Текст книги "Быстрая Молния"

Автор книги: Джеймс Оливер Кервуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Глава 4. Единоборство стай

Один раз в течение каждого семилетнего цикла на поросшую чахлыми кустарниками ивняка тундру Великой Северной Пустыни, которая полого спускается к земной груди в Северный Ледовитый океан, приходит Noot Aku Tao – Великий Голод. Так утверждают эскимосы и живущие южнее индейцы, ссылаясь на всех своих богов, злых духов и на врожденное суеверие. Один раз в семь лет на кроликов – источник и основу существования на севере как для животных, так и для людей – нападает мор, который губит их миллионами; а с исчезновением кроликов рыси голодают и начинают пожирать собственное потомство; редеет численность ласок, куниц и норок, пустеют ловушки у трапперов, и неудачи преследуют охотников на их промысловой тропе. Там, где прежде эскимосы добывали себе пропитание, бесследно исчезают огромные стада карибу. Мускусные быки растворяются в непостижимой загадке Полярной Ночи. Белых медведей становится меньше, и даже маленькие белые лисички-песцы – многочисленные, как воробьи, когда кролики имеются в изобилии, – исчезают, словно попав в огромную ловчую сеть, которая сметает все подчистую на бескрайних просторах бесплодных равнин. Великий Голод всегда приходит во время Долгой Ночи. И тогда Голодная Смерть становится охотником, триумфально шествующим по земле.

Нынешний год был Седьмым. Стояла середина Долгой Ночи. Прошел месяц с тех пор, как стада карибу откочевали все дальше и дальше на юг и на запад. Сильные бури скрыли их уход, и волки, чьи миграционные инстинкты были менее острыми и чуткими, утратили след, который привел бы их в страну изобилия, к далеким берегам Большого Медвежьего озера. На пустынных равнинах они дрались, голодали и умирали, ибо закон выживания наиболее приспособленных распространялся на всей территории от берегов озера Киуотин до залива Франклина, – и рука об руку с ним среди всех существ, питающихся мясом и кровью, шествовал каннибализм. Быстрая Молния, до недавних пор предводитель могучей стаи белых полярных волков, сам превратился в тощую, голодную, Дикую тень, занятую постоянными поисками пищи. С той ночи, три недели тому назад, когда он привел своих волков на убийство стада домашних оленей Оле Джона, голод крепко прижал его, и оба приятеля – он и Мистик – поддерживали теперь искорку жизни в своих телах тем, что выкапывали из-под снега и поедали мерзлый зеленый мох. Мистик, серый лесной волк, который присоединился к белой стае далеко отсюда, на южной окраине бесплодной арктической пустыни, завязал дружбу с Быстрой Молнией, отдаленным на двадцать лет от своего предка, Скагена, огромного пса из породы догов.

Вот эта капля собачьей крови в его жилах и заставляла Быструю Молнию в страшные дни голода и смерти держаться вблизи побережья, рядом с дикими эскимосскими поселениями, разбросанными вдоль залива Коронации. Его стая, сто пятьдесят некогда сильных зверей, пришедшая из далекого кустарникового леса, распалась и исчезла. Оставшиеся в живых по одному, по двое разбрелись на все четыре стороны. Разрушенная голодом, рассеянная насущной необходимостью, белая орда больше не мчалась под яркими звездами, «гонимая дьяволами», с Быстрой Молнией, самым крупным из всех полярных волков, во главе. Над пустынной равниной больше не разносился охотничий клич, потому что если волку и удавалось найти добычу, то он убивал ее втихомолку, оставляя все мясо себе и ревностно охраняя его до последней косточки.

