Текст книги "Что лучше денег?"

Автор книги: Джеймс Хедли Чейз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава третья

I

Рима лежала на своей кровати, уткнувшись лицом в подушку. Она тряслась и поминутно чихала. Я стоял у задней спинки кровати и смотрел на нее.

Надо было знать, говорил я себе. Я должен был заметить симптомы. Мне просто в голову не пришло, что она наркоманка, хотя я мог легко об этом догадаться в ту ночь, когда она безостановочно чихала.

Вилли Флойд был вне себя от злости. Перед тем как выставить нас, он предупредил, что если я еще хоть раз сунусь в его клуб, мне придется иметь дело с вышибалой, и он не шутил.

Мне стоило немалых усилий водворить Риму в ее комнату. Она была в таком состоянии, что я не решился сажать ее в трамвай. Пришлось то нести ее, то тащить волоком по безлюдным переулкам.

Сейчас она постепенно успокаивалась.

Я смотрел на нее и чувствовал себя вконец опустошенным.

Я лишился работы у Расти, испортил отношения с Вилли Флойдом. Все, что я получил от сегодняшнего вечера – это наркоманку себе на шею.

Надо было уложить чемодан и убраться от нее подальше. Надо было, но я все время слышал этот серебристый голос и не мог отвязаться от мысли, что на нем можно нажить состояние, а поскольку она сидит у меня на контракте, часть этого состояния могла бы достаться мне.

Неожиданно она перевернулась на спину и посмотрела на меня в упор.

– Я тебя предупреждала, – сказала она, с трудом переводя дыхание. – А теперь убирайся отсюда и оставь меня в покое!

– Допустим, предупреждала, – сказал я, положив руки на я спинку кровати и глядя ей в глаза. – Но ты не сказала мне, в чем дело. Ты давно колешься?

– Три года. Хроническая форма. – Она села на кровати, вытащила носовой платок и начала вытирать глаза. В ней было столько же романтики, сколько в грязном полотенце.

– Три года? Сколько же тебе лет?

– Восемнадцать. А тебе какое дело, сколько мне лет?

– Значит, тебе было пятнадцать, когда ты начала колоться? – ужаснулся я.

– Отстань.

– Наркотики давал Уилбур?

– А хоть бы и он. – Она высморкалась. – Ты хочешь, чтобы я пела? Ты хочешь, чтобы я имела большой успех? Тогда дай мне денег. После хорошей дозы я могу быть потрясающей. Ты еще ничего не слышал. Дай мне денег. Это все, что мне нужно.

Я присел на край кровати.

– Давай рассуждать здраво. У меня нет денег. Если бы и были, я бы тебе не дал. Выслушай меня. С твоим голосом ты могла бы добиться успеха. Я в этом уверен. Мы вылечим тебя. А потом, когда ты избавишься от этой привычки, ты будешь здорова и богата.

– Скажи что-нибудь поновее. Это не лечится. Дай мне денег. Хватит пяти долларов. Я знаю парня…

– Ты отправишься в больницу!

Она презрительно усмехнулась.

– Больницу? Там полно таких, как я, да и все равно там не излечивают. Я была в больнице. Дай мне пять долларов. Я буду петь потрясно, вот увидишь. Только дай мне пять долларов!

Я почувствовал, что больше не выдержу. От ее взгляда мне становилось дурно. Для одного вечера было более чем достаточно.

Я направился к двери.

– Куда ты идешь? – спросила она.

– Спать. Завтра поговорим. На сегодня с меня хватит.

Я прошел к себе в комнату и запер дверь на ключ.

Я долго не мог заснуть. В начале третьего я услышал, как она выскользнула из своей комнаты и прошла на цыпочках по коридору. В тот момент я бы нисколько не пожалел, если бы она и вовсе убралась. Я был сыт ею по горло.

На следующее утро я встал около десяти, оделся, вышел в коридор и заглянул в ее комнату.

Она спала в своей постели. По ее безмятежному лицу я сразу догадался, что она где-то раздобыла нужную дозу. С разгладившимися чертами, с серебристыми волосами, рассыпавшимися по подушке, она выглядела хорошенькой. Нашелся все-таки лопух, которого она заставила раскошелиться.

