Текст книги "Что лучше денег?"

Автор книги: Джеймс Хедли Чейз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава вторая

I

Я пришел домой в первом часу ночи. Когда я отпирал свою комнату, открылась дверь напротив, и в коридор выглянула Рима.

– Привет, – сказала она. – Вот видишь, я въехала.

– Здесь не люкс, тебя предупреждали, – сказал я, открывая дверь и включая свет, – но, по крайней мере, дешево.

– А ты правду говорил насчет моего голоса?

Я вошел в комнату, оставив дверь открытой настежь, и сел на кровать.

– Правду. Таким голосом можно зарабатывать деньги.

– Да вокруг тысячи певцов, подыхающих с голоду. – Она пересекла коридор и прислонилась спиной к косяку моей двери. – У меня и в мыслях не было конкурировать с ними. По-моему, легче заработать деньги статисткой в кино.

С тех пор как я пришел из армии, мне было все безразлично, но ее голос вызвал у меня энтузиазм.

Я уже говорил о ней с Расти. Я предложил, чтобы она пела в баре, но он и слышать об этом не хотел. Он не отрицал, что она умеет петь, но ему казалось совершенно недопустимым, чтобы в его баре пела женщина. Мол, рано или поздно, но это наверняка приведет к неприятностям, а ему и без того забот хватает со своим баром.

– Я знаю одного парня, – сказал я Риме, – который смог бы кое-что сделать для тебя. Завтра я с ним поговорю. Он содержит ночной клуб на Десятой улице. Не бог весть что, но для начала сойдет.

– Что ж, спасибо…

Она сказала это таким равнодушным тоном, что я насторожился.

– Ты что, не хочешь стать певицей?

– Я буду делать все, что угодно, лишь бы зарабатывать деньги.

– Ладно, я с ним поговорю.

Я скинул туфли, давая ей понять, что надо сматываться, но она стояла на прежнем месте, уставившись на меня своими большими ярко-синими глазами.

– Мне пора на боковую, – сказал я. – Увидимся завтра. Я поговорю с этим парнем.

– Спасибо. – Она все не уходила. – Большое спасибо. – Затем, чуть помедлив, она сказала: – Очень не хотелось бы тебя просить. Ты не мог бы одолжить мне пять долларов? Я совсем без денег.

Я снял пиджак и бросил его на стул.

– Я сам без денег уже полгода. Не забивай себе голову. Ты к этому привыкнешь.

– Я целый день ничего не ела.

Я начал развязывать галстук.

– Извини. Я тоже без денег и ничего не могу тебе дать. Иди спать. Когда спишь, забываешь о еде.

Внезапно она выпятила грудь и сказала с совершенно бесстрастным лицом:

– Мне нужны деньги. Я проведу с тобой ночь, если ты одолжишь мне пятерку. Я верну.

Я повесил пиджак в шкаф и сказал, стоя к ней спиной:

– Убирайся! Тебе сказано было, что я не вступаю в связи. Катись отсюда, да поживей!

Я услышал звук закрываемой двери и раздраженно поморщился, потом запер дверь на ключ. Умывшись в жестяном тазу на туалетном столике и переменив повязку на лице, я улегся спать.

Она не шла у меня из головы, и это было впервые за многие месяцы, когда я вообще думал о женщине. Я не понимал, почему она еще раньше не стала певицей. Ведь ей нравилось петь, я это видел, а при таком голосе, да и внешности трудно было представить, чтобы она не добилась успеха.

Я подумал, что этот знакомый мне парень по имени Вилли Флойд, который содержал ночной клуб «Голубая роза», мог бы заинтересоваться ее голосом.

Было время, когда Вилли проявил ко мне интерес. Он предлагал мне играть на пианино у него в заведении с восьми вечера до трех утра в составе трио, но я просто не мог заставить себя работать вместе с другими ребятами. Поэтому я и пошел к Расти, хотя Вилли готов был платить мне вдвое больше.

