Текст книги "Арена. Политический детектив. Выпуск 3 (сборник)"

Автор книги: Джеймс Хедли Чейз

Соавторы: Николай Черкашин,Андрей Серба,Хорст Бозецкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)

– В чем заключалась шутка? – вопрошает Крис с такой интонацией, что, знай его Фишер так же хорошо, как я, сержанту стало бы не по себе.

– В том, что я ничего не подозревал ни о каком нападении на кассу. Ехал как обычно, увидел на дороге несколько «беретов», один был забинтован и лежал на обочине. Их командира, сержанта Хейса, я хорошо знал, и, когда он попросил остановиться, я с согласия лейтенанта из финчасти это сделал. Тем более что Хейс загораживал нам дорогу – не давить же его? «Береты» попросили лейтенанта взять их раненого до лазарета, тот разрешил. Но когда парни из охраны кассы открыли дверцу боевого отсека, «береты» набросились на них с ножами и всех прикончили. Я в это время находился в кабине и успел захлопнуть дверь перед самым носом убийц, а поэтому они до меня не смогли добраться… Так что ни о каком нападении я ничего не знал и не имею к нему ни малейшего отношения, – с довольным хихиканьем заканчивает Фишер.

– Знаешь, неплохо, – соглашаюсь я. – Однако почему ты не оказал преступникам сопротивления? Ты находился в бронированной кабине и имел оружие. К тому же после первых выстрелов тебе на помощь подоспели бы контролирующие дорогу мотопатрули.

– Как назло почему-то заело карабин… наверное, от волнения. Поэтому позже я и прихватил пистолет убитого лейтенанта.

– А как тебе вообще удалось уцелеть? – интересуется Крис. – Парни в «беретах» – мастера на все руки. Им ничего не стоило бы прикончить тебя без выстрелов прямо в кабине транспортера. Например, сжарить там заживо с помощью штатного баллона с напалмовой смесью, которые выдаются им при выходе на боевое задание. Или бандиты пожалели твою старушку мать и оставили себе на погибель в живых такого опасного свидетеля?

– Перед уходом «береты» крикнули, чтобы я свалил все на партизан. В противном случае грозились прикончить после возвращения с задания или, если я выдам их, заявить на суде, что я был их соучастником. Когда они, захватив деньги, ушли, я испугался, что меня действительно могут заподозрить в связях с преступниками. Поскольку я и раньше подумывал о дезертирстве, то не стал долго размышлять и направился следом за «беретами». Так я очутился за пределами укрепрайона, а через месяц уже любовался Старым Светом.

– Убедительно, – замечаю я. – Ну а дальше все еще проще: пробуждение совести, раскаяние в былом бездействии и святая месть. Не так ли, сержант?

– Верно, капитан, – расплывается в восторге Фишер. – По ночам меня стали мучить кошмары, я не мог простить себе тогдашнего малодушия, даже собирался на нервной почве покончить с собой. И вот однажды, словно во сне, внутренний голос шепнул мне…

– Хватит, – останавливаю я сержанта. – Относительно кошмаров и внутренних голосов при случае побеседуешь с нашими психиатрами, меня интересует другое. Значит, ты твердо решил следовать рецептам Голдкремера?

– Не понимаю вас, капитан. Я просто решил во всем признаться… чистосердечно и ничего не утаивая. Я не убийца, а всего лишь судья, который вынес и привел в исполнение приговор настоящим преступникам. Я готов за это ответить.

– Что ж, Фишер, поступай как знаешь. Каждый живет своим умом или чужим умишком. Прощай.

Мне больше не о чем с ним говорить. Да и о чем можно говорить с человеком, который только что вынес себе смертный приговор?..

В коридоре Крис прислоняется к стене, скрещивает руки на груди, облегченно вздыхает:

– Капитан, ты вовремя увел меня от этого щенка. Еще немного – и я задушил бы его собственными руками. Ну и падаль!

– Каждый хочет жить, лейтенант, и использует все доступные возможности. Никого не волнует, что при этом он подставляет под удар другого. Собственная шкура дороже всего.

