355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джеймс Купер » Пионеры, или У истоков Сосквеганны » Текст книги (страница 18)
Пионеры, или У истоков Сосквеганны
  • Текст добавлен: 4 марта 2019, 04:30

Текст книги "Пионеры, или У истоков Сосквеганны"


Автор книги: Джеймс Купер


Жанр:

   

Вестерны


сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА XXXIII

С наступлением следующего дня по дорогам и лесным тропинкам, сходившимся в Темпльтон из окрестных лесов и долин, двигались конные и пешие, спешившие к заседанию суда.

В десять часов улицы деревни были полны озабоченными лицами; одни толковали о своих частных делах, другие вели разговоры на политические темы, третьи, толпясь под навесами лавок, рассматривали топоры, косы и тому подобный товар, возбуждавший их любопытство или восхищение. В толпе было несколько женщин, большею частью с детьми на руках, шедших ленивою походкою за своими мужьями. При первом ударе колокола, возвестившего о наступлении часа, назначенного для суда, Ричард вышел из дверей «Храброго драгуна», размахивая шпагой в ножнах, которая, по его словам, служила его предку, сражавшемуся под знаменами Кромвеля, и крикнул повелительным тоном:

– Дорогу суду!

Приказание было исполнено быстро, но без всякой угодливости. Встречные фамильярно кивали судьям. За шерифом двигалась группа констэблей, а за ней шел Мармадюк и четверо фермеров, его помощников в суде. Шествие замыкала другая группа констэблей, а за ними хлынула толпа зрителей.

Тюрьма была бревенчатым квадратным зданием с маленькими окнами, за которыми виднелось несколько лиц, глазевших на толпу. Среди заключенных можно было заметить угрюмые лица фальшивомонетчиков и простые, честные черты Кожаного Чулка.

Судебные заседания происходили в верхнем этаже, в большой комнате, приспособленной для целей правосудия. В конце комнаты находилась платформа в рост человека, обнесенная спереди высокими перилами. На платформе помещалась судейская скамья, середина которой, предназначавшаяся для председателя, была отделена деревянными ручками, придававшими ей вид кресла. Перед платформой на полу стоял большой стол, покрытый зеленой байкой и окруженный скамьями; по обеим сторонам его находились ряды стульев для присяжных. Каждое из этих отделений было обнесено решеткой. Остальная часть залы предоставлялась публике.

Когда судьи уселись, адвокаты заняли места за столом, и шум в зале утих. Заседание было объявлено открытым. Присяжные были приведены к присяге, судья обратился к ним с обычным «словом», и суд приступил к разбирательству очередных дел.

Двенадцать граждан, составлявших «обвинительную камеру» и решающих вопрос о предании суду обвиняемых, удалились в соседнюю комнату рассмотреть врученные им обвинительные акты. Когда они вернулись в залу и старшина подал два постановления, судья с первого взгляда заметил имя Натаниэля Бумпо. Он шепнул несколько слов шерифу, который отдал приказ своим подчиненным, и спустя несколько минут тишина, господствовавшая до сих пор, сменилась общим движением. Кожаный Чулок появился под конвоем двух констэблей. Вскоре шум прекратился, и наступила такая глубокая тишина, что можно было расслышать тяжелое дыхание подсудимого.

Бумпо первый раз в жизни был в суде, и любопытство, по-видимому, пересилило все остальные его чувства. Он поднял глаза на судейскую скамью, затем перевел их на присяжных, на публику, всюду встречая устремленные на него взоры. Осмотрев свою собственную фигуру, как-будто отыскивая причину этого необычайного внимания, он еще раз повернулся лицом к собранию и раскрыл рот в припадке своего странного беззвучного смеха.

– Подсудимый, снимите шапку! – сказал судья Темпль.

Это приглашение осталось неуслышанным или непонятым.

– Натаниэль Бумпо, снимите шапку! – повторил судья.

Услыхав свои имя, Натти встрепенулся и, повернувшись к судейской скамье, спросил серьезно:

– Что вы говорите?

Липпет встал и шепнул ему на ухо несколько слов. Натти кивнул головой и снял свою оленью шапку.