Временами на меня находило непреодолимое желание заработать побольше денег, но стоило мне подумать об усилиях, которые для этого потребуются, как у меня тут же пропадала всякая охота. Мне хотелось бы выбраться из этой паскудной комнаты. Мне хотелось бы купить автомобиль, пусть не новый, чтобы ездить, когда вздумается, и ни от кого при этом не зависеть.

Я размышлял, лежа в темноте, нельзя ли без особых усилий набить карман, став коммерческим агентом этой девушки. С таким голосом, как у нее, если только с умом взяться за дело, она может со временем заработать кучу денег. Она могла бы нажить целое состояние, если бы сумела пробиться на рынок грамзаписи. Стабильные десять процентов с того, что она заработает, могли бы дать мне те дополнительные блага, которые я хотел иметь.

Неожиданно из ее комнаты донеслось чихание. Я вспомнил, что вчера вечером она вошла в бар, промокшая до нитки. Если она простудилась и не сможет петь, это будет чертовское невезение и для меня, и для нее.

Когда я заснул, она все еще чихала.

На следующее утро, где-то в начале двенадцатого, когда я вышел из комнаты, она опять ждала меня у своей открытой двери.

– Привет, – сказал я. – Ночью было слышно, как ты чихала. Ты что, простудилась?

– Нет.

В ярком солнечном свете, проникавшем через окно в коридоре, она выглядела ужасно: синяки под слезящимися глазами, покрасневший нос на бледном заострившемся лице.

– Я как раз иду к Вилли Флойду, – сказал я. – Тебе не мешало бы отдохнуть, а то у тебя вид, как у драной кошки. Флойду нельзя показываться в таком виде, он сразу потеряет всякий интерес.

– У меня все в порядке. – Она провела вялой рукой по лицу. – Ты не мог бы дать мне полдоллара на кофе?

– Тьфу, пропасть! Когда ты это прекратишь? Заруби себе на носу: у меня нет ничего лишнего.

Лицо у нее сделалось дряблым, губы отвисли. Зрелище было не из приятных.

– Но я два дня ничего не ела. Я сама не знаю, что сделаю. Неужели ты ничего не можешь дать мне… Ну хоть сколько-нибудь?..

– Да я сам в таком же положении, – заорал я, выходя из себя. – Я пытаюсь найти тебе работу. Что еще я могу сделать?

– Я умираю с голоду. – Она привалилась к стене и начала заламывать руки. – Пожалуйста, одолжи мне хоть сколько-нибудь…

– Ладно, черт с тобой, я одолжу тебе полдоллара, но ты их вернешь!

До меня вдруг дошло, что, если она должна произвести хоть какое-то впечатление на Вилли, если она должна получить у него работу и если я собираюсь иметь с этого свои десять процентов, мне следует позаботиться, чтобы она была сыта.

Я вернулся в свою комнату, отомкнул ящик туалетного столика и отыскал полдоллара. В этом ящике у меня хранилась зарплата за неделю, только что полученная у Расти, все тридцать долларов. Я стоял спиной к двери, поэтому она не могла видеть, что было в ящике, и перед тем, как дать ей полдоллара, я запер его на ключ.

Когда она брала деньги, рука у нее дрожала.

– Спасибо. Я отдам. Честное слово, отдам.

– Еще бы не отдашь, – сказал я. – У меня только-только хватает на жизнь, и я не собираюсь никого финансировать, в том числе тебя.

Я вышел из комнаты, запер дверь на ключ и положил его в карман.

– Если что, я буду у себя в комнате, – сказала она. – Я только спущусь в кафе через дорогу выпить чашку кофе и тут же вернусь.

– Послушай, постарайся привести себя в порядок. Если Вилли захочет увидеть тебя сегодня вечером, ты должна быть в полном ажуре. Ты уверена, что сможешь петь?

