Текст книги "Искатель. 1970. Выпуск №2"

Автор книги: Джеймс Грэм Баллард

Соавторы: Станислав Гагарин,Эдуард Корпачев,Петр Губанов,В. Меньшиков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

10

Как бы ни гнала ребят бессонница поддерживать костер допоздна, находить какую-нибудь рухлядь и кидать в пламя, чтобы разгоралось с новым сильным порывом, наутро становье пробудилось в срок, и каждый спешно ушел – строить дома или пахать землю, но это все равно строить. И если бы летчики, пролетавшие ночью над лагерем и видевшие во тьме костер, пронеслись бы над их становьем теперь, они бы разглядели тракторы, бредущие по крутому полю, и много новых домиков под черепицей, и много еще недостроенных домиков, и металлическое здание школы в горах, и самый большой, белый как из мела, дом с надписью: «Minsk; 1965», – и пусть не разглядели бы летчики эту надпись с неба, но она хорошо видна с земли, а на земле живут люди.

Володя вновь вывел трактор на поле и начал будить ссохшуюся землю, а на прицепе уселся Мурзук. И Володя, точно наяву видя его виноватый, как бы обращенный внутрь себя взгляд, знал, что теперь не будет напоминать Мурзуку про руль прицепа, что Мурзук исполнит все на любом повороте сам, что никакой он не вредитель, а темный парень, который многого не понимает и лишь теперь с болью начинает понимать, теперь, когда ранило Омара. Володя все старался думать про Мурзука, чтоб не думать про Омара, но разве прогонишь внезапное ощущение, что вот он рядом, в кабине, кофейный мальчик, и напряженно выпрямляется, наблюдая за прицепом, и готов крикнуть так зовуще: «Волода, Волода!» Володя болезненно ощущал сейчас его близость, и если Омар не окликал, не звал: «Волода, Волода!» – то ведь он и вчера молчал, когда мчались они в Тизи-Узу, и надо привыкать к его молчанию, ведь он растет и мужает, ведь он уже скоро будет в той поре, когда хочется больше размышлять, чем говорить.

Трактор вошел в клубок зноя. Володя задышал открытым ртом, щуря, сокращая глаза и не веря тому, что осенью на этой земле струятся, как будто из бесчисленных насосов, ливни, и тогда человек не может выйти в поле. Трактор пополз вверх, распаханная земля дохнула запахом халвы, и камней вблизи не было видно, только блеснуло что-то черное, круглое, как блестит начищенный ботинок.

Там, на пахоте, чуть в стороне от гусениц, что-то притягательно поблескивало, и Володя уж не отводил взгляда от плоского странного кружка. Трактор подтягивался к нему, и вдруг Володя невольно нажал на тормоз, чувствуя, что в этот же миг дернулось и заскакало сердце, и он стал сползать с кабины, не отводя взгляда и не решаясь приблизиться к черному кружку, чтоб разглядеть получше, но уже и без того разглядел и узнал черную пластмассовую коробочку с налипшим песком.

Это была мина.

Это была мина в пластмассовой коробочке. Володя узнал ее: точно такую же, но обезвреженную, им показывали в Алжире – смерть в пластмассе, которую не могут взять миноискатели.

Володя огляделся вокруг, словно попал на минное поле и не мог шага ступить, но здесь не было минного поля, все минные поля нанесены на карту. Володя не знал, что ему делать, а тут еще подскочил Мурзук, ухватился за руку, точно собирался сделать нелепый шаг. Эта мина была перепачкана песком – значит, ее вывалило из земли, и как только не задело ни гусеницей, ни лемехом?

– Идем! – вырвалось у Володи. – Надо же поднять ребят, надо же сказать им всем!

Он ступил в сторону, а Мурзук не выпускал своей руки, и они побежали, держась друг за друга, оглядываясь и вместе ожидая, что вот мина взорвется сейчас где-то под ногами. Но нигде не рвалось, и они убереглись и скоро достигли становья, и Володя почему-то повернул к палатке, помеченной холстиной с красным крестом, хотя нужно было искать командира отряда Генку Леднева; но вот из этой палатки как раз и вышли Генка Леднев и Спартак, так что Володя прерывисто сказал им обоим про мину. Лица у Леднева и у Остроухова менялись, будто покрывались каким-то гримом, старящим их и ожесточающим, пока Володя сиплым шепотом повторял про мину.

