355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джеймс Лоудер » За стеной. Тайны «Песни льда и огня» Джорджа Р. Р. Мартина » Текст книги (страница 13)
За стеной. Тайны «Песни льда и огня» Джорджа Р. Р. Мартина
  • Текст добавлен: 16 октября 2016, 20:42

Текст книги "За стеной. Тайны «Песни льда и огня» Джорджа Р. Р. Мартина"


Автор книги: Джеймс Лоудер


Жанры:

   

Критика

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Нэд Виззини
За пределами гетто

Жанровые войны Джорджа Мартина

Что сложнее всего при написании книги? Хороший вопрос – я часто слышу его от молодых авторов, – однако ответ следует весьма неожиданный. Начало бывает трудным, а концовка порой представляет для автора настоящие мучения, как это продемонстрировало нам затянувшееся ожидание «Танца с драконами», но самое сложное начинается, когда книга уже закончена и продана. Тут-то вам и предстоит провести дотошную и бесстрашную моральную инвентаризацию и попытаться получить отзывы. Заручиться положительной оценкой вашей работы другими авторами – пожалуй, почти то же самое, что пригласить на свидание знаменитость, по которой вы сходите с ума. (Я обычно встаю на колени и умоляю.)

Когда мне понадобились отзывы на роман для подростков с элементами фэнтези, проданный мной в 2010 году, больше всего мне хотелось вымолить отзыв у Джорджа Р. Р. Мартина. Читая о влиянии ролевых игр на американскую культуру, я наткнулся на его сборник «Ретроспектива: том II». Если вы уже сердитесь на затянувшееся ожидание «Ветров зимы», вам будет интересно прочесть про творческие авантюры Мартина в Лос-Анджелесе, изложенные с цинизмом Тириона Ланнистера. Из «Ретроспективы I» я узнал, что в 1983 году Мартин так увлекся играми «Зов Ктулху» и «Супермир», что на целый год вообще перестал писать и едва не разорился. Как он сам объясняет в предисловии к «Диким картам», появившимся в результате его одержимости: «[Моя жена] Пэррис часто стояла у двери моего кабинета, надеясь услышать, как я щелкаю по клавиатуре, и содрогаясь от зловещего стука кубика».

Я впервые прочел о писателе, попавшем в зависимость от фэнтезийных игр, а не, скажем, наркотиков или алкоголя. Поскольку я сам лишь недавно оправился от десятилетнего пристрастия к игре «Магия: встреча», то увидел в Мартине родственную душу, человека, который поймет меня – и прочтет мою книгу. Издатель одобрил мой крестовый поход за отзывами, потому что Мартин – феноменально успешный писатель, и, согласно данным «Ю-эс-эй тудэй», на данный момент продано более 8,5 миллиона экземпляров книг из цикла «Песнь льда и огня». Более того, эти продажи подкреплены удивительным достижением для автора, погрязшего в ролевых играх и фантастике: он получил признание у критиков! В 2005 году «Тайм мэгезин» дала Мартину безапеляционную оценку: «американский Толкин».

Однако с каких пор подобные слова стали похвалой? Толкин так давно является частью нашей культуры, что мы легко забываем, что поначалу «Властелина колец» считали эскапистским и, хуже того, инородным произведением. Представление о суровости критиков можно получить из превосходного критического обзора фэнтези, написанного Майклом Сэйлером и опубликованного «Оксфорд юниверсити пресс» в 2012 году. Он называется «Как будто: современное увлечение и литературная предыстория виртуальной реальности». «Некоторые люди – по-видимому, особенно граждане Британии – всю жизнь обожают ребяческую ерунду», – объявил Эдмунд Уилсон в 1956 году. «Очевидно, эти взрослые дети лакомятся не ученым соусом, а скрывающейся под ним уютной наивной сказочкой», – ворчала «Лайф».