Она кивнула.

– Можешь не сомневаться.

– Увидимся позже. – Я спустился по лестнице и вышел на улицу, залитую ярким солнцем.

Вилли я застал в его кабинете. Он сидел за столом, на котором лежала пачка двадцатидолларовых билетов, и пересчитывал их, время от времени слюнявя грязный палец.

Он кивнул мне, не отрываясь от своего занятия, и я ждал, прислонившись к стене.

Кабинет был не ахти какой, впрочем, как и его ночной клуб.

Вилли всегда был пижоном. Его костюм из голубой фланели и галстук ручной раскраски, украшенный булавкой с фальшивым бриллиантом, разом набили мне оскомину.

Он положил деньги в ящик стола, затем откинулся на спинку стула и вопросительно взглянул на меня.

– Что тебя гложет, Джефф? Что ты здесь делаешь?

– Послушай, Вилли, я нашел девушку, которая может петь, – сказал я. – Ты будешь прыгать от восторга. Это как раз то, что ты искал.

На его круглом одутловатом лице была написана скука. Это был толстый коротышка с наметившейся плешью. У него был маленький рот, маленькие глазки и маленький ум.

– Я не ищу никаких поющих девушек. Я бы мог их иметь на доллар дюжину, но они мне не нужны. Когда ты сядешь у меня за пианино? Пора тебе взяться за ум, Джефф. Ты растрачиваешь жизнь впустую.

– Ты за меня не беспокойся. Моя жизнь вполне меня устраивает. Ты должен послушать эту девушку, Вилли. Ты мог бы заполучить ее по дешевке, а она наверняка станет сенсацией. Она хороша на лицо и с таким голосом, который поставит на уши всех твоих вшивых посетителей.

Он достал из кармана сигару, откусил конец и выплюнул его через всю комнату.

– Я не знал, что тебя занимают женщины.

– Они меня не занимают. Это чисто деловые отношения. Я действую как ее агент. Разреши мне привести ее сегодня вечером. Это не будет стоить тебе ни цента. Я хочу, чтобы ты ее услышал, а потом мы поговорим о деле.

Он пожал своими жирными плечами.

– Ну, ладно. Я ничего не обещаю, но если она так хороша, как ты говоришь, возможно, я подыщу что-нибудь для нее.

– Она лучше, чем я говорю.

Он зажег сигару и выпустил дым в мою сторону.

– Послушай, Джефф, почему ты не поумнеешь? Когда ты бросишь эту жизнь? Человек с твоим образованием должен иметь что-нибудь получше…

– Хватит об этом, – сказал я нетерпеливо. – Меня вполне устраивает то, что я имею. До вечера. – Я вышел.

Я ничуть не сомневался, что стоит только Вилли ее услышать, и он даст ей работу. Может быть, я уговорю его платить ей семьдесят пять в неделю. Это даст мне лишних семь с половиной долларов. Я также ничуть не сомневался, что через пару недель после того, как она начнет петь в заведении Вилли, о ней пойдут разговоры, и тогда я смогу устроить ее в один из шикарных ночных клубов, где плата уже кое-что значит.

Идея меня захватила. Я уже видел себя крупным менеджером в роскошном кабинете, ведущим переговоры и подписывающим контракты со звездами сцены.

Я сразу пошел домой. Пора сказать Риме, что я буду ее агентом. Я не стану показывать ее Вилли, пока не подпишу с ней контракт. Было бы глупо приводить ее к Вилли только для того, чтобы кто-то еще прибрал ее к рукам.

Я взбежал по лестнице, прыгая через две ступеньки, и открыл дверь в ее комнату.

Кэрри, «прислуга за все», снимала белье с постели. Римы не было, и ничто не говорило о ее присутствии.

Кэрри уставилась на меня. Это была высокая полная женщина, имевшая безработного и вечно пьяного мужа.

