Текст книги "Маяк на Омаровых рифах"
Автор книги: Джеймс Крюс
Жанры:
Сказки
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
Песенка про разбойника
Я шел однажды…
Вот так-так,
Вот так-так,
Вот так-так,
Шел ночью сквозь кромешный мрак
У-ху-ху!
И вдруг навстречу…
Вот такой,
Вот такой,
Вот такой,
Лесной разбойник злой-презлой.
У-ху-ху!
Ко мне рванулся…
И в упор,
И в упор,
И в упор
Разбойничий нацелил взор.
У-ху-ху!
Дрожа от страха,
Все же смог,
Все же смог,
Все же смог
Я вынуть толстый кошелек.
О! О! О!
Разбойник тут же…
Вот нахал!
Вот нахал!
Вот нахал!
Аж десять грошей отсчитал.
А! А! А!
Знать, был разбойник…
Вот так-так,
Вот так-так,
Вот так-так,
Разбойник был совсем бедняк.
Ха! Ха! Ха!
Водяной рассмеялся:
– Славная песенка. Только слушателя водят за нос!
– Вот и хорошо, – отозвался старик.
– А песня про карнавал, она и правда про карнавал? – решил на всякий случай уточнить водяной.
– Ну конечно! – поспешно вскричал Иоганн. Старика беспокоили кровожадные взгляды, которые Морешлёп бросал на далекую лодку. Он откашлялся, словно певец на сцене, и, чтоб еще чуть-чуть потянуть время, запел песенку…
Песенка про рыбий карнавал
Морское дно – огромный зал,
Где музыка играет,
Один веселый карнавал
В другой перетекает…
Кто бьет хвостом, кто в рог трубит,
Кто кружится в бурунах.
И на своих усищах кит
Играет, как на струнах.
А рыбий хор не ест, не пьет,
А третьи сутки кряду
По-итальянски там поет
Ночную серенаду.
Оркестр кошачих трубачей
Ноктюрн играет новый,
Еще приятней для ушей
Тромбон морской коровы.
И песенку она поет:
«Жил-был пингвин на льдине
И все мечтал, что поплывет
Он по небесной сини».
И ржет вовсю морской конек
На рифовом коралле…
Прекрасный выдался денек
На рыбьем карнавале!
А тот, кто мой рассказ отверг —
Не верю, мол, такому,—
Со мною в будущий четверг
Пусть едет в Оклахому.
В аквариуме там живут
Коты зимой и летом,
Они уж точно не соврут,
Когда споют об этом.
Они всерьез расскажут вам,
Как в карнавальном звоне
Акула целый вечер там
Играла на тромбоне.
Выслушав песенку, водяной оживился:
– Я, кажется, знаю одну такую акулу, которая на тромбоне играет! Или это все выдумки?
– Выдумки или нет – главное, чтобы песенка пелась! – дипломатично заметил смотритель.
Пока они вели свои разговоры, к маяку подлетела чайка. Села на решетку балкончика и прокричала:
– Привет, Морешлёп!
– Привет, Александра! – пробурчал водяной.
Александра, только что побывавшая в лодке, разинула было клюв для доклада о самочувствии тетушки, как вдруг заметила, что смотритель делает за спиной водяного какие-то знаки и прижимает палец к губам. Он изображал перевернутую лодку и показывал на водяного.
Александра, птица понятливая, мигом смекнула, в чем дело. И тут же придумала, как помешать беде. Перегнувшись через решетку, она вытаращила глаза и крикнула:
– Вот это да!
– Что такое? – с любопытством спросил Морешлёп. – Что там?
– Вот так омар! – верещала чайка. – Вот так громадина! Он вползает в подвал! Вот он уже заполз!
– А сколько он весит? – облизнулся Морешлёп.
– Килограммов пятнадцать, не меньше! – крикнула Александра.
– Пятнадцать… – застонал Морешлёп. – Такого большого я никогда еще не встречал! Уступишь мне его, старина, если я его поймаю?
– Так и быть, – кивнул Иоганн. – В виде исключения!
– Пятнадцать кило! – восхищенно повторял водяной. – У меня уже слюнки текут!