За целую неделю ни Быстрая Молния, ни большой лесной волк не сумели поймать ничего, что могло бы утолить голод. Последние три дня они раскапывали снег в укромных местах и поддерживали жизнь жестким кудрявым зеленым мхом, которым питаются карибу. И никогда они еще не охотились так усердно, как в эту неделю. Они обследовали границы пустынных равнин, побережье и окраины ледяных нолей. Несколько раз они натыкались на песцов, но маленькие белые лисички, словно блуждающие огоньки, легко терялись в хаосе ночи. Однажды Быстрая Молния напал на след тюленя, но эта незнакомая добыча ускользнула прежде, чем он успел найти, за что ее ухватить. Дважды видели больших белых медведей, слишком могучих, чтобы можно было даже помыслить о нападении. И за все время ни разу ни одного зайца там, где их должны были быть тысячи! Наконец их постигло последнее и наиболее крупное разочарование. В самый разгар бури они напали на след мускусных овцебыков и в течение всей этой снежной круговерти преследовали их, пока на далекой пустынной равнине следы их безнадежно не замело налетевшим бураном.

И вот теперь они лежали, распластавшись на узком ледниковом выступе высокой скалы, наблюдая за явлением, которое уже дважды возникало прямо перед ними в призрачном белом сиянии ночи. В течение четверти часа они не двигались, притаившись, словно замороженные насмерть. Ни одно случайное движение не выдавало их, пи один мускул не дрогнул. В пятнадцати футах скалистая стена поворачивала к морю, и они дважды наблюдали, как большая белая тень взлетала оттуда и снова возвращалась назад. И в третий раз их покрасневшие глаза заметили, как тень взлетела опять, на мгновение появилась в их поле зрения и исчезла.

Вопину, сова, не видела их. Она тоже голодала. С исчезновением больших белых зайцев пропала пища, и настал час, когда ее душа убийцы все более склонялась к каннибализму. Среди своих сородичей она была настоящим чудовищем. Крылья ее в размахе достигали пяти футов. Когти ее были подобны кинжалам и достаточно велики, чтобы выпотрошить волка, если бы для этого хватило сил. Ее могучий клюв способен был раздробить череп лисицы. И она тоже вела наблюдение. Но ее глаза, пылавшие огнем голодного бешенства, не останавливались на выступе, где лежали Быстрая Молния и Мистик. Сова пытливо вглядывалась в искрящийся звездным светом мрак Полярной Ночи. Она знала, что вскоре опять увидит то, что возникало там, впереди, и вновь исчезало Трижды это появлялось, и трижды она вылетала, но все никак не могла выбрать подходящий момент для стремительного броска. Смертельно опасная в своей предусмотрительной осторожности, Вопину выжидала. И на четвертый раз она приготовилась нанести удар.

Над крутым склоном скалистого обрыва в поисках дичи кружила в бесшумном полете чужая сова, с каждым разом приближаясь все ближе и ближе. В душе Вопину не было инстинкта страха. Всю свою жизнь она полагалась на собственную мощь. Ни одна сова до сих пор не побеждала ее в бою. Вопину либо прогоняла, либо убивала каждого незваного претендента на ее охотничью территорию и благодаря превосходству в силе и ощущению безнаказанности стала беззастенчивой грабительницей и задирой. Во время прошлого сезона, высиживая птенцов, она в припадке ярости уничтожила весь свой выводок, и теперь голод сделал ее еще более страшной и жестокой. Она выжидала не для того, чтобы определить размеры и степень отваги своей жертвы, но чтобы выбрать момент для более удобного нанесения удара. Она не принимала во внимание то, что Низпак, чужая сова, ни на йоту не уступала ей по величине; она не знала, что два дня тому назад Низпак убила полувзрослую лисицу и, стало быть, обладала большим запасом сил, и что в своих собственных охотничьих угодьях Низпак слыла еще более свирепым и кровожадным пиратом, чем она.