– Не может быть! – воскликнул Леднев с той непримиримостью, с какой они все вчера воскликнули в кафе, узнав о ранении арабчонка. – Нет здесь минных полей.

– И я знаю, что нет, – немного справляясь с собой и укрощая свою вздымающуюся грудь, зло ответил Володя. – А контры кругом полно!

Леднев захватил в щепоть свою бороду, глаза его углубились под навись бровей, он вдруг пробудился:

– Да где там? Идем же. Не может быть!

И тогда Володя обреченно, с болью и так властно сказал, что в следующий же миг Леднев решил ехать в Алжир за саперами, а сказал Володя вот что:

– Мина, Геннадий, и нечего глядеть, потому что глядели я и Мурзук. В хорошей, изящной коробочке – и никому из нас не показалось! Тут нужны саперы, Геннадий, слышишь?

– Еду, ребята! – тотчас решил Леднев. – Скоро буду. Но никому про мину. А ты, Володя, стереги. Сядь и стереги. Еду!

И он бросился вперед, а все подались слегка за ним, и Володя понял, что Леднев сегодня же вернется из Алжира с саперами, может быть, с тем самым, знакомым исхудавшим лейтенантом.

– Вот как, Спартак, – только и сказал он Спартаку.

– Смотри же, смотри!.. – бросил вслед ему Спартак, чтобы он стерег мину и берег себя, берег других ребят, которые вдруг появятся на поле.

А никого из ребят на поле не было, все они пахали в других местах, и Володя уселся с Мурзуком на склоне холма, поглядывая на трактор и на поблескивающую коробочку.

Он сидел, обхватив колени, как прошлой ночью, сильная злоба наполняла его, и он думал: «Это как же? Это против кого же мина? Против нас – против Спартака, меня или Генки? Это как же?..» И та же сильная злоба вдруг вскинула его на ноги, он подался вниз, но тут Мурзук вновь ухватил его:

– Волода, Волода!

Володя глянул на мгновение в угрюмое и растерянное лицо, понял сейчас Мурзука, но отдернул все же свою руку, потому что не мог ни о чем говорить сейчас, не мог и оставаться на холме, на своем посту, и рванулся вниз, а Мурзук тоже рванулся, но упал, поскользнувшись, и уже не мог догнать Володю.

Володя побежал туда, где стоял трактор, но побежал чуть косо, чтобы не приближаться к трактору и чтоб не сотрясти землю, на которой лежала мина. И – скоро он оказался посреди поля, глянул на холм – а там уже не было Мурзука. И тогда Володя снова побежал по целине, по тверди, чувствуя мстительный и радостный клич внутри: «Нету здесь никаких мин! Нету – слышите, Спартак, и Генка, и Мурзук!» Он мчался, перескакивая через трещины, закидывая голову и разинутым ртом хватая жаркий, печной воздух, и не остановился бы, если бы вдруг на холме не вырос Спартак, не замахал руками и не устремился к нему.

Спартак даже издалека выглядел таким крупным и сильным, что Володе стало совсем не страшно, и он удивленно смотрел, как быстро сокращает Спартак расстояние меж ними. Сейчас ничего для него не было на свете, кроме этого засохшего, обнажившего щели поля и человека, так могуче преодолевавшего поле. Но вдруг новый, страшный толчок ощутил Володя в своем теле, его как бы качнул испуг, что где-то окажется другая мина и взорвется в ногах Спартака. И тогда Володя сам помчался навстречу, каждый миг ожидая грохота, хоть не было мин на этом поле, он сам проверил, но все же спешил Володя, жадно слушая землю.