Морешлёп грузно перевалился через решетку и во всю прыть зашлепал по приставной лестнице вниз. Иоганн спустился за ним: он понял, что чайка подстроила западню. И точно! Проковыляв в подвал, Морешлёп никакого омара не обнаружил. Пошарил слева, пошарил справа – омара не видно. Только тяжелая железная дверь вдруг бац – и захлопнулась; в замке лязгнул ключ.
– Эй, вы зачем меня заперли? – завопил водяной.
– Иначе никак! – крикнул из-за двери смотритель. – Старушка в лодке – мой друг. Не могу допустить, чтоб ты ее утопил.
– Если она твой друг, – захныкал Морешлёп, – то я не буду. Клянусь! Выпустите меня!
– Клянись не клянись, – крикнула Александра, – но пока лодка не приплывет, сидеть тебе под замком!
И тут вдруг Морешлёп смутился.
– А может, и правильно вы меня заперли, – пробурчал он. – На воле я бы не удержался – точно перевернул бы лодчонку! Такой уж у меня характер. Но войдите же и в мое положение: как я буду сидеть тут один-одинешенек в темноте? Хоть расскажите что-нибудь интересненькое…
– Это всегда пожалуйста! – крикнул смотритель. – Подожди-ка минутку!
И смотритель полез наверх за своим табуретом. Глянув с балкона на юг, он заметил черную тучу, которую ветром гнало прямехонько к лодке. Смотритель встревожился: вот-вот хлынет дождь!
– Если лодка попадет под ливень, – пробормотал Иоганн, – тетушка простынет и разболеется!
Сердито ворча, он взял под мышку свой табурет и спустился вниз – рассказывать обещанную историю. Морешлёп уже весь извертелся в подвале от нетерпения.
– Может, про трех китайских бургомистров? – спросил Иоганн.
– Наизусть знаю! – гулко раздалось из подвала.
– А я – нет! – заметила Александра.
– Ну, тебе я потом расскажу! – ответил смотритель.
Морешлёп задумался: что бы такое послушать? И тут его осенило. Хорошо бы сейчас про волшебников!
– Про одного волшебника я могу рассказать, – отозвался Иоганн. – Слыхал ли ты о волшебнике по имени Хинц Розенхольц?
– Слыхом не слыхивал! – в волнении заорал Морешлёп. И громко хлопнул себя по пузу от удовольствия. Послушать новенькую историю – что может быть приятней! И смотритель, то и дело косясь на тучу, повел рассказ…
История про волшебника по имени Хинц Розенхольц
Что на свете есть волшебники, ни для кого не секрет. Много разных историй служат тому доказательством. Но что среди колдунов и магов встречаются иной раз добрейшие люди, знают немногие. Вот почему мне и подумалось, что надо бы рассказать об одном волшебнике, который некогда жил у нас на острове. Звали волшебника Хинц Розенхольц, и была у него на Тюленьей улочке, прямо на взморье, лавка со всякими пустяками. Если бы Хинц захотел, он бы стал богачом и жил в роскошном дворце. Но богатство его не манило. Хинц любил свою лавочку и скромный домик у моря, где он жил один-одинешенек, с черным котом Цап-царапом.
Волшебному ремеслу Хинц никогда не учился. Не было у него ни книги с колдовскими рецептами, ни гадальных шаров. Зато был природный талант кудесника. Возьмет, бывало, в руки старую фетровую шляпу, поглядит на нее задумчиво и от всей души пожелает: «Хочу, чтобы эта шляпа превратилась в кукольный домик для малышки племянницы!» И надо же: под длинными тонкими пальцами и долгим задумчивым взглядом старая шляпа потихоньку растет, появляются стенки с узорчатыми обоями, отворяются шесть окошек, в рамы вплывают стеклышки… И вот уже Хинц держит в руках не старую шляпу, а кукольный домик, такой хорошенький, что лучше и пожелать нельзя.
Мой отец не раз наблюдал, как старик Хинц колдует, а потом рассказывал мне. Сам я – увы! – не видел, потому что, когда я был маленький, колдовать у нас на острове запрещалось. Но однажды пришлось мне убедиться, что удивительное искусство нашего Хинца не пустые слова, а самая что ни на есть диковинная правда. Случилось это во время большого голода.
Зима в том году выдалась лютая. Остров отрезало от всего мира. По морю плыли, с хрустом и скрежетом наползали друг на дружку огромные льдины; они так усердно проталкивались вперед, что треск и грохот долетали в самые дальние закоулки наших домов. Ни один корабль не мог подойти к берегу и привезти нам с большой земли хлеба, мяса и молока. А ни коров, ни овец, ни пашен на скалистом острове не водилось. Жителям только и оставалось, что ловить рыбу да стрелять птиц. И когда все съестные припасы в ту зиму вышли, кормились мы одной только рыбой да птицей. Кончились у тебя запасы соленой и вяленой рыбы – идешь по соседям. Тяжелые времена наступили! Если кто заводил разговор о хлебе, мясе и зелени, у всех слюнки текли, а в глазах загорался голодный блеск. И поговаривали в народе, будто нашлись какие-то люди, готовые за кружку свежего молока подарить волшебнику целый дом. Но Хинц строго держался запрета и даже в свою кладовую съестных припасов не наколдовывал. Питался, как все мы, рыбой да птицей.
Когда так прошли четыре недели – вот уж и рыба стала кончаться, – в ратушу к бургомистру явилась толпа возмущенных островитян.
– Так больше продолжаться не может! – заявили они. – У наших детишек урчит в животе от голода. Наши жены не знают, что подать на обед. А наши бочонки с соленой рыбой вот-вот опустеют. И единственный, кто может нас спасти, пока льды не растают, это Хинц Розенхольц!
– Друзья мои! – отвечал бургомистр. – Я ведь тоже хожу голодный. Я знаю, каково приходится жителям нашего острова. Но мне строго-настрого велено запрещать колдовство. По закону всякого колдуна отправляют в тюрьму – навсегда! Не хотите же вы, чтобы славный Хинц Розенхольц до конца своих дней томился за решеткой? И все ради того, чтобы нам отведать мясца и зелени?
Нет, такого, понятное дело, островитяне совсем не хотели. У них и в мыслях такого не было. В унылых раздумьях разошлись они по домам. Но в сердце кой у кого засела заноза – и ныла, и ныла…
«Ну, и сел бы старик за решетку, – думал кое-кто. – Пусть лучше один невинный сидит в тюрьме, чем весь остров вымрет от голода!» Да-да, именно так и думал. Только вслух не говорил. Но Хинц и так обо всем догадался и в воскресенье пришел к бургомистру.
– Бургомистр! – сказал Хинц. – Душа у меня изболелась за наш остров. Не могу спокойно смотреть, как детишки стоят в моей лавке и каждый тайком мечтает, чтобы камушек, который спрятан в кармане, превратился в краюшку хлеба. Посади ты меня, бургомистр, в тюрьму! Там я всего наколдую, чего нам так не хватает, – хлеба и мяса, зелени и молока, маслица и муки. Ведь если колдун за решеткой, то все по закону! Сиди себе и колдуй всем на радость.
– Но, дорогой мой Хинц, тебе же придется сидеть в тюрьме до конца твоих дней! – воскликнул бургомистр. – Так велит закон!
– Ну и что? – пожал плечами волшебник. – Человек я старый, жить мне осталось не так уж долго. Если ты разрешишь мне взять с собой кресло-качалку, кота Цап-царапа, а вдобавок позволишь принимать каждый день гостей, то больше мне ничего и не надо.
– Ну что же, – вздохнул голодный бургомистр. – Будь по-твоему, Хинц Розенхольц!
И в тот же день Хинц Розенхольц с черным котом Цап-царапом и креслом-качалкой переехали в городскую тюрьму. Со скоростью ветра разлетелась по острову весть: конец великому голоду! Часа не прошло, как под зарешеченным окошком столпился народ. Люди несли под окошко камушки, а уносили булочки; сухие цветы становились зеленым салатом, в кувшинах с талой водой через минуту белело парное молоко, а негодный старый башмак превращался в сочную отбивную котлету. Хинц Розенхольц колдовал до глубокой ночи.
Случалось, кто-нибудь вырывал у него из рук полубулочку-полукамень или запихивал в рот котлету, из которой еще выпирал каблук. Хинц все терпел. Он понимал, как плохо быть человеку голодным и как грустно мамам укладывать ребятишек в постель без ужина.
К концу недели голод кончился. Все варили, жарили, пировали… Надо хозяйке испечь пирог – она посылает сына с пригоршней камешков к Хинцу, и тот превращает камни в десяток яиц. Захочется рыбаку покурить – он несет под окошко морской песок, и добрый старик превращает песок в табак, душистей которого отродясь не курили. Никогда еще не доводилось Хинцу услышать столько ласковых слов, как в эту неделю. Нигде еще Цап-царап не отведывал столько лакомств, как в городской тюрьме.
Когда пришла весна, растаял лед и к берегу подплыл первый корабль, моряки только диву давались, глядя на жителей острова – упитанных и веселых. Они уж и не надеялись, что застанут кого-то в живых.
А Хинц Розенхольц весь так и сиял от счастья – еще бы, такую беду отвел! Но за время, пока колдовал, старик ослаб. И в самый разгар весны, когда все газеты писали о чудесном спасении острова, Хинц Розенхольц в своем кресле-качалке умер в тюрьме, спокойно и радостно. Когда его хоронили, все жители острова шли за гробом. А к лету выбили из камня и поставили перед домиком на взморье памятник. Так и стоит волшебник на берегу: в правой руке у него камень, а в левой – краюшка хлеба. Памятник и сегодня на том же месте. Он очень известный и нарисован во многих книжках.
Когда Иоганн, сидя на табурете перед подвалом, закончил свой рассказ, за дверью послышались всхлипы.
– Что с тобой, Морешлёп? – воскликнул смотритель. – Почему ты плачешь?
– У-у-у-у-у-у!.. – всхлипывал водяной. – Какая трогательная история! Я тоже хочу быть доброй душой, как Хинц Розенхольц.
– Не волнуйся, – сказал Иоганн, – тебе это не грозит. У тебя души нет – это раз. И вообще, это против твоей природы.
– Увы! – вздохнул Морешлёп. И, всхлипнув еще разок, решил уточнить: – А про волшебника Хинца – это правда?
– Правда – не правда… Какая разница? – ответила Александра. – Но история складная и хорошая. Из нее мы узнали, какие добрые люди бывают на свете.
– Это точно! – завопил Морешлёп. И тут же добавил: – А бывают и злые! Слыхали, небось, про Луну и тетку Евгению?
– Я – нет! – выкрикнула Александра.
– Я тоже нет, – сказал Иоганн.
– Ну, тогда слушайте! – крикнул довольным голосом Морешлёп из своей темницы.
И, не заставляя себя долго упрашивать, принялся рассказывать смотрителю и Александре…
История про Луну и тетку Евгению
Недавно к мальчику Максу заглянула ночная гостья. Лежал он в своей кровати, под открытым окном, смотрел на звезды, поглядывал на луну, как в небе вдруг что-то блеснуло – и прямо к нему в окошко. Макс в испуге нырнул поглубже под одеяло и затаился. Но снаружи было тихо. Щелкнуло что-то легонько на подоконнике – и все.
Наконец он с опаской высунул голову. И что бы вы думали? На подоконнике сидела Луна, золотистая и криворогая, как рогалик в витрине у пекаря Бублинга.
– Здравствуй, Луна – сказал Макс.
Луна поглядела на мальчика, качнула кончиком рога и печально ответила:
– Здравствуй, Макс!
– Ты почему такая грустная? – спросил мальчик; вид у звездной пастушки был и вправду невеселый.
– О-хо-хо! – вздохнула Луна.
– Заболела? – посочувствовал Макс.
– Да нет, здоровехонька – на небе не болеют. Просто измучилась.
– А кто тебя мучает?
– Твоя тетушка! Тетка Евгения!
Макс ничего не понял и только хотел расспросить Луну, в чем же дело, как вдруг вдалеке заиграла флейта, и не успел мальчик и рта открыть, как Луна исчезла – словно невидимой ниткой сдернули с подоконника!
Быстро привстав на кровати, Макс успел разглядеть, как его толстая тетя Евгения, жившая в доме напротив, втащила Луну в окошко своей гостиной. Схватила беднягу за рог, с силой втянула в комнату, захлопнула окно и живо задернула занавески. А через минуту-другую за занавесками замелькала, словно танцуя, рогатая тень. И снова запела вдали загадочная флейта.
«Чудеса!» – подумал мальчишка. Сгорая от нетерпения, натянул штаны и рубашку и крадучись вышел из дома. Перебежал через улицу, протиснулся через узенькое окошко в теткин подвал, скользнул вверх по лестнице, а там подкрался по коридору к двери гостиной, из-под которой виднелась узкая полоска света.
Флейта играла уже совсем близко. А еще за дверью был слышен визгливый женский хохот и жалобные причитания Луны. Макс наклонился к замочной скважине и мигом все понял. Тетя держала в руках волшебную флейту Топ-топ, флейту, под звуки которой всякое существо поневоле пускается в пляс.
Недели две или три назад в их городке объявился один торговец-китаец. Он всем предлагал эту флейту, но ни один богач не решился ее купить. Все испугались волшебной штуки, и, видно, не зря. Потом китаец ушел из города, и никто так и не узнал, продал он флейту или унес с собой.
Но Максу теперь все стало ясно. Тетя Евгения купила-таки волшебную флейту и заставляет бедную старенькую Луну плясать себе на потеху. Кстати, тетя была не одна: в гостиной сидели четыре ее подружки, толстухи и обжоры. Они смотрели, как пляшет Луна, противно хихикали и уминали плюшки со сливками. А тетя Евгения верховодила всей компанией – широко расставив толстые ноги, стояла посреди гостиной и, раздувая щеки, дудела на флейте, а заплывшие жиром глазки так и светились от удовольствия, глядя, как Луна кружится, падает, и встает, и жалобно стонет. «Бедная!» – подумал маленький Макс.
Мальчик так разозлился на тетю и четырех ее подружек, что недолго думая рванул дверь и вбежал в комнату. Тетеньки с перепугу как завизжат! Плюшка со сливками шмякнулась на пол. А тетя Евгения испугалась и уронила волшебную флейту.
Макс только того и ждал. Он кинулся к флейте, схватил ее и бросился вслед за Луной – та уже прошмыгнула на лестницу. Но тут подоспели подружки и давай отнимать… Еще чуть-чуть, и они бы вырвали флейту, но в последний момент мальчишку вдруг осенило.
– Топ-топ! – громко воскликнул Макс. – А ну-ка, пусть тети попляшут!
Да как заиграет, как задудит! Теперь толстухи уже ничего не могли с ним сделать – под звуки волшебной флейты все пятеро поневоле пустились в пляс. Они задирали толстые ноги, вертелись волчком, со свирепым видом водили вокруг него хоровод и отступали все дальше вглубь комнаты. Кряхтели, охали от усталости и просили пощады.
Но Макс был неумолим. Дудел, и дудел, и дудел, ни на секунду не умолкая. А потом ухитрился раздвинуть одной рукой занавески, и Луна, уже забравшись обратно на небо, смогла поглядеть, как злодейки пляшут, охают и кряхтят. И весело ему подмигнула.
Лишь через час-другой Макс наконец опустил волшебную флейту и неспешно направился к дверям. Толстухи следили за ним злющими глазами, но в погоню не бросились. Отдуваясь и охая, кто где стоял, там и сел.
Все пятеро, надо сказать, изрядно похудели. Тетя Евгения стала от пляски стройной, как тополек. А Луна на небе держалась от смеха за тощий живот и весело шевелила обоими кончиками золотистого рога.
Утром Макс рассказал за завтраком о ночном происшествии маме и папе. Они недоверчиво посмотрели на сына и засмеялись:
– Тебе это все приснилось!
– Да нет же! – закричал Макс. – Глядите! Вот она, флейта!
Он подошел к окну, взял флейту с подоконника, приставил ее к губам и воскликнул:
– Топ-топ! А ну-ка, пусть мама и папа попляшут!
И что было сил заиграл-задудел. Мама с папой и понять ничего не успели, как папа вдруг выскочил из-за стола, прыгнул к окну, завертелся юлой, а мама, выронив булку, которую как раз собиралась отправить в рот, лягушкой запрыгала папе навстречу. А сестренка весело била в ладоши и звонко смеялась.
В конце концов у мамы голова пошла кругом.
– Прекрати! – закричала она. – Что за пляски во время завтрака?
А папа, отдуваясь, добавил:
– Мы тебе верим, верим!
Тогда Макс отнял флейту от губ, и родители, тяжело дыша, повалились на стулья.
– Надо от этой штуки поскорее избавиться! – сказал, немного помолчав, отец. – Добра от нее не будет.
– Может, выбросим в речку? – спросила мать.
– Пожалуй, – кивнул отец. – Хорошая мысль.
Сказано – сделано. Вечером они все вчетвером поднялись на маленький мостик у городских ворот, привязали к флейте кирпич и бросили в воду. С тихим плеском река утащила колдовскую флейту на дно и равнодушно понесла свои воды дальше. Они постояли у перил, а потом развернулись и пошли обратно. И когда по дороге Макс поднял глаза наверх, то увидал на небе среди облаков Луну. И она с улыбкой подмигнула ему.
Луна между тем стала поправляться. С каждым днем она все круглей и круглей. Скоро станет такая же круглая, как тетя Евгения в те времена, когда у нее была волшебная флейта. Еще раз к Максу Луна пока не заглядывала. Увы! Наверное, ей недосуг.
Завершив свой рассказ, Морешлёп весь превратился в слух. Что-то скажут из-за двери подвала?
– Хорошая история, – сказала чайка. – Мне понравилось, что злую тетеньку проучили.
– Прекрасная история! – сказал Иоганн. – Мне понравилось, что водяной рассказывал с чувством, с толком и не сбивался.
Водяной обрадовался. И ликующим голосом добавил:
– История, дорогие мои, не только хорошая и прекрасная. Она к тому же еще и правдивая. Вот ведь что главное!
– Разве же это главное? – пробормотал Иоганн. Он думал уже совсем о другом. Туча, которую он разглядел с балкона, подошла на опасно близкое расстояние к лодке. В любую минуту может хлынуть дождь…
– Не надо! – закричал Иоганн. – Тетушка под дождем разболеется до смерти! Ведь им плыть еще целый час! Что же делать? Что же делать?
– Поговорю-ка я с Тучкой! – сказала чайка и взмыла ввысь.
Тучка происходила из знатного рода кучевых облаков. Она получила хорошее образование: училась в России, в прославленной Облачной школе, что за полярным кругом, на Новой Земле. Там она выучила наизусть много стихотворений русского поэта Пушкина и с тех пор полюбила стихи. Чайка догадалась об этом, как только увидела, что Тучка стала как колокол – говорят, у немецкого поэта Шиллера есть такое стихотворение.
«Если я отвлеку Тучку стихами хотя бы минут на двадцать, – подумала Александра, – она проплывет мимо лодки. И тетушка не разболеется!»
– Привет, Тучка! – сказала чайка, с разбега плюхаясь Тучке на спинку.
– Привет, Чайка! – ответила Тучка. – Как мило, что ты прилетела. Но лучше бы ты на меня не садилась. Я скоро должна пролиться. Тогда я растаю, и ты упадешь.
– Как жаль! – вздохнула Александра. – А не хотела бы ты ненадолго отложить дождик? Хотя бы минут на двадцать. Мы с тобой посидели бы, поболтали…
– Увы, чаечка. Не могу! Меня зовет дедушка – слышишь?
Александра прислушалась, но уловила только далекий шум моря.
– Ничего не слышу! – закричала она. – А где он, твой дедушка?
– Внизу, – отвечала Тучка. – Мой дедушка – Северное море!
– Ах, вот оно что! – рассмеялась чайка. – А я и не знала. И что же он тебе говорит?
– It's time, dear!
– Чего-чего?
– Пора, говорит, дорогая! Мы с дедушкой говорим только по-английски.
– А почему?
– Потому что английский, особенно американский, клокочет и булькает, как вода.
– Точно! – кивнула чайка. И сказала, вздохнув: – Жаль, что ты такая послушная, Тучка! Только я собралась прочесть тебе несколько стихотворений, а ты…
– Ах! – крикнула Тучка. – Тогда я, пожалуй, ослушаюсь дедушку и повременю с дождем. Обожаю стихи!
– Что, правда?! – сделала изумленный вид чайка. – Нынче так мало кто разбирается в поэзии! Знаешь стихотворение про маленький желтый трамвайчик?
– Не знаю, – ответила Тучка.
– Ну и хорошо. Тогда послушай!
И чайка поджала одну ногу под брюшко, другой встала поудобней на Тучку и с выражением прочла…
