уселся за тот же стол, накрытый к чаю. Ему казалось, что все его тело покрылось холодным липким потом. Он занял свое прежнее место, и напротив него сел Смит.

– Теперь, Джон Кейт, вам известно, на каком основании я действую. Питер Киркстон – убийца, причем убийство свое он совершил самым спокойным, заранее обдуманным образом. Только Мириам Киркстон и ваш покорный слуга знают эту тайну. Для того, чтобы купить тайну и тем спасти жизнь обожаемого брата, золотоволосая богиня, мисс Мириам Киркстон, согласилась стать моей. Я хочу сказать, что она почти согласилась. Окончательное решение она примет сегодня, после того, как вы, расставшись со мной, побываете у нее. Надеюсь, что вы повлияете на нее, и она придет! Она должна прийти сегодня ночью. Я нисколько не сомневаюсь, что все случится именно так, как я наметил. Как вы изволите видеть, я приготовил для нее освещение «а giorno»и свадебный ужин. О, она придет! Если же она не сделает этого, если она не подчинится моему желанию, завтра рано утром Питер Киркстон и Джон Кейт будут преданы в руки правосудия, то есть палача!

Кейт, несмотря на овладевший им ужас, вполне сохранил внешнее спокойствие. Он отдавал себе ясный отчет в создавшемся положении и прекрасно понимал, что никакие убеждения и слова в данном случае не помогут, как не помогут и всевозможные увертки. Смит держал в руке, козырную карту и этой рукой, казалось, припер его к самой стенке. Перед Кейтом стояла альтернатива, с которой он не мог не считаться. Во-первых, он обязан бежать немедленно, бросив на произвол судьбы Мэри-Джозефину. Во-вторых, он должен изменить мисс Мириам Киркстон, с которой заключил определенное соглашение чисто морального характера. Конечно, это были не его собственные заключения! Так за него решил Смит, который, очевидно, полагал, что никакого другого выхода у его противника нет. Ход мыслей Смита в этом направлении был еще не совсем ясен Кейту.

И голос его, и лицо были холодны и спокойны, когда он стал отвечать Смиту. Казалось, он подавил в себе все, что имело малейшее касательство к душевным эмоциям, и слова его, как мертвые, падали в воздух. И только он сам, прислушиваясь к собственному голосу, понимал их истинный смысл. Внутри он был холоден, холоден как лед, и не отрывал взора от брачного ложа, на которое в самом непродолжительном времени должна была взойти жертва. Действительно, Смит приготовил все вплоть до зажженных свечей, и недоставало только одного – невесты…

– Я все вижу и понимаю, – начал Кейт. – Это просто-напросто торговая сделка! Я говорю, что вы предлагаете мне заключить с вами торговую сделку. Вы предлагаете мне мою собственную жизнь в обмен на мисс Мириам Киркстон! Ведь так я вас понял?

– Даже больше того, Джон Кейт! Я нахожу, что приобретаю сравнительно мало, и все же награда эта очень велика, потому что я получаю в полную мою собственность золотоволосую богиню. Она для меня значит больше, чем для вас – сестра Дервента Коннистона! Вы подумайте о том, что я даю вам эту девушку, дарую вам вашу собственную жизнь, а также жизнь Питеру Киркстону, и все это только за одну мисс Мириам Киркстон! Кто же из нас больше выгадывает!

– Только за нее одну! – повторил Джон Кейт.

– Только за нее одну! – в таком же тоне ответил Смит.

– И я, Джон Кейт, по какой-то причине, которая до сих пор неведома мне, должен лично вручить вам эту несчастную жертву?

– Совершенно правильно!

– Скажите, пожалуйста, а что будет, если я убью вас на том же самом месте, где вы сейчас находитесь?

Смит пожал своими худыми плечами, и Кейт услышал тот самый, тихий, булькающий смешок, который напоминал Мак-Довелю переливающееся масло.

