Текст книги "Гавайи Миссионеры"

Автор книги: Джеймс Миченер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)

Джон Уиппл разработал еще одну схему, которая приноси ла компании огромные прибыли. Если в порт входило кито бойное судно с запасом китового жира, однако не с таким уж большим количеством, чтобы можно было возвращаться до мой, но с предельным, чтобы опять плыть с ним к берегам

Японии, в дело вступала компания "Дж. и У.". Уиппл подписывал с капитаном договор на хранение бочек с китовым жиром. Когда таких бочек накапливалось достаточно, Джон находил американского капитана, который соглашался отвезти весь груз в Нью-Бедфорд. Таким образом, получалось, что "Дж. и У." получала свой процент за хранение груза, за доставку его в Новую Англию и за фрахтовку корабля, который выполнял рейс. Поэтому Уиппл посчитал, что следующим логичным шагом в развитии бизнеса будет непосредственная покупка у китобоев груза китового жира на свой страх и риск, но с расчетом на большую выгоду.

После этого Уиппл внес следующее предложение: компания "Дж. и У." должна приобрести свои суда и вплотную заняться китобойным промыслом. Однако осторожный капитан Джандерс, в задумчивости пощипав себя за рыжую бороду, остался непреклонен в своем решении:

В этом мире есть только один способ зарабатывать день ги, – начал он. – И мой девиз таков: "Не владей ничем, но контролируй все". Купить партию китового жира? Ни за что! Так как в этом случае ты начнешь волноваться за рынок. Пусть этим товаром владеет кто-то другой. Мы его примем, сохраним, и в результате получим куда больший процент. А что касается покупки корабля... Это уж самое настоящее безумие. Я лично знаком со всеми злоключениями судовладельцев. Им прихо дится доверять и полностью рассчитывать на капитана-него дяя, сволочного помощника и распутную команду. Им нужно кормить всю эту братию, страховать судно, жить, как в кошма ре, при каждом шторме, а потом всю прибыль делить с этой чер товой командой.

Но ты сам в свое время купил "Фетиду", – резонно на помнил Уиппл.

Разумеется! – согласился Джандерс. – Было дело, я ку пил этот корабль. Но ты ведь сам помнишь, с какой радостью я от него отделался при первом же удобном случае. В предыду щий рейс я заметил, что у Келоло слюнки потекли при виде мо его брига, и поэтому сразу сообразил, что смогу обстряпать эту сделку. Но чтобы я еще раз владел кораблем и тяготился ответ ственностью? Никогда! – И он указал в сторону гниющего кор пуса знаменитой "Фетиды", который так и остался торчать на рифах. – Как только тебе захочется приобрести свой собствен ный корабль, поглядывай вон туда и вспоминай "Фетиду".

Однако такой ответ не удовлетворил Уиппла, и он возразил:

–И все же кто-то делает деньги на кораблях. Вот я и поду мал, что это могли бы быть мы сами.

Джандерс частично согласился с таким высказыванием.

–Я верю в то, что, владея кораблем, можно получать не которую прибыль, – кивнул он, – но если мы с тобой будем вести дела здесь и правильно использовать землю, Джон, мы сделаем столько денег, что все судовладельцы дрогнут перед нами. Ничем не владей, но контролируй все.

А в тех областях, которые решил контролировать капитан Джандерс, он хорошо разбирался. Он прекрасно знал рынок, и поэтому понимал, что мясо надо отсылать, например, в Орегон, а оттуда забирать меха для Кантона, переправлять шкуры в Вальпараисо, а жир и сало – в Калифорнию. Он получал непосредственную прибыль от каждого обмена, от каждой самой маленькой сделки, и всегда мог помочь, когда у кого-то случались неприятности, потому что тогда деньги имели свободное хождение. Постепенно капитаны китобойных судов поняли, что этому человеку можно доверять, и он стал выступать в роли их агента. Если капитан решил рискнуть и попробовать торговать редким сандаловым деревом, узнав о том, что капитан Джандерс сколотил свое состояние именно на нем, "Дж. и У." с радостью хранили этот товар, а также составляли рекомендательные письма в Кантон местным торговцам, которые могли бы купить всю партию. Если кто-то еще принимал решение сделать деньги на свежей говядине, продав ее в Орегоне, то "Дж. и У." снабжали этого капитана живым скотом, посылая для этого отчаянных гавайских юношей в горы. А те, уже при помощи лассо, отлавливали одичавший скот, который завез на острова капитан Ванкувер в году.