Мы отлично ладили друг с другом. Когда она убирала мою комнату, мы делились своими заботами. У нее их было куда больше, чем у меня, но она никогда не унывала и все время уговаривала меня бросить ту жизнь, которую я вел, и возвратиться домой.

– А где мисс Маршалл? – спросил я, остановившись в дверях.

– Уехала полчаса назад.

– Как уехала? Совсем?

– Ну да, уехала совсем.

Я почувствовал себя вконец опустошенным.

– А она не оставила для меня записки? Не говорила, куда едет?

– Нет, не говорила и ничего для тебя не оставила.

– Послушай, Кэрри, а она заплатила за комнату?

Кэрри ухмыльнулась, обнажив свои большие желтые зубы. Сама мысль, что кто-то может уехать из заведения г-жи Миллард, не заплатив по счету, показалась ей забавной.

– Конечно, заплатила.

– Сколько?

– Два доллара.

Я перевел дыхание. Похоже, меня облапошили на полдоллара. Значит, все это время у нее были деньги. Россказни о голоде были уловкой, и я на нее клюнул.

Я подошел к своей двери, достал ключ и вставил его в замочную скважину, но он никак не хотел поворачиваться. Я нажал на ручку, и дверь открылась. Она и не была заперта. Но я хорошо помнил, что закрыл дверь на ключ, когда пошел к Вилли.

Меня охватило внезапное чувство тревоги, когда я подошел к туалетному столику. Ящик, где хранились деньги, был открыт, а тридцать долларов, на которые я должен был жить целую неделю, исчезли.

Меня и вправду облапошили, да еще как!

II

Неделю я сидел на голодном пайке. Расти кормил меня в долг два раза в день, но на сигареты денег не давал. Г-жа Миллард согласилась подождать с квартплатой, когда я пообещал ей уплатить на следующей неделе с процентами. Так или иначе я перебился до получки, но меня не отпускала мысль о Риме. Я сказал себе, что, если когда-нибудь увижу ее, я сделаю так, что она меня запомнит. Было досадно, что не удалось стать менеджером. Но через пару недель я забыл о ней, и мое бесцветное существование вошло в привычную колею.

Как-то раз через месяц после того, как она сбежала с моими деньгами, Расти спросил меня, не съезжу ли я в Голливуд за новой неоновой вывеской, которую он заказал для своего бара. Он сказал, что даст мне свою машину и подкинет пару долларов за труды.

От нечего делать я поехал. Получив вывеску, я сунул ее в багажник потрепанного «олдсмобиля», а затем поколесил в свое удовольствие вокруг киностудий.

Я увидел Риму у входа в «Парамаунт» в тот момент, когда она препиралась с вахтером. Я сразу же узнал ее по серебристым волосам.

Она была в черных джинсах в обтяжку, в красной блузке и красных балетках. Вид у нее был запущенный и неопрятный.

Я поставил свой драндулет на свободное место между «бьюиком» и «кадиллаком» и направился к ней через дорогу.

Тем временем вахтер ушел в свое помещение и захлопнул перед ней дверь. Она повернулась и пошла мне навстречу, не замечая меня. Я стоял на месте и ждал. Она почти наткнулась на меня и не сразу узнала, потом в глазах ее мелькнула растерянность и краска бросилась в лицо.

Она кинула вороватый взгляд по сторонам, но бежать было некуда, и она решила взять наглостью.

– Привет, – сказал я. – Долго же я тебя искал.

– Привет.

На всякий случай я чуть подвинулся вперед, чтобы схватить ее, если она вздумает дать тягу.

– Ты должна мне тридцать долларов, – сказал я, одарив ее улыбкой.

– Прикажешь понимать как шутку? – Ее васильковые глаза упорно избегали моего взгляда. – Тридцать долларов за что?

– Тридцать долларов, которые ты у меня украла, – сказал я. – Давай, детка, уладим это дело сами, а то придется идти в полицию, и тогда пусть они разбираются.

