Текст книги "Репортер Кэйд (др. перевод)"

Автор книги: Джеймс Хедли Чейз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Джеймс Хедли Чейз
Репортер Кэйд

Глава 1

1

Пока самолет огибал широкой дугой Истонвилл, Кэйд разглядел тучу дыма, в котором тонула северная часть города. Он и раньше предполагал, что дело дрянь, но не мог вообразить, до какой степени. Страх, который снедал его на протяжении всего трехчасового полета, усилился. Пальцы стали непослушными, сердце в груди стучало медленно и сильно. Ему страшно захотелось выпить еще одну рюмку.

Вспыхнуло световое табло, предлагая пристегнуть ремни и загасить сигареты.

Кроме него, в самолете было только два пассажира. Никто нынче не летал в Истонвилл из-за всех этих событий – разве что в силу крайней необходимости.

Человек двадцать пассажиров, что летели с Кэйдом из Нью-Йорка, покинули самолет в Атланте. А вот эти двое как раз там и влезли: здоровые бугаи, рожи красные, как кирпич, на головах – широкополые шляпы, костюмы мятые и запачканные пылью. Они сидели через два ряда от него.

Самолет шел на посадку, и один из них, глядя вниз, сказал:

– Ну и дымина, Джек, посмотри. Мы, кажется, успели вовремя, к самой забаве.

– Ублюдки черномазые, – отозвался другой. – Всех бы там их поджарить..

Кэйда передернуло. Он бросил украдкой взгляд на свою видавшую виды сумку с надписью "Пан-Америкэн". Она покоилась на соседнем кресле. В ней были камеры и все остальное оборудование. Было бы безумием явиться в такой взрывоопасный город, открыто демонстрируя свое желание фотографировать происходящее.

– А как думаешь, добровольная милиция прибыла? – спросил Джек.

Другой рассмеялся.

– Насколько я знаю Фреда, это исключено. Он не позволит этим школьникам испортить веселье. Только уж в самом крайнем случае.

– Может, какой-нибудь ниггер все-таки сумел дозвониться в другой город?

– Вряд ли. Фред держит под контролем все междугородные звонки. Короче, Брик, на этот раз мы проучим черномазых, и ни один сукин сын нас не остановит.

Кэйд достал платок и вытер лицо. Еще когда Мэтисон вызвал его, он понял, что будут неприятности. Инстинктивно он, еще только входя в его маленький неряшливый кабинет, ожидал "поцелуя смерти". Не то чтобы он осуждал его… Лучшего редактора отдела новостей, чем Генри Мэтисон, не было. И именно он три недели бился за Кэйда, отстаивал его, давал ему шанс исправиться. И Эд Бурдик тогда помог: головой ручался, что Кэйд все равно остается лучшим в мире фотографом, если дать ему шанс. Ему дали шанс…

Кэйда ударило в пот. Он полез трясущимися пальцами в сумку, пытаясь отогнать жгучее чувство стыда.

Что ж, пять месяцев он подтверждал правоту Бурдика. Мэтисон получал лучшее, что можно купить за деньги. Бывали моменты, когда Мэтисон – человек, которого трудно удивить, – смотрел сияющими от удовольствия глазами на снимки, которые Кэйд бросал перед ним на стол. Так продолжалось пять месяцев, а потом Кэйд снова стал прикладываться к бутылке. И ведь тому была причина. Очень даже веская, но не настолько, чтоб можно было рассказать о ней такому работоману, как Мэтисон. Никаких извинений он не принимал: дело есть дело, хоть ты тресни. Кэйд понимал, что говорить ему о Хуане он не мог: женщины для Мэтисона значили очень немного.

За три последние недели Кэйд сорвал четыре важных задания. Поэтому, когда Мэтисон послал за ним, он почувствовал, что дело пахнет увольнением. А что делать, если выгонят из газеты? Он был болен. Не мог спать без спиртного и непременно должен был выпивать не меньше полулитра виски в день.

– Садись, Вэл.

– Мэтисон слегка отодвинулся вместе с креслом. Он был тщедушным человеком лет на десять старше Кэйда, то есть лет сорока семи.

– Плохи твои дела, верно?

Кэйд ухватился дрожащими руками за спинку кресла.

– Не надо нотаций, – сказал он. – Все мне ясно. Скажу только, что рад был работать с вами, и я…

– Сядь и помолчи, – спокойно произнес Мэтисон. Он вытащил из ящика стола бутылку шотландского виски и два стакана. Налил в оба стакана и подвинул один Кэйду.

