Текст книги "Быстрая Молния"

Автор книги: Джеймс Оливер Кервуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Если здесь и было исключение, то им являлся Мистик. Он тоже готов был сражаться за принадлежавшее ему мясо; но над этим стремлением преобладало более сильное, то, что постоянно росло в нем с тех пор, как он подружился с Быстрой Молнией, – стремление вернуться «домой». А «домом» для Мистика были большие леса и глубокие болота в благословенном краю далеко на юге. И он хотел, чтобы Быстрая Молния отправился туда вместе с ним. Много раз пытался он склонить его к этому. Сегодня ему особенно повезло, ибо, до того как они натолкнулись на стадо овцебыков, они двигались прямо на юг, – по крайней мере, настолько прямо, насколько это удавалось Мистику. И теперь, когда голод был утолен, красная стрелка указателя вновь запылала в мозгу серого лесного волка, и он захотел продолжить путь. Он скулил у плеча Быстрой Молнии, дюжину раз пересекал узкую полоску равнины и останавливался в ожидании, что тот последует за ним, пока наконец Быстрая Молния не оставил бдительное кольцо товарищей и не присоединился к нему. Вместе они направились к югу. Мистик возглавлял путь; он бежал быстрой трусцой; уши его беспечно торчали в разные стороны; он больше не прислушивался и не принюхивался в поисках добычи. Но у дальней границы перепаханной ледником тундры, когда обширные белые пустынные равнины раскинулись перед ними опять, суть происходящего наконец проникла в сознание Быстрой Молнии. Он остановился, полуобернувшись в том направлении, откуда они пришли, и заскулил; Мистик, стоя рядом с ним, ответил тем же, но обернувшись к югу. Там, на юге, таилась загадочная сила, которая влекла его к себе; позади оставалась сила, которая удерживала Быструю Молнию. И в то время как Мистик стремился к лесам, болотам и хитроумным ловушкам человека, в душе Быстрой Молнии вновь вырастала призрачная тоска Скагена, его далекого предка, – призыв, не раз заставлявший его поворачивать в сторону хижины на краю ледниковой расселины. Он снова последовал за Мистиком, но медленно и нерешительно, так что по истечении часа они удалились всего на три мили от полоски земли, где были убиты мускусные быки. Тем не менее промежутки между проявлениями его нерешительности становились все реже и короче. Еще час – и зов бесчисленных собачьих поколений, предшествовавших Скагену из двадцатилетнего прошлого, одержал бы победу. Он отправился бы в леса, в страну, где постоянно были солнце и луна, в страну «долгого лета, в страну деревьев, травы и цветов, теплых лугов и сверкающих рек. Но тут неведомый дух, что носится под белыми звездами Полярной Ночи, заявил на него свои права и через огромную снежную равнину донесся голос, останавливая Быструю Молнию, призывая его, требуя его назад.

Обернувшись опять на север, Быстрая Молния и Мистик прислушивались к этому голосу. То был зов волчьей стаи – старый охотничий зов, старый призыв к убийству, зов длинных белых клыков, приглашающий на карнавал кровавого пиршества и смерти. Он был едва различим, доносясь до них с севера и с запада.

И голос этот не был голосом семи волков, охранявших мясо в узкой долине между холмами и моренами перепаханной ледником тундры.

Там, на этой полоске равнины, семь волков расслышали приближающийся вой еще до того, как он достиг Быстрой Молнии и Мистика. И они больше не признавали в нем голос своих братьев по стае. Близкая смерть от великого голода, которой предшествовали недели долгого поста и недоедания, стерла инстинкт стаи, являвшийся частью их жизненного кодекса в пору изобилия. В настоящее время они больше не были существами, связанными общими интересами, но единоличниками с частной собственностью, ради защиты которой они готовы были сражаться с любыми незваными пришельцами, включая и тех, кто лишь недавно был их товарищами. Малочисленной группой собрались они вокруг растерзанных туш трех мускусных быков; клыки их сверкали, рычание клокотало в их глотках и глаза горели воинственным огнем, когда вновь прибывшая стая рассыпалась по узкому и тесному перешейку долины. Это была небольшая стая, но все же превосходившая их в отношении два к одному – преимущество, правда, несколько скомпенсированное благодаря полным желудкам у семерых защитников добычи.