– Я ничего у тебя не украла. За мной полдоллара и ни цента больше.

Я сомкнул пальцы вокруг ее тонкой руки.

– Пойдем, – сказал я. – Не устраивай сцену, все равно не выпущу. В полиции скажут, кто из нас врет.

Она сделала слабую попытку вырваться, но мои пальцы, сдавившие ей руку, должно быть, убедили ее в том, что у нее нет никаких шансов, потому что она неожиданно пожала плечами и пошла со мной к «олдсмобилю». Я втолкнул ее на переднее сиденье и сел рядом.

Когда я включил газ, она спросила с неожиданной ноткой интереса в голосе:

– Это твоя?

– Нет, детка, мне дали ее на время. Я все так же беден, и я все так же хочу вытрясти из тебя свои деньги. А ты как поживаешь с тех пор, как мы виделись последний раз?

Она сморщила нос и вжалась в сиденье.

– Так себе. Я совсем без денег.

– Ничего, небольшая отсидка пойдет тебе на пользу. По крайней мере, в тюрьме кормят задаром.

– Не отправишь же ты меня в тюрьму!

– Верно, не отправлю, если ты вернешь мои тридцать долларов.

– Вот досада! – Она повернулась ко мне, повела плечами и положила ладонь на мою руку. – Я только что должна была получить деньги. Я верну тебе, даю честное слово!

– Зачем мне твое слово, ты мне деньги давай.

– Сейчас у меня нет. Я их истратила.

– Давай-ка свою сумочку!

Она проворно прикрыла рукой маленькую потрепанную сумочку.

– Нет!

Я свернул к тротуару и остановился.

– Ты слышала, что я сказал? Дай мне сумку, или я доставлю тебя в ближайший полицейский участок.

Она сверкнула на меня своими васильковыми глазами.

– Отстань! Нет у меня никаких денег. Я все их истратила.

– Послушай, детка, меня это мало интересует. Дай мне свою сумку, иначе будешь разговаривать с полицией!

– Ты еще пожалеешь, – сказала она. – Так и знай. Я тебе это припомню.

– А мне наплевать, припомнишь ты или забудешь. Давай свою сумку!

Она швырнула свою потрепанную сумочку мне на колени.

Я открыл ее. Там было пять долларов и восемь центов, пачка сигарет, дверной ключ и грязный носовой платок.

Я переложил деньги к себе в карман, а сумочку закрыл и бросил ей обратно. Она схватила ее и глухо проронила:

– Этого я тебе никогда не забуду.

– Вот и прекрасно. Значит, больше не будешь меня обкрадывать. Где ты живешь?

У нее было каменное лицо, когда она зло ответила:

– Меблированные комнаты, отсюда недалеко.

– Вот туда мы и поедем.

Она угрюмо подсказывала дорогу, и я подъехал к дому, еще более грязному и еще более ветхому, чем тот, в котором я жил.

– Ты будешь жить со мной, детка, – сказал я ей. – Ты заработаешь деньги пением и отдашь мне то, что украла. С этого момента я становлюсь твоим агентом, и ты будешь платить мне десять процентов с того, что заработаешь. Мы все это зафиксируем в письменном виде, а для начала ты уложишься и уедешь отсюда.

– Я никогда не смогу зарабатывать пением.

– Предоставь это мне. Будешь делать то, что я тебе скажу, или отправишься в тюрьму. Выбирай сама, что тебе нравится, только побыстрее.

– Почему ты не оставишь меня в покое? Говорю тебе, я ничего не заработаю пением.

– Так куда ты едешь – со мной или в тюрьму?

Она посмотрела на меня долгим взглядом, полным жгучей ненависти, но это меня нисколько не трогало. Она была в моих руках и могла ненавидеть меня сколько угодно. Она вернет мне мои деньги.

Пожав плечами, она сказала:

– Ладно, я поеду с тобой.