Они мчались друг на друга; и когда ударились тело о тело, показалось Володе, что земля сдвинулась, поплыла из-под ног, завертелась со своими полями и холмами, облаками, горами и домом с Надписью: «Minsk, 1965», с лагерным становьем, с друзьями, Омаром, с другими мальчишками, похожими на арабчонка, и заметное кружение земли не поколебало и не отвлекло Володю, потому что все это было – жизнь.

Дж. Г. БАЛЛАРД
ВЫ БУДЕТЕ ПОКУПАТЬ, ДОКТОР

Рисунки Н. ГРИШИНА

– Новые рекламные щиты, док! Вы видели новые рекламные щиты?

Нахмурившись, доктор Франклин в раздражении ускорил шаги. Он сбежал вниз по госпитальной лестнице и круто повернул к стоянке автомашин. Через плечо доктор мельком взглянул на высокого молодого человека в перепачканном известью рабочем костюме. Молодой человек издали махал рукой, а потом бросился бежать к нему, поняв, что Франклин пытается ускользнуть.

– Доктор Франклин! Опять реклама…

Упрямо наклонив голову, Франклин решительно обошел пожилую пару, закрывшую дорогу к стоянке. Но до машины оставалось еще не меньше ста ярдов, а голос молодого человека был уже где-то совсем рядом. Франклин обреченно остановился и стал дожидаться.

– Ну, что скажете на этот раз, Хазвей? – Франклин сразу же перешел в атаку. – Я устал от вашего навязчивого преследования. Вы можете это понять наконец?!

Хазвей уставился на доктора долгим взглядом из-под лохматой челки. Потом рукой, похожей на медвежью лапу, отбросил волосы назад и улыбнулся, очевидно довольный тем, что настиг наконец Франклина.

– Я пытался вечером дозвониться до вас, док. Но ваша жена всякий раз, заслышав мой голос, вешала трубку, – беззлобно объяснил он, как будто уже давно привык к подобному обращению. – Мне очень не хотелось беспокоить вас в клинике…

Они стояли у живой изгороди, надежно укрывшей их от низких окон главного административного корпуса. И Франклин был этому рад. Постоянные встречи с Хазвеем и их странные шумные объяснения все чаще становились объектом злых шуток сослуживцев.

Франклин изысканно раскланялся.

– Ценю вашу тактичность…

Но Хазвей не обратил внимания и на иронию.

– Пустое это, док… Есть куда более важные вещи, о которых стоит поговорить. – Хазвей снизил голос до шепота. – Они начали строить самый большой щит. Футов на сто высотой. Он встанет на дорожном газоне у въезда в город. Рекламные щиты скоро перекроют все подъездные пути. Когда они их построят, мы, возможно, совсем перестанем думать.

– Ваша беда как раз в том, что вы много думаете, – сказал Франклин. – Вы болтаете об этих рекламных щитах уже несколько недель. Но вы уверены, что действительно видели, как они передают сигналы?

Хазвей сорвал полную пригоршню листьев, явно недовольный таким, по его мнению, нелепым вопросом.

– Конечно, я не видел, док! Как можно видеть! В том-то и дело…

Он вновь понизил голос – мимо прошли три сиделки, с любопытством посмотревшие на них.

– Рабочие строительных бригад вчера опять не ночевали дома. Они прокладывали толстые, сверхмощные кабели. По дороге домой вы увидите – сейчас почти все готово к пуску очередной установки…

– Готов поручиться, что это дорожные знаки! – воскликнул Франклин нетерпеливо. – В районе только недавно закончено строительство виадука. И вообще, Хазвей, ради бога, забудьте хотя бы на время об этой навязчивой идее! Подумайте лучше о Доре и ребенке.

– О них-то я и думаю! – Теперь голос Хазвея был резок, – Но кабели рассчитаны на сорок тысяч вольт. Товарные платформы нагружены огромными металлическими решетками. Завтра они начнут поднимать их на мачты по всему городу. Решетки закроют половину неба! Как вы думаете, понравится это Доре и больному ребенку? Нет, док, вы должны остановить их! Вы, крупнейший врач, можете сделать, это. Если вы скажете «нет», они не посмеют. Остановите их! Иначе они превратят наши мозги в транзисторные приемники!