Закрыв дверь, я спустился вниз, вышел на улицу и отправился к Расти.

Он удивился, когда увидел меня.

– Я хочу поговорить с тобой, – сказал я. – Это серьезно, расти.

– Ну, говори. Что случилось?

– Эта девушка может петь. В ее голосе заключено состояние. Она сидит у меня на контракте. Я не хотел бы упускать такой шанс. Расти. Она действительно могла бы заработать состояние.

Расти озадаченно разглядывал меня.

– Так за чем дело стало? Если могла бы, то почему не заработала?

– Она наркоманка.

На лице Расти появилась гримаса отвращения.

– И что дальше?

– Я должен добиться, чтобы ее вылечили. К кому обратиться? Что надо делать?

– Ты меня спрашиваешь, что делать? Я тебе скажу. – Он ткнул меня в грудь пальцем величиной с банан. – Избавься от нее, и как можно скорее. Гиблое дело связываться с наркоманами, Джефф. Я говорю это, потому что знаю. Верно, есть шарлатаны, которые берутся их вылечить, но надолго ли? Месяц, ну два, может, даже три, а потом торговцы наркотиками их выслеживают и продают им свой товар, и все начинается заново. Послушай, сынок, ты мне нравишься, и я хочу тебе добра. У тебя есть голова и образование. Не связывайся с подонками. О такой, как она, не стоит беспокоиться, пусть она даже умеет петь. Избавься от нее. Ничего, кроме горя, она тебе не принесет.

Лучше бы я его послушал. Он был прав, но в тот момент никто не смог бы меня урезонить. Я был уверен, что в ее голосе заключено состояние. Надо только добиться, чтобы ее вылечили, и деньги посыплются как из рога изобилия.

– Кому ее показать, Расти? Ты знаешь кого-нибудь, кто мог бы ее вылечить?

Расти провел под носом тыльной стороной ладони: этот жест означал, что он раздражен.

– Да кто же ее вылечит? Ты что, спятил?

Я был предельно выдержан. Для меня это имело важное значение. Если бы удалось вылечить ее, она стала бы золотой жилой. Я это знал. Я был абсолютно уверен в этом.

– Ты человек бывалый, Расти. Тебе многое известно. Должен же быть какой-нибудь спец, который излечивает этих наркоманов. В мире кино ими хоть пруд пруди. И ведь их лечат. Кто?

Расти с хмурым видом почесал в затылке.

– Лечить-то лечат, но эти люди имеют деньги. За лечение надо платить. Есть один малый, но он, как я слышал, дорого берет.

– Ничего, может быть, я смогу занять денег. Я должен сделать все возможное, чтобы ее вылечили. Кто он?

– Доктор Клинзи, – сказал Расти и неожиданно ухмыльнулся. – Ты меня доконаешь. Он хоть и спец по этой части, но не твоего поля ягода. Это он вылечил Мону Гессинг и Фрэнки Леддера. – Он назвал двух кинозвезд студии «Пасифик». – Они курили «травку», но он отучил их.

– Где его найти?

– Он есть в телефонной книге. Послушай, Джефф, не валяй дурака. Этот малый тебе не по карману.

– Мне все равно, сколько он берет, если он может вылечить ее. Я продам ему часть контракта. Она заработает состояние. Я это чувствую нутром. С таким голосом успех ей гарантирован.

– Ты просто чокнулся.

– Хорошо, пусть я чокнулся.

Я нашел адрес доктора Клинзи в телефонной книге. Он жил на проспекте Беверли Глин.

Глядя мне в глаза, Расти сказал:

– Послушай меня, Джефф. Я знаю, что говорю. Нет ничего хуже, чем связываться с наркоманами. Им никогда нельзя доверять. Они опасны. У них нет чувства ответственности, как у нормальных людей. У них и с головой не все в порядке. Ты должен смотреть в лицо фактам. Это совсем не то, что иметь дело с нормальными людьми. Они способны на все, и они ни с чем не считаются. Отделайся от этой девушки. Она принесет тебе только горе. Ты просто не вправе связываться с такими, как она.