Гвардия Быстрой Молнии не сдвинулась с места ни на шаг. Семь волков, составлявшие ее, застыли в ожидании. В сотне ярдов от них пришельцы остановились и, рассыпавшись по сторонам, начали медленно приближаться, скуля от голода и лязгая челюстями в предвкушении пищи. Они готовы были принять проявления гостеприимства, но в случае отказа от такового готовы были и на убийство. Семеро не подавали ни звука, ни знака, которые можно было бы принять за радушное приглашение. Они стояли молча, словно изваяния, под бесстрастным светом звезд, и они не считали врагов. Будь тех пятьдесят вместо четырнадцати, они все равно стали бы защищать принадлежащее им мясо. Подобное недвусмысленное предупреждение быстро дошло до сознания захватчиков, во главе которых стоял Громкоголосый Уйу. Именно его голос первым долетел до Быстрой Молнии и Мистика, именно он настойчивее всех остальных четырнадцати кружил у вожделенной пищи, и, в конце концов, именно он первым рванулся к одной из туш овцебыков. Ближайший из семерых мгновенно бросился на него, и не успели их тела столкнуться, как тринадцать чужаков устремились вперед, словно белые тени, увлекаемые бурей.

Оставшиеся шестеро из гвардии Быстрой Молнии встретили их клыком к клыку. В ярости и крови сражения никто не вспомнил о мясе. В истощенных и обессиленных существах чувство голода уступило место смертельной ненависти. Битва не на жизнь, а на смерть разыгралась над застывшими тушами мускусных быков. Уйу, прыгнувший первым, пал с разорванной яремной веной, так что его кровь залила остекленевшие глаза Япао, убитого короля стада. В первом свирепом натиске семеро – сытые и более сильные, чем их изголодавшиеся враги, – быстро открыли кровавый счет в свою пользу. Волк на волка, один на один, они были более чем равносильными противниками для нападавших. Но вскоре преимущество в численности начало давать себя знать. Пока их клыки смыкались на горле врага, чужие клыки грызли и рвали их собственное тело. Двое из семерых защитников и четверо их противников пали так близко от Япао, что их тела образовали вокруг него нечто вроде белого савана. Шестеро из стаи Уйу и трое из стаи Быстрой Молнии были мертвы, когда жестокая оборона неизбежно обернулась поражением. Израненные и окровавленные, – теперь уже четверо против восьми, – обороняющиеся постепенно сдавали позиции, сражаясь и огрызаясь с каждым футом, который они уступали врагу. Если бы дух Япао мог вернуться сюда, он насладился бы мщением в полной мере, ибо под ярким светом звезд поле битвы алело пятнами крови и было усеяно трупами.

В этот финальный кровавый момент потери всего, добытого с таким трудом, на краю узкой долины появились Быстрая Молния и Мистик. Оттуда, где они впервые услышали отдаленный вой стаи, они почуяли запах битвы и теперь примчались к заключительному акту трагедии – два демона, промелькнувшие через мертвенный лунный свет словно пули, выпущенные из ружья. Двенадцать волков смешались в крутящуюся, дерущуюся, давящуюся массу, и оба серых гиганта ворвались прямо в эту толпу с силой громового удара. Одним движением могучих челюстей Быстрая Молния сломал шею тощему белому зверю, вонзившему клыки в тело другого. Мистик, орудуя клыками как кинжалами, распорол горло следующему. Явись они минутой раньше, они спасли бы жизнь отважной четверке, которая боролась до последнего. А сейчас двое из четырех пали под натиском орды Уйу, и из горла третьего, хоть он и продолжал драться, ручьем текла кровь. Но и захватчикам пришлось заплатить немалую цену. Их осталось всего пятеро, когда Быстрая Молния обнаружил, что сражается один против двух. Его клыки были на горле одного волка, когда на него прыгнул второй. Сцепившись мертвой хваткой в смертельной дуэли, они втроем боролись и катались по снегу. Мистик убил еще одного и вместе с последним уцелевшим из семи участвовал в завершающем единоборстве с оставшимися двумя из стаи Уйу.

