Текст книги "Дни"

Автор книги: Джеймс Лавгроув

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)

40

Книга Откровения: «Апокалипсис» Иоанна Богослова изобилует всевозможными «семерками» – это семь церквей Асии, семь золотых светильников, семь звезд, семь труб, семь духов перед престолом Бога (один из которых держит книгу за семью печатями), семь чаш гнева, семь язв, зверь о семи головах. Агнец, имеющий семь рогов и семь очей

14.45

В недрах «Дней» – в глубинах стен и перекрытий, стропил и балок, в самых их основаниях – раздается утробный стон.

Раскаты взрыва басом-профундо разносятся по всему магазину, взрывная волна пробегает и по кольцам всех этажей, и по каждому из удаленнейших отделов «Периферии». Достигнув оконечностей здания, она выбивает, словно пыль, множество частиц из рябоватой поверхности кирпичной кладки цвета засохшей крови и сотрясает рамы с огромными окнами витрин, нагоняя страх на «витринных мух» и живых манекенов. На один краткий миг живые манекены заглядывают в глаза своим зрителям, пожалуй впервые признавая их существование, разделяя их испуг. На один краткий миг актеры и публика вдруг делаются равными.

На всех этажах дребезжат витрины, товар подскакивает на полках, а кое-где и валится на пол, и люди невольно издают перепуганные возгласы и вопли.

В каморке «Глаза» по экранам зигзагами пробегают помехи, а с потолка сыплется мелкая серая пыль. Экраны в Зале заседаний тоже мигают, стол из ясеня и черного дерева подпрыгивает на месте, а портрет Старика Дня покачивается и замирает, отклонившись на несколько градусов от вертикали.

Отзвуки взрыва громогласно раскатываются по галереям и коридорам, по шахтам лифтов, по всем пустым пространствам «Дней», словно болезненное урчанье в утробе захворавшего Левиафана.

Его слышит даже Гордон, несмотря на звон в левом ухе. Они с Линдой переглядываются, затем смотрят на женщину-Призрака, которая привела их в Следственный отдел. Та, изумленная не меньше их, не может дать им никаких разъяснений.

А Крис, спавший на своем зефироподобном диване, внезапно грубо разбужен раскатом грома (так ему кажется). Со вздохом раздражения он приподнимается, усаживается и пытается сфокусировать взгляд своих налитых кровью глаз на небесах за окном: небо оказывается чистым, ясным, совсем не грозовым.

Постепенно аномальный шум затихает.

14.46

Наверху, в Зале заседаний, Чедвик с Понди стоят друг напротив друга. Их тела полусогнуты, будто нервюры в каркасе сводчатого потолка, челюсти выступают вперед, зубы стиснуты, костяшки пальцев прижаты к столешнице, а носы находятся в каком-то сантиметре друг от друга. Самый субтильный из сыновей Септимуса Дня кажется карликом рядом с самым крупным и могучим, однако Чедвика нелегко запугать. Его руки отвердели от гнева, сухожилия на шее напряжены, ноздри раздуваются – он быстро и яростно дышит. Понди упрямо глядит на него со своей высоты, он похож на сурового бога, против которого восстал непокорный мирянин.

– Обвиняй меня в чем угодно, – бросает он в лицо младшему брату, – но я понятия не имею, что Крис натворил внизу.

– Что он натворил внизу, неважно, – отвечает Чедвик, и каждое его слово подобно ручной гранате, взрывающейся внутри стального сейфа. – Важно то, что это тыуговорил нас послать его вниз.

– Ты несправедлив по отношению к себе самому и остальным братьям. Каждый из нас достаточно разумен, чтобы самостоятельно принимать решения. Я никого ни к чему не склонял, никого не уговаривал. Кроме того, у нас нет доказательств, что именно слова или действия Криса внизу напрямую вызвали вот это. – Он показывает на два экрана возле дверей Зала заседаний, которые с двух различных точек показывают Зверинец. На обоих видно, как дым просачивается от древесного шатра через сеть и ленивыми перекрученными клубами поднимается в атриум.

– Да, но не слишком ли много совпадений? Крис спускается вниз, чтобы разрешить спор между «Книгами» и «Компьютерами», а после этого мы узнаем, что начальница «Книг» пытается взорвать «Компьютеры», и ей это почти удается. Пожалуйста, считай, что у меня отсутствует воображение, но я никак не могу отделаться от мысли, что эти два события связаны между собой. Или, может, у тебя найдется объяснение получше?

– Мне кажется – и так казалось бы тебе, мысли ты яснее, – что эта Дэллоуэй уже давно замышляла акт террора и просто ждала повода, чтобы привести свой план в исполнение.