– Не надо меня уговаривать, – сказал я. – Тебе-то о чем беспокоиться? Я не прошу у тебя никаких пожертвований.

Я вышел из бара и доехал до дому на трамвае.

Когда я заглянул к Риме в комнату, она сидела на кровати, одетая в черную пижаму. Со своими серебристыми волосами и васильковыми глазами она выглядела весьма эффектно.

– Я голодная.

– Я высеку эти слова на твоем надгробном камне. Голодная, говоришь? А ночью кто дал тебе деньги на укол?

Она отвела глаза в сторону.

– Не было никаких уколов. Я умираю с голода. Пожалуйста, одолжи мне…

– Да заткнись ты! Если я смогу устроить тебя в больницу, ты будешь лечиться?

Она помрачнела.

– Мне лечиться уже бесполезно. Я знаю. Что без толку говорить о лечении?

– Есть человек, который действительно умеет лечить. Если я уговорю его взять тебя на лечение, ты пойдешь?

– А кто он?

– Доктор Клинзи. Он лечит всех кинозвезд. Может быть, мы договоримся насчет тебя.

– Держи карман шире! Было бы дешевле дать мне денег. Мне много не надо…

Я схватил ее за плечи и встряхнул. Когда я почувствовал у себя на лице ее дыхание, мне стало дурно.

– Так ты пойдешь к нему, если я смогу это устроить? – заорал я на нее.

Она вырвалась у меня из рук.

– Как хочешь.

Я чувствовал, что скоро сам свихнусь, но старался держать себя в руках.

– Хорошо, я с ним поговорю. Никуда не отлучайся. Я скажу Кэрри, чтобы она принесла тебе чашку кофе и что-нибудь поесть.

Я вышел от нее.

С лестничной площадки я окликнул Кэрри и попросил ее купить и принести Риме сэндвич и кофе. Затем я прошел к себе в комнату и надел свой лучший костюм. Это был не ахти какой костюм, местами уже залоснившийся, но после того, как я прилизал волосы и почистил туфли, можно было не опасаться, что меня примут за бродягу.

Я вернулся к Риме в комнату.

Она сидела в кровати и прихлебывала кофе. Увидев меня, она сморщила нос.

– Ого, какой красавец!

– Пусть тебя это не волнует. Давай-ка пой. Все, что угодно, только пой.

Она уставилась на меня.

– Что угодно?

– Да. Ну, давай!

Она запела «Дым щиплет твои глаза».

Мелодия лилась из ее рта без всяких усилий, как серебряная струя. Она растекалась у меня вверх по спине до корней волос. Она заполнила всю комнату чистейшим звуком колокольчика. Это было даже лучше, чем я мог ожидать.

Я стоял и слушал, а когда она спела рефрен, я остановил ее.

– Хорошо, хватит, – сказал я с тяжело бьющимся сердцем. – Сиди на месте. Я вернусь.

Я сбежал по лестнице, прыгая через три ступеньки.

II

Стационар доктора Клинзи располагался на полутора акрах декоративного парка, который был огражден высокой стеной, утыканной поверху железными шипами.

Я пошел по длинной подъездной аллее. Через три-четыре минуты быстрой ходьбы я увидел дом, похожий на киносъемочный макет дворца Козимо Медичи во Флоренции. К большой террасе вела лестница ступенек на пятьдесят. Окна верхнего этажа были зарешечены.

Все в этом доме и вокруг него было мрачным и очень, очень спокойным. Даже розы и бегонии казались какими-то унылыми. Вдалеке в тени вязов я увидел людей, сидевших в каталках. Вокруг них суетились три или четыре медсестры в белоснежных халатах.

Я поднялся по ступенькам и позвонил в парадную дверь.

Почти в тот же миг дверь отворил серый человек с серыми волосами, серыми глазами, в серой одежде и с серыми манерами.

Я назвал ему свое имя.

Он молча проводил меня по сверкающему паркетному полу в боковую комнату, где стройная блондинка в белом халате сидела за столом, заполняя какие-то бумаги.

– Мистер Гордон, – сказал серый человек.