На четвертый раз, когда Низпак, выискивая горящими глазами добычу, бесшумно выплыла из-за скалы, Вопину метнулась вниз из своей засады наподобие большого белого ядра. Она не разила когтями или клювом, но, атаковав сверху и сбоку, умышленно ударила соперницу плечом. Это был сильный и хорошо направленный удар, и Низпак потеряла равновесие в полете, напоминая в воздухе споткнувшегося человека, который пытается удержаться на ногах. Вопину вторично нанесла удар, и две старые разбойницы с громким шумом чудовищных крыльев шлепнулись на мерзлый снег у подножия скалы. Преимущество Вопину было велико, и ее нападение очень скоро завершилось бы убийством соперницы, будь та обычной совой. Гигантские крылья словно дубиной колотили ошеломленную Низпак. С резким гортанным клекотом ярости и торжества Вопину вонзила когти в покрытую перьями грудь чужой совы, а мощным клювом изо всех сил долбила ее череп, стараясь пробить в нем дыру. Но Низпак была разбойницей, закаленной в борьбе. Свободным крылом она стала защищаться и наносить ответные удары. Никогда еще за всю свою кровавую жизнь не ощущала Вопину такой мощной силы, как от крыла своей противницы. Удары эти превзошли ее собственные, сшибли ее в сторону и заставили прекратить смертельную долбежку черепа Низпак. Но когти Вопину впивались все глубже. Они проникали сквозь перья, кожу, мышцы и кости и, однажды проникнув, сжимались и держали крепко, хотя Низпак и удалось в один из удобных моментов перевернуть врага на спину. Теперь уже клюв Низпак молотил череп соперницы. Он бил Вопину по голове, словно острым стальным долотом. Он выдолбил ей глаза и сквозь отверстия в черепе проник глубоко в мозг. Задолго до того как Низпак прекратила свою смертоносную работу, Вопину была мертва, и теперь – дергая, толкая и изворачиваясь – Низпак пыталась освободиться от вцепившихся ей в грудь когтей мертвой птицы.

По мере того как битва становилась все яростнее, Быстрая Молния и Мистик медленно и бесшумно подползали поближе. Они очутились в полусотне футов от обеих птиц, когда Низпак наконец удалось избавиться от цепкой хватки когтей мертвой Вопину. И «тогда их серые тела, быстрые, словно тени, метнулись в прыжке сквозь ночную мглу. Низпак заметила их и, хлопая крыльями, попыталась взлететь. Но глубокие раны в груди ослабили ее, и она поднималась медленно и с трудом. Она была всего в шести футах от земли, когда Быстрая Молния совершил могучий прыжок и его челюсти сомкнулись в плотном оперении птицы. В следующую секунду Низпак рухнула на землю, и острые зубы Быстрой Молнии сверкнули, освобождаясь от перьев. С коротким рычанием он метнулся к голове гигантской совы; хруст костей, и Низпак была мертва.

Мистик уже рвал жесткое мясо старой Вопину, и прежде чем крылья Низпак перестали трепетать, Быстрая Молния приступил к трапезе. Оба жадно принялись срывать перья с туловища своих жертв, – а Вопину и Низпак, несмотря на свирепость и силу, на девяносто процентов состояли из перьев. В каждой было, пожалуй, не более трех или четырех фунтов мяса и костей. И мясо было жестким от множества хрящей, сухожилий и связок. Но Быстрой Молнии и Мистику оно показалось слаще печени карибу в дни изобилия, и они проглотили его до последнего кусочка, завершив трапезу совиными головами, что явилось финальным триумфом их жевательных мышц.

Как еда и питье возвращают жизнь и надежду умирающему с голоду человеку, так и эта пища влила новые силы и бодрость в тела Быстрой Молнии и Мистика. Они попросту рассудили, – если способность рассуждать вообще присуща волкам, – что голодная пора миновала. Они нашли наконец мясо и съели его, а завтрашний день их не тревожил. Горячая кровь вновь энергично заструилась в их жилах, и их первым побуждением было увеличить достигнутые успехи, ибо их аппетит был лишь в малой степени успокоен, но вовсе не удовлетворен. Много раз большой лесной волк пытался склонить Быструю Молнию отправиться на юг, к пустынным просторам тундры, так как в том направлении – Мистик знал – расположены благословенные леса и полные дичи болота, которые он так опрометчиво покинул, связавшись с белой стаей. Теперь он смело и решительно повернул к югу, а Быстрая Молния, приободренный мясом, находившимся у него в желудке, и вдохновленный на новые и более захватывающие приключения, чем битва с совами, не протестовал.