– Не могу себе простить, что не прихлопнул Фишера при задержании. Сколько сил и нервов мы сберегли бы.

– Кто мог знать, что наш юный сыщик испортит всю обедню?

– Стажер здесь ни при чем – один прицельный выстрел я все-таки произвел. Если бы днем не перебрал в баре и вечером не тряслись руки, Фишер уже гнил бы на помойке.

– Ладно, Крис, не вороши прошлое, подумаем о настоящем. Если по нашей вине Голдкремеру с помощью простофили Фишера удастся облить грязью наше ведомство, а в его лице всю армию, чины из Пентагона зададут хорошую взбучку нашему шефу. А тот, как обычно, сторицей отыграется на нас.

– Это точно. В армии все идет по инстанциям.

– Чтобы этого не случилось, нам необходимо исправить одну-единственную ошибку. Именно мы допустили, что Фишер остался жив и сейчас треплет всем нервы, давай сами и исправим это маленькое упущение. Не удалось заткнуть ему глотку с первой попытки– сыграем на старых козырях еще разок.

Лицо Криса слегка проясняется.

– Есть конкретное предложение?

С улыбкой хлопаю напарника по плечу.

– Конечно. Предложение щекотливое, хотел бы прежде заручиться поддержкой шефа. Не составишь мне компанию в этом походе?

– Куда денешься? Вместе наследили, вместе и отмывать, – невесело заключает Крис.

– Выше голову, лейтенант, – подбадриваю я. – Еще утрем нос хитрым адвокатам и сделаем это красиво.

Полковник, как обычно, сидит за столом, листает стопки документов. Мы с Крисом почтительно замираем у двери.

– Разрешите, сэр?

– Привет, парни. Присаживайтесь.

– Спасибо, сэр, – отказываюсь я. – Заскочили к вам на пару минут.

– Слушаю вас.

– Вчера адвокат Голдкремер, защищающий подследственного Фишера, получил разрешение на встречу с подзащитным. В связи с этим мы хотели с вами поговорить.

В глазах полковника вспыхивают насмешливые огоньки, а поскольку мы знаем друг друга не первый год, я отлично понимаю отчего. Полковник, конечно, знает о случившемся и без нас, видит, что на данном этапе проигравшая сторона – мы с Крисом, и думает, что мы пришли жаловаться на подполковника Хесса, разрешившего встречу Голдкремера и Фишера наедине. На этот раз шеф ошибается: сваливать часть вины на Хесса мне нет смысла по целому ряду обстоятельств. Начнем с того, что всякий умный начальник не любит жалобщиков и доносителей: сегодня ты кляузничаешь на его подчиненного, а завтра с таким же успехом на него самого. Затем, что толку охать, если сделанного не вернешь и не переиграешь. Самого Хесса жалобы в его адрес не волнуют: через полтора года пенсия, и будущая гражданская жизнь его сейчас волнует гораздо больше, нежели завершающаяся служба в армии. Для Хесса хорошие отношения с таким человеком, как Голдкремер, в настоящий момент куда важнее, чем жалобы какого-то капитана и даже недовольство начальства. И потом, полковник, если ты сочтешь нужным устроить своему заместителю головомойку, в твоей власти сделать это и без моей жалобы.

– Я знаю об этой встрече, капитан, – спокойно звучит голос начальника отдела. – Как и то, что вы сами только что беседовали с Фишером и чем этот разговор закончился.

– Поэтому мы пришли к вам, сэр. В связи с приездом адвоката в наших с лейтенантом планах произошли изменения. Раньше мы считали, что Фишер в силу безвыходности положения примет предложенную нами игру и признает причастность в свершении только последних преступлений… я имею в виду убийства в нашем городе.

– Вы всерьез верили в реальность этой затеи? – брови полковника лезут вверх.

– Я считал, что подобная игра возможна, и, навязывая ее Фишеру, ничем не рисковал. У него имелся единственный путь к спасению: тот, который предлагался. Он клюнул, но прибытие Голдкремера спутало все карты. Каждый подследственный больше верит адвокату, чем следователю, и, когда Голдкремер предложил Фишеру свой путь к спасению, я с этой минуты перестал для сержанта существовать. И эту его веру во всемогущего адвоката сейчас уже не разрушить ничем.