Кэйд посмотрел на выпивку. Мелькнула мысль: неплохо проявить силу воли, но в следующее мгновение он уже взял стакан и медленно выпил половину налитого. После этого сел в кресло, держа стакан в руке. Заколебался: вообще-то надо было допить. И он допил.

– Есть одно дело, и ты, Вэл, сможешь его вытянуть. – Мэтисон посмотрел на него, потом придвинул ему бутылку. – Можешь пить. Я вижу, тебе крепко приспичило. Валяй.

– А какое дело?

– Синдикат 'Туз" только что разнюхал горячую новость. Хотят, чтобы ты ее раскрутил. Это будет хорошо и для них, и для нас. И для тебя тоже.

Работа на синдикат обычно означала большие гонорары. Фотограф отправлялся за снимками, синдикат делал из них сенсацию, а прибыль делил пополам с автором.

– Что надо сделать? – спросил Кэйд.

– Сегодня вечером в Истонвилле начнется демонстрация за гражданские права. – Мэтисон смотрел в сторону. – Беспорядки ожидаются завтра к вечеру. Синдикат хочет, чтобы ты завтра вылетел туда в девять утра.

– А почему не сегодня же? – спросил он.

– Они не хотят, чтобы ты оказался там раньше времени. Понимаешь, это будет быстрое дело: прилетел, сделал – и тут же обратно.

– Если удастся выбраться оттуда, – заметил Кэйд.

Мэтисон сделал глоток из своего стакана. Помолчал.

После долгой паузы Кэйд сказал:

– Последний раз фоторепортеры из Нью-Йорка попытались влезть в подобную историю: трое угодили в больницу, пять камер было разбито – и ни одного снимка.

– Ну, вот потому "Туз" так и хочет раздобыть эти снимки.

– Ну, и вы, конечно, их хотите?

– Да. Я тоже хочу их получить. Из 'Туза" сообщили, что они могут заключить большую сделку с журналом "Лайф", если снимки будут хорошими.

Снова пауза, а потом Мэтисон продолжил уже другим тоном:

– Мне тут звонил агент "Дженерал моторс", спрашивал, будем ли мы погашать выплаты за твой автомобиль. Я вынужден был сказать, что оплата машины в нашем контракте не предусмотрена.

Снова молчание.

– В общем смотри сам, Вэл. Элис купит тебе билет. Сотня долларов на расходы. Если надо, будет и больше. Ну, так как?

– Тяжелая командировка, – ответил Кэйд. Сердце на мгновение сжалось от страха. – А еще кто поедет?

– Никто. И никто об этом не знает. Если ты это дело вытянешь, считай, что ты остаешься у нас в штате.

Кэйд потер ладонями лицо.

– А если не справлюсь, то?…

Мэтисон пристально посмотрел на него, потом взял синий карандаш и принялся что-то вычеркивать из лежавшей перед ним статьи. Это был хорошо знакомый сигнал: разговор окончен.

Кэйд сидел молча и думал. "Поцелуй смерти", – мысленно повторял он. И все же искра собственного достоинства еще тлела в нем. Виски слегка раздуло эту искру. Он медленно поднялся.

– Ладно. Покупайте билет, – сказал он. – Завтра готов вылететь.

2

Шагая по бетону летного поля к зданию истонвиллского аэропорта, Кэйд видел столб дыма на фоне безоблачного неба. Освещение было странным и зловещим, как при частичном затмении солнца.

Двое его попутчиков шли впереди. Шли в ногу, деловой походкой целеустремленных людей.

Кэйд не торопился. День выдался душный и жаркий. Ремень сумки тяжело давил на плечо. А ему инстинктивно не хотелось покидать аэропорт. Предстояло лезть в самое пекло, вот и срабатывал инстинкт самосохранения – отсрочить неприятное дело. Мысленно прикинул: поехать сразу в отель и там выяснить, что происходит в городе.

Вошел в прохладный сумрак зала ожидания и осмотрелся. В зале было пустынно. Два пассажира-попутчика стояли у входа и о чем-то толковали с могучим мужчиной в спортивной рубашке с короткими рукавами и в блеклых штанах цвета хаки.

Скользнув по ним взглядом, Кэйд направился влево – в бар, где посетителей не было. Бармен, лысоватый человек средних лет, читал газету.