– Господин прокурор, – сказал судья, – подсудимый здесь, он ждет обвинительного акта.

Дирк Ван-дер-Скуль, исполнявший обязанности публичного обвинителя, водрузил себе на нос очки, бросил недоверчивый взгляд на своих собратьев, еще раз взглянул на них поверх очков и приступил к чтению обвинительного акта.

Натти обвинялся в оскорблении действием Гирама Дулитля. Обвинение было изложено обычным судейским языком, с тщательным соблюдением всех терминов. Кончив чтение, Ван-дер-Скуль снял очки, положил их в футляр и сунул в карман, по-видимому, с единственной целью вытащить их обратно и снова водрузить себе на нос. Повторив эту операцию два или три раза, он протянул акт Липпету с учтивым видом.

Натти слушал чтение обвинительного акта с величайшим вниманием, наклонившись к обвинителю с выражением, свидетельствовавшим о глубоком интересе. Когда чтение кончилось, он выпрямился и глубоко вздохнул. Все устремили глаза на подсудимого, ожидая, что он скажет, но он молчал.

– Натаниэль Бумпо, вы слышали обвинительный акт, – сказал судья. – Что вы можете сказать по поводу обвинения?

Старик на минуту опустил голову, как будто обдумывая положение, затем поднял ее, рассмеялся и ответил:

– Это верно, что немного я грубо обошелся с тем человеком, но все остальное, что написал этот джентльмен, сплошная неправда. Я вовсе не кулачный боец, стар я для этого. Вот в старые годы был я однажды у шотландских поселенцев… Постойте-ка, когда это было? Да, в первый год старой войны…

– Мистер Липпет, – сказал судья, перебивая Натти, – если вы защитник подсудимого, объясните ему, как он должен отвечать по поводу обвинения, в противном случае суд назначит ему защитника.

Оторвавшись от чтения обвинительного акта, адвокат встал и после непродолжительной беседы вполголоса с охотником заявил суду, что подсудимый готов отвечать.

– Признаете ли вы себя виновным или не признаете? – спросил судья.

– По чистой совести скажу, что я не виновен, – отвечал Натти. – Какая же это вина? Отстаивать свое право? Да я бы скорее умер на месте, чем пустил его в свою хижину.

Ричард встрепенулся при этом заявлении и бросил значительный взгляд на Гирама, который ответил легким движением бровей.

– Господин прокурор, потрудитесь начать судебное следствие. Секретарь, потрудитесь занести в протокол, что подсудимый не признал себя виновным.

После небольшой вступительной речи Ван-Дер-Скуля был вызван в качестве свидетеля Гирам. Показание его не уклонилось от обвинительного акта и было пересыпано выражениями вроде «отнюдь не желая принять обиду», «чувствуя себя связанным служебным долгом», «в виду явной нерешительности констэбля» и т. п. Когда он окончил и обвинитель отказался от дальнейших вопросов, Липпет встал и предложил свидетелю вопрос:

– Вы констэбль этого графства?

– Нет, сэр, – отвечал Гирам. – Я только мировой судья.

– Я спрашиваю вас, мистер Дулитль, в присутствии суда, ставя этот вопрос перед вашей совестью и вашим знанием законов, имеете вы право входить в жилище частного лица против воли последнего?

– Гм! – произнес Гирам. – Я полагаю… то есть… то есть… если принять в расчет строгий закон… То, пожалуй… пожалуй, у меня не было настоящего, законного права… но по обстоятельствам дела… когда Билли так медлил… Я думаю… мне кажется, что я мог действовать.

– Скажите, сэр, – продолжал защитник, – этот старик, этот одинокий старик не запрещал ли вам несколько раз входить в его дом?

– Ну, да, я должен сказать, – ответил Гирам, – что он сердился на это, и совсем не умно, потому что какая же тут обида, что соседу вздумалось зайти к соседу?

– Значит, вы сами признаете это только соседским посещением, без всякой санкции закона. Прошу вас, джентльмены, запомнить слова свидетеля: «соседу вздумалось зайти к соседу». Теперь, сэр, я опять спрашиваю вас, не запрещал ли вам, и притом неоднократно, Натаниэль Бумпо входить в его жилище?