– И такой повод ей предоставил Крис.

– Этого мы пока не знаем.

– А мне и не нужно это знать. Я это чую.Нюхом чую. Нутром. Только Крис мог заварить кашу такого масштаба.

– Согласен. Но разумная доля сомнений…

– Да хрен с ней, с разумной долей сомнений! – выпаливает Чедвик, нечаянно обдавая лицо Понди брызгами слюны.

Понди отирает слюну брата тыльной стороной ладони. Он разозлился бы на Чедвика, не будь тот прав. А что еще хуже – Чедвик сам знает, что прав, и знает, что Понди тоже это знает. Однако ни один из них не желает отступить первым.

– Ну ладно, – вступает в спор Серж. – Давайте посмотрим на дело с положительной стороны. Если верить «Глазу», ущерб нанесен только Зверинцу, из людей никто не пострадал, кроме парочки сотрудников. Мы живы-здоровы…

– Серж! Ты, как всегда, не видишь сути, – огрызается Чедвик, все еще не сводя глаз с Понди. – Плевать мне на Зверинец, плевать мне на сотрудников. Все это относится к тем проблемам, которые можно уладить деньгами. Но в случае нашего брата-дегенерата никакие деньги не помогут.

– Надеюсь, речь не обо мне?

В дверях Зала заседаний появляется Крис. Он стоит, запустив обе руки глубоко в карманы штанов.

Прогулочным шагом он направляется к столу, одаряя братьев неопределенной, но дружелюбной ухмылкой. Впервые за очень долгое время (сколько он себя помнит), у него нет ощущения, будто он ступает на вражескую территорию. Теперь он – один из них. Он им ровня.

Поэтому он и не может взять в толк, отчего его ждет здесь такойприем. Он давно привык к выражению известного недовольства, которое проступает на лицах братьев при его появлении. Но открытая враждебность – особенно со стороны Чедвика – ему до сих пор была незнакома.

– Крис, – заговаривает Понди.

– Да, Понди?

– Я не ожидал тебя здесь увидеть. – Голос Понди звучит осторожно и многозначительно.

– Ну, а я вот взял и пришел, – отвечает Крис. Он плохо помнит, что происходило после того, как он поднялся к себе по окончании встречи внизу, и до того, как уснул на диване. Теперь он смутно припоминает, что Понди орал и кричал на него, а он потом разрыдался, – но причины обоих этих событий безнадежно потонули в пучине алкогольной амнезии. Предупреждение Понди – оставаться весь день у себя, даже и близко не подходить к Залу заседаний, – он начисто позабыл. – А кто-нибудь слышал здесь этот шум? Вроде грома?

Один из братьев кивает.

– И что это было?

– Какой забавный на тебе наряд, Крис, – замечает Чедвик.

– Вот этот? – Крис окидывает взглядом свой костюм, весь мятый оттого, что он спал в нем. – Клевый, правда? – Он поглаживает вышитый золотой нитью логотип «Дней» на нагрудном кармане. – Я подумал, он впечатлит народ там, внизу.

– Боже… – бормочет Питер себе под нос.

– А как прошел суд, Крис? – спрашивает Чедвик. – Как ты рассудил их? Должен сознаться, я очень удивлен, что ты сразу же не явился сюда с докладом.

– Все прошло отлично.

– Ты сказал начальникам отделов то, что должен был сказать им?

– Да. То есть, наверное. Вроде бы да. Нет, сказал. Да.

– Похоже, ты сам не уверен. – Очки Чедвика тускло поблескивают в приглушенном освещении. Темная сторона купола теперь почти полностью заслоняет три створки окна в Зале заседаний.

– Ну, там много всего происходило. Они оба так много говорили, вот я и… – Это была неплохая идея. К чему стыдиться? – Я подбросил свою карточку, чтобы разрешить их спор. Ну, знаете, как делалось в университете.

Слышен одновременный вдох шести братьев.

– Ты подбросил карточку, – ледяным тоном повторяет Чедвик.

Крис, внезапно ощутив себя подозреваемым на суде, устремляет взгляд вперед.

– Я хотел быть справедливым.

– И, разумеется, карточка выпала в пользу отдела «Компьютеров».

– Но вы же этого результата хотели, так ведь?

– Боже мой, – вздыхает Серж. – О чем он думал?

– Лучше спроси: что он пил? – подхватывает Питер.

– Что-то я не пойму. – Новообретенная уверенность Криса дрогнула, как и его голос. – Что я сделал не так? Ну ладно, значит, я не последовал вашим инструкциям буквально, но вы же послали меня туда затем, чтобы уладить спор, и я его уладил.