Кэйд снял с плеча сумку и поставил на пол. Рука плохо слушалась, когда он зажигал сигарету. Усилием воли Кэйд заставил себя не сразу хвататься за налитый стакан виски. Закурил, стряхнул пепел в стеклянную пепельницу и только после этого, как бы между прочим, взял стакан и отпил.

– Только что прибыли? – спросил бармен.

Кэйд глянул на него и внутренне напрягся, потом посмотрел в сторону и, допив виски, ответил:

– Да… Только что.

– Гм… Удивляюсь, чем это люди думают, когда приезжают туда, куда их не звали, – сказал бармен.

Кэйд почувствовал, что этот лысый бармен хочет спровоцировать его на скандал. Он нехотя положил деньги на прилавок, подхватил свою сумку и направился вдоль длинной стойки к выходу. Сердце тревожно екнуло, когда он увидел человека в спортивной рубашке и выцветших брюках, стоящего прямо в дверях. Он словно поджидал его.

Он был примерно того же возраста, что и Кэйд. Лицо крупное и красное. Серые бесцветные глаза, нос картошкой и тонкие губы. К карману рубашки пришпилена серебристая пятиконечная звезда.

Когда Кэйд приблизился, человек не сдвинулся с места, чтобы уступить дорогу. Кэйд остановился, почувствовав, как у него пересохло во рту. Человек тихо произнес:

– Я помощник шерифа Джо Шнейдер. Ты – Кэйд?

Репортер попытался встретить его взгляд, но тут же сам отвел глаза в сторону.

– Да, это я, – ответил он, подумав, что весьма некстати подошел к полицейскому пьяной походкой.

– Когда такие, как ты, говорят со мной, они называют меня шерифом, – сказал Шнейдер. – Мне так нравится. Понял?

Кэйд промолчал. Он думал о себе. Всего год назад он справился бы с подобной ситуацией в два счета. До какой же степени он опустился, боже милостивый! Ничего, кроме страха, он не ощущал и поэтому не знал, что ответить. Ему стало стыдно за самого себя.

– Вэл Кэйд. Так называемый "ударный" фоторепортер из "Нью-Йорк сан". – Шнейдер говорил агрессивно. – Верно я говорю?

– Да, так меня зовут, шериф.

– Какие у тебя дела в Истонвилле, Кэйд?

Сказать бы ему: не твое собачье дело. И ничего, заткнулся бы. Ведь он просто стращает. Скажи ему, скажи..

Со страхом он услышал собственный голос:

– Я здесь потому, что мне приказано здесь быть, шериф. И ничего такого в этом нет. Я и сам не хочу неприятностей.

Шнейдер чуть склонил голову набок.

– Это правда? А я вот слышал, что "Сан" хочет нарваться на неприятности.

– Может и так… Но от меня их не будет.

Шнейдер в упор рассматривал его, сунув большие пальцы рук за пояс.

– Скажи мне, Кэйд, а отчего это они прислали такого несчастного алкаша вроде тебя? А? Просто любопытно.

Хотелось набраться смелости, но…

– Ну? Скажи мне, Кэйд, – Шнейдер слегка толкнул его пятерней в грудь, отчего репортер отшатнулся назад.

Восстановив равновесие, Кэйд провел ладонью по пересохшим губам.

– Ошиблись, значит… Не того послали. – Надо было отвечать не так, но он продолжил: – Я ничего не собираюсь фотографировать, шериф… Если это вас беспокоит.

Шнейдер смерил его тяжелым взглядом.

– Пусть тебя не волнует, что меня может беспокоить. Где остановишься?

– Главный отель.

– Когда улетишь обратно?

– Завтра в одиннадцать.

Шнейдер несколько минут размышлял. Потом пожал плечами.

– Ладно. Чего мы ждем? Пошли, Кэйд. Я присмотрю, чтобы тебя устроили как нужно.

Пока они шли через вестибюль, Шнейдер поинтересовался:

– А что там у тебя в сумке, Кэйд?

– Мои вещи.

– Камера?

Кэйд резко остановился. В глазах его вспыхнула безумная ярость, и он посмотрел в лицо Шнейдеру. Тот опешил от неожиданности и сделал шаг в сторону.

– Только тронь аппаратуру. – Кэйд был близок к истерике. – Только тронь!