Сей аргумент – постулирующий, что фэнтези незамысловато, стереотипно и предназначено для детей – держал его в жанровом гетто с девятнадцатого века, когда оно возникло как современная литературная форма. Хотя на протяжении многих лет оно постепенно просачивалось в академические круги, а Мартин ускорил его приятие серьезными изданиями, такими как «Нью-Йорк таймс бук ревью», многие критики по-прежнему считают фэнтези литературной халтурой, созданной на потребу широкому потребителю – недоумкам вроде меня, Мартина и, чего уж там, вас, читатель. История фэнтези, от появления до широкой популярности и запоздалого академического одобрения – через критические дебри – является частью непрерывного интеллектуального конфликта столь же беспощадного, как Война девятигрошовых королей, а именно жанровых войн, в которых лишь сейчас наметилось некоторое ослабление напряженности.

* * *

«Жанр» – в первую очередь рыночный термин. Его предназначение – помочь книготорговцам рассортировать продукцию, а потому он приобрел смысл лишь тогда, когда книга стала товаром массового производства в Англии в середине XIX века, где снижение затрат на печать привело к издательскому буму ярко иллюстрированных «дешевых ужасов». Эти серийные издания, позиционировавшиеся как литература для низшего и среднего классов, заставили критиков провести первый рубеж в жанровой войне: между «литературной» и «популярной» беллетристикой.

Ученым мужам было очевидно, что труд, например Джорджа У. М. Рейнолдса (который никогда не использует слово «лицо» там, где подойдет «морда», и предпочтет слово «извергнутый» слову «сказанный»), не является литературой. Нет, это явно что-то другое, а назвать его «дерьмом» было бы невежливо. Проблема заключалась в том, что людям это нравилось: согласно «Викторианской сети», за десять лет тираж «Загадок Лондона» Рейнолдса и их продолжения, «Загадок лондонского двора», перевалил за миллион, то есть даже сейчас эти книги стали бы бестселлерами. «Популярная» беллетристика выглядела надежным способом получения дохода.

Однако даже будучи отделенной от литературы, популярная беллетристика представлялась угрозой. Генри Джеймс предостерегал против нее в эссе «Искусство беллетристики» (1884), откровенно нацеленном на Роберта Льюиса Стивенсона, который только что написал всеми любимую приключенческую историю «Остров сокровищ». По мнению Джеймса, «романист пишет, основываясь на “всем опыте”, для того, чтобы представить “саму жизнь во всей ее сложности”», – говорит Кен Гелдер в своем исследовании «Популярная беллетристика: логика и практики литературного поля». Напротив, «“Остров сокровищ” […] всего лишь вымысел».

Стивенсон ответил собственным эссе, «говоря в точности о достоинствах, присущих “приключенческим романам”, столь нелюбимым Генри Джеймсом: сюжете или “истории”, а также “опасности”, “страсти” и “интриге”». За этими строками скрывается проблема, по сей день препятствующая фэнтези: «опасность» и «интрига» – это одно, и в «Песни льда и огня» их хватает с избытком, однако книготорговцы часто относят к «фэнтези» книги, главный герой которых – крестьянский мальчик, не подозревающий, что он принц, или крестьянский мальчик, которому приходится столкнуться с испытаниями, связанными с землей, водой, огнем и воздухом. Устойчивость клише в фэнтези позволяет критикам, подобно Джеймсу, продолжать считать его детскими сказками, в то время как Стивенсон и его современники предпочитали думать о себе как о первопроходцах воображения.

Воображение было опасной силой в Европе XIX века. Воспитанным людям не следовало предаваться фантазиям, иначе с ними случалось то же, что с более ранними героями жанровых войн: мадам Бовари, которая слишком увлекалась любовными романами, или Дон Кихотом, который прочел чересчур много рыцарских историй. События реальной литературы должны были разворачиваться в реальном мире, где реальные люди решали реальные проблемы. Как сказал в 1762 году Руссо: «У реального мира есть границы, мир воображения бесконечен. Раз уж мы не можем расширить первый, давайте ограничим второй».