Смущенный горячностью Хазвея, Франклин растерялся и взглядом стал беспомощно искать в море застывших на стоянке автомобилей свою машину.

– Хазвей, простите, но я не могу тратить столько времени на бессмысленные разговоры. Поверьте, вам необходима помощь квалифицированного психиатра. Эти навязчивые идеи начинают властвовать над вами.

Хазвей пытался протестовать, но Франклин решительно поднял правую руку:

– Слушайте! Если вы сможете показать мне хотя бы один рекламный щит, появившийся за последнее время, и доказать, что он передает сигналы, действующие на сознание, я готов вместе с вами пойти в полицию. Но у вас нет никаких весомых доказательств, и вы это отлично знаете. Психореклама была запрещена тридцать лет назад. И запрет никогда не отменялся. Применение любого изобретения в этой области недопустимо. Даже мысль о том, что сейчас может быть организована подобная психореклама со всеми этими сотнями гигантских щитов, просто абсурдна!

– Хорошо, док. – Хазвей облокотился на капот одной из машин. Казалось, настроение его вновь улучшилось. Он посмотрел на Франклина почти дружелюбно. – Что у вас случилось – вы потеряли свою машину?

– Это подействовала на меня ваша проклятая истерика. – Франклин вынул ключ зажигания и прочитал номер машины: – «НУН 299-56-367-21»? Не видите?

Хазвей лениво выпрямился и принялся медленно осматривать стоянку на тысячу машин, открывшуюся перед ним.

– Трудно, не правда ли, когда все они одинаковые, даже одного цвета? Тридцать лет назад продавалось свыше дюжины марок, и каждая в десяти цветах.

Франклин наконец сам заметил свою машину и направился к ней.

– Шестьдесят лет назад были сотни марок. Ну так что же? Стандартизация дает экономию, и это, очевидно, сказывается на цене.

Хазвей негромко барабанил ладонью по крышам машин, мимо которых они проходили.

– Но все эти машины не так уж дешевы, док. Сравнивая сегодняшние цены с теми, что были лет тридцать назад, и учитывая средний доход семьи, вдруг понимаешь, что нынешние «ящики» вдвое дороже. И хотя производится лишь одна марка, цены повышаются, а не падают.

– Возможно, – сказал Франклин, открывая дверцу. – Но сегодняшние машины технически намного совершеннее. Они легче, проще в обслуживании, более прочны, безопаснее при случайной аварии.

Хазвей скептически покачал головой.

– Одна и та же модель, тот же стиль, тот же цвет из года в год…

Он провел грязным пальцем по ветровому стеклу.

– У вас опять новая машина, док? А где же старая? Вы ведь пользовались ею не более трех месяцев.

– Я продал ее, – сказал Франклин, заводя мотор. – Если бы вам удалось когда-нибудь заработать приличные деньги, вы бы поняли, что самый разумный способ эксплуатации – не доводить машину до состояния, когда она разваливается по частям. То же самое относится и к телевизору, и к стиральной машине, и к холодильнику. Но, впрочем, вас эта проблема не волнует – у вас нет за душой ни гроша!

Хазвей не прореагировал на насмешку. Он тяжело облокотился на открытую дверцу.

– Я работаю по двенадцать часов в сутки не для того, чтобы каждую неделю менять вещи. Я слишком занят, чтобы думать об их замене, прежде чем они устареют.

Он участливо махал рукой, пока Франклин выруливал со стоянки, затем крикнул вдогонку:

– Глядите в оба, док!

По пути домой Франклин сначала старательно придерживался ряда с самым медленным движением. Как обычно после очередного разговора с Хазвеем, его не покидало чувство подавленности. Франклин как-то признался себе, что невольно почти завидует положению Хазвея. И хотя у того грязная, сырая комната, грохот виадука за окном, сварливая жена и больной ребенок, бесконечные перебранки с квартирной хозяйкой, держится Хазвей независимо. Свободный от какой-либо ответственности, он может с успехом противиться малейшему вторжению общества в свой личный мир. Если бы только не эта навязчивая идея о губительной психорекламе…

И все-таки его свобода противоположна независимости Франклина: весьма условной, ограниченной разнообразными обязательствами – три закладных на дом, вынужденные рауты, коктейли и телевечера, частные консультации, отнимавшие большую часть времени по субботам, но дававшие возможность оплачивать расходы по содержанию дома, покупке одежды и проведению вечеринок. Единственное свободное время, которым располагал доктор, – это время по дороге на работу и с работы.