– А кто трогает твою камеру? – Рука Шнейдера машинально коснулась рукоятки револьвера. – Я, что ли, трогал? Чего орешь-то?

– Не смей ее касаться… Не смей – и все. – Кэйд с трудом успокаивался.

Шнейдер оправился от изумления.

– Пошли, ладно. Чего мы тут болтаемся?

Кэйд неверной походкой пошел к двери. Ему стало плохо. Он не ожидал от себя такой вспышки. Теперь ему опять стало страшно.

Влажный воздух пахнул гарью. Шнейдер помахал рукой в сторону пыльного "шевроле", припаркованного на противоположной стороне дороги. За рулем сидел подтянутый человек, одетый в точности как Шнейдер, но он был помоложе. К кармашку так же была пришпилена серебристая звезда. Худощавое загорелое лицо, глаза – черные влажные камешки – ничего не выражали. Они подошли к машине.

– Рон, это Кэйд, "ударный" фоторепортер, в командировке. Слыхал о таком? Он не хочет неприятностей, – сказал Шнейдер. – Отвези его в отель. Он улетает завтра в одиннадцать утра. До того времени составь ему компанию.

Обернулся к Кэйду:

– Это Рон Митчелл. Он ненавидит алкашей.

Шнейдер ухмыльнулся и добавил:

– Не раздражай его. Он ненавидит также, когда его раздражают.

Митчелл высунулся и осмотрел Кэйда с головы до ног. Глянул на Шнейдера.

– Если ты думаешь, что я буду сиделкой при этом вонючем алкоголике до утра, Джо, – произнес он злобно, – то тебе нужно лечиться.

Шнейдер вяло махнул рукой.

– Сидеть с ним не обязательно. Запри его в комнате, если хочешь. Мне наплевать. Главное, чтобы он не совался, куда не следует.

Бормоча что-то под нос, Митчелл открыл дверь "шевроле".

– А ну влезай, – прорычал он Кэйду. – А если ты сюда приперся, чтобы схлопотать неприятности, то я их тебе быстро устрою.

Кэйд влез в машину и положил сумку на колени. Митчелл нажал на педаль, и автомобиль резко рванул в сторону пустынного шоссе. К моменту, когда они на него выехали, стрелка на спидометре показывала 70 миль в час.

Кэйд смотрел… На шоссе – никакого движения. За время пока они проехали семь миль до города, навстречу промелькнул только один полицейский автомобиль. Всю дорогу Митчелл чертыхался сквозь зубы и сбавил скорость, лишь когда они подъезжали к окраине города. На главной улице все магазины были закрыты, ни одного пешехода… На перекрестке в центре Кэйд увидел группу мужчин могучего телосложения. Они молчаливой группой стояли на углу. У каждого в руке дубинка, а на поясе пистолет.

Митчелл свернул на боковую улицу и вскоре подкатил к гостинице.

Главный отель оказался современным десятиэтажным зданием. Небольшой сквер перед входом и фонтан. Каждый номер – с балконом, выходящим на улицу.

Когда они поднялись по ступенькам ко входу, привратник кивнул Митчеллу и с любопытством посмотрел на Кэйда. Они подошли к конторке администратора.

Клерк молча протянул Кэйду регистрационную карточку и авторучку. Тот начал вписывать в карточку свои данные, но рука так тряслась, что пришлось немало провозиться, выводя в ней буквы.

– Ваша комната 458, – объявил клерк и положил перед ним ключ.

Ключ подхватил Митчелл. Взмахом руки подозвал мальчишку– лифтера, и они проследовали к лифту.

На четвертом этаже они долго шли по длинному коридору. Митчелл сам открыл дверь и первым вошел в просторный, хорошо обставленный номер. Подойдя к двери балкона, он распахнул ее. Посмотрел вниз на улицу. Удостоверившись, что это высоко и таким путем Кэйду не удрать, он вернулся в комнату.

Кэйд бросил сумку на кровать. Хотелось поскорее сесть, но он не осмеливался этого сделать, пока Митчелл находился в номере.

– О'кей, – сказал Митчелл. – Ты останешься здесь до того момента, когда тебе надо будет уезжать. Я буду здесь, поблизости.

Митчелл вышел, захлопнув дверь. Кэйд услышал, как повернулся в замке ключ. Только теперь он снял пиджак и сел в большое удобное кресло. Взгляд его остановился на собственных трясущихся руках.