– Естественно. Фишер уверен, что Голдкремер заботится в первую очередь о его интересах. Кстати, что думаете по этому поводу вы, капитан?

– Голдкремер – не просто адвокат, он – король сенсаций и глава конторы. Даже если он не спасет Фишера от электрического стула и проиграет процесс как защитник, он засыплет обывателя ворохом разоблачений, сенсаций, устроит вокруг дела такую шумиху, что в его заведении не будет отбоя от клиентов.

– Да, капитан, вы рискуете иметь счет в вашем поединке с доктором Голдкремером ноль – два, не в вашу пользу. Вначале вы упустили из виду его пробивную способность и возможность влиять на Фишера, сейчас недооцениваете его коммерческий размах. Голдкремер – бизнесмен от юриспруденции, судьба клиентов его интересует как прошлогодний снег, в каждом деле для него главное – деньги. Пусть его подзащитного Фишера хоть четвертуют, он выжмет из этого дела все возможное и невозможное, лишь бы потуже набить карман. А его любимый конек – сенсации: они привлекают к его конторе публику, дают наличные и потенциальных клиентов. Именно названная сторона его деятельности и представляет для нас наибольшую опасность. Это, капитан, не пустая угроза или мои домыслы, а факты.

Полковник трогает щеточку седеющих усов, достает из ящика стола тоненькую серую папку. Раскрывает, берет лист с машинописным текстом.

– Едва вы, капитан, сообщили о появлении на вашем горизонте Голдкремера, я рекомендовал редакторам местных изданий не печатать о деле Фишера ни строчки без моего ведома. Поскольку никто не желает наживать в нашем ведомстве врага, редакторы пошли мне навстречу. Вот первый результат…

Полковник бросает лист на стол, брезгливо шевелит пальцами.

– Это заметка, которую Голдкремер вчера вечером отправил в редакцию одной квакерской газеты своему приятелю. Не будь моей рекомендации, ее напечатали бы уже сегодня. В ней всего лишь перечисление и систематизация уже известных публике преступлений Фишера, пережевывание хитроумных «почему» и «зачем», предположения – так ли виновен Фишер, как кажется на первый взгляд. В самом конце заметки, указывая, что он защищает не преступление и преступника, а человека и гражданина, Голдкремер обещает в следующей публикации вернуться к личности самого Фишера, а заодно осведомиться у читателя, как бы тот поступил на месте подзащитного доктора, окажись в сходной с сержантом обстановке. Словом, интригующее начало с обещанием не менее захватывающего продолжения.

– Как и всякий адвокат, он привлекает к своему делу внимание публики и подогревает ее интерес, – вступает в разговор стоящий рядом со мной Крис.

– Лейтенант, такие, как Голдкремер, ничего не подогревают, они сразу разводят костры. Вчера вечером доктор звонил в свою контору, дал задание клерку срочно вылететь к матери Фишера – собрать перечень нужных адвокату материалов у нее и соседей. А заодно доктор связался с приятелями в полиции и ФБР и попросил их узнать доступные им подробности о военной службе Фишера и установить места жительства родителей его бывших сослуживцев. Мельница завертелась! Если Голдкремер вкладывает в дело деньги, то старается возвратить их с процентами. За чей счет? Объяснять не требуется – за наш. Между прочим, лейтенант, вы никогда не сталкивались с газетчиками?

– Не приходилось, сэр.

– Забавный сорт людишек, вроде легализированных проституток. В свое время в Европе мне приходилось частенько сталкиваться с ними, кое-что из их грязного ремесла мне удалось уяснить. Например, лейтенант, как бы вы построили защиту Фишера в прессе? Допустим, его адвокат не Голдкремер, а вы?

Крис передергивает плечами:

– Постарался бы исключить из обвинения Фишера все эпизоды, где его участие недоказуемо или сомнительно, и смягчил бы ответственность в случаях, когда его вина не вызывает сомнений.

Полковник снисходительно улыбается:

– Поэтому ваше место где угодно, только не в адвокатуре или газетном мире – в этих сферах бизнеса без длинного языка делать нечего. А вот я на месте Голдкремера поступил бы так. Поехал бы сам или послал толкового парня к родным Фишера с целью опросить их и соседей. Пусть сорок соседей божатся, что Фишер с детства хулиган и подонок, начал с трех лет курить, с пяти пить, с семи соблазнять знакомых девочек. Пусть лишь его мать и тетка подтвердят, что это был пай-мальчик с голубыми глазами и золотистыми волосами, который однажды перевязал перебитую лапку бездомной кошке и по дороге в школу скармливал зимой половину завтрака голодным птичкам. Я отброшу сорок ненужных мне показаний и оставлю только те, что с младенческих лет рисуют Фишера ангелом во плоти.

Я разузнаю через знакомых в ФБР и полиции все возможное из военной службы Фишера и побеседую с вернувшимися домой его бывшими сослуживцами. Пусть вся рота утверждает, что сержант – проходимец и пьяница, наркоман и картежник, а лишь трое вспомнят, как он раз спьяну блевал утром под дерево и дважды тискал в темном углу толстую негритянку-посудомойку из солдатского казино. Я преподнесу это читающей публике как трогательную любовь подзащитного к родной природе и нежную привязанность к обиженным судьбой черным братьям и сестрам.

А дальше херувим Фишер попадает в действующую армию во Вьетнаме, и что же там видит? Здесь я напомнил бы публике о событиях в Сонгми, о случаях неповиновения и дезертирства, о десятках тысяч официально выявленных алкоголиков и наркоманов. Заодно я проехался бы по адресу наших летчиков-контрабандистов, доставляющих на своих самолетах наркотики и отчисляющих за это определенный процент выручки таможенникам; вспомнил бы, что каждый пятый доллар нашей помощи южному режиму разворовывается. И конечно, подтвердил бы это цифровым материалом из наших официальных источников и правительственной прессы… Удивительно ли, что кроткая овечка Фишер, поварившись несколько месяцев в этой каше, сам стал невольным преступником? Раз так, он – лишь жертва слепых обстоятельств и условий, царящих в армии, и поэтому главный виновник случившегося– это мы, военные, своей системой воспитания и моралью рождающие таких чудовищ, как Фишер. А. посему позор бездарному и бесчеловечному милитаризму, честь и слава честным и наивным парням вроде Фишера, которые собственными руками жаждут восстановить справедливость и расправиться с бандой преступников в военных мундирах, жертвой которых он сам едва не стал!

Словом, подборка моих материалов стала бы хорошим плевком в лицо всей армии, не говоря уже о том глупейшем положении, в котором очутились бы мы, контрразведчики, пришедшие к выводу, что на денежный транспорт напали партизаны. Какое поле насмешек для всех красных, розовых, пацифистов!

Полковник замолкает, переводит дыхание. Нервным движением пальцев отодвигает папку.

– Вот так, в общих чертах, я построил бы линию защиты Фишера в прессе. Уверен, примерно так же поступит и Голдкремер. Его клерк уже на полпути к родным Фишера, его знакомые из ФБР и полиции ищут лазейки к сослуживцам сержанта, чтобы разнюхать о нем как можно больше. И страшен нам не Голдкремер с его сверхбурной деятельностью, наша единственная угроза – Фишер. Без него адвокат со всеми своими связями – ничто, без показаний сержанта он ноль, ему попросту нечего у нас делать. Если завтра Фишера не станет, исчезнет и Голдкремер, поскольку я прикажу тотчас вышвырнуть его из отдела. Повторяю еще раз: нам опасен сержант и приводимые им факты совершенных преступлений, а не адвокат с его длинным языком. Если мы не хотим, чтобы эта парочка наплевала нам в лицо и облила с ног до головы грязью – наш долг заставить их замолчать.

Полковник говорит медленно и спокойно, не дает указаний, не приказывает, просто рассуждает вслух. Но мы давно работаем с ним вместе и не можем ошибиться в оценке происходящего.

– Вы правы, сэр, – соглашаюсь я. – Фишер становится слишком опасным. Как раз по этому поводу мы и хотели поговорить.

– Слушаю.

– Сэр, прошу вашего согласия перевести подследственного Фишера в военный госпиталь, соблюдая, естественно, все меры предосторожности. О перемещении раненого из камеры в нормальное медицинское учреждение ходатайствует военный врач, наблюдающий Фишера. Как следователь, ведущий дело Фишера, поддерживаю это ходатайство.

Полковник не мигая смотрит мне в лицо, затем отводит глаза в сторону. Поправляет кончики усов.

– Капитан, ваша мысль мне нравится. Особенно то, что вы намерены перевести подследственного именно в госпиталь, а не в наш тюремный лазарет. Обычно контрразведку представляют чуть ли не варварами, пусть после этого гуманного акта кто-нибудь заикнется, что мы не заботимся о здоровье арестованных..

Не зря мы с полковником столько времени варимся в одном котле, мы научились понимать друг друга с полуслова. Поэтому моего приятеля Голдкремера завтра утром будет ждать маленький сюрприз.

ЛЕЙТЕНАНТ

Мне всегда нравился кабинет капитана Стива Коллинза. Просторный, светлый, с большими окнами, смотрящими на юг… ничего лишнего, все, что нужно, под рукой. Однако сегодня я чувствую себя в нем не совсем уютно, причина – присутствие в кабинете адвоката Голдкремера. Важно развалившись в кресле, он сидит напротив капитана, я, как бедный родственник, расположился в углу за низеньким журнальным столиком. Зато передо мной стоит поднос с дымящимся кофе, и я время от времени балую себя крепким, душистым напитком.

На лицах капитана и адвоката улыбки, оба внешне полны взаимной приязни, со стороны можно подумать, что после долгой разлуки встретились два друга.

– Извините, что вынужден снова вас беспокоить, – ласково проговорил Голдкремер, протягивая Стиву несколько бумаг. – Мне опять разрешена встреча с моим подзащитным и вашим подследственным. На этот раз не наедине, и я хотел бы узнать, кто из сотрудников отдела составит мне компанию.

Капитан внимательно перелистал поданные бумаги, осторожно положил их на край стола, растянул губы в широкой улыбке.

– Ах, доктор, вы совсем не цените свое драгоценнейшее время, – доверительным тоном произнес он. – Пока вы старались добыть разрешение, у нас в отделе случилось происшествие.

– Оно в какой-то мере касается меня?

На лице адвоката все та же добродушная улыбка, голос полон патоки, однако глаза уже насторожились. Голдкремер в ожидании ответа подался корпусом вперед.

– Пожалуй, – с обворожительной улыбкой ответил Стив, развязывая тесемки на одной из папок, громоздящихся перед ним. – Впрочем, судите сами. Сегодня ночью мой подследственный и ваш подзащитный Ларри Фишер умер.

Лицо адвоката моментально обескровело, стало белым как мел. На нем четко обозначились синие, плотно сжатые губы.

– Не понял, – буркнул Голдкремер. – Вчера вечером я справлялся о здоровье Фишера, и мне ответили, что дело идет на лад. Что же случилось? Что за странная блицсмерть?

– Ничего особенного, просто Фишер – обыкновенный наркоман. Попав в госпиталь, он не рассчитал сил и ввел себе ломовую дозу. А поскольку бедняга потерял изрядно крови и почти дышал на ладан, сердце не выдержало. Жаль!.. Если угодно, вот акт медицинской экспертизы, а это снимок шприца, которым был сделан укол. Вот отпечатки пальцев Фишера, обнаруженные на поверхности шприца. – Капитан лениво протянул и положил перед адвокатом папку. – Здесь же протоколы показаний бывших сослуживцев Фишера по роте, а также его соседей по палате в госпитале. Сослуживцы сообщают, что Фишер еще во Вьетнаме пристрастился к порошку, соседи по палате утверждают, что сержант сразу после прибытия повел разговоры о наркотиках. Понимаете, Фишер мучился без наркотика. Абстиненция, синдром отмены, жуткая штука для ребят, годами сидящих на игле.