Он подтолкнул меня сзади креслом под колени, так что мне ничего не оставалось, как сесть, а затем вышел, прикрыв за собой дверь с такой осторожностью, будто она была сделана из тонкого стекла.

Медсестра положила ручку и произнесла мягким голосом с грустной улыбкой в глазах:

– Да, мистер Гордон? Можем ли мы вам чем-нибудь помочь?

– Надеюсь, что можете, – сказал я. – Мне надо поговорить с доктором Клинзи насчет одного вероятного пациента.

– Это можно устроить. – Я заметил, как она задержала взгляд на моем костюме. – Кто этот пациент, мистер Гордон?

– Я всю объясню доктору Клинзи.

– Боюсь, что доктор сейчас занят. Вы можете полностью мне доверять. От меня зависит, кто сюда попадает, а кто нет.

– Должно быть, от вас требуется очень осторожный подход, – сказал я, – но это особый случай. Я хочу говорить с доктором Клинзи.

– Почему этот случай особый, мистер Гордон?

Я видел, что не произвожу на нее никакого впечатления. Из глаз ее исчезла грустная улыбка, теперь я читал в них только скуку.

– Я агент, а моя клиентка – певица, которая является очень ценным достоянием. Если я не смогу вести дело непосредственно с доктором Клинзи, я буду вынужден обратиться в другое место.

Видимо, я сумел ее заинтересовать. Чуть помедлив, она встала из-за стола.

– Подождите минутку, мистер Гордон, я посмотрю…

Она прошла через всю комнату, отворила дверь и скрылась за ней. Через некоторое время она выглянула из двери и пригласила меня войти.

Я оказался в огромной комнате, заставленной современной мебелью; здесь же стоял хирургический стол. У окна за письменным столом сидел человек в белом халате.

– Мистер Гордон?

Он произнес это таким тоном, словно был очень рад видеть меня.

Он встал на ноги. Это был невысокий человек, самое большее лет тридцати, с копной светлых вьющихся волос, с синевато-серыми глазами и с профессиональными манерами врача.

– Совершенно верно. Доктор Клинзи? – спросил я.

– Разумеется. – Он жестом пригласил меня сесть. – Чем я могу быть вам полезен, мистер Гордон?

Я опустился в кресло. Выждав, когда ушла медсестра, я сказал:

– У меня певица с трехлетней привычкой к морфию. Я хочу, чтобы ее вылечили. Сколько это будет стоить?

Синевато-серые глаза окинули меня не слишком обнадеживающим взглядом.

– Лечение с гарантией стоит у нас пять тысяч долларов, мистер Гордон. Мы здесь в том счастливом положении, когда можем гарантировать результаты.

Я перевел дыхание и сказал:

– Еще бы не гарантировать за такие деньги.

Он грустно улыбнулся. Похоже было, что они здесь специализировались на грустных улыбках.

– Вам может показаться, что это дорого, но мы имеем дело только с элитой.

– Сколько длится лечение?

– Это зависит главным образом от пациента. Возможно, пять недель, в очень трудных случаях – восемь недель, не больше.

– С гарантией?

– Естественно.

Я не знал никого, кто мог бы в здравом рассудке одолжить мне пять тысяч долларов, и я не имел ни малейшего понятия, как достать такую сумму.

Я попытался уговорить его.

– Это несколько больше, чем я могу себе позволить, доктор. У этой девушки феноменальный голос. Если ее вылечить, она заработает кучу денег. Что, если вы войдете в долю? Скажем, двадцать процентов с ее заработка, пока не будут выплачены пять тысяч, а затем три тысячи сверху как чистая прибыль.

Еще не договорив до конца, я уже знал, что сделал ошибку. Лицо его сразу же стало непроницаемым, в глазах появился холодок.

– Боюсь, что такого рода деятельность не входит в наши функции, мистер Гордон. У нас пациентов более чем достаточно. Наши условия – и такими они были всегда – плата наличными. Три тысячи при поступлении и две тысячи при выписке.

– Это совершенно особый случай…

Его холеная рука потянулась к вызывной кнопке на столе.

– Извините. Таковы наши условия.

Палец любовно нажал кнопку.

– Если я смогу достать деньги, вы действительно даете гарантию?