Выждав, он подошел к телефону и снял трубку. Отозвался женский голос. Кэйд попросил соединить его с Нью-Йорком, с редакцией газеты "Нью-Йорк сан".

– Минуточку… Он слушал. До него доносился разговор телефонисток, но смысла его он не улавливал. Секунд через тридцать девушка коротко ответила:

– Сегодня с Нью-Йорком связи нет.

Кэйд положил трубку.

3

– Господин Кэйд! Пожалуйста, проснитесь, господин Кэйд. Господин Кэйд!

Он застонал. Не открывая глаз, коснулся ладонью лба. Адски болела голова. Сколько он проспал? Вроде бы немного. Солнце светило вовсю.

– Господин Кэйд… Ну, пожалуйста…

Он с трудом поднялся и сел. Рискнул приоткрыть глаза. Возле него стоял какой-то человек. Кэйд прикрыл глаза ладонями.

– Господин Кэйд, дорога каждая минута. Нет времени…

Несколько мгновений Кэйд выжидал, потом отвел ладони от лица и всмотрелся в человека, который говорил. Перед ним стоял негр.

– Господин Кэйд, шествие начнется через полчаса. Как вы себя чувствуете? Вы здоровы? – с беспокойством спросил негр. Он был высок, худ и еще совсем молод. Белая рубашка с распахнутым воротником, черные отутюженные брюки.

– Что ты здесь делаешь? – хрипло проговорил Кэйд. – Как ты сюда попал?

– Я не хотел испугать вас, господин Кэйд. Я Сонни Смолл, секретарь комитета защиты гражданских прав.

Кэйд неподвижно смотрел на него, чувствуя, как кровь отхлынула от лица.

– Моя подружка здесь работает, понимаете, господин Кэйд? – Смолл говорил торопливым шепотом. – Она мне позвонила и сказала, что вы пытались связаться с редакцией, но вас не соединили. Она рассказала, что вас заперли здесь. Как только я узнал об этом, сразу примчался сюда. Она мне дала запасной ключ. Мы можем воспользоваться служебным лифтом, за ним никто не наблюдает.

Паника охватила Кэйда.

– Господин Кэйд, у нас совсем мало времени, – снова повторил Смолл. – Вот ваша камера, я все для вас здесь приготовил.

Он сунул в трясущиеся руки Кэйда "минольту".

– Может, нужно помочь что-нибудь донести?

Кэйд глубоко, с присвистом вздохнул. Прикосновение металла камеры вывело его из шокового состояния.

– Убирайся вон! – сказал он, злобно глядя на Смолла. – Оставь меня в покое. Вон отсюда!

– Вам плохо, господин Кэйд? – Смолл удивленно смотрел на него.

– Вон! – Кэйд перешел на крик.

– Не понимаю… Ведь вы же приехали помочь нам… Да? Мы утром получили телеграмму о том, что вы прибываете. Что случилось, господин Кэйд? Мы ведь все вас ждем. Шествие начнется ровно в три..

Кэйд поднялся. Держа "минольту" в правой руке, левой он указал на дверь.

– Уходи. Плевать мне, когда начнется ваш марш. Все. Убирайся!

– Вы не можете так… – мягко проговорил Смолл. В его глазах было столько понимания и сочувствия, что Кэйду стало тошно. – Пожалуйста, выслушайте меня. Вы величайший в мире фоторепортер. Мои друзья и я годами следили за вашей работой. Мы коллекционировали ваши фотографии. Эти снимки… Голод в Индии, пожар в Гонконге. Все это – уникальная летопись человеческих страданий. Господин Кэйд, у вас есть то, чего нет у других фотографов: сочетание непревзойденного таланта с обостренным чувством гуманности… Наш марш начнется в три часа. Нас, безоружных, ждут более пятисот человек – с дубинками, пистолетами, слезоточивым газом. Мы это знаем, но мы все равно пойдем. К вечеру большинство из нас будет истекать кровью, многие попадут в больницы, но мы сделаем, как решили, потому что хотим выжить в этом городе. Многие из нас боялись, но когда услышали, что вы будете с нами, чтобы увековечить все в снимках, наш страх поубавился, поверьте. Мы знали: что бы ни случилось с нами сегодня, все будет зафиксировано и мир об этом узнает, увидит, как было дело. Ваши снимки объяснят людям, чего мы пытаемся добиться. Вся наша надежда на вас. Благодаря вам люди, может быть поймут, чего мы хотим. Вся наша надежда на вас. Понимаете?. Вам страшно? Конечно, вы боитесь, я понимаю. Я тоже боюсь. Нам всем страшно. Но я не верю, что такой человек, как вы, с таким талантом, откажется пойти сегодня с нами.