Быстрая Молния, изорванный и наполовину задохнувшийся, впервые почувствовал себя проигрывающим в схватке. Кровь его струилась по снегу. Пока он сжимал челюсти на горле врага, другой рвал его бока и бедра и, в конце концов, ухитрился схватить его сзади за шею. Это был не удушающий или разрывающий яремную вену захват. Это был «уыйитип» – дважды более опасный прием, если клыки как следует сомкнутся. Внезапная жуткая агония потрясла тело Быстрой Молнии. Казалось, лезвие ножа вонзилось в его мозг, и острая парализующая боль словно от раскаленного стального прута заставила его закрыть глаза и ослабить сжатые челюсти. Лежавший под ним волк, почувствовав ослабление смертельного захвата на своем горле, быстро поднял голову и схватил зубами Быструю Молнию за нижнюю челюсть. Быстрая Молния вложил все оставшиеся силы в последнюю титаническую попытку освободиться. Он катался, и изворачивался, и изгибал свое мощное тело, размахивая лапами в воздухе, пытаясь ухватить врага когтями, но челюсти его были беспомощны, и силы постепенно иссякали по мере того, как затуманивалось его сознание. Оба волка упорно висели на нем. Все глубже вонзались клыки в затылок Быстрой Молнии, и сама смерть находилась от него на расстоянии нескольких мгновений, когда до его умирающего слуха донеслось яростное рычание, толчок могучего тела, – и парализующая хватка у основания черепа исчезла. Воздух освежающей волной снова хлынул в его легкие. Зрение возвратилось его глазам. Сила вернулась к его челюстям, слух к ушам, – и он услыхал рычание, жуткий торжествующий рык Мистика, когда огромный лесной волк приканчивал врага, которого он оторвал от затылка Быстрой Молнии. И в эту минуту Мистик, бродячий волк из больших лесов, возвысился над всеми другими волками, когда-либо сражавшимися на белых снежных равнинах. Он не стал ждать последнего смертельного вздоха своего врага, но вернулся, и его окровавленные клыки глубоко вонзились во внутренности волка, вцепившегося в челюсть Быстрой Молнии.

И когда несколько секунд спустя Быстрая Молния, шатаясь, поднялся на ноги, лишь Мистик и последний из уцелевших семи храбрецов остались, чтобы составить ему компанию. Япао, король стада мускусных быков, был отомщен, ибо из стаи в четырнадцать и из стаи в девять все, кроме этих троих, валялись мертвыми на снегу. Мистик, стоя рядом с Быстрой Молнией, тихо заскулил, и посреди кровавой арены резни и убийства их носы коснулись снова, и таинственный дух, витавший под звездами, донес до сознания этих двух зверей смысл того, что для них в конечном счете означает товарищество.

Глава 5. Быстрая Молния находит подругу

Буря – страшная и безжалостная в своей ярости – неслась из Ледовитого океана; перелетая через дальние окраины земли, шипя и свистя над самим полюсом, она изломала и исковеркала все побережье залива Коронации, чтобы излить свою злобу над бескрайними снежными пустошами, которыми завершается северная оконечность Американского континента. С этой бурей мерзлая земля укуталась во мрак. Ночь длилась уже много недель, и не было ей ни конца ни края. Не было ни солнца, ни света, кроме мертвенного света луны, и звезд, и Северного Сияния, ибо Земля пересекла меридиан Долгой Ночи и наступили самые темные из всех темных часов. Нынче они стали и вовсе дьявольски мрачными. Над обширными ледяными полями, обрамляющими и загромождающими последние окраины земли, прокатывался и громыхал ветер, впитавший в себя колоссальную мощь. Он с бешеной силой проносился по снежным равнинам, суматошно метаясь над пустошами. Он подхватывал сугробы крохотных мерзлых частиц, похожих на мелкую дробь, которые здесь заменяли снег, и гонял их, словно шрапнель, выпущенную из пушки. Всякая жизнь забивалась в норы, пытаясь укрыться от ветра. Ибо встретиться лицом к лицу с его смертоносным напором и еще более смертоносным холодом в пятьдесят градусов ниже нуля означало гибель для любого живого существа. Эскимосы тесно прижимались друг к другу в своих иглу; песцы зарывались под снежный наст на равнинах; волки свертывались в клубок на своих лежках; мускусные быки и карибу сбивались в тесные кучки, ища в них тепла и спасения, и даже огромные белые совы с их надежной кирасой из защитных перьев искали для себя укрытия среди дюн и холмов безжизненных равнин.