– А если бы карточка легла иначе? – спрашивает Чедвик.

– Но она же не легла иначе.

– Ну, а если бы?

Крис ищет взглядом Понди, зная, что старший брат, как обычно, придет ему на помощь, но, пока Чедвик допрашивал его, Понди куда-то исчез из поля зрения. Крис оборачивается и видит, что Понди украдкой подошел к рубильнику, тихонько отсоединил от него керамическую рукоять и теперь держит ее в руках, размахивая ею, как здоровенной полицейской дубинкой.

Криса охватывает внезапный страх.

Нет, Понди этого не сделает. Он же его родной брат. Его плоть и кровь.

Так успокаивает себя Крис, но в сгустившемся полумраке, который воцарился в Зале заседаний, трудно понять по глазам Понди, что тот задумал.

– Крис, все было так просто, – хриплым, словно извиняющимся голосом произносит Понди. – Все, что от тебя требовалось, – не покидать стен квартиры.

Крис мотает головой, он хочет попросить Понди повесить рукоять на место, на стенку, но не может найти слов.

– Так будет лучше для нас всех, – продолжает Понди. – Я больше не могу тебя защищать. Я не могу тебе помочь, раз ты сам себе не хочешь помочь.

Из Крисовых глаз брызжут слезы, ярко блестя в неестественном сумеречном освещении, но он не делает никаких телодвижений, никак не пытается защитить себя или отойти в сторону. Он просто ждет, когда Понди, размахивая рукоятью рубильника, точно бейсбольной битой, приблизится к нему.

Рукоять опускается на череп Криса с таким треском, как будто полено раскололось надвое. Крис отшатывается, из носа у него хлещет кровь. Наткнувшись на стол, он чудом умудряется устоять на ногах. Понди снова замахивается, и на сей раз удар приходится Крису в челюсть.

Крис плашмя валится на столешницу, издавая стоны и хватаясь за подбородок. Он ловит взглядом глаза Понди, таращится на брата, ничего не соображая. Понди тоже смотрит на него и тяжело дышит.

Возле Понди появляется Торни, он протягивает руки. Понди колеблется, но потом послушно передает ему рукоять, надеясь, что тем дело и кончится.

Но в Зале заседаний уже вырвалось на свободу нечто, слишком долго кипевшее под внешне спокойным, вежливым поведении братьев, под наносным слоем доморощенного ритуала и тихой паранойи. Нечто дикое. И грозное.

– Подержите его, кто-нибудь, – велит Торни. Питер с Субо становятся по обе стороны от Криса и, будто угрюмо-беспощадные врачи прежней, еще до изобретения анестезии, эпохи, хватают его за запястья и коленками придавливают к столешнице. Крис отчаянно силится взглянуть на лица Питера и Субо, крутит головой то туда, то сюда, в надежде увидеть жалость и сострадание, но не встречает их. Его братья решили, что пришла пора окончательно расплатиться с ним за все его грехи и прегрешения. Крис протестует, но его слова натыкаются на стену глухоты. Торни поднимает рукоять и со свистом бьет ею Криса в грудь.

Несмотря на силу удара, грудная клетка Криса выдерживает его. Однако после следующего удара одно ребро ломается, лопнув, как сухой бамбуковый ствол. Крис корчится в муках и воет, его страдания слишком ужасны, чтобы выплеснуться в слова.

Торни передает рукоять Сержу.

Тремя быстрыми движениями Серж разбивает Крису челюсть, превращает его нос в кровавое месиво с хрящом посередине, а ударом в брюшину наносит непоправимый ущерб его внутренним органам. Потом передает рукоять Чедвику.

Когда Чедвик заканчивает работу, толстый конец рукояти покрыт густым слоем крови с налипшими волосами, обломками зубов, костей и обрывками кожи.

Теперь очередь Питера. Потом – Субо. Держать Криса уже не нужно. Рукоять рубильника поднимается и опускается, поднимается и опускается, с каждым ударом становясь все кровавее.

Братья вершат свою расправу с сосредоточенно-отстраненным, деловитым видом, передавая друг другу орудие убийства в строгой очередности, так что каждому предоставляется возможность нанести по нескольку ударов. Скоро от их родного брата, их плоти и крови, остается только груда плоти и лужа крови.

Зал заседаний отзывается эхом на влажные, хлюпающие удары рукояти о тело Криса, и, пожалуй, впервые в целом глазе старика проглядывает еще что-то, кроме осуждения.

41

7.0: значение рН нейтрального раствора, не являющегося ни кислотным, ни щелочным, т. е. чистой воды

14.51

Жидкие звуки: бульканье далеких голосов, журчанье текущей воды.