Сколько бы ни ворчали такие, как Хазвей, но дороги-то, тут же подумал Франклин, по крайней мере, великолепны. Можно по-разному относиться к современному обществу, но в чем нельзя ему отказать, так это в умении строить дороги. Восьми-, десяти– и двенадцатирядные автострады переплетают весь континент. Они ныряют в подземные тоннели. Они растворяются в гигантских автомобильных стоянках на окраинах городов и, подобно могучим кровеносным артериям, перегоняют потоки машин с утра до вечера.

Сотни машин обгоняли Франклина, пролетали мимо, устремляясь за город. Успокоенный равномерным движением, Франклин выбрался в ряд с более высокой скоростью. Теперь на спидометре было не сорок, а пятьдесят миль в час. Вдруг из-под колес машины вырвался «голос невидимого полицейского» – резкий, раздражающий ухо звук. Поверхность каждого ряда дороги покрывалась специальным синтетическим составом, и ехать по нему бесшумно можно было, лишь точно выдерживая принятую для этого ряда скорость. Доктор Франклин чуть нажал педаль газа, и воющий звук прекратился.

Покрытие точной скорости, которое владельцы машин прозвали «невидимым полицейским», использовалось на дорогах города уже несколько лет. Доктор Франклин вспомнил, что вскоре после этого разрекламированного нововведения выяснилось, что большинство автомобилей приходит в полную негодность гораздо быстрее, чем прежде, – всего за полгода. «Невидимый полицейский» не только точно регулировал скорость движения, но и увеличивал доходы автомобильных компаний. Тем немногим, кто обратил на это внимание, фирма, разработавшая состав нового дорожного покрытия, объяснила: чем чаще заменяются автомобили, тем выше торговый оборот, что способствует снижению цен и обновлению моделей автомашин, а также «очищению» дорог от старых, опасных для движения колымаг.

Спустя несколько минут машина доктора оказалась перед первой развилкой. Огромные дорожные знаки слепили сигналами: «Дороги пересекаются», «Снизить скорость», «Покрытие точной скорости кончилось». Франклин попытался возвратиться в первый ряд, но машины упирались бамперами друг в друга. Поднялся резкий вой автомобильных сирен, от которого сотрясалось, казалось, все тело доктора.

Перед самой развилкой многие ряды дороги были перекрыты. Огороженная площадка была полна инженеров и землекопов – бригады строительных рабочих сооружали массивные металлические решетки на зеленой разделительной полосе.

Франклин вспомнил, что Хазвей жил недалеко отсюда – в одном из уродливых стандартных домов бескрайнего рабочего квартала, который хаотически разметался вокруг ближайшего виадука, – и подумал, что он видит сейчас, наверное, тот самый рекламный щит, о котором Хазвей ему говорил.

Рекламный щит поднимался громадой, действительно, не менее ста футов высоты. Мощные сводчатые решетки, похожие на радарные дуги, поддерживались серией бетонных опор. Они возвышались над окружающими дорогами, и щит был виден издалека.

Франклин поймал себя на том, что он впервые с любопытством рассматривает мощные кабели трансформаторов, уходящие кверху и исчезающие в сложном сплетении металлических тросов. Авиационные сигнальные лампы полыхали красным светом над всеми строениями. Доктору показалось, что весь этот щит – какой-то элемент наземной посадочной системы гигантского городского аэропорта, расположенного десятью милями дальше к востоку.

Спустя три минуты – вновь пришлось резко снизить скорость, потому что автострада теперь рассыпалась на рукава-ответвления, – Франклин увидел второй гигантский щит, маячивший в небе прямо перед ним.