– Я предвидел такой поворот дела. Все, что надо, изложено на бумаге. Если что-нибудь такое приключится со мной, то мои послы немедленно отнесут бумажку по принадлежности. Причинив мне неприятность, вы тем самым подпишете себе самому смертный приговор. А кроме этого, вы не выйдете живым из моего дома. Итак, я нисколько не боюсь вас.

– А как я должен передать вам мисс Мириам Киркстон?

Смит подался несколько вперед, и пальцы его перевились.

– А, Джон Кейт, теперь вы задаете уже вопрос: как! Это очень хорошо! Мы будем с вами друзьями, мы будем работать с вами, как настоящие друзья, потому что вы, несомненно, мудрый человек. Все настолько легко, что вы сами, в конце концов, удивитесь, насколько это просто. Десять дней назад мисс Мириам была вполне готова принять мои условия. Вдруг явились вы. С того самого момента, как она увидела вас в конторе Мак-Довеля, все круто переменилось. Почему? Я не знаю и ничего по этому поводу не могу сказать. Может быть, тут действовала та причина, которую вы называете интуицией. Может быть, вы были единственным человеком, который погнался за убийцей ее отца. Ничего не знаю и не могу вам сказать. Я видел ее в тот вечер, когда она ждала вас. Я был у нее незадолго до вашего прихода и сразу же обратил внимание на новью искры в ее глазах. То были искры надежды, дикой, нелепой надежды. Я понял это и сознательно дал вам знать о себе, оставив кой-какие следы моего пребывания. После этого я удалился из города, зная, что за время моего отсутствия все ее надежды сконцентрируются только на вас, что всю свою жизнь и смерть она поставит только в зависимость от вас и что в конце концов… ваше слово приведет ее ко мне! И это самое слово вы должны будете произнести сегодня вечером. Все ваши надежды разбиты, и вам остается одно: пойти к ней и сделать то, что я вам предлагаю. Вы должны сказать ей, что нет уже такой силы на свете, которая могла бы спасти ее, и что Смит хочет сделать ее принцессой, и что завтра уже будет слишком поздно, и что сегодня ночью сделка должна быть окончательно заключена. И тогда она придет ко мне! Тем самым она спасет от виселицы своего брата, а вы, приведя ее сюда, спасете от той же виселицы некоего Джона Кейта, который получит полную возможность жениться на сестрице Дервента Коннистона. Так вот, в конце концов, я спрашиваю вас, не находите ли вы, что я слишком мало требую за такую великую услугу?

Теперь наступила очередь Кейта смеяться, глядя Смиту в глаза, но смех этот нисколько не смягчил решительного и твердого, как камень, выражения его лица.

– Смит! – сказал он. – Вы – дьявол! Я думаю, что для ваших подлых ушей это звучит почти как комплимент. Вы прогнили до самой глубины той скверной штуки, которая бьется у вас вместо сердца. Вы – змея, начиная с цвета кожи и кончая мельчайшим фибром вашего существа. Я пришел к вам в надежде на то, что как-нибудь удастся мирным путем положить конец всей этой отвратительной кутерьме, которую вы затеяли. Признаюсь, про себя я решил, если надо будет, не останавливаться перед убийством. Но теперь я решительно отказываюсь от этого плана. Я нашел лучший путь. Ровно через полчаса я буду у Мак-Довеля и побью вашу карту тем, что чистосердечно признаюсь инспектору во всем, заявив прежде всего, что я – Джон Кейт. И, не медля ни минуты, расскажу ему еще историю Мириам Киркстон от первой до последней страницы. Я расскажу ему все, и завтра же все население Принца Альберта встанет как один человек, выкурит вас из этой норы и убьет, как суслика. Вот вам мой ответ! Вы слышите, дьявол! Я умру, умрет и Питер Киркстон, но мисс Мириам Киркстон не попадет в ваши лапы. Будьте уверены!

Смит был поражен. Он увидел человека, определенно посягающего на его жизнь. Такого мастерского хода в финале игры он не предвидел. За минуту до того победитель, он выглядел теперь как человек, который потерпел самое ужасное поражение. Ему вдруг показалось, что вокруг него с адским грохотом рушится весь мир, что ушла вся мощь его и жизнь повисла на волоске.