Быстрая Молния, волк до мозга костей, – если не считать той капли собачьей крови, которая досталась ему от Скагена, – почти совсем не ощущал губительного неистовства разыгравшейся бури. После кровавой вакханалии убийств на узкой полоске равнины посреди исковерканной ледником тундры он в течение многих часов лежал под укромным выступом из камня и снега, страдая от боли и слабости. Его большое серое тело было искусано и изорвано клыками шайки белых волков, с которыми он сражался. Из раны у основания черепа распространялся пульсирующий жар лихорадки. Глаза были закрыты. И в его сознании стоны и вопли бури опять превращались в рычащую и воющую сумятицу схватки голодных пришельцев с его собственной стаей после убийства мускусных быков в тесной долине среди ледниковых холмов. Свирепый буран завывал над ним, хлеща снежными вихрями и разрываясь на длинные снежные заметы между глубокими оврагами, скалистыми кряжами и каменными наносами арктической тундры, а он снова продолжал сражаться в грандиозной битве, завершившейся много часов тому назад. Опять он бежал вместе с Мистиком, огромным серым лесным волком, который присоединился к стае белых полярных волков далеко на юге; опять – товарищи по долгим голодным дням – они вместе пировали над останками белых полярных сов и после этого со своей стаей хватали за горло мускусных быков в долине между холмами. Потом появление соперничающей стаи, их страшная неравная битва за защиту своей добычи – битва, из которой лишь он, Мистик, да еще один из их стаи остались в живых; битва смертельная, но победоносная. В больном воображении, терзавшем сейчас его воспаленный мозг, он вновь переживал эту эпическую драку. Челюсти его бессильно сжимались. Рычание затухало в горле. Мышцы напрягались. И ничего он не слышал о страшной буре, которая бесновалась во мраке ночи, наполняя и потрясая мир бешеной злобой и свирепым неистовством.

Рядом с ним, тесно прижавшись, лежал Мистик – огромный серый лесной волк. Далеко на север ушел он от своих родных лесов, и здесь, в финале сражения, он несколько часов тому назад спас жизнь Быстрой Молнии. Оба зверя укрылись в неглубокой пещерке под навесом из камня, земли и снега, всего в двадцати шагах от поля боя. Будь немного посветлее, Мистик мог бы разглядеть застывшие мерзлые трупы – три зарезанных мускусных быка и двадцать шесть растерзанных волков с разорванными глотками. Но сейчас в круговерти бури даже их запах не долетал до него.

Между этими двумя – Быстрой Молнией, самым могучим среди полярных волков, и Мистиком, волком из обширных южных лесов, – зарождалось нечто большее, нежели обычное промысловое сотрудничество хищных зверей. В Быстрой Молнии это чувство товарищества можно было бы связать с той каплей собачьей крови, что текла в его жилах, с наследием Скагена, гигантского дога. Оно постоянно присутствовало в нем. Временами оно вспыхивало настойчивым горячим пламенем и наполняло его странным томлением и тоской, которых он не понимал, и ощущением одиночества, которое загадочным образом влекло его к поселениям белого человека. В такие минуты рядом с ним бежал окрепший дух Скагена – того самого Скагена из двадцатилетней давности, кто благоговейно замирал у ног белых хозяев и спал в тепле от очага белого человека. Но в Мистике, лесном волке, что присоединился к стае белых волков, когда она рыскала далеко у южных границ бесплодных северных пустошей, не было этой капли собачьей крови. В первые дни голодного мора, поразившего нынче всю территорию, когда чудовищная белая стая Быстрой Молнии разделилась и рассеялась, Мистик последовал за ним потому, что Быстрая Молния из всех ста пятидесяти зверей стаи был единственным серым волком. А серым был цвет собратьев Мистика из южных лесов, и он тосковал по ним точно так же, как дух Скагена в крови Быстрой Молнии звал его сквозь двадцать миновавших поколений назад, к очагам белого человека.