В зеркале заднего вида без труда еще можно было рассмотреть огромный блок первого щита. Доктор Франклин сравнил. На втором щите еще не было переплетенных проводов, покрывающих каркас. И вдруг в его ушах снова зазвучали слова Хазвея. Ему пришло в голову, что ни один из щитов на лежал на основных направлениях взлета или посадки самолетов…

Ярдах в двухстах находился гигантский придорожный торговый центр. Франклин неожиданно вспомнил, что ему нужны сигареты. Повернув машину вниз к съезду, ведущему в торговый центр, он стал в очередь медленно двигающихся автомобилей. Каждый из пяти торговых рядов был заполнен машинами.

Бросив монеты – бумажные деньги, непригодные для автоматов-продавцов, совсем вышли из обращения, – он вынул картонку из раздатчика. Это был единственный продающийся в магазине сорт сигарет. Фактически здесь все товары были только одного сорта, хотя огромные рекламные щиты кричали со всех сторон о богатстве выбора. Отъехав от раздатчика, Франклин открыл ящик, расположенный на щите приборов.

Внутри, в магазинной обертке, лежали три нераспечатанные пачки таких же сигарет.

Сильный запах жареной рыбы полз из кухни, когда он вошел в дом. Вдохнув его без всякого удовольствия, Франклин снял шляпу и пальто и, перешагнув порог, увидел в холле жену, припавшую к телевизору. Смазливая девица на экране диктовала потоки чисел, и Джудит быстро записывала их в блокнот, изредка переводя дыхание.

– Что за безобразие! – проворчала Джудит. – Она говорит так быстро, что я смогла записать названия лишь нескольких товаров.

– Возможно, она торопится специально, – заметил Франклин. – А что это – новая игра?

Джудит поцеловала мужа в щеку и отодвинула подальше от себя пепельницу, наполненную сигаретными окурками и бумажками от шоколада.

– Милый, прости, что не приготовила тебе аперитив. Они начали эту новую серию… Вы получаете девяностопроцентную скидку в местных магазинах, если живете в нужном районе и правильно записали всю серию чисел и название товаров. Это так ужасно запутано!

– Хотя выглядит занятно. Тебя-то что заинтересовало?

Джудит уставилась в список.

– Пока я вижу только одну подходящую вещь – это инфракрасная жаровня с вертелом. Но мы должны быть в магазине до восьми часов. Осталось тридцать минут…

– Тогда это нам не подходит. Я устал, ангел, и мне хочется есть.

Когда Джудит запротестовала, он мягко, но твердо добавил:

– Послушай, ведь нам не нужна эта инфракрасная жаровня. У нас уже есть такая. И мы пользовались ею лишь два месяца.

– Не имеет значения, дорогой. Разве ты не понимаешь, что покупка новой обойдется дешевле? Все равно в конце года мы должны продать старую. Мы же подписали условие, что будем пользоваться ею не больше года. Таким образом, сэкономим, по крайней мере, двадцать долларов. Поверь, эти двадцать долларов даются нелегко – торговые передачи просто невыносимы, и я весь день прикована к телевизору.

В ее голосе прозвучала нотка раздражения, но Франклин заупрямился.

– Правильно, мы теряем двадцать долларов. Ну и что из этого?

Пока она шла к бару, пожимая плечами, он крикнул:

– Сделай покрепче! Мне кажется, что у нас на обед настоящая свежая рыба…

– Тебе это полезно, милый. Я понимаю, что ты не можешь бесконечно жевать концентраты. Они, по мнению специалистов, не содержат каких-то протеинов и витаминов. А ты всегда говоришь, что мы должны, как в старое доброе время, почаще есть натуральные продукты.

Франклин прилег на диван со стаканом в руках и уставился на темнеющую линию горизонта.

На расстоянии четверти мили, отражаясь в стеклянной крыше соседнего супермакета, стояли пять красноватых башен. Время от времени, когда сигнальные фонари поворачивались к фасаду постройки, он мог видеть массивную квадратную опору огромного щита, ясно проступавшего на фоне вечернего неба.

