Текст книги "Каир. Биография города"

Автор книги: Джеймс Олдридж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

21. Новый город

В 1967 году Большой Каир напоминал Чикаго, каким его описал Теодор Драйзер. На окраинах города блоки высоких светло-серых домов, построенных из цемента Туры, открывали стеклянные лепестки окон лучам палящего солнца. На песчаных пустырях возникали новые поселки, появлялись первые трамваи. Линии метро сходились и перекрещивались в Гелиополисе, как на железнодорожном узле, а вдоль стен казармы Аббасии со стороны пустыни, в тени камедных деревьев, прокладывалась новая ветка железной дороги – от Каира к новому пригороду Насру, построенному между Аббасией и Гелиополисом. В будущем Наср займет весь район казарм Аббасии, а на востоке вторгнется в пределы пустыни.

Несколько лет назад между Гелиополисом и Алмазой находилась пустыня – сейчас она полностью застроена, и дома доходят уже до каирского аэропорта. Быстро застраиваются районы Докки, Эмбабы, Гизы и даже Мукаттам, которые совсем недавно можно было назвать «пустыми горизонтами» Каира. Они превращаются в новые жилые кварталы города. Поскольку вокруг Каира лежат неограниченные пустые территории, нет сомнения, что через десять-двадцать лет площадь города увеличится по крайней мере в два раза по сравнению с тем, что было десять лет назад. Дело идет явно к этому.

Может создаться впечатление, что Каир забросил свой старый центр, но это неверно. Нет почти ни одного района центра, который не перестраивается. Правда, строительство пока еще идет главным образом в европейских кварталах. У берегов Нила возводятся четыре новые гостиницы, и начинается строительство на месте бывшего отеля «Шепердс» в Эзбекие. Вокруг Абдина в Сейиды Зейнаб, даже под носом у старой цитадели, растут этаж за этажом клетки холодных бетонных коробок будущих зданий. А если пройтись по старому средневековому городу, можно оказаться в грязном узком переулке, который упирается в огромный новый многоэтажный дом. Расчищаются даже трущобы Вавилона (старого Каира), и у старой крепости правительство строит две новые больницы. Большой жилой комплекс создан в центре района Фостат – Аскар.

Пожалуй, единственным нетронутым большим районом Каира остался Арафа – город мертвых, к югу от цитадели. Но и от этого «неприкасаемого» старого кладбища отщипывают по краям небольшие кусочки. Вокруг города и через него проложены кольцевые дороги. Сейчас вы можете проехать от пирамид до Гелиополиса через остров Рода, старый Каир (Вавилон), Айн ас-Сира, вдоль акведука, мимо цитадели, старых стен аль-Кахиры до Аббасии. Еще одна новая дорога идет вдоль реки на юг Маади. В Гизе появились туннели для автотранспорта, а от острова Рода до Каср ан-Нила ходит речной трамвай, который пыхтит на желтых водах Нила, словно дряхлый старик, поднимающийся в гору.

Самое значительное строительство в Каире – это мадинат ан-Наср, город внутри города, строящийся вокруг казарм Аббасии. Казармы еще стоят, но ан-Наср неизбежно их поглотит.

В ан-Насре строятся здания министерств и различных правительственных ведомств, здесь же расселятся люди, работающие в этих учреждениях. В 1969 году ан-Наср выглядел как скопище голых высоких жилых блоков и застекленных зданий, учреждений, которые ничем не защищены от беспощадных ветров и солнца пустыни. Но уже теперь этот район, доходящий до Гелиополиса, становится политическим центром Египта. Здесь Налоговое управление, Бюро переписи населения, министерство транспорта и Управление Национальной нефтяной компании. Словно для того, чтобы хоть немного оживить район, здесь построили новый, олимпийских размеров стадион и пыльный плац-парад. В Гелиополисе, через дорогу отсюда, находится здание Совета министров, а отель «Палас» передан в пользование Арабской лиге.

Сам Гелиополис тоже переживает трансформацию. На месте старого ипподрома – общественный парк с приятным и довольно невинным ночным клубом. К югу от каирского аэропорта построен новый ипподром. По крайней мере три новых района выросли в Гелиополисе, причем один из них доходит до Айн аш-Шамса. Песчаные и еще не благоустроенные улицы застроены небольшими жилыми домами, многоквартирными блоками и виллами, задние дворики которых упираются в пустыню.