Сборы не заняли у нее много времени. Мне пришлось расстаться с четырьмя из взятых у нее пяти долларов, чтобы уплатить за комнату, затем я привез ее домой.

Ее прежняя комната была все еще свободна, и она вновь ее заняла. Пока она устраивалась, я написал соглашение с множеством бессмысленных, но внушительных юридических терминов, которое делало меня ее агентом на условиях десяти процентов комиссионных, и принес его к ней в комнату.

– Подпиши вот здесь, – сказал я, указывая на пунктирную линию.

– Я ничего не стану подписывать, – заявила она с мрачным видом.

– Подписывай, или прогуляемся до участка.

Опять в ее глазах вспыхнула жгучая ненависть, но она поставила свою подпись.

– Хорошо, – сказал я, пряча бумагу в карман, – сегодня вечером мы пойдем в «Голубую розу», и ты будешь петь. Ты будешь петь так, как никогда еще не пела, и ты получишь работу за семьдесят пять долларов в неделю. Я беру десять процентов и тридцать долларов, которые ты мне должна. Теперь, детка, ты работаешь вначале на меня, а потом на себя.

– Я ничего не заработаю, вот увидишь.

– А в чем дело? – Я посмотрел на нее. – С таким голосом ты могла бы нажить состояние.

Она зажгла сигарету и глубоко затянулась. Потом как-то разом обмякла и тяжело опустилась на стул, словно бы у нее растаял позвоночник.

– Ладно. Как хочешь.

– Что ты наденешь?

Она явно через силу встала и открыла шкаф. У нее было только одно платье, да и то не ахти какое, но я знал, что в «Голубой розе» не любят яркого света, поэтому на худой конец и оно сойдет. Должно сойти.

– Не могла бы я что-нибудь поесть? – спросила она, снова плюхаясь на стул. – Я целый день ничего не ела.

– Ты только и думаешь, что о еде. Поешь после того, как получишь работу, и не раньше. Куда ты дела те деньги, которые украла у меня?

– Я жила на них. – Ее лицо снова помрачнело. – А ты думаешь, как я жила весь этот месяц?

– Ты что, никогда не работаешь?

– Когда могу, работаю.

Я задал ей вопрос, который занимал меня с тех пор, как я ее встретил.

– Как ты связалась с этим наркоманом Уилбуром?

– У него были деньги. Он не был таким скрягой, как ты.

Я сел на кровать.

– А где он взял их?

– Откуда я знаю. Я у него не спрашивала. Одно время у него был «паккард». Если бы не передряги с полицией, мы бы до сих пор в нем ездили.

– А когда он попал в беду, ты смылась?

Она запустила руку под блузку и поправила лифчик.

– Ну и что? Его разыскивала полиция, а я-то при чем?

– Это было в Нью-Йорке?

– Да.

– А как ты приехала сюда, на какие деньги?

Она спрятала глаза.

– У меня было кое-что. Тебе-то какое дело?

– А такое, что ты наверняка прикарманила его деньги, как и мои.

– Можешь думать что угодно, – сказала она равнодушным тоном.

– Что ты собираешься петь сегодня вечером? Ну, для начала пойдет «Душой и телом». А на «бис»?

– С чего ты взял, что придется петь на «бис»? – спросила она, вновь помрачнев.

Я с трудом подавил в себе желание влепить ей пощечину.

– Давай что-нибудь старое. Ты знаешь «Не могу не любить его»?

– Да.

Это было как раз то, что требовалось. Если она споет это своим громким, серебристым голосом, они просто обалдеют.

– Отлично. – Я взглянул на часы. Было начало восьмого. – Я скоро вернусь. Переоденься. Увидимся через час.

Я подошел к двери и взял ключ.

– На тот случай, детка, если тебе вздумается сбежать, я тебя запру.

– Я не сбегу.

– Вот об этом я и позабочусь.