Чтобы заручиться хорошим отношением к себе моряков, компания "Дж. и У." также предлагала им некоторые бес платные услуги. Если кто-нибудь из матросов решал жениться на местной девушке, ему не надо было обращаться к преподоб ному Хейлу, чтобы тот заключил брак и провел церемонию. Все знали, что Эбнер не одобряет подобные браки и всякий раз сначала проводит с матросом часовую беседу, во время которой неизменно пытается убедить несчастного жениха в том, что Гос подь давно запретил блудить с язычниками. Однако Келоло дал доктору Уипплу право совершать церемонию бракосочетания

моряков с гавайскими женщинами. Многие семьи, впоследствии занявшие свое место в истории Гавайев, произвели на свет политиков смешанной расы, управлявших островами. Подобные браки заключались именно в магазине "Дж. и У.", где свидетелями всегда выступали Аманда, капитан Джандерс и его жена Луэлла. По мнению Эбнера, все участники таких бракосочетаний жили в блуде, о чем он неоднократно сообщал им.

Компания "Дж. и У." выполняла функции почты для флота, и иногда письма лежали в ячейках, плесневели и ждали своих адресатов по несколько лет. Но наступал такой день, когда моряк, поднимаясь по деревянным ступенькам, еще издалека кричал: "Есть для меня что-нибудь?!" Затем матерый странник присаживался на стул и читал о событиях, которые произошли в его семье сорок месяцев назад. Потом он, как правило, просил Джона Уиппла принести ему бумагу, и тогда доктор пояснял: "Вон, видите то здание на углу? Там находится специальная комната, где моряки пишут письма. Спросите там мистера Кридленда, и он побеспокоится обо всем остальном".

Очень часто случалось так, что капитаны присылали за просы компании "Дж. и У." еще из тех далеких мест, где охо тились на китов, прося найти им персонал в количестве, на пример, шести человек, которых они с удовольствием взяли бы в команду, как только корабль прибудет в Лахайну. Капи тан Джандерс знал о том, что китобои предпочитают мускули стых и мощных гавайцев, и обеспечивал корабли такими мат росами по пять долларов за человека. Правда, случалось и так, что в данное время желающих потрудиться на флоте не находилось, и тогда Джандерс навещал одноглазого и беззубо го начальника полиции Келоло, обращаясь к нему со словами: " В следующем месяце мне потребуются восемь или десять де зертиров" . Тогда Келоло отправлял своих подчиненных по де ревням, и они выискивали всевозможных убийц, подлецов, развратников и безнадежных пьяниц, которых, впрочем, мог ла в то время предоставить любая страна. При этом ни один американский изгой не мог настолько деградировать, как на Гавайях. Но всякий раз какая-нибудь добрая гавайская семья обязательно брала негодяя под свое крылышко. Эти прием ные родственники даже пытались оказывать полиции сопро тивление, только бы никто не арестовал их протеже. Однако когда этих негодяев, наконец, препровождали в тюрьму, мис тер Кридленд из Часовни для моряков, прохаживаясь по ря

дам преступников, доходчиво объяснял: "Если вас вернут в Америку в цепях, то суд обязательно приговорит вас к длительному тюремному заключению. Но если вы добровольно послужите во флоте, то не только заработаете деньги, но и избежите суда". Затем, при помощи Эбнера и его долгих нравоучительных проповедей и молитв, Кридленд за короткое время приводил этих законченных преступников в надлежащий вид. Как только в порт становился корабль, капитан которого испытывал нехватку в рабочей силе, Келоло освобождал бродяг, а капитан Джандерс выводил их на пирс и объявлял капитану: "Вот вам прекрасная компания настоящих мужчин, из которых вы можете выбрать себе матросов". И снова при этом " Дж. и У." полагался определенный комиссионный процент.