В лице Кейта он нашел подтверждение всех его слов. Такой человек не шутит! Он действительно может пойти к Мак-Довелю и рассказать тому всю правду! Человек, который так много пережил и так много сделал во имя спасения собственной жизни, не остановится ни перед чем, решив спасти жизнь другого! Это было непонятно ему, но тем не менее он не сомневался, что Кейт поступит согласно своим словам. Для этого достаточно было посмотреть в его глаза и на его бесстрастное, серое, холодное лицо, хранившее такое же неумолимое выражение, как и любой китайский каменный бог…

Произнося эти слова, которые окончательно сводили на нет все планы врага, Кейт скорее чувствовал, чем видел, как от его заявления резко изменилось лицо Смита. На одну секунду дьявольские глаза расширились, выразив все удивление и всю растерянность, вызванные сопротивлением Кейта, но тотчас же ресницы начали медленно соединяться до тех пор, – пока между ними не остался узенький, мрачный и грозный просвет, сосредоточивший в себе всю силу змеиного яда. Смит стремительно вскочил на ноги и напружившейся рукой выхватил револьвер из кармана. И в тот момент он издал резкий крик.

Кейт немедленно отскочил назад. Ядовитая угроза в глазах Смита заставила его все время держаться начеку, и поэтому он почти параллельно со Смитом выхватил из кобуры свой автоматический кольт. Ответ на призыв хозяина последовал немедленно. Панель отскочила в сторону, ширмы зашевелились, ковры заколыхались, точно волны под ветром, и слуги Смита, как стая рассвирепевших волков, набросились со всех сторон на Кейта. У него не было времени подсчитать число врагов, ибо все его внимание сосредоточилось на револьвере главного противника. Он увидел, как в сиянии свечей сверкнула серебряная насечка рукоятки, а вслед затем дуло изрыгнуло огонь и дым. Однако шум выстрела потерялся в грохоте автоматического кольта, который выбросил целую волну свинца и пламени. Он увидел еще, как маленький револьвер упал на пол, а за ним, сложившись как перочинный ножик, скатился Смит. Не теряя ни секунды, чувствуя, что его мозг объят огнем безумия, он повернулся к остальным врагам, снова выстрелил и стремительно подался к дверям. Вдруг что-то схватило его сзади за шею, почти свернуло набок голову, чуть-чуть не вырвало ее из плеч и бросило на пол.

Он выронил свой кольт. Тяжесть насевших тел окончательно пригнула его к земле. Чьи-то руки вцепились в его горло. Он чувствовал горячее дыхание и слышал крики. С потрясающей силой им овладело безумие ужаса, того самого ужаса, который охватил Лаокоона и его сыновей, когда они очутились в могучих кольцах гигантской змеи. Он уже не видел борющихся, в смертельной схватке сцепившихся людей. У самого горла своего он наткнулся на чью-то руку и сломал ее, как палку. Он вдруг почувствовал прилив совершенно невероятной мощи и такой же ярости и проявил столь удивительную энергию, что в конце концов сбросил с себя всех противников, облитый кровью, вскочил на ноги и снова ринулся к дверям. Открыв двери и выскочив за порог, он на сотую часть секунды оглянулся назад, и у него осталось впечатление, что только два человека вслед за ним поднялись с пола.

Очутившись в узеньком коридоре, он оставался в нерешительности не больше одной секунды. Внизу, у подножья лестницы, он заметил огни – там были люди. Он знал, что весь залит кровью и что платье на нем разорвано почти в клочья. Поэтому о бегстве в этом направлении не могло быть и речи. На противоположном конце коридора он заметил портьеру и почему-то решил, что за ней должно быть окно. Стремительным движением он сорвал портьеру и убедился в своем предположении. В следующую секунду он вышиб плечом окно и почувствовал, как ночная прохлада ударила ему в лицо.