Жидкое тепло: жар, вызывающий пот, медленный ток влажного воздуха.

Холодноватая сырость, стекающая по спине и ниже, на ноги.

Что-то мягкое между пальцами – волокнистое, губчатое и прохладное.

В лицо непрерывно брызжет вода.

Слабый запах гари.

А потом – его веки разлипаются – он видит. Подлесок пальмовых кущей. Зеленая тень, местами густая, местами редкая. Прямо над ним, если глядеть сквозь листву, тянется полый тоннель с зазубренными краями, освещаемый лучами призрачно-желтого света, задрапированный лианами и ослепительными вереницами водяных капель. Вот его путь нисхождения. Сеть, оросительные трубы и, наконец, деревья прервали его падение. Ветка за веткой, деревья передавали его земле, сочно шлепая по спине, будто акушерки.

Он весь в болячках и ранах, он сплошь истерзан ими, так что не отличает одну боль от другой. Его тело превратилось в огромный ком боли. Вставать или не вставать? Он не знает, сможет ли, и боится это узнать. Что, если он попытается шевельнуться – и не сумеет? Суглинистое ложе Зверинца такое мягкое, уютное. Он чувствует себя приклеенным. Можно спокойно лежать тут целый день, наполовину погребенным в земле, схоронившись среди этого подлесья.

Можно. Но не нужно. Зверинец – далеко не самое безопасное место. Здесь тигры водятся.И одному Богу ведомо, сколько тут других тварей мается в ожидании, когда их кто-нибудь купит.

Фрэнк собирается с силами. Смелее. Смелее.

Он пробует поднять правую руку.

Она не желает шевелиться.

Господи. Парализован? Господи, только не это.

И вдруг, издав громкий чавкающий звук, рука легко взлетает вверх.

Он подносит руку к лицу, вращает кистью, шевелит пальцами. Ладонь и заднюю часть рукава облепил слой мха, почвы и прелой листвы.

Он приподнимает голову.

Внизу он различает папоротники, травы и ростки бамбука, причудливые сплетения которых образуют плотную стену зелени. Выше – покрытые эпифитами стволы. Еще выше – густая листва.

Он снова чувствует запах гари, но вокруг не видно ничего черного, обугленного или мертвого. Здесь все зелено, буйно и живо. Должно быть, он упал далеко от места взрыва, отнесенный от края кольца восходящим потоком воздуха.

Подняться нелегко. Земля словно не хочет отпускать Фрэнка. Она вцепилась в него, как мать – в дитя, и, даже когда он освободился из ее объятий, она все еще заявляет о своих правах на него тяжестью мокрой почвы, зелени и влаги, впитавшейся в одежду.

Фрэнк оглядывает себя. Он теперь разделен на две половины: одну – чистую, другую – грязную. Спереди вид у него обычный, а сзади – сплошная корка грязи. На том месте, куда он приземлился, остался глубокий отпечаток его тела, выстланный примятой растительностью. Если залить туда гипс, получится грубое полуизваяние распластанной человеческой фигуры.

Он проверяет, все ли части тела в порядке. Все вроде бы цело – где-то более, где-то менее. Проверяет глаза. Все немного затуманено, будто затянуто бледным пушком вроде персикового, но после того, как он увлажняет роговые оболочки, несколько раз моргнув, зрение обостряется.

Он смотрит по сторонам. Где здесь выход?

Если бы он находился на каком-нибудь из этажей магазина, то без труда бы сориентировался, но Зверинец для него – незнакомая территория. (Здесь тигры водятся.)Это единственная часть магазина, не исхоженная им тысячи раз вдоль и поперек. Следы, которые он оставит здесь, будут первыми.

Думать!

Из Подвального этажа в Зверинец можно попасть через двое ворот: одни находятся на севере, вторые – на юге. Значит, достаточно добраться до окружной стены, пойти вдоль нее, и рано или поздно он выйдет к каким-нибудь из ворот. Конечно, можно просто оставаться на месте до тех пор, пока его не найдут сотрудники Зверница. Он не сомневается в том, что они появятся. Мистер Блум наверняка их уже предупредил. Но им ведь придется прочесать почти два квадратных километра джунглей, а на это уйдет немало времени. С их помощью выбраться отсюда будет, конечно, легче. Но если он сам разыщет один из выходов, то это получится быстрее.

Ходьбе – делу, столь привычному для Призрака, – Фрэнк вынужден учиться заново. Ему мешают стелющиеся по земле ползучие лианы и цепляющиеся за лодыжки травы, скользкий ковер из мха и неровности почвы. Каждый шаг приходится обдумывать и тщательно рассчитывать, прежде чем сделать.

Запах гари усиливается, Фрэнк уже замечает струйки дыма, тянущиеся по воздуху в его сторону. Где-то там, впереди, потрескивает пламя. Сверху доносится бормотанье покупателей со всех шести этажей, их голоса сливаются в единый хор предположений и опасений, вдалеке слышится вой пожарных сирен. А вот чего он не слышит – так это птичьего пения и шорохов невидимого зверья. Разорвавшаяся бомба заставила умолкнуть всех обитателей Зверинца, даже насекомых.

Дым сгущается, окрашивая воздух в серый цвет, и Фрэнк доходит до деревьев, обугленных с одного бока. Земля здесь пепельного цвета. Частицы сажи снуют вокруг него, как комары. Вскоре он шагает среди обожженной и рваной листвы, свисающей с опаленных веток, будто дырявое черное кружево, хотя выше деревья остались нетронутыми, шатер являет взору прежнее тугое плетение зелени. Между растущими из земли побегами, усиками кустарников, листьями и лепестками орхидей пробегают слабые языки пламени, но вскоре судорожно вспыхивают и гаснут: тут слишком влажная среда, слишком много живых соков, чтобы огонь мог разгореться. Ступая, Фрэнк слышит треск под ногами – его подошвы топчут ломкие опаленные стебельки. Он нечаянно наступает на безволосое, обожженное тельце мелкого млекопитающего. Изувеченный трупик издает довольно аппетитный аромат жареного мяса.

Дым становится удушающе-едким, и Фрэнк решает повернуть назад, но прежде – одним глазком взглянуть на эпицентр взрыва. Деревья здесь расколоты, но по-прежнему стоят. Трещины в их обугленной коре. мерцают оранжевым, а спутники-эпифиты превратились в сморщенные черные комья. Но деревья по-прежнему стоят. Зверинец оказался достаточно велик, чтобы принять на себя и выдержать ярость взрыва, и достаточно влажен, чтобы затушить вспыхнувший пожар.

Фрэнк уходит прочь от этой жуткой дымящейся мертвой зоны, возвращаясь в изумрудную глубь неповрежденных джунглей.

Не зная, что его заметили и начали преследовать.

14.54

Едва ли это можно назвать ходьбой. Она скорее полукачается-полуплетется, причем неимоверные усилия приводят к ничтожному результату. Но она заставляет себя тащиться вперед. Одна нога волочится, одна рука повисла бессильной плетью вдоль туловища. Ее тело частично заключено в панцирь из расплавившейся одежды, спекшиеся волосы прилипли к черепу черными как деготь комьями, кожа свисает сухими клочьями, которые болтаются вокруг рук и ног и иногда, когда она на что-нибудь натыкается, рвутся и отлетают. Из ее плоти торчат стальные осколки – то, что осталось от пивного бочонка. Кости видны там, где им виднеться не положено. Один глаз – ее правый глаз, тот, что не запекся в золу прямо в глазнице, когда раздался взрыв, – мрачно сверкает. Ей больно так, что уже не больно. Ее не должно быть в живых. Но она еще жива.

И вот, волочась следом за оперативником охраны, который загубил все ее планы, мисс Дэллоуэй нагибается и почерневшей костлявой лапой, в которую превратилась ее действующая рука, подбирает камень.

Она знает, что скоро умрет. Но сначала вышибет ему мозги – это будет ее последний акт возмездия и непокорства.

14.55

Фрэнк ослабляет узел галстука. Во влажной среде шелковая ткань начала коробиться. Он расстегивает верхнюю пуговицу сорочки. Потом еще одну. Что за черт. Так с ума можно сойти. Нужно ли выдавать себя за щегольски одетого, состоятельного клиента «Дней», находясь в этих дебрях?

Он пытается выбросить из головы всякие мысли о крупных неприрученных животных, которые бесшумно передвигаются среди деревьев или таятся в подлеске, наблюдая за ним, однако вокруг столько теней, что просто невозможно не вообразить себе множество хищных глаз, следящих за его движениями со спокойной звериной смышленостью. Здесь ему никоим образом не затеряться, не слиться со средой. Даже наполовину покрытый коркой органической массы он все равно заметен тут, торчит, как пресловутый перст.

Ему жаль потерянного пистолета. Неважно – успел бы он вовремя отреагировать и убить животное, которое вздумало бы на него напасть, – но с оружием в руках хотя бы чувствовал себя увереннее.

Возможно, ему удастся дойти до одного из выходов невредимым. Возможно, звери боятся его больше, чем он – их.

Нечеловеческий вопль, который раздается прямо за спиной, заставляет его замереть на месте.