Но леса Мистика находились рядом и были вполне реальными. Он покинул их всего лишь месяц тому назад, и менее двухсот миль бесплодной земли лежали между ним и их крайней границей. Теперь, когда он больше не ощущал мучительного голода, до отвала наевшись мяса мускусных быков, желание вернуться к. своим болотам и глухим лесным чащам с новой силой охватило его. Даже в бурю ему хотелось уйти. Однако некий внутренний голос подсказывал ему, что этот шторм отличался от множества бурь и непогод, во время которых он беспрепятственно ходил и охотился там, у себя на родине, и он продолжал неподвижно лежать в своем убежище, прислушиваясь к реву и стенанию ветра, ощущая в жадных рыскающих его порывах пульс того, чье имя было смерть. Не раз он пытался вывести Быструю Молнию из оцепенения, похожего на сон, но которое не было сном. Он толкал его носом. Он вставал и выглядывал из их убежища в черную сумятицу ночи, удивляясь, почему его товарищ не поднимается и не встает рядом с ним. Но Быстрая Молния не отвечал на настойчивые призывы и понукания, звучавшие в жалобном вое Мистика в периоды коротких передышек между порывами ветра. Одинокий в своем бодрствовании, Мистик простоял на страже все время в течение этих черных часов. Снежная буря угомонилась, вдоволь набедокурив и нахохотавшись. Раскаты грома над обширными ледяными полями постепенно затихли, завывания и стоны над пустынными равнинами становились все тише и уносились все дальше, пока наконец не превратились в едва различимый шепот в ночи. По одной, по две, а затем и целыми созвездиями на небо высыпали звезды. Мрак растворился в звездном свете, и перламутровое Сердце Неба начало разгораться в торжественной иллюминации. И Северное Сияние, словно празднуя прекращение бури, разметало по небу свои многоцветные знамена, как танцовщица, щеголяющая яркими нарядами перед глазами всего мира. Сжимаясь и распахиваясь, скручиваясь и извиваясь среди звезд в чудесной прелести замысловатых превращений, оно распускало ленты золотого, оранжевого и бледно-желтого огня, подобно сияющим локонам всемогущей богини, кокетничающей с невозмутимыми сиятельными хозяевами небесного свода. И Мистик, видя, что мир снова так поразительно меняется перед его глазами, еще настойчивее принялся скулить и тормошить Быструю Молнию. Наконец ему это наскучило, и он выбрался из их общего укрытия под навесом из снега и камня.