Выйдя из комнаты, я закрыл за собой дверь и запер ее на ключ.

Я вручил Расти неоновую вывеску и сказал ему, что вечером меня не будет.

Он посмотрел на меня и озадаченно почесал в затылке.

– Послушай, Джефф, я давно хотел с тобой потолковать. Твою игру на пианино здесь не ценят. Я не могу платить тебе тридцать долларов в неделю. Послушай, будь благоразумным и поезжай домой. Та жизнь, которую ты здесь ведешь, совсем не для тебя. В любом случае я не могу тебя больше содержать. Я покупаю музыкальный автомат. Это твоя последняя неделя.

Я улыбнулся ему.

– Все правильно, Расти. Я знаю, ты желаешь мне добра, но я не поеду домой. В следующий раз, когда ты меня увидишь, я буду сидеть в «кадиллаке».

Меня не тревожило, что я лишился тридцати долларов в неделю. Наверняка через несколько недель Рима будет при деньгах. С таким голосом она не может дать промашку, я был уверен в этом.

Я позвонил Вилли Флойду и сказал ему, что приведу Риму на прослушивание примерно в полдесятого.

Он согласился, но в его голосе не было энтузиазма. После этого я вернулся домой. Отперев дверь Риминой комнаты и заглянув внутрь, я увидел ее спящей на кровати.

Времени еще хватало, поэтому я не стал ее будить. Пройдя в свою комнату, я побрился и переменил сорочку, потом достал из шкафа свой смокинг, который пришлось почистить и погладить. Он доживал свои последние дни, но надо было обходиться тем, что есть, пока не появятся деньги, чтобы купить другой.

Без четверти девять я вошел к ней в комнату и разбудил ее.

– Ну-ка, шевелись, примадонна, – сказал я. – В твоем распоряжении полчаса.

Она выглядела очень вялой, и я видел, что ей стоило больших усилий подняться с кровати.

«Может быть, она действительно голодна?» – подумал я. Нельзя ожидать от нее хорошего исполнения, если она чувствует себя так же скверно, как выглядит.

– Я пошлю Кэрри за сэндвичем, – сказал я. – Она успеет принести его, пока ты оденешься.

– Как хочешь.

Ее безразличие начало меня беспокоить. Когда она начала стягивать с себя джинсы, я вышел из комнаты, спустился к Кэрри, которая сидела на свежем воздухе у входа, и попросил ее принести мне сэндвич с цыпленком.

Она вернулась минут через десять с бумажным пакетом, и я отнес его к Риме в комнату.

Она была уже в платье и сидела перед замызганным зеркалом. Я бросил пакет ей на колени, но она с гримасой смахнула его на пол.

– Не нужно мне этого.

– Какого черта!..

Я схватил ее за руки, поднял со стула и основательно встряхнул.

– Ну-ка, брось валять дурака! Тебе петь сегодня вечером. Нельзя упускать такого шанса. Давай ешь этот чертов сэндвич! Ты же все время скулила, что умираешь от голода. Вот и ешь!

Она подняла пакет, вынула сэндвич и начала откусывать маленькие кусочки, но как только добралась до начинки, быстро отложила его в сторону.

– Я больше не могу, меня вырвет.

Я съел сэндвич сам.

– Ты мне надоела, – сказал я с набитым ртом. – Иногда мне кажется, что лучше бы я тебя вообще не встречал. Ну, ладно, пошли. Я сказал Вилли, что мы будем у него в полдесятого.

Все еще продолжая жевать, я отступил на шаг и посмотрел на нее. Она походила на призрак – бледная как мел, синяки под глазами, но даже это не мешало ей выглядеть интересной и пикантной.

Мы спустились по лестнице и вышли на улицу. Вечер был жаркий, но когда она случайно прикоснулась ко мне, я почувствовал, что она вся дрожит.

– Тебе что, холодно? – спросил я. – Что с тобой?

– Ничего.