– Мы поспорили немного, – сказал Гирам, – но я прочел ему вслух предписание.

– Я повторяю мой вопрос: запрещал ли он вам входить в его жилище?

– Мы поговорили довольно крупно… Но со мною было предписание. Может быть, суду угодно взглянуть на него?

– Свидетель, – сказал судья Темпль, – отвечайте на вопрос защиты: запрещал или не запрещал вам подсудимый входить в его жилище?

– Изволите видеть, я полагаю…

– Отвечайте без уверток, – сурово перебил судья.

– Запрещал.

– А вы все-таки пытались войти после этого запрещения?

– Да, но у меня было предписание.

– Продолжайте, мистер Липпет!

Но защитник видел, что впечатление было в пользу клиента, и, не желая ослабить его, ответил с небрежным жестом, как будто считая обидным для присяжных дальнейшее расследование дела:

– Нет, сэр, я считаю дело достаточно разъясненным.

– Господин прокурор, – сказал судья, – слово за вами.

Ван-дер-Скуль снял очки, уложил их в футляр, снова достал и оседлал ими нос, взглянул на второй обвинительный акт, лежавший перед ним, взглянул поверх очков на адвоката и объявил:

– С позволения суда, я считаю вопрос исчерпанным.

Судья Темпль встал и обратился к присяжным.

– Джентльмены, – сказал он, – вы слышали свидетельские показания, и я задержу вас только на минуту. Если должностное лицо встречает сопротивление при исполнении законного требования, то оно имеет бесспорное право призвать на помощь всякого гражданина, и действия такого помощника находятся под покровительством закона. Я предоставляю вам, джентльмены, решить на основании свидетельских показаний, в какой мере это относится к случаю со свидетелем, и мне тем легче отказаться в данном случае от обычных форм судоговорения, что имеется еще обвинительный акт, содержащий гораздо более тяжелые обвинения против подсудимого.

Мармадюк говорил мягким и убедительным тоном, и его сочувствие Натти, заметное при всем его внешнем беспристрастии, произвело впечатление на присяжных. Они пошептались несколько минут, не выходя из зала суда, а затем старшина встал и после необходимых формальностей объявил:

– Не виновен.

– Вы оправданы по этому обвинению, Натаниэль Бумпо, – сказал судья.

– Как это? – отозвался Натти.

– Вы признаны невиновным в оскорблении действием мистера Дулитля.

– Нет, нет, я не спорю, что не очень-то любезно схватил его за плечи, – простодушно сказал Натти, – и это я…

– Суд оправдал вас, – перебил судья, – и никаких дальнейших разговоров по этому делу не требуется.

Радость осветила черты старика, который понял наконец, в чем дело, и, весело надев шапку, сказал взволнованным голосом, собираясь выйти из отделения для подсудимых:

– Я должен сказать, судья Темпль, что закон поступил со мной не так жестоко, как я опасался.

Но палочка констэбля загородила ему выход, а Липпет шепнул несколько слов на ухо старику, который снова опустился на скамью, снял шапку и провел рукой по своим седым, выцветшим волосам с убитым и покорным видом.

– Господин прокурор, – сказал судья Темпль, – прочтите обвинительный акт.

Ван-дер-Скуль постарался, чтобы ни одна деталь акта, к чтению которого он теперь приступил, не ускользнула от внимания слушателей. Подсудимый обвинялся в вооруженном сопротивлении исполнению предписания об обыске, причем в неопределенных выражениях упоминалось об «употреблении оружия вообще и ружья в частности». Это обвинение было гораздо серьезнее обвинения в простом самоуправстве или оскорблении действием, и присутствующие выслушали чтение с напряженным вниманием.

Затем началось разбирательство дела. Защитник на этот раз постарался заранее подсказать Натти его ответы. Но старый охотник был так возмущен некоторыми выражениями обвинительного акта, что, забыв о всякой осторожности, воскликнул:

– Это постыдная ложь! Я никогда не был кровожадным. Мошенники-ирокезы, и те скажут, что я никогда не жаждал человеческой крови. Я сражался, как солдат, но когда я спускал курок, передо мной стоял вооруженный и готовый к бою враг. Никогда я не убивал безоружного врага, хотя бы это был минг.