Никогда еще звезды над ними не сияли так ярко. Сквозь толщу атмосферы, просветленной бурей и ветром, отдельные звезды приумножились, казалось, в целые созвездия, пока не украсили небо золочеными вставками вышивок на бесконечном фоне пурпурно-синего гобелена. Северное Сияние, словно устыдившись и заскромничав перед их чистым и строгим великолепием, прекратило чересчур красочный и пышный спектакль и засияло мягким серебристым светом. Быстрая Молния и Мистик за полмили могли бы разглядеть любой движущийся темный предмет. Но во всем этом белом и замерзшем мире не было других предметов, одушевленных или неодушевленных, столь же темных, как их собственная серая шерсть. Сама жизнь была белой – там, где она была. Огромные медведи были белыми, совы и зайцы были белыми, и даже окрас карибу и мускусных быков – более темных, так как в минуту опасности природа заставляла их искать спасения в быстром формировании стада, – обманчиво скрадывался рассеянным звездным светом и призрачной игрой ночных теней. Мистик, привыкший к лесам и болотам, в поисках добычи больше полагался на глаза и уши. Опыт научил Быструю Молнию, что присутствие мяса следует в первую очередь искать в воздухе. Мистик способен был расслышать звук на большем расстоянии, мог, пожалуй, и видеть немного дальше, но ветер приносил известия Выстрой Молнии задолго до звуков и зрительных образов.

Передвигаясь по снежной пустыне, каждый из них был по-своему настороже. Все охотничьи инстинкты опять пробудились в них, готовые к действию. Кровь разогревалась по мере того, как пища в их желудках начинала распространять по жилам свою живительную силу. Они шли прямо на юг, зорко присматриваясь ко всему, что шевелилось иод дуновением легкого ветерка. После бури температура повысилась, и мороз был не сильнее сорока трех или сорока четырех градусов. Стояла мертвая тишина, такая, что охотничий клич Выстрой Молнии мог бы разнестись по площади в двадцать квадратных миль открытого пространства. Невероятно, но не было слышно даже тявканья песцов. Всякая жизнь, казалось, прекратилась.

Тем не менее ни один из обоих охотников не ощущал опасений или страха перед голодной смертью. Еще раз довольно прилично подкрепившись, они продолжали ограничивать свои надежды ожиданием немедленных свершений, не затрудняя себя взглядыванием в туманное будущее. Они двигались вперед безостановочно, но ни на миг не теряли бдительности. Все их охотничьи инстинкты работали в полную силу. Однажды, пройдя первые полдюжины миль, Быстрая Молния внезапно замер на месте и издал короткое басовитое ворчание, заставившее Мистика остановиться. Он почуял в слабом ветре едва уловимый запах песца. Он не мог распознать, откуда доносится этот запах, который исчез через мгновение. Следующие полдюжины миль они бежали не сворачивая, пока наконец не приблизились к границе древнего катаклизма, где много столетий тому назад гигантский ледник решил немного поиграть с землей. Он вывернул ее наизнанку, разрыл и перекопал во всех направлениях, вытолкнул на поверхность скалистые холмы и утесы, прорезал глубокие долины и овраги. Бесплодная земля в этих местах словно оспой была испещрена впадинами и ложбинами и покрыта разбросанными повсюду огромными валунами и грядами накопленных ледником при своем движении каменистых отложений-морен. Не часто случалось, чтобы волки или лисы охотились здесь, но Быстрая Молния и Мистик храбро ступили в этот первобытный хаос. Для Мистика эта земля была полна ожиданий и надежд. Постоянная ровная гладь бесконечных открытых пространств наконец исчезла, а здесь было множество укрытий для всяких живых существ: овраги и лощины между грядами холмов и удобные пещеры из снега, льда и камней. И инстинкт говорил ему, что он движется по направлению к своим родным лесам, – а именно в этом направлении он и намеревался идти. Зачем ему эти белые волки и бесплодные пустоши без деревца и кустика, раз он может вернуться на свои родные охотничьи просторы!