Неожиданно она громко чихнула.

– Прекрати немедленно, – заорал я. – Ты должна петь сегодня вечером.

– Я сделаю все, что скажешь.

Она уже стояла у меня поперек горла, но я не переставал думать о ее голосе. Если она расчихается у Вилли Флойда, он пошлет ее ко всем чертям.

Мы сели на трамвай и доехали до Десятой улицы. В трамвайной давке ее притиснули ко мне, и время от времени я чувствовал, как ее легкое тело сотрясает дрожь. Она начала меня беспокоить.

– Ты что, нездорова? – спросил я ее. – Надеюсь, петь-то ты сможешь?

– Я здорова, оставь меня в покое.

Ночной клуб «Голубая роза» был набит до отказа обычной прожженной публикой, состоящей из почти преуспевающих и почти честных дельцов, почти красивых шлюх, мелкой актерской сошки из голливудских киностудий и горстки гангстеров на вечернем отдыхе.

Оркестр исполнял легкую мелодию в ритме свинга. В невыносимой духоте метались взмокшие от пота официанты. Я шел за Римой, подталкивая ее в спину, пока мы не уперлись в кабинет Вилли. Я постучался, открыл дверь и следом за ней вошел внутрь.

Вилли сидел, задрав ноги на стол, и полировал ногти. Он вскинул глаза и нахмурился.

– Привет, Вилли! – сказал я. – Вот и мы. Разреши познакомить тебя с Римой Маршалл.

Он кивнул, затем смерил ее своими маленькими глазками и поморщился.

– Когда наш выход? – спросил я.

Он пожал плечами.

– Мне все равно. Хоть сейчас. – Он спустил ноги на пол. – Ты уверен, что она подойдет? На вид ничего особенного.

Неожиданно в наш разговор вмешалась Рима:

– Я не напрашивалась…

– Помолчи, – сказал я, – предоставь это дело мне. – А Вилли я сказал: – Зря зубоскалишь. За это она будет стоить тебе сотню в неделю.

Вилли рассмеялся.

– Да ну! Я даже не представляю, кем она должна быть, я чтобы заставить меня выложить такие деньги. Ну, ладно, давай послушаем, что она умеет.

Мы вышли в ресторан и стояли в полумраке, пока не кончил играть оркестр. Затем Вилли поднялся на эстраду, отправил ребят отдыхать и объявил Риму.

Он не стал ее особенно рекламировать. Есть, мол, маленькая девочка, которая хотела бы спеть пару песенок. Затем он махнул нам рукой, и мы поднялись на эстраду.

– Не стесняйся петь громко, – сказал я Риме, садясь за пианино.

Большинство публики даже не потрудилось прекратить разговоры. Никто ее не поприветствовал.

Меня это не трогало. Как только она раскроет рот, этот поток серебристого звука быстро заставит их прикусить языки.

Вилли стоял рядом со мной с хмурым видом, не спуская с нее глаз. Он был явно чем-то обеспокоен.

Рима стояла у пианино и равнодушно смотрела в прокуренный полумрак. Она казалась совершенно невозмутимой.

Я начал играть, не выпуская ее из виду. Она вступила точка в точку и первые шесть-семь тактов исполнила как профессиональная певица. Был звук, был ритм, голос лился чистым серебром. А потом все пошло вкривь и вкось. Лицо у нее вытянулось, голос сел. Она оборвала пение и начала чихать. Согнувшись и закрыв руками лицо, она чихала и тряслась всем телом.

В наступившей мертвой тишине слышалось только ее чихание. Затем оно утонуло в шуме голосов.

Я перестал играть, по спине у меня побежали мурашки.

Я слышал, как Вилли орал благим матом:

– Забирай отсюда эту наркоманку! Какого дьявола ты ее сюда приволок! Чтобы духу ее здесь не было! Ты меня слышишь? Забирай отсюда эту чертову наркоманку!