Кэйд неторопливо подошел к письменному столу.

– Вы выбрали не того героя, – сказал он, стоя спиной к Смоллу. – А теперь уходи, черномазый, и больше не появляйся.

Последовала долгая пауза. Затем Смолл тихо произнес:

– Очень жаль, господин Кэйд… вас жаль…

Когда дверь тихо закрылась за ним и повернулся ключ в замочной скважине, Кэйд нетвердой походкой подошел к кровати и сел, упершись кулаками в колени. Некоторое время он пребывал в оцепенении, принуждая разум отключиться.

Пронзительный женский крик донесся с улицы сквозь закрытые окна. Кэйд прислушался. Крик повторился снова.

Дрожащими руками репортер распахнул дверь и вышел на балкон.

После прохладного кондиционированного воздуха комнаты влажная духота улицы сразу облепила его тело. Вцепившись в перила, он слегка наклонился и посмотрел вниз.

Сонни Смолл стоял посередине улицы: кулаки его были сжаты. Под ослепительными лучами солнца его рубашка казалась ослепительно белой, а кожа – ослепительно черной.

Он бросил взгляд сначала направо, потом налево и махнул рукой кому-то, кого Кэйд не мог сверху рассмотреть.

– Уходи, Тэсс! Не подходи ко мне! – закричал он сдавленным голосом.

Кэйд бросил взгляд вправо. Трое белых мужчин бежали по улице к Смоллу. Все трое – здоровенные, как на подбор. В руках – дубинки.

Репортер взглянул налево. Оттуда к Смоллу бежали еще двое с дубинками. Эти, правда, не особенно торопились. Классическая ловушка: Смоллу бежать было просто некуда.

Кэйд бросился в комнату. Торопливо схватил камеру, перевернул сумку, вытряхнув на кровать ее содержимое. Взяв тяжеленный телевик, он вышел на балкон. Годы практики сделали его движения уверенными, быстрыми, – автоматическими. Объектив сел на свое место в мгновение ока. Не думая, автоматически он поставил выдержку на цифру 1/125, а диафрагму на 16. Сбегающиеся громилы и одинокая фигура негра в белоснежной рубашке слились в видоискателе в зловещий движущийся узор.

Дрожь в руках Кэйда, как по мановению волшебной палочки, прекратилась.

Внизу один из бегущих заорал хрипло, с нескрываемым торжеством в голосе:

– Братцы-ы! Это же тот черномазый ублюдок Смолл! Берем его, братцы!

Смолл сжался, слегка присев, скрестил руки и прикрыл ими голову, в тот момент когда мужчины подбежали к нему. Дубинка одного из них резко упала на скрещенные руки негра, сбив его с ног. Он упал на колени. Еще одна дубинка блеснула под солнцем. Резкий удар дерева о кость отчетливо донесся до Кэйда, когда он переводил кадр и нажимал на спуск.

Все пятеро теперь столпились над упавшим негром. Яркая лента крови текла по диагонали улицы под десятком ног в тяжелых пыльных башмаках.

Смолл бился в конвульсиях, когда снова дубинка со стуком обрушилась на его ребра. Один из мужчин оттолкнул другого, чтобы удобнее было нанести удар по лежащему человеку. Его крепкий башмак обрушился на лицо Смолла. Кровь брызнула фонтаном, окропив башмак и штанину ударившего.

А в это время этажами выше затвор камеры стремительно щелкал раз за разом.

И вдруг из отеля выскочила худенькая чернокожая девушка. На ней была белая униформа, ни чулок, ни туфель. Бежала она стремительно и молча.

Видоискатель поймал ее. Отчетливо видно было лицо с выражением безграничного ужаса, плотно и решительно сжатые губы, капли пота вокруг широко раскрытых глаз.

К тому моменту, когда она подбежала, один из экзекуторов занес ногу для очередного удара по лицу Смолла. Негритянка ногтями вцепилась в лицо громиле и отбросила его. В следующее мгновение она стояла над Смоллом, повернувшись лицом ко всем пятерым.