Однако воображение пользовалось популярностью у простых людей и находило отражение в фольклоре, сатире и детской литературе, такой как «Алиса в Стране чудес» (1865). В качестве юношеской беллетристики фантастические истории были приемлемы даже для читателей высшего класса, кое-кто из которых, подобно Стивенсону, сам стал писателем, не способным ограничить себя рамками реальности, как то приписывало Просвещение. На заре XX века они создавали книги, в которых невозможные события основывались на реальности. Жюль Верн называл их «Необыкновенными путешествиями», Г. Дж. Уэллс – «научной романтикой», и лично мне этот термин нравится: он объединяет обязательные атрибуты фантастической предпосылки и эмпирической прозы.

Отчасти научная романтика – которая включает «Копи царя Соломона» (1885) Г. Райдера Хаггарда, «Богов Пеганы» (1905) лорда Дансени и «Ночным почтовым» (1909) Редьярда Киплинга – стала реакцией на стерильный климат современной эпохи. К концу XIX века наука оттачивала основополагающие законы природного мира. (По крайней мере, мы так думали; никто не ожидал, что нам потребуется ЦЕРН[2]2
  Европейская организация по ядерным исследованиям, крупнейшая в мире лаборатория физики высоких энергий.


[Закрыть]
.) Люди получили возможность полностью отделить себя от мира духовности – продать души за холодный, жесткий разум, – и исчезновение магии из повседневной жизни оставило пустоту. Научная романтика стремилась заполнить ее, пребывая в рамках атеизма, предписанного современностью. То есть истории нужно было представлять как реальные, с глоссариями, многочисленными примечаниями и непременным атрибутом нынешнего фэнтезийного романа, картой. Ограждая вымышленные тексты дополнениями, авторы предвосхищали работу, столь знакомую современным писателям-фантастам, и за кулисами создавали цельный мир, который читатели могли сделать своим собственным.

Новое движение привлекло внимание критиков. Во-первых, авторы научной романтики явно превосходили Джорджа У. М. Рейнолдса и «дешевые ужасы» мастерством. Уэллс, Верн и Киплинг не были ремесленниками – но одаренными, искусными рассказчиками, демонстрировавшими сплоченную, законную реакцию на современный мир. Их книги завоевали популярность по всему свету, даже у детей, которым впоследствии предстояло стать интеллектуалами. Жан-Поль Сартр говорил о Верне: «Когда я открывал [его книги], то забывал обо всем. Было ли это чтение? Нет, это была смерть от экстаза». Если вы провели несколько недель, склонившись над «Песнью льда и огня», то знаете, о чем он говорит.

Однако успех научной романтики не поколебал критиков: они обвинили ее в наивности, непроработанности персонажей и уклонении от проблем реального мира и вскоре поместили в более конкретное гетто: «научная фантастика & фэнтези».

Эта двойная категория, формально разделенная на две части критиком Дарко Сувином и по-прежнему встречающаяся во многих книжных магазинах с драконьим амперсандом, появилась в Америке в начале XX века благодаря дешевым журналам. Подобно понятию жанра, эти журналы были маркетинговым замыслом, разработанным, согласно «Фэнтези: освобождение воображения» Ричарда Мэтьюса, чтобы конкурировать с популярными бульварными романами. В них впервые увидели свет произведения некоторых знаменитых предшественников Джорджа Мартина, и на их страницах утвердились многочисленные клише, до сих пор преследующие фэнтези: мечи и магия, мечи и баталии, а также злые сексуальные волшебницы. Г. П. Лавкрафт, использовавший этот формат для создания мира чужих богов, считал традиционные фэнтезийные истории бесполезными. Того же мнения придерживается и Тирион Ланнистер в «Танце с драконами»: «Говорящие драконы, драконы, копящие золото и драгоценные камни […] все это чушь». Лавкрафт, в частности, затратил много усилий на создание эмпирического ландшафта для своих историй и в том числе придумал «Некрономикон», вымышленную книгу темной магии, различные версии которой были впоследствии опубликованы. К сожалению, при жизни Лавкрафт не добился успеха, да и после смерти Эдмунд Уилсон назвал его работы «детской забавой».