Быстрая Молния не пошел за ним. Мистик в одиночестве побрел к туше мускусного быка и принялся глодать мерзлое мясо. Третий волк, единственный оставшийся в живых из стаи Быстрой Молнии, присоединился к нему в полной тишине, которая наступила после бури. И этот волк, как все полярные волки, был белым. Мистик злобно оскалился, когда тот подошел слишком близко. После вчерашних кровавых событий он более чем когда-либо невзлюбил белых волков и не доверял им. Поев, он вернулся к Быстрой Молнии и опять принялся скулить и подталкивать его носом, пытаясь заставить его встать. Быстрая Молния, медленно приходя в себя из мрачных и непроницаемых теней небытия, куда ввергла его болезнь, сознавал, что где-то – далеко-далеко отсюда! – Мистик зовет его. Но Мистик не ощущал и не понимал его усилий в попытке ответить: едва заметную дрожь мышц тела, движение ушей, бесплодные старания приподнять голову. Он снова вышел из укрытия. В белом великолепии ночи ему казалось, что он почти различает запах лесов, и он уже видел их в своем воображении там, за линией звездного горизонта. В этом воображаемом расстоянии не было ни вех, ни измерений. Одна миля, десять или две сотни, – каждая клеточка в его теле призывала Мистика покинуть чужую, враждебную страну голодных белых волков ради своих собственных обширных лесов и болот, полных изобилия, где его собратья бегут серым плечом к серому плечу, а не белым к белому. Он медленно пересек узкую долину, не превышавшую трехсот ярдов в ширину. Дважды на этом расстоянии он останавливался и подавал голос, призывая Быструю Молнию. И в перепаханной древним ледником тундре он дважды замирал, ожидая. И наконец, на самой границе великой пустоши, раскинувшейся, подобно морю, на две сотни миль, Мистик уселся на холодный снежный наст и завыл, посылая назад, через тундру, свой последний тоскливый призыв к Быстрой Молнии. Он прислушался и затем, жалобно скуля, повернулся и снова направился к югу.

Не устрашенный расстоянием в две сотни миль, зная лишь, что его леса располагаются где-то там, за этим белым и загадочным снежным морем, Мистик возвращался домой.

Прошло целых полдня после ухода Мистика, когда лихорадка убрала жаркую ослепляющую ладонь с глаз Быстрой Молнии и он приподнял голову, пытаясь вновь ощутить свою причастность к жизни. Даже теперь ему с трудом удавалось постичь ее смысл и значение. Оставалась мучительная боль у основания черепа, там, где клыки белого волка оставили глубокую рану, и все туловище застыло и онемело так, словно было заморожено. Мало-помалу сознание возвращалось к нему. И прежде всего он осознал то, что большой серый волк ушел. Его первый призывный вой был адресован Мистику; ответ на него пришел от одинокого волка из стаи, охранявшего мясо на месте бойни. Быстрая Молния обнюхал место, где его товарищ лежал, тесно прижавшись к нему: оно было холодным – холодным уже в течение многих часов. Спустя некоторое время он, шатаясь, поднялся на ноги. Он спотыкался и хромал, выйдя из своего убежища на арену недавней битвы. Лишь одинокий белый волк находился здесь, рыча и набрасываясь на голодные создания, пытавшиеся поживиться за счет их добычи. Сейчас Быстрая Молния не питал никакого интереса к этим тощим существам. Он видел белых снежных сов, паривших, словно призраки, над тушами мускусных быков; он слышал зловещий треск их клювов; маленькие красноглазые горностаи выскакивали у него из-под ног; он видел шустрых, увертливых белых лисичек-песцов, появлявшихся и исчезавших, словно бесплотные духи; он слышал в отдалении сиплое тявканье других. Белый волк выбивался из сил в безуспешной войне с этими мародерствующими тунеядцами. Язык его давно вывалился из пасти. Задыхаясь, он взглянул на Быструю Молнию с надеждой на помощь и передышку. До его сознания не доходило, что в тушах трех мускусных быков и двадцати шести волков было достаточно пищи для всех. Не так давно Быстрая Молния и сам стал бы драться, как он сражался, защищая мясо от волков. Теперь ему было все безразлично. Он больше не жаждал мяса. Мир его переменился. Лихорадка и болезнь вызвали в нем более глубокие чувства одиночества и тоски, чем когда-либо прежде, и в течение многих минут его пытливые глаза настойчиво вглядывались в прозрачные сумерки белой ночи в поисках Мистика, лесного волка.