– Вы имеете в виду излечение? Безусловно.

Он уже стоял, когда дверь отворилась и в кабинет вплыла медсестра. Они одновременно одарили меня грустными улыбками.

– Если ваша клиентка пожелает прийти к нам, мистер Гордон, просьба сразу же поставить нас в известность. Мы связаны многими обязательствами, и поместить ее может оказаться делом трудным, если вообще возможным.

– Благодарю вас, я подумаю над этим.

Он протянул мне свою холодную белую руку с таким видом, будто делал одолжение, затем медсестра проводила меня до выхода.

По дороге домой я действительно думал над тем, что он сказал, и впервые в жизни почувствовал непреодолимую тягу к деньгам. Но на что мог я надеяться, когда надо было иметь на руках пять тысяч долларов? Если бы я смог каким-то чудом достать такую сумму, если бы я смог добиться, чтобы Риму вылечили, тогда можно было бы не сомневаться, что к ней, а значит, и ко мне придет успех.

Занятый этими мыслями, я остановился перед витриной большого магазина, где продавались патефоны и радиоаппаратура. Я смотрел на яркие конверты с долгоиграющими пластинками, и мое воображение уже рисовало на одном из них фотографию Римы. Мой взгляд привлекло объявление в витрине.

Запишите свой голос на пленку.

Трехминутная запись стоит всего лишь 2.50.

Отнесите голос домой в кармане и удивите своих друзей.

Это натолкнуло меня на мысль.

Если бы я смог записать ее голос на пленку, можно было бы не опасаться, что она опять сорвется при прослушивании, как это произошло в «Голубой розе». Может быть, имея эту пленку на руках, удалось бы уговорить кого-нибудь оплатить ее лечение авансом.

Я поспешил домой.

Рима уже встала и оделась. Когда я вошел к ней в комнату, она сидела у окна и курила. Повернув голову, она выжидательно посмотрела на меня.

– Доктор Клинзи говорит, что может вылечить тебя, – сказал я, присев на кровать, – но это стоит денег. Пять тысяч долларов.

Она сморщила нос, пожала плечами и отвернулась к окну.

– Не надо опускать руки, – сказал я. – У меня есть идея. Мы запишем твой голос на пленку. Возможно, найдется какой-нибудь делец, который согласится вложить в тебя деньги, если он услышит, на что ты способна. Поднимайся, пойдем.

– Ты спятил. Никто не заплатит такие деньги.

– Это моя забота. Пошли.

По дороге в магазин я спросил:

– Ты знаешь «Когда-нибудь»?

Она сказала, что знает.

– Вот это мы и запишем. Будешь петь как можно громче и быстрее.

Продавец, который проводил нас в кабинет звукозаписи, имел высокомерный и скучающий вид. Он явно считал нас парой бездельников, которые не нашли ничего лучше, как выбросить два с полтиной и занять его время.

– Сначала мы прогоним без записи, – сказал я, садясь за пианино. – Громко и быстро!

Продавец включил в сеть звукозаписывающий аппарат.

– Здесь не место для репетиций, – сказал он. – Я буду записывать сразу.

– Сначала мы прогоним без записи, – повторил я. – Для вас это не имеет значения, а для нас очень важно.

Я начал играть, взяв чуть более быстрый темп, чем при обычном исполнении этой вещи. Рима вступила сразу в полный голос. Я бросил взгляд на продавца. Чистые серебряные звуки, казалось, пригвоздили его к месту, и он в изумлении уставился на нее.

При мне она никогда не пела лучше. Это действительно стоило послушать.

Мы исполнили куплет и припев, затем я остановил ее.

– Вот это да! – произнес продавец сдавленным голосом. – В жизни не слыхал ничего подобного.

Рима молча скользнула по нему равнодушным взглядом.

– Теперь будем записывать, – сказал я. – Можно начинать?

– Давайте, если вы готовы, – ответил продавец. – Включаю запись. – Он нажал кнопку.

На этот раз Рима пела, пожалуй, еще лучше. Она, несомненно, владела всеми профессиональными приемами, но не это было главное. Все дело было в ее голосе, чистом, как серебряный колокольчик.