В Каире строится больше церквей, чем в любом европейском городе, многие в Гелиополисе. Не все новые церкви коптские, есть и халдейские, маронитские, православные и католические. Внешне они не очень красивы, но по воскресеньям полны молящихся. Сам президент Насер являлся «шефом» новой мечети около его дома, на границе Гелиополиса.

Словно бабочка расправляет крылья Эмбаба на западном берегу Нила. Десять лет назад она была жалкой деревушкой. Сейчас здесь создан комплекс небольших домов, школ и магазинов. Местная община – это, по сути дела, кооператив архитекторов и учителей.

Кооперация играет все более важную роль в плане реконструкции Каира. До 1967 года строительство велось силами частных подрядчиков, хотя и с помощью государства. Если вы хотели построить здание для учреждений или жилой дом в Каире (с разрешения правительства), то государство предоставляло вам цемент по себестоимости. Однако, давая разрешение на строительство, правительство оставляло за собой право в будущем устанавливать арендную плату и определять, какой дом вы можете построить в данном месте. До 1965 года такого строгого контроля не существовало и можно было строить даже без правительственной лицензии – государственные органы лишь утверждали выбор участка. Однако приходилось покупать цемент по рыночным ценам, которые были вдвое выше себестоимости. Цемент является государственной монополией, но до 1967 года правительство выбрасывало примерно треть продукции на рынок. Таким образом, до 1967–1968 годов около одной трети всех новых зданий в Каире строилось частными фирмами и без лицензий, почти без правительственного контроля.

Большинство многоквартирных жилых домов строилось на лучших участках города, так как у частных компаний были деньги, чтобы платить высокие цены за землю, которая до сих пор покупается и продается на открытом рынке. До введения новых правил в июле 1967 года частные строительные компании и спекулянты нередко «убеждали» государственных чиновников «сотрудничать» с ними и содействовать приобретению хороших участков. С другой стороны, система государственных лицензий на строительство принесла хорошие результаты, так как арендная плата за новые дома снизилась. И все же частные компании, владевшие новыми домами, ухитрялись наживаться на квартиросъемщиках, взимая так называемые «деньги за ключи», то есть за право на въезд в квартиру (обычно от 500 до 2 тысяч египетских фунтов). Делалось это нелегально, и в 1966 году каирские власти приняли новое положение. По нему всякий, кто уплатил «деньги за ключи», имел право потребовать их обратно, если только он мог представить двух свидетелей из своего же дома или иные доказательства. С 1967 года квартирная плата в Каире находится под более или менее строгим контролем государства и удерживается на сравнительно низком уровне.

Армия, государственные служащие и профсоюзы начали строить свои жилые дома в Каире, что также привело к снижению квартирной платы. Некоторые профсоюзы даже вкладывают средства в обычное коммерческое строительство. Так, новая гостиница «Бург» в Гезире построена профсоюзом учителей. Он занял под свою контору и клуб два верхних этажа, а остальную часть здания передал правительству под гостиницу.

Такое довольно странное смешение частного капитала, государственного контроля и кооперативной инициативы привело к строительному буму в 1960-х годах.

Развитие Каира во многом зависит от способности нынешнего правительства решить важные социальные проблемы. Перенаселение привело к всемерному поощрению контроля нал рождаемостью. Большая семья считается у мусульман благодеянием, но эта же религия не запрещает противозачаточные средства. В более бедных районах города сейчас созданы женские комитеты, которые дают египтянкам советы, как пользоваться противозачаточными средствами. Еженедельно по телевидению показывают программу, посвященную проблеме контроля над рождаемостью. Она начинается словами: «Первый ребенок – счастье, второй – ответственность, третий и четвертый – уже проблема».

Не только перенаселение затрудняет возрождение Каира. Если жители будут селиться в новых пригородах, возникнет серьезный вопрос с транспортом. Уже теперь в полдень каирские автобусы так переполнены, что пассажиры висят на подножках, как осы на своем гнезде. Я не раз наблюдал людей, которые вообще теряли физический контакт с автобусом – они или висели на плечах других пассажиров, или держались, уцепившись ногами за чьи-нибудь ноги. Молодые девушки – машинистки и секретарши, – взглянув на такую людскую кашу, не решаются ехать в автобусе, а женщины постарше даже и не глядят на него. Конечно, принимаются меры, пока еще явно недостаточные. Появились маршрутные такси с твердой ценой на билеты, и три-четыре пассажира в складчину могут доехать за скромную плату, скажем, до Гелиополиса. Введены скоростные автобусы, идущие без остановок до пригородов, и хотя билеты в них стоят дороже, чем в обычном автобусе, они немного облегчают «висячее безумие».