Они отпрянули. Воцарилась напряженная пауза. Потом человек с исцарапанным лицом издал вопль и, взметнув дубинку, бросился на девушку. Она вскинула локоть, и удар обрушился на ее руку. Рука безжизненно повисла, белый острый край раздробленной кости вылез сквозь черную кожу.

– Убью-у! Потаскуха черномазая! – заорал нападавший и нанес ей удар дубинкой по голове. Она упала прямо на Смолла, белая форменная юбка задралась до поясницы, обнажив тонкие длинные ноги.

Послышалась трель полицейского свистка. Все пятеро настороженно обернулись. Двое полицейских остановились неподалеку. Звезды на рубашках ослепительно сверкали под лучами солнца. Они наблюдали за происходящим, широко улыбаясь. Потом медленно направились к группе мужчин.

Все пятеро повернулись к полицейским спиной и торопливо зашагали в противоположную сторону. К тому времени, как полицейские подошли к лежащим неподвижно фигурам, все пятеро скрылись из виду.

Кэйда затрясло, как в ознобе, но он знал: ему удалось сделать серию снимков, которые заговорят громче, чем любые фотографии разгона демонстрации или митинга за гражданские права.

Пошатываясь, он вошел в комнату и замер.

Глаза Митчелла, стоявшего у раскрытой двери, напоминали мокрую гальку.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга неподвижно, потом Митчелл вошел, захлопнул за собой дверь и повернул ключ в замке.

– Сук-кин сын… А ну, давай сюда камеру, – произнес он.

4

Кэйд подумал: возможно ли такое? За год я довел себя до такого состояния. Даже в мозгах пересохло. Вот сейчас, когда мне нужна вся моя сила, я уверен, что эта сила меня подведет. Год, всего год назад с таким мозгляком я бы справился играючи. А теперь он наводит на меня ужас. Он кажется слишком сильным и проворным, чтобы я мог с ним справиться. Он будет меня бить, сделает из меня кровавую котлету. И еще он заберет мои снимки.

– Ты что, оглох?! – голос Митчелла прозвучал резко, как выстрел. – Дай камеру!

Кэйд попятился от него. Руки, державшие камеру, тряслись. Он уперся спиной в стену.

Митчелл направился к нему.

– Я видел, как ты снимал, – сказал он. – Искал неприятностей – вот и схлопотал их: я ведь предупреждал. Так? А теперь давай камеру!

– Можете взять, – чуть слышно проговорил Кэйд. – Только не трогайте меня. Не надо… – Он начал снимать с шеи ремень, на котором висел фотоаппарат.

Митчелл остановился, наблюдая за ним. На его лице появилась злорадная улыбка.

Камера повисла на ремне в правой руке Кэйда. Лицо его побелело, дыхание стало прерывистым. Весь облик выражал безграничный страх. Он выглядел, как загнанный и обреченный зверь. Именно это обмануло Митчелла. Он расслабился, садистски предвкушая, как начнет бить кастетом по лицу этого жалкого, трясущегося человека. Щелкнул пальцами:

– Дай!

В это мгновение что-то произошло с Кэйдом. В нем всегда жил странный, сверхъестественный инстинкт: защитить свою камеру. За все годы репортерской работы он ни разу не повредил фотоаппарата, хотя многие пытались дотянуться до него, чтобы разбить, уничтожить. В момент, когда он собрался было отдать камеру Митчеллу, этот инстинкт внезапно сработал. Прежде чем он сообразил, что делает, его правая рука взметнулась вверх. Тяжелая камера на ремне врезалась в улыбающуюся физиономию.

У Митчелла не было ни малейшего шанса увернуться. Стальная кромка камеры сорвала кожу с виска, бросив полицейского на колени. Кровь залила ему глаза и лицо. В следующее мгновение он в полубессознательном состоянии, ослепленный, стоял перед Кэйдом на четвереньках, голова его опустилась к ковру.

Кэйд с ужасом смотрел на поверженного полицейского. Он даже не почувствовал, как камера на ремне больно ударила его по колену. Пальцы его разжались, и аппарат упал на ковер.

Митчелл застонал. Он медленно перенес центр тяжести на левую руку. Правая рука легла на кобуру и потянула рукоятку пистолета.

Кэйд сжался и почти машинально подобрал камеру. Когда Митчелл начал вытаскивать пистолет, он сделал шаг к нему и с размаху ударил его по голове еще раз. Полицейский ткнулся лицом в ковер и больше не шевелился.