Папка серела на краю стола прямо перед адвокатом, однако тот даже не притронулся к ней. Глаза Голдкремера холодно уставились в лицо улыбающегося капитана.

– Как могли попасть к нему наркотик и шприц?

– Элементарно. В госпитале полно больных, вернее, лентяев и симулянтов, за ними ухаживает целое стадо обслуги, в том числе гражданский персонал. И если пьяницы – все поголовно, то наркоманов среди них чуть меньше – процентов эдак семьдесят – восемьдесят. Сержант попал в родную стихию и сразу решил этим воспользоваться. Но ему не повезло, полученное удовольствие оказалось последним в его жизни.

Прикрыв глаза, адвокат начал барабанить костяшками пальцев по ручке портфеля. Стив откинулся на спинку кресла и с улыбкой за ним наблюдал.

– Капитан, – медленно произнес адвокат, оставляя портфель в покое, – после моей встречи с Фишером я, конечно, ждал ответного хода с вашей стороны. Но я даже не мог предположить, что вы решитесь попросту убрать его. Вы же пошли на такой риск. Завидую вашей смелости и уверенности в своей безнаказанности.

Ах, Голдкремер, как не хочется тебе признать свое поражение! Ведь ясно, что твои надежды, связанные с делом Фишера, лопнули как мыльный пузырь, и лучшее, что ты можешь сейчас сделать, встать и уйти. Но нет, ты не привык проигрывать, не хочешь смириться с тем, что тебе утерли нос, как сопливому мальчишке. И ты решил облегчить себе душу, ввязавшись в дискуссию с капитаном. Хочешь показать нам, какой ты умник-разумник, и убедить, что твоя неудача в схватке со Стивом – всего лишь досадная случайность. Ну-ну…

– Что вы, доктор, какая это смелость, – располагающе улыбнулся Стив. – Элементарная разумная предосторожность, к которой меня вынудили именно вы. Кто знает, что мог наболтать сержант, попав под ваше влияние и начав играть против меня. До встречи с вами он делал ставку на меня, потом поставил на вашу карту. Я почти заставил плясать его под свою дудку, вы перехватили инициативу. А поскольку наши интересы диаметрально противоположны, мне и пришлось принять в целях самозащиты экстренные меры.

Молодец, Стив, принял вызов! Режь ему правду-матку без прикрас! Пусть этот мастер по части плетения интриг почувствует, что его здесь нисколько не боятся, а его деньги и связи не всесильны и тоже иногда могут дать осечку…

– Значит, капитан, – прошипел адвокат, – вы и не пытаетесь отрицать, что смерть Фишера – не случайность?

Голдкремер вытянул вперед шею, готовый пронзить капитана взглядом насквозь. К чему такие эмоции, доктор! Еще вчера ты был для нас опасен, а сегодня напоминаешь змею, которой вырвали ядовитое жало. Шипеть – можно, однако ужалить – увы…

Удобно развалившись в кресле-вертушке за своим столом, я насмешливо взирал на взбешенного адвоката.

– Доктор, мы не дети, каждый из нас считает себя умным человеком. Можно ли разубедить нас в выводах, к которым мы пришли? По-моему, это бесполезное занятие. Останемся же при своих мыслях.

– Верно, капитан, мы далеко не дети и отлично все понимаем. Ваши сотрудники пытались прикончить Фишера еще раньше, при аресте. Тогда вы погнались сразу за двумя зайцами: хотели одним махом избавиться от Финна, убив его руками сержанта, и от самого Фишера, пристрелив его чуть позже, якобы при попытке к бегству. Разве не так?

– Разве плохой ход? – парировал Стив. – Я уверен, доктор, что вам удалось вытянуть из бедного сержанта все, что хотелось, и вы знаете все детали дела не хуже меня. Именно поэтому я и решил так с вами пооткровенничать. Разве можно было тогда в моей ситуации придумать что-либо разумнее?