Дверь за ним все еще оставалась закрытой, когда он выскочил через подоконник на небольшую площадку, с которой спускалась вниз узенькая лестница. Он помедлил, желая удостовериться в том, что враги не делают никаких попыток к преследованию, затем стал спускаться по ступенькам, причем в это время поймал себя на том, что он угрюмо посмеивается. Они получили по заслугам!

Выйдя в одну из аллей сада, он снова остановился. Холодный ветерок овевал его лицо, и благодаря этому ощущению он совершенно освободился от чувства ужаса, которое не оставляло его ни на секунду во время борьбы. Снова им овладело то же спокойствие, с которым он беседовал полчаса назад со Смитом. Смит был убит. Он был абсолютно уверен в этом. И вот почему он дорожил каждой минутой.

В конце концов, такова была воля судьбы! Он играл по всем правилам, вполне честно, и не его вина, если в результате он проиграл.

Еще одна вещь не была доведена до конца, и Кейт не сомневался, что будь здесь Дервент Коннистон, он закончил бы ее. И он решил сделать то же самое. Теперь, собственно говоря, нет необходимости в том, чтобы пойти к Мак-Довелю и признаться ему во всем. Ведь Смит умер, а Мириам Киркстон избавлена от своего преследователя! Теперь он имеет полное право заботиться о собственном спасении и благополучии. Но при одном условии: Мэри-Джозефина должна знать все! И он лично обязан ей признаться! В этом заключается последний ход его честной игры!

Никто не заметил его в то время, как он пробирался по закоулкам, направляясь к своему дому. Через четверть часа он уже подошел к склону холма, посмотрел наверх и увидел, что «хата» освещена и что шторы подняты для того, чтобы облегчить ему подъем в гору. Видно было по всему, что Мэри-Джозефина ждет его.

Снова он констатировал в себе странное спокойствие, которое было так характерно для всей этой трагической ночи. Он сделал было попытку стереть кровь с лица, но это не вполне удалось ему; окровавленный, он вошел в дом, и Мэри-Джозефина тотчас же обратила внимание на его раны. Он был без шляпы. Волосы его в беспорядке рассыпались во все стороны. Горло и часть груди были открыты, почти все платье разорвано в клочья. Девушка смертельно побледнела, бросилась к нему, протянула вперед руки, но он решительным жестом отстранил ее от себя и неторопливо сказал:

– Очень прошу тебя, Мэри-Джозефина… подожди немного…

Она замерла на месте, и сама не могла бы в точности ответить, что именно остановило ее: странный ли тон его голоса, суровое ли выражение серого, окровавленного лица или же что-то повелительное во всем его существе. Он быстро прошел мимо нее и направился к телефону. Ее губы дрогнули, она хотела что-то сказать и одну руку судорожно поднесла к горлу.

Он произнес номер телефона Мириам Киркстон. И только в эту минуту она заметила кровь на его руках. Послышались неясные звуки: кто-то отозвался в квартире Киркстонов, и после этого раздался почти спокойный голос Кейта:

– Смит умер!

И это было все. Он повесил трубку и повернулся в ее сторону. С коротким криком она бросилась к нему:

– Дерри… Дерри!

Он слегка подался назад и указал ей на большое кресло, которое стояло у камина.

– Сядь, Мэри-Джозефина!

Она медленно повиновалась. Она была так бледна, что, глядя на нее, Кейт не верил, что у живых людей могут быть такие бледные лица. Не торопясь, он рассказал ей все, буквально все, от начала до конца. Мэри-Джозефина не проронила ни слова, ни звука, и, казалось, сидя в кресле, делалась все меньше и меньше по мере того, как он продолжал свой страшный рассказ про ложь, которая началась с тех пор, как Джон Кейт и Дервент Коннистон поменялись именами в маленькой хижине в Баррене. Он не скрывал ничего, понимая, что видит девушку в последний раз. Он так и говорил ей, а она сидела все такая же смертельно-бледная, с громадными, шире, чем всегда, раскрытыми глазами, с беззвучно вздрагивающими губами и крепко прижатыми к груди руками. Она сидела так и слушала рассказ про великую ложь и про столь же великую любовь.