Иногда на почту "Дж. и У." поступали более важные письма личного характера. Как-то раз в году капитан Джандерс отправил в город Уиппла с тем, чтобы тот разыскал гавайца Пупали, поскольку для него пришло письмо из Вальпараисо, и, как показалось капитану, в письме лежала весьма существенная сумма денег. Когда в магазине появился толстяк Пупали, Джандерс объяснил:

Я сам ничего не понял, Пупали, но тебе пришло письмо. Оно адресовано тебе.

Но я не умею читать, – ухмыльнулся островитянин.

Хорошо. Садись и слушай, я тебе его прочитаю, – сми лостивился капитан.

Пупали послушно закивал, и глаза его загорелись в предвкушении чего-то очень важного и радостного.

Когда Джандерс вскрыл письмо, из него выпали несколько купюр и от сквозняка закружились по комнате. Пупали вскочил со стула и принялся придавливать к полу упавшие бумажки. Со стороны могло показаться, что этот человек яростно давит тараканов, с таким усердием принялся гаваец за дело.

Это мои деньги? – снова расплылся в улыбке счастли вый Пупали.

Сейчас все узнаем, – пообещал Джандерс, извлекая из конверта тонкий лист бумаги, на котором и было написано по слание. "Моему доброму другу Пупали из Лахайны", – начал капитан. – Ну что ж, по крайней мере, нам уже известно, что письмо написано тебе. Теперь разберемся, кому принадлежат эти деньги, – объявил Джандерс, и толстяк рассмеялся, зави дев, какая толпа собралась у окна, едва заслышав весть о том,

что один из местных жителей получил какое-то очень важное письмо из Вальпараисо.

–От кого ему письмо? – спросил кто-то из собравшихся зевак.

Капитан Джандерс, не спеша, разгладил листок и посмотрел на последнюю строчку.

От капитана Хоксуорта, – не без удивления объявил он. При упоминании фамилии жуткого капитана кое-кто из га вайцев в страхе отступил на несколько шагов. Воспоминания о том, как Хоксуорт стрелял из пушки по городу, еще не до конца выветрились из голов островитян.

Что он от меня хочет? – спросил Пупали.

"Я посылаю вам с этим письмом, мой старый и верный друг, сорок пять английских фунтов стерлингов. Это большая сумма. Мне ее вручил один английский капитан у берегов Японии в виде подарка, когда я передал ему твою дочь Илики. Этот капитан – симпатичный честный человек, и он пообе щал мне, что будет заботиться об Илики. Он сказал, что забе рет ее к себе домой в Бристоль, когда его круиз закончится. Так как Бристоль находится на другом конце света, то я пола гаю, что ты больше никогда не увидишь Илики. Когда я встре чался с ней в последний раз, она выглядела вполне счастливой и была здорова. Я не мог привезти ее назад в Лахайну, по скольку с полным грузом возвращался домой, где такую де вушку, как Илики, могли неправильно понять. Но так как мне нужно было принимать какое-то решение, я подумал, что будет лучше, если я передам ее приличному английскому ка питану, чем брошу на произвол судьбы в таком городе, как Вальпараисо, где она бы наверняка попала в беду. Я пересы лаю тебе этот подарок от капитана, за исключением пяти фун тов, которые я вычел из суммы и отдал Илики, поскольку счи таю, что женщина, находясь в чужой стране, все же должна иметь свои деньги. Надеюсь вскоре увидеться. Передавай при вет жене и остальным дочерям. Они все – очень милые и доб рые девушки. Твой верный друг Рафер Хоксуорт".