Путь их пролегал по пересеченной тундре, в которую они успели углубиться на две или три мили, когда Быстрая Молния снова издал свое предупреждающее ворчание. Они остановились на гребне холма из вздыбленной земли и камня, и опять до Быстрой Молнии с ветром донесся запах. На сей раз запах не принадлежал ни песцу, ни зайцу и ни сове. Он свидетельствовал о близости крупной дичи, и дрожь возбуждения пробежала по телу Быстрой Молнии, когда очередной порыв ветра более отчетливо донес этот запах до его ноздрей. Теперь его уловил и Мистик. Это был острый, плотный запах шерсти Япао, мускусного овцебыка. Мистику подобный запах был незнаком: он не встречался в его лесах дальше к югу; неизвестный запах был тайной, и он принюхивался с любопытством и с предвкушением чего-то необычного. Быстрая Молния, со своей стороны, был возбужден до предела. Запах словно телеграфировал ему о том, что где-то поблизости находится самая крупная дичь из всех теплокровных млекопитающих, на которую охотятся белые волки. И дрожь его тела с одновременным глухим нетерпеливым ворчанием сообщили Мистику, что, кем бы ни были эти создания, они были мясом, с Которым его товарищ уже имел случай познакомиться.

Быстрая Молния возглавил спуск но склону в долину и там, внизу, быстро и бесшумно метнулся вперед. Его движения приобрели крадущиеся, осторожные волчьи повадки. И опять-таки инстинкт и безошибочный опыт заставляли его держаться строго по ветру, не сворачивая ни вправо, ни влево, ибо среди всех обитателей снежных равнин Япао отличался самым чутким обонянием и лучше всех умел по запаху почуять приближающуюся опасность. В то время как Быстрая Молния и Мистик подобно двум теням скользили между снежными сугробами и грудами камней, старый бык неподвижно стоял в центре узкой ровной полоски земли, которая, словно ободок у блюдца, изгибалась в трехстах ярдах к западу от них. Именно этот сдвиг к западу и дал ему возможность учуять первый едва уловимый запах врагов, так как Быстрая Молния и Мистик, двигаясь строго против южного ветра, проследовали на значительном расстоянии от вершины излучины, где стоял Япао. А еще в трехстах ярдах к югу, как раз в том направлении, куда стремились волки, по площади в несколько акров разбрелось его стадо – большие темные пятна, почти неподвижные в усердном добывании мха из-под снега.

Япао был самым старым и самым крупным в стаде из двенадцати животных. В ярком свете звезд он выглядел огромным и несуразным чудовищем. Высотой в холке не более четырех футов, он имел тем не менее восемь футов в длину, а его голова – обращенная под прямым углом к приближающейся опасности – напоминала гигантское стенобитное орудие, обшитое костяной броней. Природа предназначила ему быть самым северным из всех живых существ, ибо Полярный круг для него являлся южной, а не северной границей пастбищных угодий. Тело его имело округлую форму; ноги у него были исключительно короткими и мощными, шерсть густой и настолько длинной, что под брюхом волочилась по снегу. Под этой шерстью, надежно предохраняя тело от холода, находился слой мягкого пуха в два дюйма толщиной. Даже подошвы ног Япао поросли волосом, густым, как войлок, и единственным обнаженным местом на всем его туловище был кончик носа. Прикрывая верхнюю часть его крупной головы наподобие стального шлема, широкая костяная пластина изящно изгибалась позади глаз и заканчивалась с обеих сторон острыми, как два штыка, рогами. Это был его щит, его передняя линия обороны. С помощью этого щита он и сражался, ибо Япао, редко нападавший на своих врагов, предпочитал, чтобы они сами вышибали из себя дух об эту неприступную твердыню на его голове.

Всего несколько секунд Япао стоял молча. Затем из его горла вырвалось глухое низкое мычание. Пожалуй, оно скорее походило на овечье блеяние, чем на мычание, хоть и было более хриплым и глубоким, словно исходило из брюха Япао, а не из его груди. В великом безмолвии бесплодных пустошей оно прозвучало, как тревожный рокот барабана. Немедленно вслед за этим последовал топот копыт вспугнутых животных, и тут проявилось то, ради чего природа избрала более темный вариант окраски мускусных овцебыков, сделав его фактором жизни и смерти. Не обладая острым зрением, каждый овцебык тем не менее в любом случае мог различить своего соседа, который темным пятном выделялся на фоне остального белого мира. В противоположность многим другим животным, они не разбегались но сторонам в момент опасности, но сбегались вместе, и вторичное блеяние Япао заставило их броситься к нему. Он же сам в это время направился навстречу стаду. Подобно тому как пионеры далеких прерий выстраивали свои фургоны в тесный кружок против нападающих индейцев, так и Япао и его стадо медленно и неуклюже, но почти с человеческой тщательностью построились в защитный круг. Хвостами к общему центру, головами наружу, они стояли, так тесно прижавшись плечами друг к другу, что казалось, будто каждый из двенадцати овцебыков прошел специальную выучку в формировании именно этого строя. Опустив книзу тяжелые головы, они замерли в ожидании.

В пятидесяти футах от неподвижного круга больших темных животных появились Быстрая Молния и Мистик, причем лесной волк – несколько огорошенный таким устрашающим боевым порядком незнакомых существ – смущенно ожидал действий своего товарища. Трижды Быстрая Молния обошел круг, причем в третий раз на расстоянии не более десяти футов от склоненных голов. Мышцы его тела собирались для прыжка, и в начале четвертого обхода он выпрямился, как пружина, и метнулся прямо к горлу Япао. Однако Япао, несмотря на скверное зрение, разглядел его маневр: старый боец так искусно повернул свой щит, что Быстрая Молния врезался в него с силой, которая невольно заставила его завизжать, когда он кубарем покатился по истоптанному копытами снегу. В тот же миг послышался еще один глухой удар: Мистик испытал свое первое столкновение с черепом мускусного овцебыка. С яростным рычанием Быстрая Молния вскочил и прыгнул снова, и лесной волк из чувства солидарности последовал его примеру. В течение трех или четырех минут удары их тел напоминали приглушенную барабанную дробь, и для Япао и его соплеменников, обладай они чувством юмора, атаки этих волков могли бы послужить небезынтересной забавой. Но Япао и его угрюмое черноголовое стадо были так серьезны, как богословы на молебне.

Избитые, запыхавшиеся, с вываленными языками, Быстрая Молния и Мистик наконец отступили на несколько шагов, чтобы обдумать положение. Снова и снова кружили они вокруг Япао и его стада, но ни одна голова в оборонительном круге не отклонилась ни влево, ни вправо, и в конце концов сущность сложившейся ситуации начала постепенно доходить до Быстрой Молнии. До сего часа он не сознавал в полной мере необходимость стаи, – а именно стая была нужна ему сейчас, та самая стая, которую он вел на убийство карибу и впоследствии на резню домашних оленей Оле Джона. Понимание того, что сбор стаи являлся, пожалуй, единственным способом охоты на мускусных быков, не было результатом его рассуждений, как и все его действия не были проявлением его необычайной личной стратегии или сообразительности. Просто так же, как врожденная животная смекалка подсказала ему созвать стаю, когда он напал на след стада оленей, так и теперь та же смекалка побудила его как можно скорее подключить к действию дополнительных участников операции. Отбежав на сотню ярдов, он выбрал подходящую площадку на выступающем узком плато и завыл. Он выл, как никогда прежде, а Мистик, чье острое восприятие быстро постигло сущность маневра товарища, не прекращал нападать, огрызаться и ложными выпадами отвлекать внимание мускусных быков. Даже когда Быстрая Молния удалился настолько, что его голос стал едва различим, Мистик упорно продолжал оставаться на посту. И пока большой одинокий волк кружил вокруг стада, Япао и в голову не могло прийти разрушить свой боевой порядок.

В трех четвертях мили к западу узкая ровная полоска земли посреди вздыбленной и вывороченной тундры заканчивалась широким плато; к этой обширной площадке и направился Быстрая Молния, останавливаясь через каждые две-три сотни ярдов, чтобы издать призывный вой. Давно уже волчий вой, зовущий к охоте, не звучал в этих краях, и на расстоянии мили отсюда тощая белая фигура, шнырявшая под звездами в поисках пищи, замерла на месте, обернувшись в сторону этого призыва. Еще дальше второй волк уловил сигнал, а за ним и третий, – и так далее до тех пор, пока находились уши, чтобы слышать, и голоса, чтобы отвечать на зов, разносящийся в ночи. Во времена карибу этот зов собрал бы сотню волков; сейчас же – разбежавшиеся поодиночке, худые, красноглазые, подыхающие от голода – лишь двенадцать явились, чтобы присоединиться к Выстрой Молнии. С ними он повернул назад, на узкую изогнутую полоску посреди тундры, и здесь, на этой гладкой морщине среди ледниковых холмов и морен, волки впервые уловили запах мускусных быков. Мистик был по-прежнему занят своим делом, и Япао со стадом продолжал пребывать в стоическом ожидании, когда стая стремительно вырвалась из мрака.

Теперь в сиянии звезд разыгралось уже настоящее сражение. Имея перед собой на две головы превосходящего противника, Япао и его команда больше не стояли неподвижно, ожидая своей очереди для отражения атаки. Четырнадцать разящих, скачущих, осатаневших от голода зверей выступали против них, – и самыми свирепыми из всех были Быстрая Молния и Мистик. Снова и снова отлетали они, отброшенные костяными шлемами мускусных быков. Затем раздался первый скулящий визг звериной боли, когда один из белых убийц напоролся на кривые, острые, как штыки, рога самого Япао. Но атака не прерывалась ни на мгновение. Не успел Япао освободить рога от одного волка, как второй вонзил клыки в его нос и в тот же миг произошла одна из тех быстрых и непредвиденных случайностей, которые зачастую меняют исход сражений. Второй волк, перескочив через склоненную шею Япао, попал на кривые рога соседнего быка, и в этот короткий промежуток ни Япао, ни его сосед, обремененные тяжестью повисших на рогах врагов, не в состоянии были защищать свою часть оборонительного строя. Мгновенно оценив обстановку, с полдюжины волков метнулись в эту брешь. В могучем прыжке один из них перелетел через головы быков в середину стада. Второй последовал за ним, и подобная сфинксу невозмутимость защитного построения была нарушена. Центр его превратился в топочущую и мятущуюся массу смертоносных копыт и пытавшихся увернуться от них двух ловких изворотливых тел. За какие-нибудь две минуты с этими двумя волками было покончено, но их самопожертвование сломало неколебимый строй стада, и стая, норовя вцепиться быкам в нос или глотку, устремилась в самую его середину. И подобно овцам, быки дрогнули и разбежались. Сам Япао стоял на коленях; огромный белый волк вцепился ему в нос, а Мистик в горло. Быстрая Молния с двумя другими приканчивали второго. Лишенные поддержки стада, эти крупные животные теряют всякие бойцовские качества. Находясь в своем оборонительном строю, овцебыки представляют собой самую трудную и сложную добычу; но они становятся совершенно беспомощными, будучи предоставленными самим себе. Бегут они беспорядочно и неуклюже, а паника, охватывающая их, напоминает слепой и безоглядный ужас овечьего стада. Однако прикончить мускусного быка не так-то просто из-за его длинной шерсти и густого подшерстка; поэтому прошло почти полтора часа, прежде чем Япао и двое других из стада были мертвы. Из стаи Быстрой Молнии пятеро были убиты при штурме оборонительного – кольца, и девять оставшихся приступили к пиршеству, за которым могли бы до отвала набить свои желудки не менее полусотни голодных волков.