– Джудит, – он прошел в кухню и подвел ее к окну. – Когда установили этот щит позади супермакета?

– Не знаю! – Джудит посмотрела на него с любопытством, – А почему это тебя беспокоит, Роберт? Разве щит не часть оборудования аэропорта?

Франклин задумчиво разглядывал темный каркас рекламного щита.

– Вероятно, все так думают.

Он вылил остатки виски в раковину.

На следующее утро, поставив машину на «пятачке» против супермакета, Франклин тщательно обшарил карманы и сложил монеты в ящичек. Супермакет был уже заполнен ранними покупателями, и линия из тридцати турникетов-счетчиков беспрерывно щелкала. Даже несмотря на введение круглосуточной торговли, магазин почти всегда был полон. Большинство покупателей составляли домашние хозяйки, закупавшие с большой скидкой продукты, одежду и домашние приборы. Стремление выгадать хотя бы доллар заставляло их носиться от супермакета к супермакету, подлаживаясь под темп графика распродажи.

Многие женщины объединились в своеобразные синдикаты, и когда Франклин направился к выходу, толпа покупательниц устремилась к машинам, на ходу набивая товары в сумки, и, отчаянно жестикулируя, обменивалась информацией. Минутой позже машины длинной колонной рванулись по направлению к другой торговой зоне.

На огромном рекламном щите над входом светился последний список удешевленных товаров. В этом супермакете почти все они были со скидкой на пять процентов. Самые большие снижения – что-то около двадцати пяти процентов – оказались сейчас в районе, где жили бедные служащие ремонтных станций. Но цены на товары менялись с ужасающей быстротой, и Франклин подумал о том, что, возможно, этой толпе покупательниц не повезет.

На расстоянии десяти ярдов от входа Франклин остановился и еще раз посмотрел на огромную металлическую раму, установленную на краю стоянки машин. Этот щит не был похож ни на один другой. Не было сделано ни малейшей попытки хоть как-то принарядить его или хотя бы замаскировать огромный прямоугольник стальной клепаной решетки. Мощные сварочные шрамы перерезали его так же, как бетонную поверхность автомобильной стоянки пересекал вздувшийся свежий земляной рубец, под которым недавно был уложен кабель электропитания.

Франклин прошел дальше и затем в футах пятидесяти от знака остановился и обернулся, осознавая две вещи – что он опаздывает в госпиталь и что ему надо купить еще пачку сигарет. Неясное, но сильное жужжание доносилось от трансформаторов, установленных под основанием щита. Жужжание ослабевало по мере того, как он отдалялся от установки.

Подойдя к автомату-продавцу в фойе, он машинально стал вылавливать мелочь из кармана, но затем вдруг присвистнул от изумления, вспомнив, что специально переложил все деньги в ящик автомобиля.

– Хитрая штука! – сказал он так громко, что двое покупателей с удивлением взглянули на него.

Франклин обратился к служащему, подметавшему фойе:

– Не скажете, для чего нужен этот щит?

Человек оперся на метлу, бессмысленно уставившись на щит.

– Наверное, – сказал он, – что-нибудь имеющее отношение к аэропорту.

Во рту служащий держал только что зажженную сигарету, но его правая рука машинально потянулась к карману и снова достала пачку. Ногтем большого пальца уборщик постучал по коробке. Увидев этот жест, Франклин отошел.

Каждый появившийся в супермакете покупал сигареты.

…Спокойно двигаясь в ряду с режимом скорости сорок миль в час, Франклин с повышенным интересом присматривался к тому, что окружало его. Обычно он уставал или был слишком поглощен своими мыслями, чтобы думать об окружающем. Но сейчас он методически изучал трассу, пристально вглядываясь в придорожные кафе, над которыми теперь красовались уменьшенные варианты новых рекламных щитов.

Десятки неоновых вывесок украшали входы и витрины. Большинство реклам казались Франклину безобидными, и он переключил внимание на большие афиши, полыхающие электричеством на пустырях вдоль трассы. Многие из них были высотой с четырехэтажное здание. Огромные, лоснящиеся от самодовольства домашние хозяйки с электрическими глазами и зубами дергались и позировали в идеальных кухнях, полыхали неоновыми вспышками улыбок.