Общее мнение местных жителей было единодушным: капи тан Хоксуорт поступил благородно, поскольку все, кто хоть не много знал Вальпараисо и Новую Англию, понимали, что такая девушка, как Илики, вряд ли стала бы счастливой в тех местах. И хотя все прекрасно понимали, что и английский капитан пе ред тем, как ему настанет время возвращаться домой, передаст

Илики другому капитану, все же оставалась надежда, что он, возможно, привыкнет к девушке и не захочет с ней расставаться. Вся Лахайна пришла к выводу, что подарок в пятьдесят фунтов был достаточно щедрым, и что капитан Хоксуорт повел себя благородно уже во второй раз, когда предусмотрительно оставил девушке пять фунтов из общей суммы. Внезапно на беспечного Пупали стали смотреть как на разбогатевшего счастливчика.

Однако эту сделку тут же осудил преподобный Хейл, который, едва услышав о случившемся, поспешил в магазин " Дж. и У.", чтобы удостовериться в подлинности письма. Затем он выследил Пупали и, приблизившись к нему, заявил на гавайском:

Ты не должен оставлять себе эти деньги. Позорно тебе, как отцу, получать выгоду от продажи своей собственной дочери.

А разве это большое капу? – удивился толстый гаваец, а вместе с ним и жена, и все остальные дочери.

Это такое страшное капу, что для него даже нет слова, – подтвердил Эбнер.

Но вы только что назвали какое-то слово, – напомнил Пупали.

Я использовал сразу несколько слов, – огрызнулся Эб нер. – Я просто хотел сказать, что в цивилизованном языке не нужно иметь такого слова, потому что подобные поступ ки... – Он запнулся, смутился и закончил коротко: – Это ужасный поступок, Пупали. И поэтому ты не можешь оста вить себе эти деньги.

Так куда же мне их девать? – снова удивился гаваец.

Я полагаю, – начал Эбнер после некоторого раздумья, – что лучше всего передать их церкви и искупить тот грех, час тью которого ты сейчас являешься.

Пупали достал деньги и принялся внимательно рассматривать их, но потом отрицательно замотал головой:

–Нет, – резонно заметил он, – если эти деньги являются капу, как вы объяснили, то пусть лучше они принесут неприят ности мне одному, а не вашей замечательной церкви.

Эбнер прокашлялся и продолжил объяснения:

Всю историю человечества церковь занималась тем, что исправляла ошибки людей в любом обществе. И если ты от дашь деньги на доброе дело, то это капу будет снято.

С другой стороны, – возразил Пупали, – ваша церковь уже несколько раз была разрушена, потому что духам было неугодно, что вы построили ее именно так.

Это происходило из-за огня и ветра, – поправил гавай ца Эбнер.

А теперь, если вы этими деньгами рассердите своего Бо га, она опять обязательно сгорит, – победно заключил Пупа– ли. – Поэтому я не могу допустить, чтобы вы так серьезно ри сковали, Макуа Хейл. Я оставлю деньги себе.

В общем, сделка, касающаяся Илики, оказалась такой выгодной для лентяя Пупали, что теперь он начал предлагать трех оставшихся дочерей всем капитанам китобойных судов. Но к тому времени девушки успели растолстеть и отличались легкомыслием, поэтому желающих не находилось.

* * *

Несмотря на большое число неудач, эти годы, в общем, были для Эбнера и Иеруши счастливыми. Сейчас у них было уже четверо детей: двое мальчиков и две девочки. При этом каждый ребенок обладал незаурядными способностями и от личался удивительным умом. Правда, Эбнер часто расстраи вался по поводу того, что его малыши не имели возможности поиграть с детьми Уипплов или Джандерсов, потому что и Луэлла, и Аманда упорно продолжали не только разрешать своим отпрыскам общаться с гавайцами, но и поощряли де тей, когда те пытались говорить на этом отвратительном язы ке. Дети Хейлов всегда оставались одни за высокими стенами своего сада. Каждое воскресенье они, умытые и причесан ные, появлялись в церкви, а по вечерам в выходные дни Эб нер водил их к порту, где они с удовольствием рассматривали дальние острова, которые окружали Лахайну. Развитые не по годам дети играли в изобретенную ими же игру "Кто пер вый заметит кита". В определенное время года они пытались первыми увидеть кита-маму с детенышем, и это доставляло им большую радость. Вся семья наслаждалась таким отды хом в конце недели, а дети научились по-настоящему ценить красоту, наблюдая закаты и созерцая окружающие Мауи ост рова. В декабре солнце садилось за Ланаи, и казалось, что ог ромный огненный шар ложится спать прямо в жерло потух шего вулкана, а в июне гигантское сияющее солнце заходило за берега Молокаи, расцвечивая при этом все море оранжевы ми и багровыми полосами. Когда темнота опускалась на ост ров, дети внимательно прислушивались к перекликающимся