В целом каирская полуденная толкучка ничем не хуже, чем часы «пик» во многих современных городах, только здесь больше драмы, шума, спорта, соревнования, смеха и гораздо больше смертных случаев.

Остальные проблемы Каира мало чем отличаются от трудностей, переживаемых другими столицами мира. Иногда, стоя в центре новой площади и глядя на опаленные солнцем небоскребы, мечтаешь о каком-нибудь признаке, который напомнил бы тебе, что это Каир, а не Рим, не Париж и не Даллас. Есть, правда, одна черта, свойственная только Каиру, но ее не заметишь с тротуара.

На крышах Каира расположился третий город – не европейский и не средневековый. Это город современных «крышеобитателей». Десятки тысяч людей живут на каирских крышах, и в те времена, когда можно было полетать над городом на небольшом самолете, сверху четко просматривалось два уровня жизни: один на земле, другой в воздухе.

Крыши средневекового города – это нечто вроде кроличьих садков для беднейшего населения, но и в европейских районах на крышах устроены целые «деревни», так как здесь размещены комнаты для прислуги и швейцаров, обслуживающих жильцов дома. Я видел на крыше дома через дорогу от отеля «Континентал-Савой» нашесты с курицами, бамбуковый навес, под которым кто-то готовил на примусе, женщин, стиравших белье, голых ребятишек, козу и собаку.

Как правило, такие «трущобы» на крышах являются помещением для прислуги, но в старом городе они появились в результате перенаселения. Когда я вспоминаю рисунок замечательных висячих садов древнего Фостата, где, вероятно, можно было пройти весь город по «верху» так же, как по «низу», мне кажется, что эту уникальную черту Каира надо было бы использовать лучшим образом, В современном Каире на крышах мог бы продолжаться город, но в верхней его части расположились бы дворы и террасы, красивые переходы, сады, фонтаны, балконы и уютные тенистые уголки. Висячие сады Фостата с их фруктовыми деревьями и цветами, которые орошались водой из сакия, приводимой в движение буйволом, возможно, были бы неуместны на крыше, скажем, банка «Миср», но климат и традиции жизни египтян позволяют создать что-то в этом стиле. Почему бы нет? Не такая уж это фантазия и причуда, поскольку необходимо всего лишь переделать и украсить то, что уже существует.

К сожалению, в настоящий момент у Каира много других первоочередных задач. Долгие годы ему придется решать самые будничные проблемы жилищного строительства, транспорта, рабочего дня, гигиены и т. п. И в конечном итоге новый город будет мало чем отличаться от других городов мира. Уже и сейчас в нем заметны признаки обезличенности, столь характерной для всех крупных городов.

Как ни странно, Каир – город детей, и не только потому, что их так много на его улицах, но и потому, что они его самые занятые и ответственные граждане. Все дети обязаны ходить в школу (хотя многие все еще не ходят). Считанные продолжают попрошайничать. Приняты строгие меры, запрещающие эксплуатацию детей. Но они работают, их можно увидеть в убогих прачечных старого города, где они чуть ли не сидят на огромных утюгах, разглаживая выстиранную рубашку; десятилетний мальчишка торжественно несет поднос с чашечками кофе из уличного кафе в соседний магазин; двенадцатилетний гениальный механик лежит под автомобилем и гаечным ключом копается в его внутренностях. Но чем строже становятся законы, тем быстрее вымирают эти «детские» профессии.

Столько меняется в Каире, что многие обыденные мелочи, которые раньше бы и не заметил, сейчас приобретают особый вкус: коршуны, например, лениво парящие в горячем воздухе над городом и выжидающие только момент, чтобы нырнуть за какими-нибудь отбросами или падалью; колокола английской церкви, громко звонящие в знойный египетский воскресный день; стальные жалюзи, наглухо закрывающие город в полдень.

Но, пожалуй, будет ошибкой искать особые черты этого растущего города в таких мелочах или в изменяющемся облике. В конце концов, его подлинный дух и характер определяют люди, их мысли и чаяния. Поэтому если вообще намерен понять Каир, надо постараться понять его граждан.