Когда запись была закончена, продавец предложил воспроизвести ее. Мы сели и приготовились слушать.

Через электростатический динамик с фильтрами против помех ее голос звучал даже лучше, чем живой. Это была самая потрясающая запись, которую я когда-либо слышал.

– Ну и ну! – сказал продавец, сматывая пленку. – Это же надо так петь! Если бы эту запись послушал Эл Шэрли, он бы сошел с ума.

– Эл Шэрли? А кто он такой? – спросил я.

– Шэрли? – Продавец явно удивился. – Ну как же, хозяин «Калифорнийской компании грамзаписи». Это он открыл Джой Миллер. В прошлом году она записала пять дисков. Знаете, сколько она на них заработала? Полмиллиона! И вот что я вам скажу: она вашей крошке в подметки не годится. Поверьте мне, я сижу на этом деле много лет и еще не слышал никого, кто мог бы сравниться с этой крошкой. Поговорите с Шэрли. Он займется ею, когда услышит эту запись.

Я поблагодарил его. Когда я протянул ему два с половиной доллара, он отмахнулся.

– Не за что. Я обогатил свой опыт и получил наслаждение. Сходите к Шэрли. Я буду очень рад, если он возьмет ее. – Он пожал мне руку. – Желаю удачи. Вы обязательно добьетесь успеха.

Я был чрезвычайно взбудоражен, когда мы возвращались домой вдоль набережной. Если Рима поет лучше, чем Джой Миллер, а этот продавец знает, что говорит, тогда она сможет грести деньги лопатой. Подумать только, в случае успеха она в первый же год заработает полмиллиона! Десять процентов с полмиллиона звучали для меня более чем убедительно.

Я посмотрел на нее сбоку. Она двигалась как сонная муха, глубоко засунув руки в карманы джинсов.

– Сегодня днем я поговорю с Шэрли, – сказал я. – Может быть, он выложит пять тысяч на твое лечение. Ты слышала, что сказал этот малый? Ты можешь сразу преуспеть.

– Я голодная, – сказала она с угрюмым видом. – Нельзя ли что-нибудь поесть?

– Ты слышишь, что я говорю? – Я остановился и повернул ее лицом к себе. – Ты могла бы заработать состояние своим голосом. Все, что тебе надо, – это вылечиться.

– Ты сам себя водишь за нос, – сказала она, вырываясь из моих рук. – Меня уже лечили, не получается. Как насчет поесть?

– Доктор Клинзи мог бы тебя вылечить. Может быть, Шэрли заплатит авансом, когда услышит запись.

– Может быть, у меня вырастут крылья и я улечу. Никто не одолжит нам такие деньги.

В тот же день около трех я взял у Расти автомобиль и отправился в Голливуд. Пленка лежала у меня в кармане, и я очень волновался.

Говорить Шэрли, что Рима наркоманка, было бы, разумеется, непростительной ошибкой. Если бы он узнал об этом, он ни за что не стал бы связываться с ней.

Так или иначе, я должен был вытянуть из него аванс в пять тысяч долларов, хотя не имел ни малейшего представления, каким образом это сделать. Все зависит от того, как он отреагирует на пленку. Если она действительно его заинтересует, тогда я могу рассчитывать на успех.

«Калифорнийская компания грамзаписи» находилась неподалеку от киностудии «Метро Голдвин Мейерс». Это было двухэтажное здание, раскинувшееся на целый акр. Снаружи у ворот располагалась обычная приемная с двумя дюжими вахтеров в униформе на случай непрошеных посетителей.

Лишь увидев размеры здания, я осознал предстоявшие мне трудности. Это был мир большого бизнеса, который разом выбил из меня самоуверенность. Я неожиданно вспомнил о своем потрепанном костюме и стоптанных туфлях.

Когда я подошел к воротам, один из вахтеров двинулся мне навстречу. Он окинул меня цепким взглядом, сделал для себя соответствующий вывод и грубым голосом коротко спросил, что мне надо.

Я сказал, что хочу поговорить с мистером Шэрли.

Похоже было, что это его доконало.

– Того же хотят еще двадцать миллионов. На прием записаны?

– Нет.