совам и нежному шепоту ветерка в листьях кокосовых пальм. Сколько поэзии и романтики таили в себе такие вечера!

Но больше всего детям нравилось, когда отец указывал в сторону гниющего корпуса "Фетиды" и говорил:

–Я помню то время, когда мы с мамой плыли сюда из Бо стона вон на том бриге.

После этого он убедительно доказывал своим отпрыскам, что они принадлежат к трем драгоценным братствам:

–Вы являетесь детьми Господа Бога. Все люди на Земле – ваши братья. И вы произошли от самой отчаянной группы смельчаков, которые когда-либо приплывали на Гавайи, то есть от миссионеров, добравшихся сюда на борту "Фетиды".

Как-то вечером Михей прошептал своей матери:

–Отец говорит, что все люди – братья, но только те, кто приплыл на "Фетиде", все равно немножко лучше остальных. Разве это правда?

И к удивлению мальчика, мать ответила ему:

–Твой отец абсолютно прав. На земле нет людей лучше, чем те, кто приплыл на борту "Фетиды".

Правда, Михей впоследствии стал замечать, что с каждым годом в отцовских рассказах о путешествии на бриге волны в морях становились все выше, а условия на корабле все более стесненными.

Иеруша в те дни пребывала в радости, потому что девять лет на Лахайне научили ее, как можно наслаждаться жизнью и в маленькой травяной хижине. Двумя ее основными бедами оставались клопы и тараканы, хотя тщательная уборка дома помогала справиться с первыми, а привычка Иеруши внимательно следить за едой и все съестное вовремя упаковывать и прятать, наконец, надоела тараканам, и они перебрались в другой дом, к более беспечной хозяйке. Но даже после этого травяные стены, покрытые циновками из пандануса, продолжали оставаться прекрасным убежищем для разного рода насекомых. Нередко среди ночи кто-нибудь, ворочаясь на своем жалком ложе, вдруг давил очередного паразита, и при этом раздавался характерный хруст хитиновой оболочки. Конечно, трудно было бороться и с пылью, поскольку земляной пол был покрыт всего лишь морской галькой. И все же жизнь была возможна и в таких условиях, а иногда даже и приятна.

Аманда Уиппл и Луэлла Джандерс между собой не раз гово рили о том, что их терпеливая сестра Иеруша просто убивает

себя в этой сырой травяной хижине, и вместе они посылали петицию в комитет по делам миссионеров в Гонолулу, прося выделить для строительства нового дома немного древесины. "Наши мужья согласились бесплатно выстроить жилище этой многострадальной христианке, если бы только вы обеспечили нас стройматериалами", – писали женщины. Но так как одной из просительниц выступала Аманда Уиппл, которая, по слухам, одобряла решение мужа выйти из числа миссионеров, а также учитывая и то, что Джон Уиппл дважды получал порицания от комитета, в том числе и за помощь в заключении браков между американскими моряками и гавайскими девушками, эта петиция не возымела эффекта, и Иеруша продолжала жить и работать в своей темной и сырой лачуге.