Кэйду стало так плохо, что он вынужден был сесть на кровать. Сердце стучало с перебоями, дыхания не хватало. Несколько минут он сидел, держа голову между ладонями и гоня прочь обморочное состояние. Наконец он заставил себя встать. Первым делом взял камеру и начал перематывать пленку. На это понадобилось время, поскольку пальцы опять его не слушались. Он открыл фотоаппарат и вытащил кассету.

Митчелл шевельнулся. Кэйд неверной походкой пересек комнату, снял со спинки стула пиджак и надел его. Кассету положил в правый карман. Взгляд его остановился на сумке с камерой. На какой-то миг он заколебался: брать с собой все это хозяйство? Нет, исключено. С такой сумкой он и шагу не сделает по улицам Истонвилла.

Снаружи в коридоре никого не было. Куда пойти? Он вспомнил, что сказал Смолл о служебном лифте: за ним не следили. Быстро пошел в конец коридора, пока не увидел дверь с надписью "Служебный вход".

Нажал кнопку лифта и, пока ждал его, попытался выровнять дыхание. Сейчас бы ему, как никогда раньше, сообразить: каким образом выбраться из Истонвилла? Самолеты сегодня отсюда не вылетали. Взять бы напрокат автомобиль, но, пока все это оформишь, Митчелл очухается и поднимет на ноги всю полицию. Они все сделают, чтобы он не ускользнул. Заблокируют дороги. А может выехать поездом?.

Двери лифта раскрылись, и он шагнул внутрь. Нажав кнопку цокольного этажа, тут же взглянул на часы – 15.10. Демонстрация началась. Это давало шанс. Полицейские будут заняты разгоном демонстрантов, у них пока не будет времени искать его.

Лифт остановился, и он вышел в тускло освещенный коридор, в конце которого сквозь распахнутую дверь ярко светило солнце. Он торопливо прошел к выходу и осторожно выглянул на узкую улицу, проходившую с задней стороны гостиницы. Улица была пустынной.

Он зашагал быстро, насколько позволяли его дрожащие ноги, держась в тени. Впереди был широкий проспект. Кэйд пересек его и пошел по улице, параллельной проспекту.

Взгляд выхватил надпись: "Гараж". Кэйд заторопился. Когда он дошел до ворот гаража, дыхания уже не хватало, и пот градом лился с лица.

Толстый человек лежал на капоте "понтиака", курил сигару и загорал, жмурясь на солнце. Заметив приближавшегося Кэйда, он привстал.

– Я хочу взять машину напрокат, – сказал Кэйд, пытаясь сдержать одышку.

– Бенсон. – Толстяк протянул ему потную ладонь.

Кэйд нехотя ее тряхнул.

– Машину, говорите? – сказал толстяк лениво. – Ничего проще. Машин полно. На какой срок?

Кэйд вдруг вспомнил, что при нем только восемьдесят долларов с мелочью – то, что осталось от сотни, которую ему дал Мэтисон. Теперь он пожалел, что тратил деньги на выпивку.

– Мне только на пару часиков, – сказал он, отводя взгляд в сторону. – Жарища такая. Лень пешком идти…

– Двадцать долларов, – заученно проговорил Бенсон. – И девяносто долларов – в залог. С возвратом, конечно.

Кэйд плохо соображал. И из-за этого совершил ошибку.

– У меня кредитная карточка Хертца, – сказал он, вынимая бумажник. – Я заплачу двадцать долларов без залога.

Толстяк взял карточку и внимательно ее осмотрел. Кэйд понял вдруг свою оплошность, но слишком поздно. Жирная физиономия Бенсона словно одеревенела. Он ткнул карточку обратно в руку Кэйда.

– Защитникам черномазых машин не одалживаем, – сказал он. – Валяй отсюда!

Кэйд повернулся и пошел. Хотелось бежать, но он старался подавить растущую панику. В конце улицы свернул в какую-то задрипанную щель, которая, как оказалось, тоже выходила на проспект. На полпути увидел надпись "Бар Джека". Заставил себя пройти мимо, но несколько метров спустя все-таки остановился. Обернулся и посмотрел вдоль узкой улочки. Никто за ним не следил.

Кэйд вернулся и вошел в маленький, довольно жалкий бар. В помещении не было посетителей. Старый негр-бармен неподвижно стоял за стойкой. Его налитые кровью глаза с беспокойством следили за Кэйдом.