– Значит, вы его не увидите.

Пришло время блефовать. В столь отчаянном положении я готов был присягнуть, что мой отец негр.

– Ну, что же. Я расскажу ему, как хорошо вы исполняете свои обязанности, – сказал я. – Он просил меня заглянуть, когда я буду здесь проездом, но если вы меня не впускаете, это его потеря, а не моя.

Он еще раз окинул меня быстрым взглядом.

– Он так сказал?

– А что здесь такого? Он учился с моим отцом в одном колледже.

Он сразу переменил тон.

– Как, вы сказали, ваше имя?

– Джефф Гордон.

– Одну минутку.

Он прошел в приемную и позвонил оттуда по телефону, затем вернулся и открыл мне ворота.

– Спросите мисс Визен.

По крайней мере сделан один шаг вперед.

С пересохшим ртом и тяжело бьющимся сердцем я пошел по аллее, которая вела к величественному вестибюлю. Мальчик в небесно-голубой ливрее с медными пуговицами, сверкавшими как бриллианты, повел меня по коридору мимо дверей из полированного красного дерева, пока мы не оказались перед дверью с медной дощечкой:

М-р Гарри Найт и мисс Генриетта Визен.

Мальчик открыл дверь, и я вошел в большую комнату с интерьером в серых тонах, где десятка полтора людей сидели в креслах с потерянным видом.

Еще не успев ничего увидеть, я обнаружил, что смотрю в глаза ярко-зеленого цвета, неподвижные и пустые.

Глаза принадлежали девушке лет двадцати четырех, рыжеволосой, с бюстом Мэрилин Монро, линией бедер Брижит Бардо и выражением лица, которое могло бы заморозить эскимоса.

– Да?

– К мистеру Шэрли, пожалуйста.

Она поправила волосы и посмотрела на меня так, будто я с луны свалился.

– Мистер Шэрли никогда никого не принимает. Мистер Найт занят. Все эти люди ждут его. – Она вяло махнула рукой в сторону заждавшихся посетителей. – Если вы сообщите мне свое имя и изложите суть дела, я попытаюсь записать вас на конец недели.

Я понимал, что ложь, которая годилась для вахтера, здесь не сработает. Она была для этого слишком толковая и опытная. Но если я не смогу ее перехитрить, мне крышка.

Я сказал беспечным тоном:

– Неделя? Слишком поздно. Если Найт не сможет принять меня прямо сейчас, он потеряет деньги, и мистер Шэрли будет недоволен.

Слабовато, но ничего лучшего я не придумал. По крайней мере, все присутствующие слушали, подавшись вперед и насторожив уши, как охотничьи собаки.

Если мои слова и произвели на кого-то впечатление, то только не на мисс Визен. Она смотрела на меня с еле заметной улыбкой и скучающим видом.

– Может быть, вы оставите записку? Если мистер Найт заинтересуется, он даст вам знать.

В этот момент дверь позади нее отворилась и толстый лысеющий человек лет сорока, в костюме из легкой полосатой ткани желтовато-коричневых тонов, окинул комнату враждебным взглядом и сказал:

– Следующий. – Совсем как медсестра, вызывающая пациента в зубоврачебный кабинет.

Я стоял рядом с ним. Краем глаза я видел, как долговязый юнец с баками под Элвиса Пресли выбирается из кресла, держа в руке гитару; но я его опередил.

С широкой и доверительной улыбкой я затиснул толстяка обратно в его кабинет и влез туда вместе с ним.

– Минуточку, мистер Найт, – сказал я. – У меня есть кое-что для вас. Когда вы это услышите, вы наверняка захотите, чтобы мистер Шэрли тоже услышал.

К этому времени я уже был внутри комнаты, прикрыв за собой дверь пяткой.

На его столе я увидел магнитофон. Обойдя Найта, я поставил пленку и включил магнитофон в сеть.

– Вы не пожалеете, что услышали эту запись. – Я говорил настойчиво и быстро. – Конечно, на таком магнитофоне она не прозвучит в полную силу, но если запустить ее через электростатический динамик, вы будете прыгать от восторга.

Он неподвижно смотрел на меня, и на его пухлом лице отражалась тревога.