– Вы правы, то был блестящий ход, – согласился адвокат. – К тому времени из всей банды налетчиков остались в живых только Финн и Фишер. Если бы вам удалось избавиться сразу от обоих, дёла Фишера вообще не существовало бы. Я уверен, в таком случае вы без всяких затруднений доказали бы, что беглый сержант-наркоман сводил с потерпевшими личные сйе-ты и при аресте погиб – сам. Банальная уголовщина, встречающаяся на каждом шагу. Я прав?

– Доктор, вы попали в десятку. Можно подумать, что дело Фишера мы расследовали вместе.

Адвокат не унимался.

– Когда же сержанту удалось избежать расставленной ловушки, вы решили заткнуть ему рот другим способом: заставить говорить то, что нужно вам.

– Верно. Но теперь Фишер уже не скажет ничего, и мы напрасно тревожим его память. С сегодняшнего дня его дело прекращено и сдается в архив. Думаю, никто о Фишере больше не вспомнит. Разве мало кругом маньяков-убийц, не говоря о наркоманах и дезертирах? Причем, в отличие от нашего покойного сержанта, еще здравствующих?

– Согласен, этого добра у нас с избытком. Но Фишер не только преступник, он – жертва преступления, совершенного вами, чинами контрразведки. Вы не желали выносить сор из избы и боялись признаться в фабрикаций фальшивых дел типа того, что состряпали ваши коллеги во Вьетнаме и блестяще закончили вы этой ночью в госпитале. Вы, спасая честь мундира, скрываете от общественности полное моральное разложение армии, воспитывающей в своих рядах бандитов, без угрызения совести убивающих своих же товарищей-солдат.

После такого заявления я не выдержал:

– Доктор, позвольте нашими делами заниматься нам самим. Врачуйте свои болячки, а наши проблемы оставьте нам. Или пример Фишера вас ничему не научил?

Голдкремер язвительно усмехнулся:

– Пошлый шантаж! Запомните, я – не Фишер! Или вы считаете, что контрразведка никому не подотчетна? Что ее чины могут творить все, что им заблагорассудится? Что они всесильны и на них нет управы? Ошибаетесь! Я докажу это!

– Вы неудачно пошутили, Голдкремер, – неожиданно раздался голос начальника отдела.

Я сидел спиной к двери и, увлеченный полемикой между Стивом и адвокатом, не слышал, когда полковник вошел в кабинет. Наверное, это случилось только что, иначе он принял бы участие в разговоре раньше. Шеф был слишком самолюбив и весьма ценил свое время, чтобы хоть минуту довольствоваться скромной ролью слушателя в любом споре, тем более между своими подчиненными и малоприятным ему адвокатом.

– Я и не думал шутить, – с вызовом ответил Голдкремер.

– Думал не думал… разве это важно? Важно, что ваше заявление нельзя воспринимать всерьез. Объясняю почему. – Полковник глянул на часы. – Голдкремер, я дорожу временем и на разговор с вами могу потратить не больше пяти минут. Поэтому буду краток.

– Мне будет интересно выслушать вас.

– Голдкремер, вы – бизнесмен и человек дела, у вас богатый опыт и мертвая хватка. Берясь за дело Фишера, вы рассчитывали неплохо заработать на его сенсационности. Однако контрразведке сенсаций совершенно не нужны, наоборот, нас устраивает полнейшая тишина. Поэтому вы опоздали: все, что требовалось сказать и домыслить по этому делу, уже сказано и домыслено до вас; все, что необходимо было вскрыть и разоблачить, уже вскрыто и разоблачено моими сотрудниками. Дела Фишера уже нет, самого сержанта тоже, и на этом мы намерены поставить точку. А если вы, Голдкремер, где-нибудь что-либо ляпнете или напечатаете, мы заставим вас замолчать, но уже не душеспасительной беседой. Поверьте, у нас есть средства намного действеннее.