Если бы Эбнер узнал о поступке Аманды, он был бы просто взбешен, поскольку упорно придерживался своего первоначального убеждения: "Нас прислали сюда в качестве слуг Господа. И через подарки от миссии он обеспечит нас всем тем, чем сочтет необходимым". Иеруше, конечно, хотелось видеть своих детей не только в обносках, которые передавали миссионерам благотворительные общества, и поэтому, не жалея собственного здоровья, она распарывала старую одежду, перекраивала ее и шила своим ребятишкам новые наряды. Правда, в одном она тоже оставалась непреклонной: "Нам очень нужны книги для Михея. Если ты не напишешь об этом в Комитет, то мне придется обратиться к ним самостоятельно". Она не стеснялась останавливать на улице капитанов китобойных судов и выпрашивать у них те книги, которые те сами уже прочитали, но которые могли бы очень пригодиться ее способному мальчику. "Я хочу, чтобы он научился всему, что потребуется потом для поступления в Йель, – поясняла Иеруша. – Но дело в том, что он читает очень быстро и прекрасно все понимает". Так или иначе, но она доставала книги для сына.

Каждый год Иеруша испытывала момент полного материнского счастья. Он наступал тогда, когда перед Рождеством ей приходила посылка с подарками от родителей из Уилпола, штат Нью-Гемпшир. Эти посылки, как правило, ей доставляли в ноябре, но Иеруша никогда точно не знала, когда же ей в дверь постучит матрос и громко объявит:

– Мэм, вам посылка!

Как волнительно и приятно было услышать такое сообще ние! Но, конечно, куда более восхитительной была минута,

когда все семейство вставало полукругом, а Эбнер торжественно распаковывал коробку и открывал ее. Внутри, как всегда, лежали сушеные яблоки, груши и вяленая говядина. "Вот эти штанишки подойдут Михею, определяла Иеруша, бережно рассматривая каждую вещь. – А это платьице как раз для Люси. Дэвиду будет очень хорошо в этом, а Эстер – вот в том". По крайней мере, в ближайшее воскресенье Иеруша могла уже ни о чем не беспокоиться, а только поглядывать на своих разодетых малышей и гордиться ими. Она всегда оставляла коробку из-под подарков в доме после того, как в ней ничего не оставалось. Миссис Хейл было приятно изредка посматривать на нее и вспоминать холодные зимние вечера в Нью-Гемпшире, пахнущие домашним сидром.

Главной же причиной, по которой Эбнер никак не мог позволить себе принять помощь от Уипплов, была следующей: одна фраза Джона никак не выходила из головы Эбнера и постепенно стала символом измены, которую совершил его бывший сосед по комнате в Йеле. Иногда в самый неподходящий момент она снова и снова звучала в ушах преподобного Хейла: "Я не думаю, что это алии посылает ветер, или что это Бог потопил корабли". И чем больше Эбнер задумывался над этими словами, тем более противными и даже омерзительными они становились для него.

–Говоря простыми словами, – рассуждал Эбнер, – он сравнил языческих идолов алии с самим Господом Богом. Как это ужасно!

И он старался меньше встречаться с Джоном Уиппл ом. Даже если ни один из бывших приятелей этого не сознавал, вместе с финансовыми успехами Джона Эбнер Хейл все больше полагался на Бога. Так как в Лахайне (как, впрочем, и во всех остальных местах) эти линии развития не параллельны, а расходятся, потому и получилось так, что расстояние между Хейлом и Уиппл ом тоже увеличивалось. В конце концов, мужчины просто перестали понимать друг друга.

Тем не менее, Уиппл продолжал интересоваться делами Эбнера, и как-то раз с удивлением и облегчением услышал от одного салемского капитана, приплывшего недавно из Бостона, следующую историю. Дело в том, что прямо в порту этого города происходило нечто странное.

–Ну, на сегодняшний день все уже закончено, – пояснил капитан, рассказывая свою историю. – Руководил всем один

господин из Нью-Гемпшира по имени Чарльз Бромли. Он строил двухэтажный дом прямо в доке, рядом с морем. Правда, в доме не хватало подвала, но все остальное было на месте, даже оконные рамы. Как только дом был выстроен, по нему прошлись плотники с кистями и краской и пометили каждую деревяшку цифрой. Чертежники сделали необходимые зарисовки и планы, также с указанием номеров каждой детали этого домика. И что же случилось потом, как вы полагаете? – Капитан выдержал паузу и закончил: – Черт бы меня побрал, если они не разобрали дом по доскам и не погрузили его на борт огромного корабля.

Какого корабля? – заинтересовался Уиппл.

"Карфагенянина", – пояснил рассказчик. – Там капи таном некий Хоксуорт из Бедфорда.

Я был бы вам глубоко признателен, капитан, если бы вы больше никому об этом не рассказывали и оставили свою ис торию в тайне, – попросил Уиппл.

Кроме всего прочего, – добавил тот, – дом направляется к вашим островам. Не исключено, что в Гонолулу. Я был на столько потрясен происходящим, что разговорился с тем госпо дином, Чарльзом Бромли. Поначалу он не был расположен бе седовать, но потом признался, что сама идея исходила именно от капитана Хоксуорта. Капитан наведался к нему в дом и рас сказал о том, что одна миссионерская семья из Гонолулу... ну, в общем, они живут, как свиньи. Вы же понимаете: травяная хижина, клопы, тараканы. Но почему Бромли решил выстро ить дом и переправить его сюда, я, признаться, так и не понял.

Так вы обещаете мне выполнить то, о чем я вас попро сил? – взмолился Джон.

Конечно, – легко согласился капитан.

–Уверяю вас, – заверил Уиппл, – вы защитите одну весьма достойную женщину от ненужной встряски и осужде ния, если умолчите о том, о чем вы мне только что рассказали. Я, в свою очередь, тоже сохраню тайну.

* * *

Однако заботы доктора Уиппла о такой мелочи, как новый дом, скоро были вытеснены событиями куда более важными. Эбнер внезапно осознал, что в Лахайне начали происходить ка кие-то таинственные события, в которых он сам никак не мог

разобраться. А так как преподобный Хейл считал себя главным экспертом во всем, что творилось в городе и за его пределами, он стал раздражаться. Ему казалось, что гавайцы нарочно задумали что-то недозволенное, и делается это все за его спиной. В своем отчете в Гонолулу Эбнер записал: "Впервые я обратил внимание на странное поведение гавайцев четыре дня назад, когда возвращался после исследования сгоревшей хижины, в которой хозяин курил табак. Сделав замечание и осудив за эту пагубную привычку, я случайно заглянул на территорию дворца Маламы, где заметил нескольких знакомых мне кахун. Они наблюдали за строительством большого нового травяного дома.

Что вы здесь возводите? – поинтересовался я.

Небольшой домик, – уклончиво ответил один из них.

Для чего? – не отступал я.

В остальных домах завелась плесень, – солгали они.

В каких других домах? – попросил уточнить я.

Ну, вон в тех, – ответил один из кахун и махнул рукой в неопределенном направлении.

В каких конкретно? – настаивал я.

На этот вопрос они не смогли мне ответить, поэтому я позволил себе пройти на территорию строительства и лично осмотреть дом. Он оказался достаточно просторным, с вполне добротными дверьми, окнами и даже двумя китайскими зеркалами в рост человека.

Это очень даже приличный дом, – заметил я, но кахуны, все как один, лишь пожали плечами, а кто-то даже заявил:

Обычный маленький домик.

В конце концов, мне пришлось отстать от этих лживых негодяев. Я стал исследовать дома, расположенные поблизости, один за другим, но запаха плесени нигде не почувствовал. Поэтому я вернулся к кахунам и снова начал допытываться:

Скажите мне, что вы здесь строите.

Дом, – просто ответили они мне на этот раз, и я снова ушел от этих конспираторов. Тем не менее, мне кажется, что они задумали что-то подозрительное. Правда, что именно, я пока что не знаю сам".

Эбнер как раз рассуждал об этих таинственных событиях, как вдруг в дверном проеме заметил цепочку из семи гавай цев, возвращающихся с гор и несущих с собой ветки маиле и большие букеты цветущего имбиря. Оставив перевод Библии, Эбнер поспешил к дороге и потребовал объяснений.

Мы ничего не знаем, – ответили островитяне.

Кто посылал вас в горы? – настойчиво продолжал Ма ку а Хейл.

Мы не знаем.

Куда вы несете эти цветы?

Мы ничего не знаем.

Все вы знаете! – раздраженно воскликнул Эбнер. – Да же смешно утверждать, будто вы понятия не имеете, куда сей час направляетесь! – И он похромал вслед за ними до самого порта, где гавайцы неожиданно разбрелись в разные стороны и отправились каждый по своим делам.

Взбешенный священник некоторое время молча стоял на жаре, пытаясь собрать воедино все улики, чтобы прийти к какому-нибудь логическому выводу. Затем, засунув руки в карманы пиджака, он отправился в магазин "Дж. и У.". Там, едва завидев Уиппла, он бесцеремонно начал:

Джон, что происходит в Лахайне?

А что ты имеешь в виду?

Я только что встретил семерых гавайцев. Они несли с гор цветы маиле и имбиря. Зачем это им понадобилось?

Почему ты не спросил у них самих? – удивился Джон.

Я спрашивал, но они не хотят отвечать.

Наверное, это нужно для какой-нибудь церемонии, – высказал свое предположение доктор Уиппл.

Эбнер презирал это слово и одновременно боялся его. В его воображении сразу возникали всевозможные языческие ритуалы и сексуальные оргии, поэтому он осторожно поинтересовался:

–Ты хочешь сказать, что они готовят какую-то языче скую церемонию?

И тут Уиппл что-то припомнил:

Только теперь, когда ты заговорил об этом, я тоже могу рассказать тебе кое-что интересное. Два дня назад кто-то из капитанов китобойных судов попросил меня продать ему большое количество тапы. Обычно я могу достать сотню яр дов, лишь щелкнув для этого пальцами. На этот раз мне при шлось обойти с дюжину домов, и хотя там продолжали делать тапу, у них не нашлось и кусочка на продажу.

Что же они делают с таким количеством тапы? – надав ливал Эбнер.

Все отвечали одно и то же: "Это для Келоло".

Услышав это, Эбнер рассказал доктору и об остальных своих наблюдениях. Вдвоем они попытались тщательно сопоставить все факты и сложить их в единую картину, но у них снова ничего не получилось.

Джон, что происходит у нас под носом? – чуть не пла кал Эбнер.

Понятия не имею, – искренне признался доктор. – Ска жи мне, Келоло и его дети давно были в церкви последний раз?

Все как всегда. Они ходят в церковь и продолжают оста ваться такими же набожными, как и прежде.

Я бы на твоем месте внимательнее присмотрелся к Кело ло, – засмеялся Уиппл. – Это же старая коварная акула!

И весь остаток дня Эбнер провел в раздумьях. Теперь он был уверен в том, что на острове готовится какое-то серьезное событие, которое, однако, тщательно скрывается от него. Но отчаяние, овладевшее священником, было ничем по сравнению с тем состоянием, которое он испытал тем же вечером, когда откуда-то из долины до его ушей донесся приглушенный звук языческой барабанной дроби. Эбнер напряг слух, но тут все стихло. Затем барабаны застучали вновь, и Эбнер в ужасе выкрикнул:

–Так это же хула!

Даже не предупредив Иерушу о том, куда и зачем он уходит, Эбнер отправился на поиски злосчастного места, откуда неслись звуки давно запрещенной хулы. Миссионер пытался по эху определить, где же скрываются эти невидимые барабаны, и долго бродил от одного дома к другому, пока, наконец, не определил точно ту саму хижину, откуда и доносилась проклятая барабанная дробь. Торопливо продвигаясь по извилистой тропинке, Эбнер был полон решимости немедленно схватить похотливых любителей пирушек и веселья, чтобы сразу же и наказать их, как вдруг из-за высокого дерева вышел гаваец и, между прочим, встал на пути у миссионера, небрежно осведомившись:

Куда вы так спешите Макуа Хейл?

В том доме, как мне кажется, играют запрещенную ху лу! – зловеще прошипел Эбнер. Но, наверное, этот островитя нин выполнял роль часового, потому что как только Эбнер во рвался в дом, он обнаружил внутри него только нескольких женщин, распевающих гимны. Барабанов нигде не было видно.