Молчаливый и таинственный шифр разведывательной информации, при помощи которого по всей территории мгновенно распространяются сведения об убийстве для любого пернатого или зубастого хищника, действовал уже в полную силу. Охотники – а охотники понимают толк в подобных делах – теряются в догадках, тщетно пытаясь найти объяснение быстроте и точности передачи подобных известий. Там, где Быстрая Молния и Мистик час назад не могли отыскать признака живого существа в окружающем их белом замерзшем мире, повсюду теперь возникали все новые проявления жизни. Сперва это был всего лишь осторожный и полумертвый от голода песец, выглядывающий из-за гребня ближайшего холма; затем сова, невесть откуда безмолвно проплывшая вверху над головами и снова исчезнувшая; а затем второй песец, и третий, и откуда ни возьмись – кровожадный и бесстрашный маленький горностай, складывающийся вдвое как пружина при каждом прыжке. Этих немногих мог привести сюда запах парного мяса. Но новость распространялась далеко за пределы этого узкого кружка. Живые существа, натыкавшиеся на след убегавших мускусных быков, с инстинктивным трепетом ощущали, что они спасаются от смерти; и крылатые существа, наблюдая это бегство, благодаря тому же инстинкту понимали, что позади бегущих животных лежит смерть. Все голодные создания снежных пустынь избегают волка, поскольку тот является убийцей; но тем не менее они следуют за ним по пятам, потому что волк – лучший охотник среди них и, двигаясь по его следу, каждый может надеяться на остатки его пиршества. И песец, и горностай, и даже сова различают, когда волк бежит просто так, а когда длинными прыжками преследует свою жертву; они умеют отличить голодный вой от зловещего и торжествующего призыва к убийству, – точно так же, как инстинкт призывает питающихся падалью лесных ворон слетаться и кружить над рощей или болотом, где раздался выстрел из ружья охотника. А в данном случае налицо были видны следы двенадцати волков, сбежавшихся вместе, и следы девяти овцебыков, которые разбегались прочь; и был также запах теплого мяса и крови, далеко разносящийся ветром.

И там, где не было ни малейшего признака жизни, теперь она торжествовала. Повсюду раздавалось ворчание и хриплый тявкающий лай, и круглоглазые совы, услышав это тявканье, взмывали вверх из удобных укрытий среди холмов и каменистых ледниковых морен и бесшумно плыли между землей и звездами, совершая разведывательный полет. Щелкая клювами и издавая при этом треск, который слышался за сотню ярдов, они возбудили у маленького изголодавшегося красноглазого горностая новый острый интерес к окружающим событиям, – так что не только с земли или с воздуха, но отовсюду, со всех сторон, быстро и жадно сбегались сюда шустрые и пронырливые существа, населявшие заснеженные пустоши, чтобы поживиться остатками волчьего пира.

Но сегодня никаких остатков не предвиделось. Подобно тому как крайний голод понуждает человека драться за собственную плоть и кровь даже в ущерб другим себе подобным, так и столь долго нависавшая угроза голодной смерти приглушила и заморозила инстинкты братства и бескорыстия у девяти волков; они были начеку и готовы вступить в бой с любым, кто посмел бы посягнуть на их добычу, включая и своих сородичей. Случай свел вместе этих девятерых волков и сделал их партнерами, и каждый признавал равные права другого, но любой чужак, который появился бы здесь, подвергся бы немедленному нападению и уничтожению. Впервые за много дней насытившись до отказа кровавым мясом, они не разбрелись, покончив с едой, но устроили себе лежбища из снега поблизости от добычи или у границы недалекой тундры. Первая сова, опустившаяся на одну из туш, встретила мгновенное противодействие и была разорвана на куски прежде, чем ее клюв коснулся мяса, а песцов, рискнувших подойти слишком близко, встречали злобные наскоки и рычащие предупреждения.