Он снова вернулся в пещерку и улегся, свернувшись клубком, на свое прежнее место. Никогда еще наследие Скагена не тяготело над ним так, как в эти часы его слабости и одиночества. Его жалобное подвывание было скорее поскуливанием собаки, а не волка, отделенного от собаки двадцатью поколениями. Ему хотелось, чтобы кто-то был рядом с ним во время его болезни, но единственный оставшийся в живых белый волк перестал быть тем, кто мог составить ему компанию. Капелька крови собаки была подобна могучему противоядию, оказывающему таинственное влияние на дикую алую струю, текущую в его жилах. Его не тревожило, что песцы, и горностаи, и белые совы собирались во множестве, чтобы кормиться у принадлежавшего ему мяса: когда в нем пребывал дух Скагена, он мог бы подружиться даже с маленькими снежными лисичками-песцами. Он не стал беспокоить их до тех пор, пока не почувствовал голод и не вышел поесть. Тут он обнаружил последний след Мистика и прошел по нему до границ развороченной тундры. Здесь он остановился и понюхал воздух. Он не завыл, ибо инстинкт подсказал ему, что произошло. След уже успел остыть, – значит, Мистик ушел. Быстрая Молния снова вернулся к своему лежбищу. Два дня и две ночи – если считать по часам – он не отходил далеко от этого места. Он проложил утоптанную дорожку из пещерки к мускусным быкам, чьим мясом питался. Он немного побродил по узкой долине, принюхиваясь к ветру в надежде, что тот донесет ему весточку о возвращении Мистика. Чувствительность его ран постепенно притупилась, исчезло оцепенение мускулов, и он больше не страдал от режущей боли в затылке. На третий день снова поднялся ветер, и след Мистика окончательно пропал, заметенный снегами белой пустыни. После этого Быстрая Молния больше не ходил к дальней окраине тундры, но в своих бесцельных скитаниях чаще склонялся в сторону побережья. Всякий раз, проголодавшись, он возвращался к полоске земли, которая словно лентой окаймляла вывороченный участок тундры, и воспоминания о муках голода выветрились из его памяти. Мясо вновь покрывало его ребра. Вернулась прежняя могучая сила. Но чувство одиночества не покидало его, и он все еще продолжал искать то, чего не мог понять и что не мог найти.

Затем дух, руководящий судьбами диких зверей, опять направил указующий перст на Быструю Молнию, и произошли странные вещи. Он возвращался после своих бессмысленных поисков, забредя миль на двадцать на север и на запад, и уже достиг границы того участка земли, где в самом центре перепаханной древним ледником тундры хранилось драгоценное сокровище из мороженого мяса, когда неожиданная перемена ветра заставила его замереть на месте. С этим ветром до него донесся запах и звук – запах, заставивший его вздрогнуть, и звук, вселивший новый прилив энергии в каждую каплю крови его тела. Запах был запахом человека. Звук был отдаленным лаем собак. Инстинктивно Быстрая Молния почувствовал Великую Опасность. Сердце его вновь бешено забилось, разгоняя по телу красное пламя волчьей крови. Густая жесткая шерсть на холке встала дыбом, в горле прокатилось зловещее рычание. Ибо запах и звук прямиком долетали со стороны мяса, которым он питался целую неделю и которое позволило ему окрепнуть. Он отправился в сторону ветра, поднялся на ледниковую морену и взглянул оттуда на узкую долину внизу.

В ярком свете звезд он не увидел больше ни одинокого белого волка, ни песцов, ни парящих белых сов. Совсем рядом с тем местом, где был Япао, мускусный овцебык, стояла упряжка собак и длинные сани-нарты; позади них была еще упряжка и еще одни нарты. А между этими двумя нартами быстро и сноровисто работали закутанные в меха фигуры с надвинутыми на лица капюшонами, и непрерывное стрекотание их возбужденных голосов явственно доносилось до Быстрой Молнии. Охотники-эскимосы обнаружили останки мертвых мускусных быков и мертвых волков. А в эту зиму костлявая рука Великого Голода терзала людей так же безжалостно, как и животных. Никогда еще охотникам не удавалось набрести на более счастливую находку. Три мускусных быка были съедены наполовину, и целая дюжина из двадцати шести мертвых волков практически не тронута. Упи, великий охотник своего стойбища, громко пел от радости, разрубая и разделывая мороженое мясо, и пятеро эскимосов вместе с ним работали, как дьяволы. Они отрывали от твердого наста примерзшие туши волков и грузили их на нарты; топором, который Упи приобрел этой зимой у капитана китобойного судна в обмен на собственную жену, они разрубали на куски туши овцебыков. Время от времени кто-нибудь из них останавливался и щелкал длинным бичом, зловеще свистевшим над головами беспокойных голодных и истощенных собак. Быстрая Молния находился в полной безопасности, так как ветер дул в его направлении. Припав к земле и почти не дыша, он молча наблюдал за грабежом мяса, оплаченного таким количеством жизней и едва ли не стоившего его собственной. Одинокий белый волк исчез. Совы и песцы пропали. Теперь здесь находились только люди и собаки.