22. Нравы и обычаи

Опубликованная в 1836 году книга Эдуарда Лейна «О нравах и обычаях современных египтян» была воспринята в Европе как своего рода откровение. И это не удивительно. Книга Лейна – правдивый и подробный рассказ о жизни египтян прошлого века. Под впечатлением его книги многие европейцы стали носить арабскую одежду (так делал и Лейн), выдавали себя за арабов (так поступал и Лейн) и даже принимали ислам (Лейн выдавал себя за мусульманина). «Отступничество» Лейна объясняется чисто научными соображениями, но его последователи, в том числе и Лоуренс Аравийский, превращались в «арабов» из иных, иногда весьма опасных побуждений.

Арабские племена принесли в Египет ислам и моральный кодекс пустыни, и через некоторое время старые предрассудки и суеверие фараоновских подданных переплелись с мусульманскими идеями. Подобная комбинация и определила характер современного египтянина. По своей природе он остается человеком феодального строя, хотя ненавидит феодализм и жаждет от него избавиться. Борьба против феодализма в современном Египте так далеко шагнула, что даже религия старается переключиться от Средневековья к арабскому социализму. В 1962 году Гамаль Абдель Насер сказал в одной из речей, что ислам и социализм не противоречат друг другу и, собственно говоря, при исламе в Средние века был впервые испробован социализм.

Тем не менее рядовой суеверный каирец все еще верит в джиннов, считает, что они величайшие мошенники, появившиеся за две тысячи лет до Адама, что они не выносят соли, любят прятаться в погребах, за дверями, на перекрестках дорог, рыночных площадях, в ведрах, колодцах и в старой одежде.

Египтянин – если у него есть хоть немного здравого смысла, – входя в уборную или ванную, прежде всего спросит у живущего там джинна: «Можно войти?» Вряд ли какой-нибудь профессор физики сегодня верит в джиннов, но это ему не помешает украсить свою дочь синей бусиной – от дурного глаза. Суеверие всегда помогало бедному каирцу сносить жизненные тяготы и несчастья, и поэтому любое философское учение, которое попытается занять место религии и суеверия, должно прежде всего убедить египтянина, что можно существовать и без них. Сегодняшний Египет усиленно ищет такую новую систему морали, которая двигала бы народ вперед, не очень быстро и не очень медленно; которая не была бы слишком непримирима к укоренившимся предрассудкам, но и не капитулировала перед старыми обычаями и невежеством. Это удастся только в том случае, если она примет во внимание существующий характер египтянина.

Исключительную неорганизованность повседневной жизни каирцев считают типичной для арабов. На самом деле она не так страшна. Двое хорошо одетых мужчин кричат друг на друга, и впечатление такое, что рушится долголетняя дружба. Ничего подобного. Скорее всего, они просто решают, кто к кому придет обедать. Если вас приглашают зайти и выпить чашку чая, вы должны вежливо отклонить приглашение, по крайней мере двадцать раз, прежде чем согласиться. Основа обычного диалога между египтянами – протесты. И хотя все это похоже на занимательную игру, полную остроумия, шутки и язвительности, может стать не по себе, если у тебя есть дело. Современным египтянам уже надоедает подобная бессмыслица, им хочется, чтобы отношения с друзьями были основаны на «да» или «нет», а также более простом способе решать деловые вопросы.

Сказанное выше не означает, что египтяне лицемерны. Почти все иностранцы, жившие долго в Египте, подтверждают, что египтяне честны (насколько их образ жизни позволяет), очень добры, миролюбивы и незлопамятны. С другой стороны, чувствительность к чужим страданиям принимает у них иногда комический оттенок. В 1956 году в Египте был официально установлен День матери. Десять лет спустя его пришлось переименовать в День семьи, так как, по мнению египтян, название День матери вызывало у сирот, потерявших мать, неприятные воспоминания.