По другую сторону шоссе тянулись свалки автомобилей, стиральных машин, холодильников, все еще годных для использования, но выкинутых потому, что на рынок постоянно накатывались сменяющие друг друга волны уцененных моделей. Неповрежденный хром едва потускнел, горы металлических изделий продолжали сверкать на солнце. Ближе к центру рекламы теснились друг к другу почти вплотную, скрывая кладбища вещей. Но время от времени, когда Франклин выскакивал на один из виадуков и замедлял скорость, перед его глазами разворачивались целые поля с рваными пирамидами бросового металла.

Вечером Хазвей опять поймал его, когда Франклин спускался по лестнице. Они вместе быстро направились к машине.

– Что случилось, док? – спросил Хазвей, пока Франклин открывал дверцу и с тревогой осматривал стоящие на стоянке автомобили. – За вами кто-нибудь гнался?

Франклин мрачно рассмеялся.

– Не знаю. Хотелось бы надеяться, что нет. Впрочем, если ваши подозрения справедливы, то возможно…

Хазвей внимательно на него посмотрел.

– Значит, вы все-таки что-то заметили, док?

– Не совсем уверен. Но не исключено, что вы правы… Я был утром в придорожном супермакете… – Франклин запнулся, припоминая огромный пустой щит на дороге и внезапный вираж машины, когда он невольно повернул к супермакету, едва приблизившись к щиту. Франклин стал рассказывать, а Хазвей слушал и кивал.

– Я видел тот щит. Он большой, но все же сейчас есть еще больше. И их строят везде, по всему городу. Что вы собираетесь предпринять, док?

Франклин слегка сжал руль. Плохо скрытая усмешка Хазвея рассердила его.

– Абсолютно ничего! Может быть, это и впрямь авиационная аппаратура. А вы заставили меня вообразить черт те что…

Хазвей вздрогнул. Его лицо покрылось белыми пятнами и стало жестким.

– Не говорите глупостей, док! Если вы не верите своим собственным ощущениям, что же тогда остается? О, я знаю, я понимаю, они уже вторглись в ваш мозг! И если вы себя не защитите, полностью завладеют им. Мы должны действовать, прежде чем они нас окончательно поработят!

Франклин устало поднял руку, останавливая поток хазвеевских выкриков:

– Минуточку, допустим, что эти щиты устанавливаются повсюду. Но с какой целью? Затраты капитала на единицу рекламной продукции огромны. Такие вложения бессмысленны, ибо свободных средств у населения практически нет. Некоторые из закладных и контрактов на покупку по сниженным ценам заключены на полстолетия вперед. Так что новое рекламное сражение было бы просто гибельным.

– Вот именно, док, – подхватил Хазвей. – И остался последний источник – увеличение рабочего времени. Рабочий день и так возрос до четырнадцати часов. На некоторых заводах работа по воскресеньям стала нормальным явлением. Вы представляете себе, док, семидневная рабочая неделя, и каждый день, по крайней мере, на трех работах.

Франклин покачал головой.

– Люди не выдержат такой нагрузки.

– Выдержат. За последние двадцать пять лет объем валового продукта возрос на пятьдесят процентов за счет увеличения числа рабочих часов. В конечном счете все мы будем работать круглые сутки. Семь дней в неделю.

Хазвей обнял Франклина за плечи.

– Ну, так как, док? Вы согласны со мной?

Франклин молча высвободился из его объятий. В полумиле, частично скрытая четырехэтажным корпусом госпиталя, виднелась верхняя половина одного из гигантских щитов. Монтажные рабочие все еще ползали по его перекладинам. Авиационные линии, естественно, не проходили над госпиталем, и щит, конечно, никак не мог быть связан с воздушным транспортом.

– Разве эта подпольная реклама, рассчитанная на подсознательное воздействие, не противозаконна?! Как могут профсоюзы допустить это? – сказал Франклин.