– Отвечайте на обвинение, Бумпо, – сказал судья. – Вас обвиняют в употреблении огнестрельного оружия против представителя правосудия. Признаете ли вы себя виновным или не признаете?

Гнев Натти уже остыл. Он задумался на минуту, потом поднял голову со своим беззвучным смехом и, указывая на лесоруба, сказал:

– А вы думаете, Билли Кэрби стоял бы здесь, если бы я употребил против него ружье?

– Значит, вы отвергаете обвинение? – подхватил Липпет. – Вы не признаете себя виновным?

– Разумеется, нет, – ответил Натти. – Билли знает, что я не стрелял. Помните, Билли, индейку? Недурной был выстрел, хотя я и не по-прежнему стреляю.

Гирам снова был приведен к присяге и дал показание по второму обвинению. Он заметил свои промахи и на этот раз был гораздо осторожнее. Он изложил очень толково, как возникло подозрение против охотника, как было выдано предписание и приглашен в констэбли Билли Кэрби. Все это, утверждал он, произошло с соблюдением всех законных форм. Затем он сообщил о приеме, оказанном констэблю, и определенно заявил, что Натти направил ружье на Кэрби и угрожал его жизни, если тот попытается исполнить свой долг. Все это было подтверждено Джотэмом, который старался ни в чем не расходиться с показаниями Гирама. Липпет проявил большое искусство, подвергнув обоих свидетелей перекрестному допросу, но потерял попусту время и принужден был отказаться от попытки выжать из них что-нибудь в пользу своего клиента.

Наконец прокурор вызвал лесоруба. Билли дал очень бестолковое показание, хотя, очевидно, стремился не уклоняться от истины. Наконец Ван-дер-Скуль поставил ему ряд вопросов.

– Судя по имеющимся показаниям, вы предъявили законное требование пропустить вас в хижину, но угрозы и вид ружья заставили вас опасаться за свою жизнь?

– Я этого не говорил, приятель, – сказал Билли, щелкнув пальцами, – плох бы я был, если бы испугался Кожаного Чулка!

– Но, если я правильно понял вас (я имею в виду слова, сказанные вами здесь, в суде, в начале показания), вы думали, что он хочет выстрелить в вас.

– Ну, конечно, думал; да и вы бы тоже подумали, сквайр, если бы увидели, что он направил на вас ружье, которое никогда не дает промаха, и прищурил глаз так натурально, будто целится. Я думал, что тут без греха не обойдется. Но Кожаный Чулок выдал мне шкуру, и на том дело кончилось.

– Ах, Билли! – сказал Натти, покачивая головой. – Счастливая эта мысль пришла мне в голову: выдать шкуру, а то бы, пожалуй, пролилась чья-нибудь кровь; и если бы это была ваша, я горевал бы весь остаток дней своих.

– Ну, Кожаный Чулок, – отвечал Билли, обращаясь к подсудимому с фамильярностью и развязностью, совершенно противоположными важности судей, – на этот счет я скажу вам…

– Продолжайте допрос, господин прокурор!

Ван-дер-Скуль, относившийся с явным негодованием к фамильярной беседе свидетеля с подсудимым, заявил суду, что он кончил.

– Так вы не испугались, мистер Кэрби? – спросил защитник.

– Я? Нет! – отвечал Билли, оглядывая с очевидным самодовольством свою огромную фигуру. – Меня не так-то легко испугать!

– Вы выглядите мужественным человеком, где вы родились, сэр?

– В штате Вермонт, это гористая местность, и почва там каменистая, но леса хорошие.

– Я тоже слыхал это, – подхватил адвокат ласково. – Вы ведь тоже владеете ружьем?

– Я второй стрелок по здешним местам. Перед Натти Бумпо я пасую с тех пор, как он убил голубя.

Кожаный Чулок поднял голову, рассмеялся и, протягивая свою морщинистую руку, сказал:

– Вы еще молоды, Билль, и не имели такой практики, как я. Вот моя рука – я не питаю к вам злобы!