Тогда вам никто и ничто не поможет: ни ваши родственники и знакомые, ни ваши связи, ни деньги и общественное мнение. И вот почему. Думая лишь о себе и желая заработать на деле Фишера как можно больше и любой ценой, вы упустили из виду главное. Рассчитывая очернить армию и этим отчасти смягчить вину своего подзащитного, вы собирались швырнуть в наш огород несколько камешков. Но задумывались ли вы о том, куда и в кого они в конечном счете попадут?.. Армия, Голдкремер, не рождается сама по себе в стеклянной колбе, она плоть от плоти общества. Обвиняя армию в том, что Фишер стал бандитом и убийцей, вы забываете, что он пришел к нам не из родильного дома, а воспитывался до этого семьей и школой, церковью и улицей, испытав на себе воздействие всех наших общественных институтов и политической системы в целом. Если вы, гражданские, смогли на какой-то стадии его духовного развития привить ему задатки будущего убийцы, а дальнейшая жизнь не только не нейтрализовала их, но и развила дальше, то мы, военные, приняли от вас уже вполне налитый ядовитым соком плод. Поэтому, Голдкремер, не надо искать в наших общих рядах правых и виноватых – это никому не нужно и ничего не даст. В том, что Фишер стал таким, каким он был, и кончил так, как это случилось, виноваты все – гражданские и военные. Фишер – порождение нашей жизни: воспитания, образования, морали, принципов…

Чем мне нравится шеф – в нем нет ни капли лицемерия. Цинизма – сколько угодно, беспринципности – выше головы, но лицемерия – ни-ни. Иногда, послушав его, мне становится не по себе: неужели есть люди, для которых нет ничего святого? Во всем мире для них существует единственная драгоценность – они сами, все остальное – ничто. Они видят все пороки и язвы общества, знают о его жестокости, несправедливости, гнусности, однако считают это вполне естественным– главное, что в этом обществе прекрасно устроены именно они, а посему – это их общество, которое должно быть любой ценой сохранено и защищено.

– Мы все сидим в одной лодке, – звучал голос полковника. – Думая, что швыряете камень только в нас, военных, вы ошибаетесь – вы бросаете его заодно в себя и своих друзей. Мы все – одно целое, мы – это конгресс и полиция, президент и бизнес, армия и право, мораль и политика, на нас лишь мундиры различных ведомств. Мы можем иногда не понимать друг друга, в каких-то мелочах расходиться между собой, между нами могут возникать недоразумения и противоречия, но перед лицом общего врага мы обязаны быть едины… Сейчас этот враг – Фишер! Мы взрастили его, вложили в руки оружие и послали воевать за наш образ жизни, разрекламировав его всему миру как образец нашей свободы и демократии. Но чего в таком случае стоят наши образ жизни и демократия, если их защищают такие подонки, как Фишер и его дружки? Какова цена нам самим, если наша общественная и политическая система порождает подобных им чудовищ?

Именно поэтому не стало ни дела Фишера, ни его самого. А если вы, Голдкремер, заботясь лишь о собственной наживе, захотите извлечь из могилы его дух, вас ждет такая же судьба. И никто не придет вам на выручку, не протянет руку помощи. Потому что вы выступили против того, что именуется нашим с вами обществом, нашим кланом, и это он будет карать вас как отступника… Вот все, что я хотел и считал нужным вам сказать. Теперь хорошенько об этом подумайте и сделайте выводы.

Полковник смолк, снова глянул на часы. Поднялся со стула возле двери, шагнул к ней. Подхватив с коленей портфель, Голдкремер чуть ли не вприпрыжку подскочил к нему, пристроился сбоку.

– Сэр, у меня к вам просьба.

– Если она связана с делом Фишера, рекомендую обратиться к заведующему архивом, – отрубил полковник.

– О нет, сэр, дело Фишера меня нисколько не волнует, – подобострастно защебетал адвокат. – Я пришел к выводу, что не следует тревожить его память. Вы справедливо заметили, что все мы в одной лодке и боремся с одними и теми же враждебными волнами. И одна из них сегодня – возможная шумиха вокруг личности Фишера и его деяний… Моя просьба будет совсем иного порядка…

Полковник остановился, в упор посмотрел на адвоката:

– В таком случае запишитесь на прием у дежурного.