Египтяне бессмысленно жестоки к животным. Можно увидеть на улице Каира, как хозяин беспощадно избивает осла, везущего тяжеленный груз кирпичей. Особенно расстраивались англичане. Одной из первых организаций, которую они создали в 1890-х годах, было Общество борьбы против жестокого обращения с животными. Но даже сегодня человек по сравнению с животными часто находится в худших условиях, и вздыхать об участи страдающего осла по меньшей мере безнравственно. Даже тощие кошки и собаки Каира кажутся скорее жертвами общественных условий, а не просто неприязни к ним – это характерно для всех бедных крестьянских стран. Поэтому если уж говорить о страданиях, то лучше взглянуть на любого уличного мальчишку с глазами, покрытыми коростой и облепленными мухами.

Точно так же и грязь в Каире – явление общественное, а не природное. Египет не всегда был грязным. Древние египтяне фанатически следили за чистотой, одевались в белоснежные ткани и отказывались целовать греков (классических красавцев!) потому, что считали их нечистоплотными. Древний египтянин обмывал пальцы после каждого блюда, грек же вытирал губы и пальцы куском хлеба, а затем бросал его собакам – привычка, которую египтяне считали отвратительной. Во дворах всех больших мечетей Каира есть или фонтан, или водопроводный кран, и каждый мусульманин обязан совершить омовение перед молитвой. Принадлежащие к средним классам египтянки считали англичанок неряхами, ибо в вопросах личной гигиены они во многом уступали образованным каирским женщинам.

Подобное описание нравов и обычаев каирцев потребовало бы еще одной толстой книги вроде труда Эдуарда Лейна. Гораздо полезнее поговорить о моральных нормах нынешнего переходного периода, ибо египтянам необходимо понять, что они собой представляют – не в свете романтического прошлого, а в свете тех новых идей, с помощью которых они хотят строить будущее.

К сожалению, для большинства египтян характерно пагубное неверие в свои силы, иногда граничащее с трусостью. Даже не испытав силу своего характера, они, как правило, опускают руки. Таха Хусейн, литературный страж всего лучшего, что есть в характере рядового египтянина, хорошо понял смысл рокового самоуничижения, свойственного народу, особенно когда он сравнивает себя с народами Запада. Таха Хусейн протестует против этого, указывая, что Египет с давних пор был связан со странами Средиземноморья, а через арабскую цивилизацию – с классической культурой Греции и Рима. Может быть, для Тахи Хусейна достаточно признания «европейского» характера египетской культуры, но сейчас дело совсем не в этом.

От трагического самоуничижения Египет может спасти не классицизм, а современная европейская физика и заводской конвейер. Только техника способна укрепить мораль и покончить с униженностью. В индустриализованном Египте нельзя будет обращаться с женщинами как с вещами или вьючными полуживотными. За десять лет египетские женщины-работницы получили больше свободы, чем за предыдущие десять тысяч лет. Когда вы видите теперь на улицах Каира «крестьянскую» девушку в чистеньком платье, в цветном свитере, туфлях и чулках, вы понимаете, что дело не только в сброшенной чадре. В 1934 году в Египте лишь 235 тысяч девочек посещали школы, а в 1966 году их было 1 миллион 252 тысячи (37–40 процентов всех учащихся). Революция дала египетским женщинам право голоса, которого не имеют еще женщины Швейцарии (несомненно, важный шаг, который будет иметь большее значение со временем, когда определится у женщины ее новый моральный кодекс). Многие египетские женщины занимают важные посты. Есть среди них члены парламента, профессора, врачи, писательницы, юристы, художники, летчики и администраторы. Это новое явление, хотя и не совсем. В прошлом женщин не допускали к общественной жизни. Зато они были неограниченными властительницами в доме. Однако и до революции они боролись за участие в общественной деятельности. Египетские женщины хорошо помнят имена суфражисток Дориа Шафик, Ходы Шаарави к Сезы ан-Набарави. Из египтянок всегда выходили хорошие летчицы, и после революции правительственную школу пилотов гражданской авиации в Эмбабе возглавляет летчица-капитан Азиза. Эти женщины принадлежат к старшему поколению, но их примеру следует и молодежь. Исключение представляет Дориа Шафик, которая после многих лет борьбы за освобождение женщин из гаремов стала «предсказывать» поражение Египта в суэцком конфликте и призывать к ликвидации всех «диктаторов», имея в виду, конечно, Гамаля Абдель Насера. С тех порее вежливо игнорируют официальные круги.

Сильные женщины-одиночки еще не решают проблем египетских женщин и вопроса об их новом моральном кодексе, потому что даже в либеральных интеллигентных арабских семьях девушки по-прежнему находятся под строгим надзором, что, безусловно, тормозит их эмансипацию. Среди крестьян моральные табу не менее строги, но, как пишет в своих романах Альберт Коссари, отношения между полами значительно проще, чем в кругах образованных горожан. В Каирском университете, где много студенток, поведение юношей и девушек на первый взгляд довольно свободное, но на самом деле их разделяет все та же старая пуританская мораль.

Конечно, парень и девушка могут обойти все запреты, нарушить существующие правила поведения и пойти на определенный риск, но в мусульманском Каире это было бы куда более серьезным шагом, чем, скажем, в Нью-Йорке или Лондоне. В Каире девушка не может снять себе небольшую комнату и жить самостоятельно. Моя знакомая, либерально настроенная египтянка, мать молоденькой студентки университета, начинающей расправлять свои крылышки, как-то в отчаянии сказала мне: «Если слишком многое запрещать, девушка пойдет туда, где он живет, и тогда бог знает что может случиться!»

Тем не менее она продолжает ограничивать свободу дочери. Она объяснила мне, что мужская психология в половом вопросе меняется куда медленнее, чем поведение современных девушек, и хотя она склонна доверять дочери, нет никакой гарантии, что молодой человек, выросший в атмосфере искусственных сексуальных ограничений, не «воспользуется случаем», если к тому будет возможность. От окончательной потери рассудка мою знакомую спасла сама девушка, которая призналась, что она была в гостях у юноши, но заверила мать: «Я не сделала и не сделаю ничего, что противоречило бы моим принципам или огорчило других».

По здешним понятиям, репутация девушки оказалась под угрозой, и беспокойство матери можно хорошо понять. В нашем западном обществе на такой случай не обратили бы никакого внимания.

У многих парней в Каире свое особое развлечение: нагло разглядывать всех проходящих женщин и отпускать по их адресу непристойные шуточки. Интересно, что и молодые женщины внимательно разглядывают мужчину, словно перед ними особое существо, которое манит их и влечет, но в то же время вызывает подозрительность и даже презрение. Такой пронизывающий взгляд каирской красавицы может больше взволновать мужчину, чем открытое предложение подобной женщины в Париже. По-видимому, каирская женщина забывает, что на ее лице уже нет чадры, которая прятала нос, рот и подбородок, но оставляла открытыми глаза, и они выражали любую страсть, безумные желания – все что угодно. Чадра исчезла, но глаза египтянок по-прежнему готовы испепелить вас. Однако в целом мужчины свободны, а женщины нет.

Тот факт, что мужчинам многое дозволено, а женщины подчинены строгим моральным правилам, породил, к сожалению, распущенность среди каирских подростков, иногда допускающих на улицах непристойности. Ни одна девушка в Каире не чувствует себя в безопасности от хулиганов, которые могут ущипнуть ее за бедро, грудь, руку или оскорбительно ткнуть пальцем. Девушке не остается ничего иного, как крикнуть вслед распутнику «мугрим!» («бандит!» – арабск. яз.)или ударить сумочкой. Принятый в октябре 1966 года закон позволяет полиции брить наголо мужчину, оскорбившего женщину на улице. Закон имел некоторый успех, но такие явления могут исчезнуть только в результате изменения общественных отношений.

Брак в Египте, как правило, носит чисто формальный характер, и женщина остается в зависимом положении. По сей день жених и невеста не совершают брачной церемонии в мечети совместно. Жених подписывает контракт с семьей невесты, которая при этом даже не присутствует. Через неделю устраивается не церемония, а празднество, именуемое «вхождение», – когда жених приходит к невесте, чтобы начать совместную жизнь. Может быть, и впрямь не имеет значения, когда и как проходит брачная церемония, но поскольку она проводится в отсутствие женщины, в ней есть какой-то элемент купли-продажи.

На Западе часто задают вопрос, является ли мусульманский брак таким же священным, как христианский. Издавна европейцы со сладострастным ужасом взирали на полигамию мусульман, хотя она и не является чисто мусульманской привилегией. Иудейская религия не только разрешает мужчине (при некоторых обстоятельствах) иметь двух жен, но еще и двух наложниц. Несомненно, некоторые египетские евреи пользовались этой «приятной» привилегией наравне с мусульманами, но я знал только двух евреев, имевших по две жены. Как правило, у большинства евреев и мусульман одна жена и ни одной наложницы. Гаремы уже не существуют в Каире, а в деревнях их вообще никогда не было.

Правила развода также несправедливы по отношению к женщине. Чтобы развестись с женой, мусульманину согласно религиозным законам достаточно сказать ей: «Я развожусь с тобой». Жена может еще дважды прийти к мужу, но если и на третий раз он повторит те же слова, брак расторгнут. Он вправе сразу трижды произнести фразу «Я развожусь с тобой», и тогда развод окончателен и, бесповоротен. При мусульманском бракосочетании приданое вносит мужчина, а не женщина, и в случае развода жена сохраняет часть денег и все личное имущество.

Многие думают, что мусульманка вообще не может развестись с мужем, но это не так – она имеет право требовать развода через суд, если докажет, что муж относился к ней жестоко и не проявлял заботы. Тогда она теряет всякое право на приданое.

Есть в мусульманских законах немало лазеек, которыми может воспользоваться женщина, а нынешнее гражданское право все больше защищает ее интересы. Несмотря на заповеди Мухаммеда, религия сейчас тоже не одобряет полигамии. Однако в брачных отношениях налицо и другие элементы неравенства, которые еще не превратились в серьезную проблему, но когда-нибудь могут доставить много хлопот. Мусульманин волен жениться на христианке, еврейке или женщине иной религии, но их дети должны быть мусульманами. Мусульманка же может выйти замуж только за мусульманина, так как в противном случае ее детей будет воспитывать неверный, что недопустимо.

Районные суды Каира непрерывно разбирают семейные дела, и, поскольку свидетельские показания являются важнейшим фактором египетского судопроизводства, здесь всплывают скандальные, а иногда и трагические подробности. В прошлом веке англичане создали в Египте систему «туземных» судов, и в книге Дж. Кершоу с инструкциями для чиновников говорилось, что от египетского свидетеля можно добиться правды, только предоставив ему болтать сколько заблагорассудится. И действительно, во время разбора таких дел свидетели часами рассказывают в подробностях и с интимными деталями все, что произошло между поссорившимися супругами.

Статистика 1939 года показала, что 43 процента браков в Каире закончились разводом. К 1959 году цифры почти не изменились. В противовес Западу, где развод стараются облегчить, в Египте и государство и религия пытаются затруднить его. Религия, в частности, проповедует дисциплину и благоразумие, призывая супругов достичь примирения. Это, конечно, важный шаг к улучшению положения женщин, но в первую очередь он говорит о новых процессах в самой религии.

Как и все религии, ислам на протяжении ряда веков был извращен до неузнаваемости, и, если его моральный кодекс 1000 или 2000 лет назад отвечал потребностям десятка кочевых племен пустыни, его никак нельзя признать приемлемым для современного индустриального общества.

Каирские мечети по пятницам переполнены, и молитвенные коврики расстилают не только на тротуаре, но и на проезжей части улицы. Громкоговорители на минаретах расширили диапазон действия религии. Не спасают запертые двери и окна в квартире, ибо даже через толстые стены просочатся заклинания имама или шейха, требующего от правоверных подчиниться воле Аллаха или пожинать плоды его гнева. Молодые люди молятся в нейлоновых носках, а богачи выходят из шикарных «мерседесов». Генералы, прибывшие в штабных машинах, и бедняки в своих галабийях [13]13
  Галабийя (арабск.) – длинная, до пят рубаха, народное одеяние мужчин-египтян.


[Закрыть]стоят в одном ряду, в одной мечети и выполняют одни и те же обряды. Все «равны» перед богом – так учит Коран.

Никто не знает, насколько религиозны руководители египетской революции. Президент Насер строго соблюдал все формальности. Нет сомнения, что он был набожен, но есть все основания сомневаться в том, что он принимал те догмы, которые долго господствовали в Египте. Его толкование мусульманской религии, содержащееся в речах и печатных выступлениях, полностью противоречит традиционным исламским концепциям. Он совершенно очевидно выступал не против религии, а за ее реформу. Да ему бы и не удалось выступить против нее. И все же новый Египет должен будет преодолеть ужасный фатализм мусульманской морали, если он хочет обеспечить прогресс своему народу. Потому что фатализм, некогда придававший мужество всепобеждающим солдатам ислама, затем превратился в свою противоположность, приведя народ к беспомощности и покорности.