Липпет подождал, пока они обменялись рукопожатием, так как имел в виду, что эти дружелюбные отношения произведут благоприятное впечатление на присяжных, но судья вмешался в дело:

– Здесь не место для таких объяснений, – сказал он. – Продолжайте ваш допрос, мистер Липпет, или я дам слово другой стороне.

Защитник встрепенулся и, как ни в чем не бывало, продолжал:

– Итак, вы дружелюбно уладили дело с Натти, да?

– Он выдал мне шкуру, а я вовсе не собирался ссориться со стариком. Со своей стороны, я не считаю важным преступлением застрелить оленя.

– И вы расстались друзьями? Вы не собирались подать на него жалобу в суд?

– Нет, с какой стати? Он выдал мне шкуру, и мне не за что было на него сердиться, хотя сквайру Дулитлю малость влетело.

– Я кончил, сэр, – сказал мистер Липпет судье и уселся с видом человека, не сомневающегося в успехе.

Ван-дер-Скуль обратился к присяжным со следующей речью:

– Джентльмены присяжные, я протестовал бы против наводящих вопросов защиты (под наводящими вопросами я разумею вопросы, подсказывающие ответ), если б я не был уверен, что закон страны окажется недосягаемым для всяких преимуществ (разумею законные преимущества), которые можно таким способом приобрести. Защита старалась убедить вас, джентльмены, наперекор вашему здравому смыслу, что прицелиться из ружья в констэбля (служащего по выбору или по приглашению) – невинная шутка, не представляющая для общества никакой опасности. Но позвольте мне обратить ваше внимание на особенности этого возмутительного происшествия.

Тут Ван-дер-Скуль повторил вкратце сущность показаний, которая в его изложении могла сбить с толку его достойных слушателей, и заключил свою речь следующими словами:

– А теперь, джентльмены, ясно обнаружив перед вами преступление, в котором повинен этот несчастный человек, несчастный как в виду его невежества, так и в виду его виновности, я предоставлю дело вашей совести, ни минуты не сомневаюсь, что вы понимаете, как важно, несмотря на старания защиты, без сомнения, обнадеженной вашим предыдущим вердиктом, показать себя уверенной в успехе, наказать преступника и восстановить достоинство закона.

Теперь наступила очередь судьи. В своем заключении он дал краткий и сжатый обзор показаний, устранявший хитрости защиты и восстанавливавший факты в их действительном виде, не оставлявшем места для недоразумений.

– Живя на границах цивилизованного мира, джентльмены, – заключил он, – особенно необходимо защищать представителей закона. Если вы верите показаниям свидетелей относительно действий подсудимого, то вам придется осудить его. Но если вы думаете, что стоящий здесь старик не хотел причинить вреда констэблю и действовал под влиянием своих понятий, а не из злобы, то ваш долг отнестись к нему снисходительно.

Так же, как и в первый раз, присяжные не выходили из зала, и после непродолжительного совещания старшина встал и провозгласил:

– Виновен.

Этот приговор не вызвал изумления, так как показания свидетелей были слишком ясны. Судьи, по-видимому, ожидали этого решения, так как совещались между собой одновременно с присяжными, и потому не заставили долго ждать приговора.

– Натаниэль Бумпо… – начал судья.

Старик, который снова задумался, опустив голову на перила, вскочил и крикнул по-военному:

– Здесь!

Судья жестом пригласил его соблюдать тишину и продолжал:

– Вынося свой приговор, суд принимал в соображение как незнание вами законов, так и необходимость покарать вас за их оскорбление. Суд не нашел возможным приговорить вас к публичному наказанию плетьми в виду ваших преклонных лет, но так как достоинство закона требует публичного искупления вашей вины, то суд признал необходимым посадить вас в колодки на площади, где вы должны оставаться в течение часа; кроме того, к уплате штрафа в сто долларов и к заключению в местной тюрьме на один месяц, с тем, однако, что вы останетесь в ней и дольше, если штраф не будет уплачен в течение месяца. Я считаю своим долгом, Натаниэль Бумпо…

– А где я возьму деньги? – перебил Кожаный Чулок. – Где я возьму деньги? Вы отобрали мою премию за то, что я перерезал глотку оленю. Где же найти старику в лесах столько золота или серебра? Нет, нет, судья, подумайте об этом и не заставляйте меня доживать в тюрьме немногие дни, которые мне осталось прожить!