Однако за пределами царства литературной критики читатели дешевых журналов воспринимали «научную фантастику & фэнтези» как нечто более серьезное, чем обычная игра. Они вели активные дискуссии и закладывали фундамент для того, что мы сейчас называем фэндомом. Хьюго Гернсбек, редактор «Удивительных историй», оказал движению неоценимую услугу, публикуя адреса тех, кто присылал письма, позволяя читателям контактировать напрямую и обсуждать произведения. К середине XX века продажи фантастических книг и литературной беллетристики соотносились в пропорции девять к одному… но первые так и не нашли признания в критических кругах, продолжавших настаивать на изображении реального мира. Согласно вышедшей в 2006 году работе Кена Кигана «Парасферы: за пределы сфер литературной и жанровой беллетристики», серьезной литературой «большинство критиков называло повествовательный реализм, в котором нет ничего нереалистичного». В безграничной стилистической пустоте, раскинувшейся между Джойсом и Хемингуэем, не нашлось места драконам и крылатым богам.

Позиция академических кругов оставалась практически неизменной на протяжении столетия, и читатели фантастики не могли надеяться, что академики структурируют и упорядочат их страсть. Поэтому они сформировали собственные параакадемические круги – книжные магазины, фэнзины и раздел «Письма» в соответствующих журналах, а впоследствии сборники комиксов, – чтобы анализировать произведения в контексте их постоянно растущей истории. Одним из активных участников этой культуры был Джордж Р. Р. Мартин, для которого фанатские письма стали первой публикацией. В 12-м выпуске «Мстителей» (1965) он воспевает «стремительное действие, цельное описание и потрясающую концовку», вторя словам Стивенсона в защиту «приключенческих романов». Если прежние чемпионы фэнтези отвечали на письма Генри Джеймса, нынешние писали Стэну Ли – и это несмотря на то, что культурная сверхновая «Властелина колец» уже зажглась на горизонте. Фэнтези явно проигрывало жанровые войны.

В 1996 году на сцене появляется «Игра престолов», опубликованная как жанровая книга. Ей предсказывали коммерческий успех. Сага Роберта Джордана «Колесо времени» пользовалась широкой известностью, и издатели вступили в ожесточенную войну предложений за то, что тогда считалось трилогией «Песнь льда и огня». Последующие продажи затмили тот факт, что «Игра престолов» не стала мгновенным хитом, а ее популярность возрастала постепенно, подпитываемая независимыми книготорговцами, обозревателями и премией «Локус» за лучший роман в жанре фэнтези. Оглядываясь назад, легко понять причину: Мартин вырос в мире со сложившимися канонами фэнтези, однако у него хватило смелости нарушить их так, чтобы бросить вызов критикам – и читателям.

Со времен научной романтики до наших дней континуум жанровых писателей сформировал атрибуты фэнтези, которые не столь очевидны, как волшебник в черной шляпе или неприветливый гном. Одним из них, как пишет в работе «Иные миры: жанр фэнтези» (1983) Джон Г. Тиммерман, является «заурядность персонажа». Герои «Обитателей холмов» (1972) Ричарда Адамса и цикла о Земноморье (1968–2001) Урсулы Ле Гуин – обычные люди (или кролики), обремененные заботами «сельских жителей». Бильбо и Фродо – простые хоббиты, не короли.

Мартин игнорирует это правило, возвращаясь к дофэнтезийной парадигме. Четырнадцать основных персонажей «Песни льда и огня» – не фермеры и не пастухи; они мужчины и женщины благородного происхождения, обеспокоенные сохранением своего статуса и во многих случаях желающие править миром. У них больше общего с коварными героями Троллопа или Теккерея, нежели с юным магом Гедом из романов Ле Гуин. И в этом смысле они идут наперекор течению беллетристики – жанровой и литературной, – набиравшему силу с Ренессанса. Мифическая литература повествовала о королях и полубогах, литература Просвещения – об аристократах, а современная литература выплеснула истории на улицу. Мартин возвращает нас в чертоги власти, и поэтому «Песнь льда и огня» часто больше напоминает «Команду соперников» Дорис Кирнс Гудвин, а не фэнтезийную сагу.

Лев Гроссман, фэнтезийный писатель и автор ярлыка «американский Толкин», воспевал Мартина за то, что тот разбил манихейство Средиземья, призвав ему на смену острую политическую интригу. Однако в основе этого лежит отказ Мартина сделать своих героев наивными – то есть последовать еще одному шаблону. «Наивность в фэнтези – всегда положительный момент, подразумевающий, что персонаж сохранил способность удивляться, – пишет Тиммерман. – Прагматики, обобранные, строптивцы и циники в фэнтези чаще выступают в роли злодеев».

Это не имеет никакого отношения к «Песни льда и огня». Только прагматики способны выжить в предательском мире Вестероса и Эссоса. Способность удивляться, позволяющая невинным героям традиционного фэнтези отправиться в сказочный мир или получить преимущество перед остальными персонажами, здесь только мешает. Выживают именно обобранные – Мартин возвращается к благородной романтике, и мы видим, как из современных циников рождаются антигерои. «Герой слишком высок, чтоб совсем загрязниться, следственно, можно грязниться», – заявляет Достоевский в «Записках из подполья» (1864). В отличие от Фродо, или детей Певенси, или даже замученных жителей Новой Англии Лавкрафта, Тирион Ланнистер напоминает эту модернистскую икону: чем он занимается, если не грязнит самого себя?

Даже сама идея героя выставлена в книгах Мартина на всеобщее растерзание. Как и во всей жанровой беллетристике, в фэнтези долгое время господствовал мифический персонаж, которого охарактеризовал в «Тысячеликом герое» Джозеф Кэмпбелл: он покидает родной дом, жертвует собой на благо своего народа, а затем воскресает и живет долго и счастливо. Особенно подобные персонажи утомительны в фильмах. Это ребенок, или полицейский, или шпион, достаточно обычный, чтобы вызвать зрительское сочувствие, но обладающий сверхчеловеческими способностями, позволяющими ему уклониться от пуль, выкашивающих его спутников. Мы знаем, что он победит, только не знаем как. Вот почему смерть Неда Старка вызвала такой резонанс у читателей «Игры престолов» и зрителей одноименного сериала «Эйч-би-оу». В кои-то веки герой проиграл – хотя и продемонстрировал свою отвагу, принципиальность и верность на фоне интриганов Королевской Гавани. Исполнительные продюсеры Дэвид Бениофф и Д. Б. Вайс, а также Мартин заслуживают здесь особой похвалы: они сделали Неда Старка маркетинговым фокусом «Игры престолов». Плакат к фильму изображал Шона Бина на Железном Троне! Отважившись отрубить ему голову в девятой серии, они заставили зрителей испытать потрясение, какое вызвала разве что гибель Джанет Ли в «Психозе»… И это можно назвать одним из величайших поп-культурных достижений последнего десятилетия.

За пять книг Мартин не устал убивать семейных мужчин, женщин, детей, младенцев и собак, однако особое презрение он, судя по всему, испытывает к благородным героям, которыми кишит традиционное фэнтези. «Но герой никогда не погибает. Я должен стать героем», – говорит Квентин Мартелл в «Танце с драконами» незадолго до того, как его поджаривают. Стремление Квентина к славе и ошибочное самомнение напоминают Дон Кихота – таким образом, фэнтези завершает круг, насмехаясь над собственным прошлым полуторавековой давности, а не над мифами, в которых черпал вдохновение Сервантес.

Конечно, слова – пустой звук, но с высокой долей вероятности можно предположить, что «Песнь льда и огня» также нарушит самый священный из законов фэнтези: жили долго и счастливо. Вряд ли счастливый конец ждет кого бы то ни было, даже Тириона. «Одним из опорных столбов фэнтези является вера в то, что успешная история должна окончиться радостно», – утверждают «Иные миры», однако в Семи Королевствах радость скорее приносит кубок вина или девица, нежели победа над злом.

Учитывая впечатляющие отклонения от самых важных фэнтезийных канонов, можно ожидать, что «Песнь льда и огня» станет сагой, которая наконец освободит фэнтези из жанрового гетто и позволит напрямую сравнивать его со, скажем, «Свободой» (2010) Джонатана Франзена, столь же объемным трудом о человеческих ошибках и предательстве. В какой-то степени это уже произошло: в своем блоге Мартин отметил, что «Тайм» назвала «Танец с драконами» «лучшей книгой года (не лучшим фэнтези года и не лучшей НФ-книгой года, но Лучшей Книгой, точка)».

Однако некоторые критики, возможно, напуганные невысокими продажами литературной беллетристики, буквально восстали против жанра. Романист Эдвард Докс отмечает в «Обсервере»: «Жанровые писатели не могут утверждать, что получили все. Отдайте им деньги и продажи […]. Но не позволяйте им думать, будто эти вещи свидетельствуют о ценности и масштабности их работ». Мартин Эмис в сборнике эссе с соответствующим названием «Война с клише» (2001) пишет: «Когда мы читаем, мы не просто наслаждаемся письменным словом […]. Мы устанавливаем связь с разумом автора». Его утверждение подразумевает, что источником жанровой беллетристики являются умы не уникальные, а обыденные, желающие всего лишь заработать на аудитории, которую привлекают безопасность и предсказуемость.

Можно возразить, что ум Джорджа Р. Р. Мартина вполне уникален: его обладатель родился в Бэйонне, штат Нью-Джерси, вырос в фэндоме комиксов, стал экспертом по Лавкрафту и Толкину (как гласит сборник «Ретроспектива»), был закален жестокостью Голливуда и настолько обожает ролевые игры, что «потерял» на них целый год. Однако прожженные критики «научной фантастики & фэнтези» могут с полным правом счесть эти характеристики доказательством того, что Мартин не ушел далеко от своих корней, что его книги – лишь круто замешанные фэнтезийные сериалы. И еще хуже звучат снисходительные отзывы читателей-литераторов, которым понравились трущобы Вестероса, таких как автор мемуаров Доминика Браунинг, назвавшая Мартина альтернативой Толстому в вышедшей в 2012 году в «Нью-Йорк таймс» статье, озаглавленной «Учась любить развлекательное чтиво».

Некоторые критики сочли работы Мартина достойными подняться над жанровым бульоном. В критической статье 2011 года, посвященной «Танцу с драконами», «Нью-Йорк таймс» недвусмысленно провозгласила, что Мартин лучше Толкина, назвав его сагу «ветвистым и панорамным романом XIX века, обряженным в фэнтезийный шутовской костюм». А Ник Джеверс из «Инфинити плас» аплодирует Мартину за умелое использование жанра в критической статье, посвященной вампирскому роману «Грезы Февра» (1982): «Его декадентское полотно способно отобразить умирающие планеты, гибель современной эпохи или долгий упадок рыцарства, однако ключевой тональностью всегда остается утрата». Эти слова приятны, но, судя по всему, их источник находится за пределами жанра фэнтези и представляет собой утонченного мыслителя, на которого произвели впечатление игры безумных строителей миров вроде Лавкрафта. Немногие из критиков отважились подойти к «Песни льда и огня» изнутри жанра и установить, что именно делает эту сагу такой незабываемой.

Говоря простым языком, «Песнь льда и огня» претендует на титул в фэнтезийной литературе, о котором со времен научной романтики задумывался каждый: «Самый сложный мир». В нем живут сотни персонажей, он обладает пугающей и детальной хронологией и, на момент написания этого эссе, имеет более 4500 статей в собственном вики-разделе. Читатели, не вышедшие за рамки книг, чтобы исследовать дополнительные материалы – не погрузившиеся в дополнительные сведения, – не ощутили в полной мере его уникальность. Можно, например, прочесть предложение из «Танца с драконами» и ничего в нем не понять: «Сапожник рассказал им, как тело Короля-Мясника выкопали и одели в медные доспехи, когда Зеленой Благодати Астапора было видение, что он избавит город от юнкайцев». Упомянутые четыре имени собственных требуют четырех обращений к карте или приложениям, если прежде вы были невнимательны, и превращают «Песнь льда и огня» в такое же произведение искусства, как любой другой модернистский литературный шедевр несколько иного, не столь увлекательного рода.

Таким образом, Мартин ведет жанровые войны, уклоняясь от них. Работая в рамках системы, отказываясь извиняться за своих предшественников, он пишет книги, которые слишком кровавы, непредсказуемы и беспощадно увлекательны, чтобы их проигнорировать. Делая все это, он возвышает остальное фэнтези. Похвалы уважаемых изданий наподобие «Нью-Йорк таймс» помогают не только «Песни льда и огня» – они также легитимируют более раннее фэнтези, например работы Питера С. Бигла, Роджера Желязны и Майкла Муркока, одновременно давая литературным романистам вроде Льва Гроссмана попробовать себя на фэнтезийном поприще (в случае Гроссмана – с вполне успешным циклом про магов).

Маловероятно, что в вашем местном книжном магазине вскоре исчезнет секция «фэнтези & научная фантастика» (разве что вместе с магазином) или что фэнтезийные книги начнут появляться на первой странице «Нью-Йорк таймс бук ревью» наряду с романами об аномии XXI века. Некоторые закоренелые академические критики не выпустят оружие из рук и будут продолжать считать любой роман с признаками нереальности «детской забавой» – позиция, кажущаяся особенно неправильной с учетом того, что настоящие детские забавы грозят лишить следующее поколение желания читать что бы то ни было вообще.

Однако в жанровых войнах Мартин занимает выгодную позицию. Изменив канонам, он заставил замолчать многих ненавистников фэнтези и завоевал сердца культурных знатоков, сохранив почтение к истокам жанра. Он подобен курителям травы Билла Хикса, сидящим на деревьях, когда вокруг полыхает война с наркотиками: «Они что, с нами воюют? Так мы даже не на этом чертовом поле!» Эта блистательная стратегия достойна персонажей Мартина.

С тех пор как Стивенсон написал ответ Генри Джеймсу, жанровые писатели занимают оборонительные позиции, пытаясь защитить свое творчество, как будто в нем есть что-то изначально неправильное. В интервью, опубликованном в 2007 году на «Пэтс фэнтези хотлист», Мартин заявляет: «Мы не хотим, чтобы нас отправили в детский манеж, а наши работы сочли недостойными серьезной литературы лишь по причине ярлыка. Лично я считаю, что история есть история, и единственное, о чем стоит писать, – это конфликт человеческого сердца с самим собой».

Кажется, эти слова должны поумерить пыл всех критиков, жанровых и литературных. Что касается моей собственной фэнтезийной деятельности, мне не нужно одобрение Джорджа Р. Р. Мартина. «Песнью льда и огня» он поднял все лодки, позволив людям вроде меня – а также намного более талантливым – войти в контакт с нашим внутренним любителем фэнтези, одновременно бросив нам вызов качеством своих книг, призвав нас работать еще лучше.

Нэд Виззини – автор романов «Это очень забавная история», «Будь попрохладнее» и «Подростковый страх? Не-е-е…». Писал заметки и сценарии для «Нью-Йорк таймс», «Дэйли бист» и «Волчонка» (Эм-ти-ви). Его работы переведены на семь языков. В соавторстве с Крисом Коламбусом написал роман «Дом секретов». Писал для антологий «Смарт поп», посвященных «Голодным играм», «Хроникам Нарнии» и «Ходячим мертвецам». Выступал более чем в двухстах университетах, библиотеках и школах по всему миру с лекциями о писательском мастерстве и психическом здоровье. В 2011 году получил награду от Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе за достижения в общественной пропаганде посредством искусства. Нэд жил в Лос-Анджелесе вместе с женой Саброй Эмбери и их сыном. Его последний роман, «Остальные нормальные», был издан «Харпер Коллинз» 25 сентября 2012 года. Покончил с собой 19 декабря 2013 года после затяжной депрессии.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю