Текст книги "Что лучше денег?"

Автор книги: Джеймс Хедли Чейз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава четвертая

I

Когда я в конце концов добрался до дому, Римы не было. Я прошел в свою комнату и прилег на кровать, измотанный до предела.

Такого подавленного состояния я не испытывал уже много лет. Из «Калифорнийской компании грамзаписи» я поехал в «АРК». Голос Римы привел их в восторг, но когда я завел разговор об авансе в пять тысяч долларов, они выпроводили меня так быстро, что я даже не успел ничего возразить.

Я обращался к двум крупным агентам, которые также проявили интерес, но когда они узнали, что Рима уже законтрактована, они отшили меня самым непочтительным образом.

Отсутствие Римы усугубило мое подавленное состояние. Зная о том, что я собирался повидать Шэрли, она даже не соизволила дождаться меня, чтобы узнать о результатах. Она была уверена, что ничего из этого не выйдет. Печальный опыт уже приучил ее к тому, что любая моя попытка пристроить ее куда-нибудь обертывалась пустой тратой времени. Эта мысль угнетала меня больше всего.

Надо было решать, что делать дальше.

Я был без работы, денег оставалось только до конца недели. Я даже не мог купить билет домой.

Мне не хотелось этого делать, но в конце концов я решил, что придется ехать домой. Я знал, что отец отнесется ко мне с сочувствием и не станет колоть меня моей неудачей. Придется призанять у Расти денег на билет домой, а затем попросить отца выслать ему долг.

Я был так расстроен и подавлен, что хоть головой об стену бейся.

Пять тысяч долларов!

Если бы только удалось вылечить Риму, она бы произвела сенсацию, я в этом не сомневался. За год она могла бы заработать полмиллиона, из них пятьдесят тысяч долларов в мой карман, и это улыбалось мне куда больше, чем притащиться домой и предстать перед отцом в роли неудачника.

Я лежал на кровати, погруженный в эти мысли, пока не стемнело. И в тот момент, когда я окончательно решил пойти к Расти, чтобы попытаться одолжить у него денег, я услышал, как Рима поднимается по лестнице и входит в свою комнату.

Я ждал.

Через некоторое время она вошла ко мне в комнату и встала у задней спинки кровати.

– Привет, – сказала она, глядя на меня сверху вниз.

Я ничего не ответил.

– Как насчет чего-нибудь пожевать, – спросила она. – У тебя деньги есть?

– А тебе не хочется узнать, что сказал Шэрли?

Она зевнула и потерла глаза.

– Шэрли?

– Да, Шэрли. Хозяин «Калифорнийской компании грамзаписи». Я ходил к нему сегодня насчет тебя – помнишь?

Она равнодушно пожала плечами.

– Я не хочу знать, что он сказал. Все они говорят одно и то же. Пойдем куда-нибудь поесть.

– Он сказал, что сделает тебе состояние, если ты вылечишься.

– Ну и что? У тебя есть деньги?

Я встал с кровати, подошел к зеркалу на стене и причесался. Мне надо было занять чем-нибудь свои руки, иначе я бы ее ударил.

– Нет у меня никаких денег, и никуда мы не пойдем. Убирайся отсюда! Меня тошнит от одного твоего вида.

Она присела на край кровати, запустила руку под блузку и почесалась.

– У меня есть деньги, – заявила она. – Я угощаю тебя обедом. Я не такая жадная, как ты. Мы закажем спагетти и телятину.

Я с удивлением посмотрел на нее.

– У тебя деньги? Откуда?

– Киностудия «Пасифик». Они позвонили, как только ты ушел. Я три часа была занята в массовке.

– Врешь ты все. Не иначе как подцепила какого-нибудь старика с бородой.

Она захихикала.

– Говорю тебе, массовка. И еще кое-что скажу. Я знаю, где мы сможем достать эти пять тысяч, которые не дают тебе покоя.

Я положил расческу и повернулся к ней.

– Что ты плетешь?

Она внимательно разглядывала свои ногти. Руки у нее были неопрятные, ногти с черными каемками.

– Пять тысяч на лечение.

– Что пять тысяч?

– Я знаю, где мы их достанем.

Я с трудом перевел дыхание.

– Иной раз мне хочется тебя прибить, до того ты меня бесишь, – сказал я. – Ты скоро дождешься. Я тебя просто выпорю, да так, что зад вспухнет.

Она снова захихикала.

– Я знаю, где мы достанем деньги, – повторила она.

– Превосходно. Где же мы их достанем?

– Лэрри Ловенстин рассказал мне.

Я засунул руки до упора в карманы брюк.

– Не тяни кота за хвост. Кто этот Лэрри?

– Мой друг. – Она откинулась на локти и выпятила грудь. В ней было столько же соблазна, сколько в тарелке остывшего супа. – Он работает в актерском отделе киностудии. В кабинете начальника они держат более десяти тысяч долларов, так он мне сказал. Они должны иметь наличные, чтобы расплачиваться за массовку. Замок на двери пустяковый.

Когда я зажигал сигарету, руки у меня дрожали.

– Мало ли сколько там денег, мне-то что?

– Я подумала, что мы могли бы провернуть это дело.

– Очень умная мысль. А ты не подумала, что не всем это понравится? Разве тебе не говорили, что брать чужие деньги означает красть?

Она сморщила нос и пожала плечами.

– Я высказала просто предположение. Если ты так настроен, забудь об этом.

– Спасибо за совет. Я как раз собирался это сделать.

– Ладно, как знаешь. Я-то думала, ты действительно хочешь раздобыть деньги.

– Хочу, но не до такой степени.

Она встала на ноги.

– Пойдем есть.

– Иди сама. У меня есть дело.

Она направилась к двери.

– Пойдем, не ломайся. Я не жадная. Я тебя угощаю. Не настолько же ты загордился, чтобы не принять мое приглашение?

– Я не загордился. Мне надо кое-что сделать. Я должен пойти к Расти и занять у него денег на билет домой. Я уезжаю.

Она уставилась на меня.

– Зачем тебе это нужно?

– Я остался без работы, – сказал я, испытывая свое терпение. – Я не могу питаться воздухом, поэтому уезжаю домой.

– Ты можешь получить работу в студии «Пасифик». Завтра там большая массовка. Им требуются люди.

– Требуются? Но мне-то как получить такую работу?

– Я устрою. Пойдешь завтра со мной. Тебе дадут работу. А теперь пойдем есть, я умираю с голоду.

Я пошел, потому что был голоден и мне осточертело с ней препираться.

В маленьком итальянском ресторанчике нам подали превосходные спагетти и тонкие ломтики телятины, зажаренные в масле.

Посреди ужина она спросила:

– Шэрли вправду сказал, что я могу петь?

– Да, и еще вот что он сказал: когда ты вылечишься и будешь в полном порядке, он даст тебе контракт.

Она отодвинула свою тарелку и зажгла сигарету.

– Взять там деньги было бы проще простого.

– Я не стал бы делать для тебя ничего подобного, да и вообще ни для кого.

– Но ведь ты хотел, чтобы меня вылечили?

– Заткнись, черт бы тебя побрал вместе с твоим лечением!

Кто-то опустил монетку в музыкальный автомат. Джой Миллер запела «Когда-нибудь». Мы оба напряженно слушали. Она пела пронзительным голосом и часто фальшивила. Запись на пленке, которая лежала у меня в кармане, была куда лучше, чем на этой пластинке.

– Полмиллиона в год, – мечтательно произнесла Рима. – А ведь ничего особенного, верно?

– Верно, только тебе все равно до нее далеко. Она не нуждается в лечении. Пошли отсюда. Я хочу спать.

Когда мы вернулись домой, Рима подошла к двери моей комнаты.

– Ложись со мной, если хочешь, – сказала она. – Я сегодня в настроении.

– Перебьешься, – сказал я и захлопнул перед ней дверь.

Я лежал в темноте, и эти чертовы деньги в киностудии, о которых она мне рассказала, не шли у меня из головы.

Я старался внушить себе, что о краже не может быть и речи. Я опустился достаточно низко, но не настолько, чтобы красть. И все-таки я не мог отвязаться от этой мысли.

Если бы можно было ее вылечить… Я размышлял над этим, пока не заснул.

На следующее утро в начале девятого мы отправились автобусом в Голливуд. У главного входа в студию «Пасифик» мы смешались с толпой, которая валом валила через ворота.

– У нас еще полно времени, – сказала Рима. – Съемки начнутся не раньше десяти. Пойдем со мной. Я скажу Лэрри, чтобы он тебя зарегистрировал.

Я пошел за ней.

В стороне от главного корпуса киностудии располагались домики типа бунгало. Возле одного из них стоял высокий худой человек в вельветовых брюках и синей рубашке, к которому я почувствовал отвращение с первого взгляда. У него было опухшее лицо, бледное и плохо выбритое, с близко посаженными жуликоватыми глазами, и замашки сутенера.

Он встретил Риму глумливой усмешкой:

– Привет, киска! Пришла отрабатывать свою норму? – Потом, взглянув на меня, спросил: – А это еще кто?

– Мой друг, – сказала Рима. – Можно ему участвовать в массовке?

– Почему бы нет. Чем больше, тем веселее. Как его зовут?

– Джефф Гордон, – сказала Рима.

– Хорошо, я запишу его. – Обращаясь уже ко мне, он продолжал: – Топай в третью студию, приятель. Прямо по аллее, второй поворот направо.

Рима сказала мне:

– Ты иди. Мне надо поговорить с Лэрри.

Я пошел по аллее. На полпути я оглянулся. Рима и Ловенстин входили в домик. Он обнимал ее за плечи и говорил ей что-то в самое ухо.

Я стоял под палящим солнцем и ждал. Через некоторое время Рима вышла и направилась ко мне.

– Я осмотрела замок в двери. Открыть его – пара пустяков. В ящике стола, где хранятся деньги, замок посложнее, но я бы и с ним справилась, лишь бы времени хватило.

Я ничего не сказал.

– Мы могли бы сделать это сегодня ночью. Здесь ничего не стоит затеряться, – продолжала она. – Я знаю место, где можно спрятаться. Надо переждать здесь ночь, а утром выйти. Это было бы нетрудно.

Я колебался не более секунды. Я понимал, что, если сейчас не рискнуть, я вообще ничего не добьюсь, и тогда останется только вернуться домой и признать свой крах. Если бы удалось ее вылечить, мы оба преуспели бы в жизни.

В тот момент десять процентов с полмиллиона заслонили от меня все на свете.

– Ладно, – сказал я. – Если ты собираешься это сделать, будем делать вместе.

II

Мы лежали бок о бок в темноте под большой сценой третьей студии. Мы лежали там уже три часа, прислушиваясь к топоту ног над головой, крикам рабочих сцены, которые готовили новые декорации для завтрашних съемок, к профессиональной брани режиссера, когда они не делали того, что он требовал, или делали то, чего он требовал не делать.

Весь день, пока не начало смеркаться, мы работали до седьмого пота в жарком свете юпитеров вместе с тремя сотнями других статистов, и я ненавидел это скопище неудачников, цепляющихся за Голливуд в надежде, что когда-нибудь кто-нибудь их заметит и выведет в кинозвезды.

Мы изображали толпу, которая наблюдает за схваткой боксеров, оспаривающих титул чемпиона. Мы вскакивали и орали, когда режиссер подавал нам знак. Мы садились и шикали. Мы подавались вперед с выражением ужаса на лице. Мы свистели и улюлюкали, а под конец устраивали дебош, когда бледный и тощий парнишка на ринге, с виду просто заморыш, посылал чемпиона в нокаут.

Мы делали это снова и снова с 11 утра до 7 вечера. Еще ни разу в жизни я так не вкалывал.

Наконец режиссер скомандовал отбой.

– Шабаш, ребята! – рявкнул он через систему громкоговорителей. – Всем быть здесь завтра ровно в девять. Одеться как сегодня.

Рима потянула меня за рукав.

– Иди за мной и двигайся побыстрей, когда я скажу.

Мы пристроились в хвост длинной очереди взмокших от пота статистов. У меня тяжело билось сердце, но я гнал от себя всякую мысль о том, что будет дальше.

– Вот сюда, – сказала Рима и слегка меня подтолкнула.

Мы проскользнули на аллею, которая привела нас к заднему входу в третью студию, и без труда проникли под сцену. Первые три часа мы сидели как мыши в норе, боясь пошевелиться, но где-то около десяти рабочие сцены закончили свои дела, и в помещении не осталось никого, кроме нас.

Мы с жадностью закурили. Неяркий огонек спички осветил Риму, которая лежала рядом со мной в пыли. Она сверкнула на меня глазами и сморщила нос.

– Все будет в порядке. Еще полчаса, и мы сможем приступить к делу.

Вот когда я почувствовал настоящий страх. Надо было выжить из ума, говорил я себе, чтобы впутаться в такое дело. Если нас поймают…

Чтобы отвязаться от этих мыслей, я спросил:

– А этот Ловенстин, он тебе кто?

Она беспокойно заворочалась. Похоже было, что я задел больное место.

– Да никто.

– Так я тебе и поверил. Как ты свела знакомство с такой крысой? Он смахивает на твоего дружка Уилбура.

– Уж ты-то помолчал бы со своей полосатой физиономией. Кем ты себя воображаешь?

Я сжал кулак и саданул ее по бедру.

– Заткнись насчет моего лица!

– Тогда заткнись насчет моих друзей!

У меня мелькнула мысль.

– Ну, конечно! Это у него ты достаешь наркотики. У него на лбу написано, что он ими торгует.

– Ты ушиб мне ногу!

– Жалко, что совсем не пришиб. Значит, наркотики тебе дает эта крыса?

– А если и он? Должна же я у кого-то их брать?

– Надо было совсем спятить, чтобы связаться с тобой!

– Ты ведь меня ненавидишь, да?

– Ненависть тут ни при чем.

– Ты первый мужчина, который не захотел со мной переспать, – сказала она озлобленным тоном.

– Меня не интересуют женщины.

– Ты сидишь в таком же дерьме, как и я, только ты, похоже, этого не знаешь.

– Пошла к черту, – сказал я, выходя из себя. Я знал, что она права. Я сидел в дерьме с тех пор, как вышел из госпиталя, и, что еще хуже, мне стало это нравиться.

– Вот что я тебе скажу, – обронила она негромко. – Я тебя ненавижу. Я знаю, что ты меня выручил, я знаю, что ты мог бы спасти меня, но все равно я тебя ненавижу. Я никогда не забуду, как ты меня шантажировал, угрожая полицией. Помяни мое слово, Джефф, тебе это даром не пройдет, даже если мы будем партнерами.

– Попробуй только выкинуть что-нибудь, – отозвался я в темноту, – и я с тебя шкуру спущу. Хорошая взбучка – это как раз то, что тебе требуется.

Неожиданно она захихикала.

– Может быть, так и есть. Уилбур меня поколачивал.

Я отодвинулся от нее. Она была настолько испорченной и мерзкой, что меня тошнило от ее близости.

– Который час? – спросила она.

Я взглянул на светящиеся стрелки своих часов.

– Пол-одиннадцатого.

– Пойдем.

У меня тяжело забилось сердце.

– Охрана здесь есть?

– Охрана? Зачем?

Она уже отползала от меня, и я пополз следом. Спустя несколько секунд мы стояли в темноте у выхода из студии и напряженно вслушивались.

Была полная тишина.

– Я пойду впереди, – сказала она. – Не отставай.

Мы вышли в жаркую непроглядную темень. На небе мерцали звезды, но луна еще не выглянула. Я едва различал силуэт Римы, которая стояла рядом со мной, всматриваясь в темноту.

– Испугался? – спросила она, придвигаясь ко мне вплотную. – Я с гадливостью ощутил прикосновение ее щуплого горячего тела, но моя спина упиралась в стену студии, и я не мог отодвинуться. – А я не боюсь. Меня такие дела не пугают, но ты, я вижу, струсил.

– Хорошо, пусть я струсил, – сказал я, отодвигая ее в сторону. – Теперь ты довольна?

– Тебе незачем пугаться. Хуже того, что ты сам себе сделал, никто тебе не сделает. Я всегда себе это говорю.

– Ты спятила! К чему вся эта болтовня?

– Ладно, – сказала она. – Пойдем брать деньги. Это будет нетрудно.

Она нырнула в темноту, и я последовал за ней.

Весь день она ходила с сумкой через плечо. Когда мы остановились около бунгало, где находился кабинет начальника актерского отдела, я услышал, как она расстегнула «молнию» на сумке.

Я стоял рядом с ней и чувствовал, как колотится у меня сердце и кровь стучит в висках. Я весь обратился в слух и плохо соображал от страха.

Я слышал, как она возится с замком. Должно быть, она имела большой опыт в этом деле, потому что ей понадобилось лишь несколько секунд, чтобы открыть дверь.

Мы вместе вошли в темный кабинет. Через несколько секунд, когда глаза привыкли к бледному свету звезд, проникавшему через незанавешенное окно, мы смогли различить контуры стола у дальней стены.

Мы подошли к нему, и Рима опустилась на колени.

– Встань у окна и смотри в оба, – сказала она. – Это не должно занять много времени.

Меня всего трясло от страха.

– Я не хочу продолжать, – сказал я. – Давай сматываться отсюда, пока не поздно.

– Не будь трусом, – сказала она резко. – Теперь уж я не отступлюсь.

Внезапно мелькнула полоска света, когда она направила луч карманного фонаря на замок в ящике стола. Она села на пол между столом и стеной и начала потихоньку напевать себе под нос.

Я ждал с колотящимся сердцем, прислушиваясь к легким скребущим звукам, сопровождавшим ее манипуляции.

– Замок хитрый, – сказала она, – но я сейчас с ним управлюсь.

Минуты тянулись мучительно долго, скребущие звуки начали действовать мне на нервы, но у нее ничего не получалось. Она уже не напевала себе под нос, а бормотала ругательства.

– В чем дело? – спросил я, отойдя от окна и взглянув на нее через стол.

– Крепкий попался орешек, но я его одолею. – Она говорила совершенно спокойно. – Не мешай. Ты не даешь мне сосредоточиться.

– Давай уйдем отсюда!

– Да успокойся ты, наконец!

Я вернулся на свое место, и тут у меня перехватило дыхание, а сердце чуть не выскочило из груди.

В бледном свете звезд я увидел очертания головы и плеч человека, который смотрел в окно.

Я не знал, видит ли он что-нибудь. В кабинете было темно, но мне казалось, что он смотрит прямо на меня. У него были широченные плечи, а на голове сидела форменная фуражка, от которой я похолодел.

– Там кто-то есть… – слова застряли у меня в пересохшем горле.

– Готово! – сказала Рима.

– Там кто-то есть!

– Я его открыла!

– Ты что, не слышишь? Снаружи кто-то есть!

– Прячься скорее!

Я лихорадочно обшарил глазами темный кабинет. Пот ледяными струйками стекал у меня по лицу. Я метнулся в глубь комнаты, и тут же дверь толчком распахнулась. Щелкнул выключатель, и пронзительно-яркий свет пригвоздил меня к месту.

– Только шевельнись, враз прихлопну!

Это был голос полицейского.

Я обернулся.

Он стоял в дверях, сжимая в своей загорелой мускулистой руке крупнокалиберный пистолет, который был направлен прямо на меня. Это был типичный полицейский: высокий, широкоплечий и грозный.

– Что ты здесь делаешь?

Я медленно поднял вверх трясущиеся руки, охваченный ужасным предчувствием, что он вот-вот меня пристрелит.

– Я… я… я…

– Руки держать над головой!

Он не подозревал о присутствии Римы, которая скорчилась позади стола. Я думал сейчас только о том, как ее прикрыть, каким образом выйти отсюда, чтобы он ее не заметил.

Мне удалось кое-как обуздать свои нервы.

– Я заблудился и хотел здесь переночевать.

– Да ну! Переночуешь там, где будет гораздо спокойнее. Ну, топай! Иди медленно и держи руки над головой!

Я пошел к двери.

– Стоп! – Он уставился на стол. – Ты что, пытался взломать его?

– Да что вы… я же говорю вам…

– Назад к стене! Быстро!

Я прислонился спиной к стене.

– Повернись!

Я повернулся лицом к стене.

Наступила долгая пауза, когда единственное, что я слышал, были удары собственного сердца, а затем мертвую тишину разорвал оглушительный выстрел.

Этот выстрел, отдавшийся страшным грохотом в закрытом пространстве, заставил меня сжаться. Я решил, что охранник неожиданно наткнулся на Риму и застрелил ее.

Когда я оглянулся, он стоял у стола, согнувшись пополам. Нарядная фуражка свалилась с головы, обнажив плешь на затылке. Пистолет лежал на полу. Руки его были прижаты к животу, и между пальцев начала просачиваться кровь. В это время позади стола грохнул второй выстрел.

Охранник издал глухой хрюкающий звук, как это бывает у боксера, пропустившего сокрушительный удар. Затем он медленно повалился на пол головой вперед.

Я оцепенел с поднятыми вверх руками, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота.

Рима поднялась из своего укрытия за столом, держа в руке пистолет, из которого еще не выветрился дымок от выстрела. Она равнодушно взглянула на охранника, даже не изменившись в лице.

– Денег нет, – сказала она с ожесточением. – Ящик пустой.

Ее слова еле коснулись моего слуха. Я смотрел как завороженный на лужицу крови, которая растекалась под охранником на полированном паркетном полу.

– Надо смываться!

Тревожные нотки в ее голосе привели меня в чувство.

– Ты же его убила!

– А разве он меня не убил бы? – Она бросила на меня холодный взгляд. – Шевелись, кретин! Может быть, кто-то слышал выстрелы.

Она пошла к двери, но я схватил ее за руку и рванул к себе.

– Где ты взяла пистолет?

Она вырвалась.

– Отстань! Сюда сейчас придут.

Ее безучастные сверкающие глаза внушали отвращение.

Затем где-то во тьме раздался вой сирены, от которого я похолодел.

– Быстрей, быстрей!

Она нырнула в темноту, и я побежал следом.

На всей территории киностудии вспыхивали огоньки. Слышались мужские голоса.

Она вытолкнула меня в темную аллею. Мы бежали сломя голову под непрерывный вой сирены, раздиравший ночное небо.

– Здесь. – Она втащила меня за руку в черный проем открытой двери. На мгновенье сплошную тьму прорезал луч ее фонаря. Мы плюхнулись на пол за большим деревянным ящиком.

Мы слышали тяжелый топот пробегавших мимо людей. Мы слышали, как они кричали друг другу. Где-то рядом раздалась тревожная трель полицейского свистка, резанувшая меня по нервам.

– Пошли!

Без нее я ни за что бы не выбрался оттуда. Можно было только удивляться ее хладнокровию и самообладанию. Я несся за ней по темным аллеям. Казалось, она точно знает, где грозит опасность, а где путь свободен.

По мере того как мы бежали мимо бесчисленных зданий и павильонов, свистки и голоса становились все слабее. Наконец, с трудом переводя дыхание, мы остановились в тени какого-то здания и прислушались.

Теперь вокруг было тихо, лишь издали доносился вой сирены.

– Мы должны смыться отсюда, пока не появились полисмены, – сказала Рима.

– Ты убила его!

– Да заткнись ты! Мы можем перелезть через стену в конце этой аллеи.

Я пошел за ней, пока мы не уперлись в трехметровую стену. Мы посмотрели наверх.

– Ну-ка, подсади!

Я подхватил ее под ноги и приподнял. Она перевесилась через стену и вгляделась в темноту.

– Все в порядке. Сам сможешь перелезть?

Я с разбега подпрыгнул и повис на стене. Ухватившись поудобнее, я подтянулся наверх, затем мы вместе перевалились через стену и соскочили на проходившую рядом грунтовую дорогу.

Мы быстро вышли на шоссе, вдоль которого вытянулась цепочка машин, принадлежавших посетителям соседнего ночного клуба.

– Минут через пять должен быть автобус, – сказала Рима.

Я услышал приближавшийся звук полицейской сирены. Рима рванула меня за руку к стоявшему рядом форду.

– Влезай, быстро!

Мы нырнули в машину. Едва она успела захлопнуть дверцу, как мимо нас вихрем пронеслись две полицейские машины в направлении к главному входу в киностудию.

– Мы переждем здесь, – сказала Рима. – Их будет еще больше. Нельзя, чтобы они увидели нас на улице.

В этом был здравый смысл, хотя меня одолевало желание поскорей унести ноги.

– Лэрри, – сказала Рима с отвращением в голосе. – Я так и знала, что он все перепутает. Должно быть, они отвозят деньги в банк или кладут в сейф, когда заканчивают работу.

– Ты хоть соображаешь, что убила человека? Нас могут отправить в газовую камеру. Сука ты бешеная! Надо же было с тобой связаться!

– Это была самооборона, – возразила она с жаром. – Я вынуждена была это сделать.

– Какая там самооборона! Это было преднамеренное убийство. Ты выстрелила в него дважды.

– Я не такая дура, чтобы ждать, пока он выстрелит первым. Он держал в руке пистолет. Это была самооборона.

– Это было убийство!

– Заткнись!

– Ты мне осточертела! Я не желаю тебя больше видеть, пока жив.

– Ты жалкий трус! Тебе нужны были деньги не меньше, чем мне. Ты хотел на мне заработать. А теперь, когда дело не выгорело…

– По-твоему, убить человека – значит, дело не выгорело?

– Угомонись, наконец!

Я сидел неподвижно, положив руки на баранку. Меня обуял панический страх. Надо было окончательно спятить, говорил я себе, чтобы спутаться с ней. Если я сумею выбраться отсюда, я уеду домой и вновь возьмусь за учебу. В жизни своей я больше не сделаю ничего плохого.

Мы опять услышали вой сирены. Пронеслась еще одна полицейская машина, битком набитая сыщиками, а несколько секунд спустя – машина «скорой помощи».

– Конец процессии, – сказала Рима. – Пошли!

Она вылезла из машины, и я последовал за ней.

Мы быстро пошли к автобусной остановке. Через две-три минуты появился автобус.

Мы устроились на задних сиденьях. Никто не обратил на нас внимания. Рима курила и смотрела в окно. Когда мы свернули на шоссе, ведущее к портовым кварталам, она начала чихать.