Я нажал кнопку, и голос Римы сразу попал в цель. Я видел, как напряглись мышцы его лица, когда первые звуки наполнили комнату.

Он прослушал пленку до самого конца, а затем, когда я включил перемотку, осведомился:

– Кто она?

– Моя клиентка, – сказал я. – Как насчет того, чтобы ее послушал мистер Шэрли?

Он внимательно посмотрел на меня.

– А вы кто?

– Меня зовут Джефф Гордон, и я хотел бы побыстрее покончить с этим делом. Либо мистер Шэрли, либо «Американская радиокорпорация». Выбор за вами. Я пришел вначале к вам только потому, что сюда ближе.

Но он был стреляный воробей, и мой блеф не сработал. Он ухмыльнулся и сел за свой стол.

– Не перегибайте палку, мистер Гордон, – сказал он. – Я не говорю, что она не годится. Она годится, но я слышал голоса и получше. Возможно, она нас заинтересует. Приведите ее сюда к концу недели. Мы ее прослушаем.

– Сейчас она не может прийти, но я представляю ее интересы.

– Хорошо, в таком случае пусть придет, когда сможет.

– Я-то думал, что подпишу с вами контракт прямо сейчас. Если она вам не нужна, попробую договориться с «АРК».

– Я не говорил, что она не нужна. Я сказал, что мы хотим услышать ее живой голос.

– Жаль. – Я пытался напустить на себя твердость и деловитость, хотя сам видел, что не выдерживаю роли. – Дело в том, что она нездорова. Она нуждается в тонизирующем лечении. Если она вам не нужна, так и скажите, и я сматываю удочки.

В дальнем конце комнаты отворилась дверь и вошел невысокий седой джентльмен с лицом еврейского типа.

Найт поспешно поднялся на ноги.

– Сию минуту, мистер Шэрли…

Это был мой шанс, и я не преминул воспользоваться им. Я включил магнитофон и вывел звук на полную громкость.

Голос Римы заполнил комнату.

Найт хотел было выключить магнитофон, но Шэрли жестом остановил его. Он стоял и слушал, наклонив голову к плечу, и его агатовые глазки перескакивали с меня на Найта, потом на магнитофон.

Когда пленка кончилась, Шэрли сказал:

– Исключительно хорошо. Кто она?

– Всего лишь неизвестная. Ее имя вам ничего не скажет. Я хочу получить для нее контракт.

– Вы получите его. Приведите ее сюда завтра утром. Она может оказаться ценным достоянием. – Он направился к двери.

– Мистер Шэрли…

Он остановился, повернул ко мне голову.

– Эта девушка нездорова, – сказал я, стараясь не выдать голосом своего отчаяния. – Мне нужно пять тысяч долларов, чтобы поставить ее на ноги. Когда она выздоровеет, она будет петь еще лучше, чем на этой записи, я вам гарантирую. Она может стать сенсацией года, но ее надо вылечить. Вы сами слышали ее голос. Неужели вы не поставите на него пятитысячный аванс?

Он посмотрел на меня в упор, и его глазки-бусинки сделались безжизненными.

– Что с ней?

– Ничего такого, что было бы не под силу хорошему врачу.

– Вы сказали, пять тысяч?

Пот стекал ручьями по моему лицу, когда я сказал:

– Она нуждается в специальном лечении.

– У доктора Клинзи?

Я понимал, что врать ему не было смысла. Он был не тот человек, которому можно врать.

– Да.

Он покачал головой.

– Я в этом не участвую. Если бы она была совершенно здорова и готова приступить к работе, я бы предложил вам очень хороший контракт. Все остальное меня не интересует.

Он вышел, закрыв за собой дверь.

Я снял пленку с магнитофона, положил ее в футляр и опустил в карман.

– Вот видите, – смущенно сказал Найт, – вы попали впросак. Старик испытывает отвращение к наркоманам. У него собственная дочь наркоманка.

– Если бы удалось ее вылечить, могла бы она его заинтересовать?

– Вне всякого сомнения, но для этого он должен быть уверен, что она вылечилась.

Он открыл дверь и вежливо выпроводил меня.