Работа спорилась. Через полчаса даже разбросанные внутренности убитых животных были аккуратно собраны и уложены на одну из тяжело нагруженных нарт. После этого люди-грабители, крича и щелкая бичами, погнали свои упряжки через узкое устье долины. Долго Быстрая Молния лежал на животе, прислушиваясь к их удаляющимся голосам. Громкое щелканье их бичей уже замерло в отдалении, а до него все еще доносились их оживленные возгласы и грубые ликующие и торжествующие победные песни.

Лишь когда затих последний отзвук их голосов, Быстрая Молния спустился в долину, где прежде было мясо. Белый волк, откуда ни возьмись, присоединился к нему. Песцы опять прошмыгнули к границам долины, и большие белые совы снова парили над ней. Но, увы, на утоптанном многочисленными ногами снегу остались только осколки мороженого мяса, отлетевшие при разрубке туш топором. Этими скудными остатками Быстрая Молния подкрепился напоследок. Когда он закончил и одинокий белый волк подобрал последние стружки и крошки мяса, здесь ничего больше не оставалось для сов и песцов, кроме пропитанного кровью мерзлого снега.

После этого Быстрая Молния медленно и осторожно направился по следу эскимосов-охотников. Он не позвал с собой белою волка, и тот сам не последовал за ним. Ни определенное желание, ни конкретная цель не направляли шаги Быстрой Молнии. Он не ощущал волчьей ярости в связи с утратой. Следы собак не возбуждали в нем враждебного чувства. Он не рассчитывал вернуть обратно все то, что потерял, и никакие помыслы о мести людям или собакам не руководили его действиями. Сам след упряжки и саней хранил в себе нечто непонятное для него. Он притягивал его, но поскольку Быстрая Молния сознавал опасность, он был постоянно настороже. Чары санного следа гипнотизировали его, вынуждая бежать вдоль него вопреки инстинкту, настойчиво предупреждавшему, что он играет с огнем. Сознание Быстрой Молнии подталкивала и убеждала целая серия парадоксальных явлений; импульсы, которые побуждали его двигаться дальше, были намного сильнее тех, которые тянули его назад. В течение двадцати лет кровь Скагена текла в жилах волков, но во всех этих поколениях она дремала, словно безжизненный обломок кораблекрушения, выжидая своего часа, когда наступит день возрождения – когда из волчьей утробы неизбежно родится наследник далеких предков. И рождение это было ознаменовано переменами, происшедшими с Быстрой Молнией нынче ночью. Когда он бежал по следу эскимосов, он по многим своим качествам не был ни волком, ни собакой. Как среди людей бывают «рожденные не вовремя» или «прирожденные неудачники», так и Быстрая Молния не был предназначен для того мира, частью которого он являлся. Не так давно он находил острое наслаждение в беспричинном и бесцельном беге под мерцающими звездами и сполохами Северного Сияния. Радость эта исчезла. Нынче ночью он стал бы избегать стаю белых волков точно так же, как он избегал более тесных контактов с опасностью, исходящей от людей и собак. Никакая тонкая психология не смогла бы приоткрыть ему завесу тайны этих явлений, и только разум белого человека – наблюдавшего за ним и знающего историю его рождения – мог бы без труда разрешить необъяснимую загадку. Дух Скагена тяготел над Быстрой Молнией, и душа его тосковала по тому, чего он никогда не знал и чего он не мог понять.