– Если вы имеете возразить что-нибудь против приговора, то суд выслушает вас, – сказал судья мягким тоном.

– Еще бы не возражать! – крикнул Натти, судорожно хватаясь за перила. – Где я достану эти деньги? Отпустите меня в леса и холмы, где я привык дышать чистым воздухом, и хотя мне семьдесят лет, но если вы оставили достаточно дичи в стране, я буду странствовать день и ночь и принесу вам деньги прежде, чем кончится год. Да, да, вы не можете не понять, что безбожно запирать в тюрьму старика, который провел свою жизнь, можно сказать, под открытым небом.

– Я должен повиноваться закону…

– Не говорите мне о законе, Мармадюк Темпль! – перебил охотник. – Разве думал о законе лесной зверь, когда жаждал крови вашего ребенка!

– Мои личные чувства не должны влиять на…

– Послушайте меня, Мармадюк Темпль, – перебил старик, – и послушайтесь разума! Я бродил в этих горах, когда вы не были еще судьею, когда вы были еще младенцем, и чувствую себя в праве бродить в них до конца дней моих. Помните ли вы то время, когда вы первый раз явились на берег этого озера и когда здесь не было даже тюрьмы, в которой вы могли бы приютиться? Не принял ли я вас в своей хижине, не разостлал ли медвежью шкуру для вашего ночлега, не предложил ли вам утолить голод мясом жирного оленя? Да, да, небось, тогда вы не говорили, что грешно убивать оленей! Я это сделал, хотя у меня не было причины любить вас, потому что вы не сделали ничего, кроме зла, тем, кто любил меня и дружил со мной. А теперь, в отплату за мое гостеприимство, вы хотите запереть меня в тюрьму. Сто долларов! Где мне взять столько денег? Нет! Нет! Есть люди, которые дурно говорят о вас, Мармадюк Темпль, но вы не так злы, чтобы желали уморить в тюрьме старика, который отстаивал свои права. Пропустите меня, друг! Я не привык к толпе и тоскую по лесам. Не бойтесь, судья, говорю вам, не бойтесь: еще не перевелись бобры по лесным рекам, еще довольно оленей в лесах, и вы получите ваш штраф до последнего пенни. Где мои собаки? Сюда! Это нелегкий труд в мои годы, но я обещал и сделаю.

Констэбль снова остановил Кожаного Чулка, но прежде чем он имел время что-нибудь сказать, движение и шум среди публики привлекли к себе внимание всех.

Бенджамен протискался сквозь толпу и взобрался одной ногой на окно, а другой на перила отделения присяжных. К удивлению суда, дворецкий, очевидно, собирался говорить. Действительно, вытащив не без труда из кармана кошелек, он заявил:

– Если вашей чести угодно отпустить этого беднягу в новое плавание среди диких зверей, то вот безделица, которая уменьшит риск. Здесь тридцать пять пиастров, и я от всего сердца желал бы ради старика, чтобы они были настоящими британскими гинеями. Но чем богат, тем и рад, и если сквайр Джонс потрудится подвести итог этого маленького счета и отделить из кошелька сколько нужно для уплаты, то остальное он может удержать в залог до тех пор, пока Кожаный Чулок не вернется со своими бобрами, а то и навсегда.

Сказав это, Бенджамен протянул в одной руке бирку с зарубками, обозначавшими стаканчики, выпитые у «Храброго Драгуна», а в другой кошелек с долларами. Это неожиданное заявление заставило всех онеметь от изумления, и глубокая тишина, водворившаяся в зале, была нарушена только шерифом, который ударил шпагой по столу и крикнул:

– Тише!

– Надо положить конец этому! – сказал судья, стараясь овладеть своим волнением. – Констэбль, отведите подсудимого в колодки. Мистер секретарь, какое дело следует по списку?

Натти, по-видимому, покорился своей судьбе, так как понурил голову и молча последовал за констэблем. Толпа расступилась, чтобы пропустить подсудимого, и когда его высокая фигура исчезла за дверями суда, почти все бросились за ним к месту наказания.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю