Текст книги "Моникины"

Автор книги: Джеймс Фенимор Купер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

ГЛАВА XXII. Новичок в дипломатии. Коммерческий расчет. Груз взглядов. Как подбирать ассортимент

Я начал серьезно подумывать об отплытии в Низкопрыгию. Признаюсь, мне изрядно надоело считаться гувернером его королевского высочества принца Боба, и я жаждал вновь занять в обществе свое законное положение. Бригадир же заверял меня, что в Низкопрыгии всякого, кто приехал из-за границы, готовы считать знатной особой и что в его стране мне нечего опасаться такого обращения, какому я подвергался здесь. Обсудив этот вопрос в своем кругу, мы решили немедленно отправиться в посольство Низкопрыгии, чтобы получить паспорта и одновременно предложить судье Другу Нации отправить с нами депеши для его правительства, так как представители Низкопрыгии пользовались для доставки дипломатической почты любой подвернувшейся оказией.

Мы застали судью в домашнем костюме, и выглядел он совсем не так, как накануне при дворе. Тогда он блистал хвостом, а теперь блистал полным его отсутствием. Впрочем, он нам обрадовался и пришел в полный восторг, когда я рассказал ему о своем намерении отплыть в Низкопрыгию при первом попутном ветре. С истинно республиканской простотой он тут же попросил доставить туда же и его самого.

Предстоит новое вращение колес, большого и малого, объяснил он, и ему очень важно быть на месте. Хотя все, несомненно, выполняется по самым строгим республиканским правилам, тем не менее каким-то образом – он не знает каким, но тем, кто находится на месте, всегда достаются лучшие должности. Поэтому, если я могу предоставить ему каюту, он сочтет это за величайшую услугу, и я могу быть уверен, что его партия тоже не отнесется к этому безразлично. Хотя я не совсем его понял, но тем не менее весело сказал, что каюты лорда Балаболо и его друзей находятся в его полном распоряжении. Тогда он спросил, когда я намереваюсь отплыть.

– Как только поднимется ветер, достаточно крепкий, чтобы мы могли выйти из гавани, – ответил я. – А случиться это может и через полчаса.

Тогда судья Друг Нации стал упрашивать меня подождать, пока он не подыщет charge d'affairesnote 16Note16
  Поверенного в делах (франц )


[Закрыть]. Ему категорически воспрещается покидать посольство, не оставив заместителя. Он только слегка причешет обрубок хвоста, выбежит на улицу и найдет подходящего кандидата. Если бы только я немного подождал– он управится за пять минут. Было бы невежливо отказать ему в таком пустяке, и я обещал его дождаться. Судья, видимо, бежал со всех ног, потому что уже через десять минут он вернулся, ведя за собой дипломатического рекрута. Он сказал мне, что жестоко обманулся в своих ожиданиях. Первые трое, кому он предложил место, отказались наотрез, и дело чуть не дошло до взаимных оскорблений, но, к счастью, наконец нашелся моникин, которому нечем было заняться, и судья тут же его завербовал.

Пока все шло превосходно, но, к несчастью, у новоиспеченного дипломата был очень длинный хвост, что строжайше запрещалось обычаями Низкопрыгии, за исключением тех случаев, когда ее представитель являлся ко двору. Политическая этика Низкопрыгии, точно какой-нибудь деревенский щеголь, имела, видимо, два костюма: один – для будней и другой – для праздников. Судья сообщил своему будущему заместителю, что ему необходимо подвергнуться ампутации хвоста, иначе он не может занять предлагаемое место: хвосты на родине судьи запрещены обоими общественными мнениями – и горизонтальным и вертикальным. Кандидат возразил, что он очень хорошо знает обычаи Низкопрыгии, но он сам видел, как его превосходительство направлялся во дворец с весьма внушительным хвостом. Отсюда, а также из некоторых других незначительных эпизодов, на которых он не останавливается, он делает вывод, что граждане Низкопрыгии не так уж слепо придерживаются своих правил, а придерживаются принципа, что, живя с волками, надо выть по-волчьи. Судья ответил, что этот принцип, несомненно, применяется везде, где можно, и что он сам по собственному опыту знает, как обидно ходить с обрубком, когда все вокруг разгуливают с длинными хвостами. Но хвосты – явление антиреспубликанское и как таковое было запрещено в Низкопрыгии народным голосованием. Даже сам Великий Сахем, сколь бы ему этого ни хотелось, не смеет носить хвост. Если же станет известно, что заместитель представителя государства преступил закон, то, пусть даже часть общественного мнения поддержит его, оппозиционная часть общественного мнения тут же ухватится за этот факт, после чего народ потребует вновь повернуть малое колесо, а это – видит небо!—и без того случается куда чаще, чем удобно или выгодно. Тут кандидат спокойно расстегнул какие-то застежки и снял свой хвост, показав, к нашему восхищению, что хвост фальшивый и что сам он не больше и не меньше, как замаскированный гражданин Низкопрыгии. Впоследствии я узнал, что то же самое почти всегда происходит с большинством представителей этого крайне самобытного народа, когда они оказываются за пределами своего возлюбленного отечества. Судья Друг Нации был в полном восторге и сообщил нам, что лучшего он и пожелать бы не мог.

– Вот обрубок, – сказал он, – для горизонталистов и вертикалистов, а вот великолепный готовый хвост для его величества и для старшего двоюродного брата его величества! Высокопрыгированный низкопрыгиец, особенно с легким оттенком карикатурности, – это как раз то, что требуется нашей дипломатии.

И полностью удовлетворенный судья тут же написал назначение и начал инструктировать своего заместителя.

– При любых обстоятельствах, – начал он, – остерегайтесь оскорблять двор или хотя бы самого ничтожного из придворных выражением наших особых мнений, каковые, само собой разумеется, вы знаете назубок. В этом вопросе вы должны быть так щепетильны, что можете даже pro temporanote 17Note17
  На время (лат )


[Закрыть] отказаться от республиканства, – да, да, даже от священного республиканства! – зная, что без труда можете вернуться к нему, едва очутитесь дома. Вы должны помнить, что нет ничего более недипломатического и даже вульгарного, чем иметь свое мнение по тому или иному вопросу, если оно не совпадает с мнением ваших собеседников, а поскольку везде, кроме нашей родины, считается, что мы в особенно высокой степени наделены вульгарностью, то всячески ее избегайте – насколько это в ваших силах. В частной жизни вам следует носить как можно более короткий хвост, а в обществе – как можно более длинный, ибо это самое важное из всех прославленных средств, применяемых нашим правительством для достижения дипломатического равновесия. Поскольку все наши учреждения созданы обществом в целом ради общего блага, вы ни в коем случае не должны допускать, чтобы интересы какого-либо отдельного нашего гражданина или даже группы граждан нарушали ту гармонию в отношениях с иностранными дворами, которую вам необходимо поддерживать в интересах торговли. Ведь иностранные дворы, привыкнув смотреть на своих подданных, как на рабочий скот, безмолвно трудящийся под государственным ярмом, приходят в большое раздражение, когда слышат, что какому-нибудь частному лицу начинают придавать особое значение. Если какой-нибудь низкопрыгиец станет вам особенно досаждать в этом смысле, сразу же очерните его в глазах наших честных и законолюбивых сограждан, объявив, что он нарушитель общественного порядка, и ручаюсь жизнью, оба общественных мнения на родине будут на вашей стороне, ибо они ни в чем так не сходятся, как в своем преклонении перед иностранным общественным мнением, особенно если оно может неблагоприятно повлиять на наши прибыли, расстраивая нашу внешнюю торговлю. Особые усилия приложите к тому, чтобы постоянно сноситься с самыми ловкими журналистами, и тогда все факты будут получать на родине должное освещение. Советую вам в этих целях подыскать какого-нибудь иностранца, никогда не бывавшего в Низкопрыгии и пишущего для газет Подпрыгии, Спрыгии или какого-нибудь иного государства. Таким образом, вы обеспечите себе услуги лица беспристрастного, да к тому же уже наполовину оплаченные. Причем ему нетрудно будет избегать грубых ошибок, воздерживаясь от самостоятельной оценки событий. Когда вам удастся найти такого борзописца, пусть он не скупится на упоминания о вашей прозорливости и патриотизме, а если он время от времени скажет что-нибудь лестное и обо мне, это тоже не повредит и, возможно, облегчит вращение малого колеса. Однако, чтобы никто не заподозрил в нем иностранца, пусть ваш писака почаще употребляет слово «наше», поскольку, как вам известно, употребление этого слова является единственным условием получения гражданства в Низкопрыгии. Вам же прежде всего и во всем следует проявлять патриотические и республиканские настроения. Однако избегайте малейшего восхваления вашей собственной страны и ее учреждений, довольствуясь лишь указанием, что они друг друга стоят. Если же ваши слова оставят у слушателей впечатление, что ничего другого они не стоят, это будет в высшей мере приемлемо и вполне по-республикански, а кроме того – скромно и поэтому похвально. Вы обнаружите, что дипломатические представители всех других государств очень щепетильны в отношении своих особых политических принципов и что они всегда готовы встать на их защиту. Вы же должны стойко воздерживаться от подражания этой слабости иностранных дипломатов, ибо наша политика зиждется исключительно на разуме, и вы должны с полным достоинством проявлять непоколебимую уверенность во всемогуществе этого основного принципа, никоим образом не давая повода подумать, будто, по-вашему, разум не способен сам постоять за себя: этим вы снизили бы то высокое уважение, которым он сейчас пользуется. Надеюсь, что, пользуясь этими намеками, а также и вашими природными данными, которые, как я с радостью замечаю, вполне соответствуют великим целям дипломатии, ибо включают гибкость, податливость, подражательность, расчетливость, а главное – склонность ко всему чужому, вы преуспеете во всем. Особенно развивайте в себе склонность ко всему чужому, ибо теперь вы – иностранный представитель и ваша родина возлагает на ваши плечи и ваши таланты все бремя своих заграничных интересов в этой части света.

На этом судья закончил свою импровизированную речь, весьма довольный как самим собой, так и своим дипломатом-новобранцем. Затем он сказал, что отправится ко двору представить своего заместителя и откланяться, после чего немедленно вернется, и если еще задержит нас, то только для того, чтобы обсыпать свой хвост перцем для защиты от моли, ибо бог знает, какой пост он вытянет при следующем обороте малого колеса!

Мы обещали судье встретить его в порту, куда, как сообщил нам посыльный, прибыл капитан Пок, нетерпеливо ожидающий нашего появления. На этом мы и расстались, причем судья обещал погасить в гостинице наши обещания, дав вместо них свои.

Мы с бригадиром застали Ноя и кока за переговорами с местными маклерами, которые, проведав о том, что корабль отплывает без груза, предлагали свои товары вниманию этих двух почтенных лиц.

– Было бы грешно, сэр Джон, – начал капитан, – упустить такой случай зашибить малую толику. Миллионы переселенцев, говорят, отправляются в Низкопрыгию, а на нашем корабле свободно уместится десяток тысяч ихнего брата, или же половина всех товаров Единения. Как хотите, а я уж использую свое каютное право и советую вам, как владельцу судна, подыскать что-нибудь подходящее, чтобы хоть оправдать портовые сборы.

– Мысль неплохая, дружище Пок, но мы ведь ничего не знаем о состоянии рынка за океаном, и надо посоветоваться с кем-нибудь из тамошних жителей о выборе товаров. Вот, кстати, бригадир Прямодушный, моникин опытный и сведущий, а потому, с вашего разрешения, мы сперва послушаем его.

– Я довольно далек от торговли, – ответил бригадир, – но в принципе из всех товаров здешнего производства ни один не пользуется в Низкопрыгии большим спросом, чем взгляды.

– Есть у вас в продаже что-нибудь из этих взглядов? – спросил я у маклера.

– Сколько угодно, сэр, и любого качества – в самую низкую и самую высокую цену, начиная с тех, которые идут чуть ли не задаром, и кончая теми, которые мы сами высоко ставим. Они у нас в упаковке, готовые к отправке, и мы каждый год отгружаем большие партии, особенно в Низкопрыгию. Взгляды – это такой товар, что одни помогают распродаже других. А на корабль вашего водоизмещения можно погрузить столько взглядов, что при правильном подборе они нарасхват пойдут.

Мы выразили желание осмотреть тюки со взглядами, нас тут же отвели в пакгауз по соседству, и там действительно оказалось немалое количество этого добра. Я прошел вдоль полок, читая надписи на разных тюках. Указав на штабель с ярлыками «Взгляды на свободу торговли», я спросил бригадира, что он думает об этом товаре.

– Думаю, года два назад, когда мы устанавливали новые таможенные тарифы, они пошли бы неплохо, но сейчас на них вряд ли есть спрос.

– Совершенно верно, сэр, – добавил маклер. – Мы отправили в Низкопрыгию большие партии этих взглядов, и их тут же охотно раскупали. Там их зачастую перекрашивали и продавали как товар отечественного происхождения. Но теперь мы большую часть их направляем в Подпрыгию, где ведем переговоры, которые придают этим взглядам некоторую цену.

– «Взгляды на демократию и государственную политику вообще». Но ведь этого добра в Низкопрыгии, наверное, и так больше чем достаточно?

– Да нет, сэр! Они куда как хорошо расходятся по всему белому свету. Мы продаем уйму на своем континенте, и в Низкопрыгию тоже идет немало, хотя я в толк не возьму, что они там с ними делают: ведь в этой чудной стране они все – государственные моникины.

В ответ на мой вопросительный взгляд бригадир дал следующий исчерпывающий ответ:

– По правде говоря, среди нас есть любители этого товара. Я могу объяснить это только предположением, что они думают, будто особый вкус, отличный от общего, обязательно делает их более просвещенными и оригинальными.

– Беру все. Товар, отвечающий таким запросам, несомненно разойдется. А эти «Взгляды на текущие события», что с ними можно сделать?

– Все зависит от их сорта, – ответил бригадир. – Если они относятся к событиям в Низкопрыгии, они, хотя и обладают некоторой ценностью, спроса иметь не будут; но если они относятся к событиям в какой-нибудь другой части земного шара, берите их обеими руками! Все наши взгляды по этому вопросу мы ввозим– и ввозим только отсюда.

Я последовал его совету и забрал все тюки, полагая, что при помощи более ходких взглядов как-нибудь продам и менее модные.

– «Взгляды на отечественную литературу».

– Можете взять все, что у него есть. Другими мы не пользуемся.

– «Взгляды на континентальную литературу».

– Ну, о ней самой мы мало что знаем. Однако полагаю, что выборочная партия может пригодиться.

Я попросил разрезать тюк пополам и взял наугад одну половину.

– «Взгляды на низкопрыгийскую литературу», от № 1 до № 100.

– Дайте-ка, я тут кое-что объясню! – вмешался маклер. – У нас есть два сорта этого товара: один – настоящий товар, изготовленный, как говорят, нашими великими мудрецами и философами по лучшим образцам. А второй – всего-навсего изготовленная в Низкопрыгии подделка, которую присылают сюда, чтобы проштемпелевать нашей торговой маркой. Вот и все, я никогда не обманываю покупателя. А вообще-то говорят, что там и те и другие расходятся хорошо.

Я снова взглянул на бригадира, он молча кивнул, и я забрал всю сотню тюков.

– «Взгляды на учреждения Высокопрыгии».

– Ну, они все рассортированы по размерам, форме и цвету. Их доставляют каботажные суда, и идут они главным образом для внутреннего потребления, хотя их, как я слышал, не без успеха отправляли и в Низкопрыгию.

– Их потребители у нас, – заметил бригадир, – принадлежат к избранному кругу и если берут, то только товар высшего качества. Но они обыкновенно бывают так хорошо снабжены, что вряд ли новая партия разойдется без убытка. Наши потребители, собственно говоря, настолько привержены старым образцам, что не признали даже изменений, произведенных временем. В старину рынком завладел фабрикант по имени Белый Утес, и трудно подыскать товар, который мог бы соперничать с его изделиями. На вашем месте я бы не стал связываться с этими взглядами, если только они не очень старомодные.

– Это вы верно сказали, сэр. Мы до сих пор посылаем в Низкопрыгию его изделия, и чем они старее, тем лучше расходятся. Зато новые образцы отлично расходятся здесь, на месте.

– Нет уж, я предпочту старичка. Разыщите-ка мне тючок его идей, причем самых допотопных… А тут что такое? «Взгляды на учреждения Низкопрыгии».

– Берите, берите! – быстро проговорил бригадир.

– Этот джентльмен знает свой рынок! – усмехнулся маклер. – Тьма-тьмущая этих изделий отправляется туда ежегодно, и я что-то не видел, чтобы что-нибудь возвращалось обратно.

– «Взгляды на состояние нравов и общества в Низкопрыгии».

– Я бы не прочь сам взять партию этого товара, если вы, сэр Джон, уделите мне местечко в трюме для тонны-другой. Сколько у вас этого добра?

– Уйма, сэр, и это на редкость ходкий товар! Он хорош и дома и за границей. Эх, как его расхватывают в Низкопрыгии!

– Вы, видимо, тоже так считаете, бригадир, судя по вашему желанию взять партию?

– По правде сказать, никакой товар не имеет такого сбыта в моем возлюбленном отечестве!

– Позвольте мне заметить, что я нахожу вашу уверенность в отношении этого и предыдущего товара несколько странной. Если я правильно понимал вас ео время наших прежних разговоров, вы, низкопрыгийцы, утверждаете, что улучшили не только прежние основы государственного устройства, но и общественные условия вообще.

– Сэр Джон Голденкалф, мы поговорим об этом на пути домой. И, если вы не возражаете, я тоже вложу кое-что во «Взгляды на состояние нравов и общества в Низкопрыгии», особенно, если они широко трактуют вопрос о злоупотреблениях правительства, в то же время уважительно отзываясь о нас самих. Это гарантия их качества – иногда этот товар бракуется, потому что его недостаточно искусно окрасили.

– Беру вас в долю, бригадир. Послушайте-ка, маклер, надо полагать, эти взгляды поступают от хорошо известных и надежных изготовителей?

– Да как сказать, сэр! Тут всякие попадаются – и куда как хорошие и вовсе никудышные, но все так или иначе расходятся. Сам я в Низкопрыгии не бывал, но у нас здесь говорят, что низкопрыгийцы прямо-таки питаются нашими взглядами и спят на них. Просто сердце радуется, сэр, когда видишь, чего только они не берут под этими ярлыками, совсем даже не торгуясь!

– Полагаю, бригадир, вы пользуетесь ими для развлечения, как средством приятно провести вечерком часок-другой, ну, как своего рода духовной сигарой?

– Нет, сэр, – вмешался маклер, – они у них идут не для курения, попомните мое слово. Не то они бы не покупали их в таком количестве!

Я решил, что набрал достаточно товара, и обернулся посмотреть, чем занят капитан. Он приценивался к тюку, помеченному «Взгляды на гибель души моникинской». Мне стало любопытно, почему он сделал такой выбор, и, отведя его в сторонку, я откровенно спросил об этом.

– Видите ли, сэр Джон, религия – товар, который в том или ином виде пойдет на всяком рынке, – сказал он. – Насчет вкусов и обычаев Низкопрыгии мы ведь пока ничего толком не знаем: я никогда особо не доверяю уроженцам той страны, куда плыву в первый раз. А этот товар, если он не разойдется там, я наверняка сбуду в Станингтоне. Да одна миссис Пок может употребить весь этот тюк за один какой-нибудь год. Уж чего-чего, а нюхательного табака и религии на нее не напасешься.

К этому времени мы почти опустошили полки, так что кок, сошедший на берег, чтобы вылить помои, уже не мог ничего подобрать для себя.

– Вот тючок из Низкопрыгии. Довольно-таки худосочный, – сказал, посмеиваясь, маклер. – Здесь на него любителей не нашлось, так что лучше отправить его обратно. Там вам хоть пошлину возвратят. Тут упакованы «Характерные взгляды республики Низкопрыгии».

Кок взглянул на бригадира, но тот, видимо, считал эту сделку сомнительной. Однако выбора не было, и «доктор», как Ной неизменно называл своего кока, поворчав, взял этот «товарец» за полцены.

Тем временем в порт явился судья Друг Нации, одетый вполне по-республикански, мы немедленно отправились на корабль, и полчаса спустя Ной уже осыпал Боба пинками к полному своему удовлетворению, а «Морж» взял курс на Низкопрыгию.

ГЛАВА XXIII. Политические границы. Политические права. Политические выборы и политические изыскания с политическими результатами

Я уже упоминал об установленных в моникинских водах морских путевых столбах, но, кажется, забыл сказать, что тем же способом отмечались границы, разделявшие области юрисдикции каждого отдельного государства. Так, например, все пространство внутри этих водных знаков составляло территориальные воды Высокопрыгии, пространство между ними и знаками какого-нибудь другого государства считалось открытым морем, а воды в пределах знаков какого-либо иного государства, например, Низкопрыгии, подлежали его юрисдикции.

При попутном ветре «Морж» мог достигнуть первых водных знаков часов за двенадцать. Оттуда до водных знаков Низкопрыгии считалось двое суток пути, и еще полдня надо было плыть до порта нашего назначения. Подплывая к границе Высокопрыгии, мы издали заметили там, где кончалась власть его величества, несколько быстроходных шхун, которые, по-видимому, поджидали нас. Не успел наш бушприт покинуть воды Высокопрыгии, как одна из шхун подошла к нам вплотную, но прежде, чем кто-нибудь из экипажа шхуны перебрался на нашу палубу, судья Друг Нации бросился к борту и успел увериться, что в малое колесо было вложено обычное число призов.

Моникин с весьма куцым хвостом, словно бы подвергнутым вторичной ампутации, перешел к нам на палубу и осведомился, есть ли тут иммигранты. Ему сообщили, кто мы такие и каковы наши цели. Узнав, что наше пребывание в Низкопрыгии продлится, вероятно, недолго, он был явно разочарован.

– Может быть, джентльмены, – заметил он, – вы пробудете достаточно долго, чтобы пожелать натурализоваться?

– Всегда приятно чувствовать себя в чужой стране как дома, но разве к этому нет никаких препятствий со стороны закона?

– Не вижу никаких, сэр. Хвостов у вас, кажется, нет?

– За исключением тех, что в наших сундуках. Однако не помешает ли то, что мы другого вида?

– Ни в коем случае, сэр! Наши принципы слишком либеральны, чтобы мы считались с подобными предрассудками. Я вижу, сэр, вы еще мало знакомы с установлениями и политикой нашей возлюбленной и счастливой родины. Это вам не Высокопрыгия, не Подпрыгия, не Спрыгия, не Перепрыгия, не Недопрыгия и не Околопрыгия, а наша добрая, старая, милая, либеральная, свободная и независимая, возлюбленная, счастливая и беспримерно процветающая Низкопрыгия. При нашей системе видовые признаки не имеют никакого значения. Мы с охотой готовы натурализовать любое животное, лишь бы оно было животное республиканское. Ни у кого из вас я не замечаю никаких изъянов. Все, что нам нужно, это – несколько общих принципов. Вы, например, ходите на двух ногах…

– Так же, как и индюки.

– Совершенно верно. Но у вас нет перьев.

– Их нет и у осла.

– Бесспорно, джентльмены, но ведь вы не ревете по-ослиному.

– Вот уж за это не поручусь! – вмешался капитан, и, стремительно выбросив вперед ногу, заставил Боба так завопить, что аргумент низкопрыгийца чуть было не оказался опровергнутым.

– Во всяком случае, джентльмены, – заметил он, – достаточно провести небольшую проверку, и все сразу решится.

И тут он поочередно попросил нас произнести слово «наш» в различных сочетаниях: «наша страна», «наши очаги», «наши свободы», «наша казна». Как выяснилось, для всякого, кто пожелает натурализоваться, достаточно показать, что он умеет правильно употреблять это слово, чтобы получить право гражданства. Мы все справились с этой задачей вполне успешно, кроме второго помощника, который оговорился и вместо «наша казна» произнес «наши казни». И тут выяснилось, что Низкопрыгия, претворяя в жизнь великий филантропический принцип, отменила у себя казни. У них пришли к выводу, что для истинной борьбы со злом за преступление какого-нибудь негодяя следует карать не его, но общество, против которого преступление направлено. Благодаря этому хитроумному способу общество, естественно, смотрело в оба, чтобы не допустить нанесения себе вреда. Эта превосходная идея напоминает мне о тех немцах, которые, поранив себя топором, прикладывали корпию и мазь к безжалостной стали, а ране предоставляли заживать самой.

Но вернемся к нашему экзамену. Мы все благополучно выдержали его, за исключением второго помощника, которого подвели казни.

Нам выдали удостоверения о принятии гражданства, мы оплатили необходимый сбор, и шхуна отошла.

Ночью задул штормовой ветер, и до утра нас никто не беспокоил. Но как только взошло солнце, мы заметили три шхуны под флагом Низкопрыгии. Они мчались так, как будто дело шло о жизни или смерти. Первая же шхуна, подошедшая к нам, спустила шлюпку, и комитет из шести куцехвостых, поднявшись по нашему трапу, поспешил нам представиться. Далее я изложу все, что они сообщили о себе.

Оказалось, что это комитет по выдвижению кандидатур от партии горизонталистов города Бивуака, куда мы направлялись и где должны были состояться выборы в Великое Национальное Собрание. Бивуак посылал в Собрание семь депутатов, и члены комитета, выдвинув самих себя, подыскивали теперь седьмого кандидата на вакантное место. Чтобы заручиться поддержкой натурализованных граждан, решено было остановить выбор на ком-нибудь из тех, кто получил гражданство Низкопрыгии в самый последний момент. К тому же это было бы превосходным проявлением принципа политической свободы. Поэтому они уже неделю крейсировали около морских границ Высокопрыгии и теперь готовы были принять любого подходящего кандидата.

В ответ на это предложение я снова указал на различие наших видов. Тут моникины, включая и бригадира Прямодушного, засмеялись мне прямо в лицо, дав мне недвусмысленно понять, что представление о вещах у меня самое превратное, раз я мог предположить, что такой пустяк способен нарушить гармонию и единодушие горизонталистов при голосовании. Они защищают принцип, и сам дьявол не заставит их уклониться от столь священной цели.

Тогда я откровенно признался, что природа не сподобила меня так замечательно кувыркаться в воздухе, как мой друг судья, и когда подадут команду «сделать полный переворот», я могу совсем опозориться. Это их немного смутило, и они с сомнением переглянулись.

– Но, по крайней мере, вы сумеете при необходимости быстро повернуться?—спросил один из них после некоторого молчания.

– Конечно, сэр, – ответил я и тут же наглядно подтвердил, что я не пустой хвастун, повернувшись на каблуках и за самое краткое время.

– Очень хорошо! Превосходно! – в один голос воскликнули они. – В умении выполнять необходимые маневры, хотя бы по сути, и заключается основа политики, а легкость их выполнения – это уже дело личных способностей.

– Но я очень мало знаю о вашей конституции и законах, джентльмены, – не более того, что сумел почерпнуть из двух-трех бесед с моими спутниками.

– Это не имеет значения, сэр! Наша конституция, в отличие от конституции Высокопрыгии, записана на бумаге, и тот, кто выставляет свою кандидатуру, всегда успеет прочесть ее. А кроме того, у нас в палате есть свой политический правофланговый. Он совершенно избавляет депутатов от необходимости изучать сложные вопросы и ломать над ними голову. Достаточно следить за его движениями, и клянусь жизнью, вы сумеете поднимать руку не хуже самых старых депутатов.

– Как, сэр, неужели все члены палаты повторяют движения правофлангового?

– Все горизонталисты, сэр. У вертикалистов есть свой правофланговый.

– Ну, джентльмены, я вижу, что в этом деле я не судья, и потому отдаю себя в полное распоряжение моих друзей.

Такой ответ вызвал шумное одобрение, и они все заявили, что он свидетельствует об огромных политических способностях. В Низкопрыгии государственный деятель, передающий все в руки своих друзей, неизменно достигает самых высоких должностей. Комитет записал мое имя и поспешил вернуться на шхуну, чтобы поскорее вернуться в порт и объявить о выдвижении нового кандидата. Не успели эти господа сойти с корабля, как с другого борта уже поднялась на палубу новая компания. Они назвали себя комитетом по выдвижению кандидатур от вертикалистов, и прибыли они с точно такой же целью, как их противники. Они тоже желали заручиться симпатиями иностранцев и подыскивали подходящего кандидата. Капитан Пок внимательно прислушивался ко всему, что предшествовало моему выдвижению в кандидаты. Теперь он выступил вперед и предложил свои услуги. Поскольку этот комитет был не более привередлив, чем первый, а к тому же, по собственному признанию, не располагал временем, так как горизонталисты их опередили, дело было улажено за пять минут, и гости отбыли с красивым плакатом, который гласил:

«Ной Пок, испытанный патриот,

замечательный юрист

и честный моникин»

(все, кроме имени, было тщательно написано заранее). Когда комитет отъехал от нашего корабля, Ной отвел меня в сторону и попросил извинения за то, что на этих важных выборах стал моим противником. Его объяснения были многочисленны, хитроумны и, как обычно, несколько многословны. Их можно подытожить следующим образом. Он никогда не заседал в парламенте, и ему хотелось бы испытать это ощущение. Уважение к нему команды корабля несомненно возрастет, когда она увидит, как высоко его ставят в чужом порту. В Станингтоне у него уже был некоторый политический опыт: он там почитывал газеты; и сам он не сомневался в своих способностях, а это основной залог успеха в законодательном собрании. Член конгресса от его штата ничем не лучше его самого, и не боги горшки обжигают. Он знает, что миссис Пок будет очень довольна, когда услышит об его избрании. Хотелось бы ему знать, будут ли его титуловать «достопочтенный Ной Пок» и будет ли он получать восемь долларов суточных, а также проездные с места, где корабль сейчас находится. Вертикалисты могут твердо на него рассчитывать: его слово крепко. А что до конституции, так он у себя на родине жил при своей конституции, проживет и при всякой другой. В палате же он не намерен особенно разглагольствовать, но хотел бы, чтобы то, что он все-таки скажет, было записано в поучение его детям, и далее все в том же роде с бесконечным количеством таких же доводов и извинений.

Тут нас остановила третья шхуна, и с нее явился еще один комитет, члены которого представились нам в качестве уполномоченных партии касательных. Они не очень многочисленны, но все же успешно сохраняют равновесие в тех случаях, когда горизонталисты и вертикалисты пересекаются под прямым углом, как на этот раз. И вот теперь они решили выдвинуть одного своего кандидата. Вполне естественно, что они тоже хотели заручиться иностранной поддержкой и прибыли в поисках подходящего лица. Я предложил первого помощника, но Ной возразил, заявив, что корабль ни в коем случае нельзя оставлять без надзора. Времени было мало, и, пока капитан и его подчиненный горячо спорили о праве помощника выставлять свою кандидатуру, Боб, который уже успел вкусить сладость политического влияния в роли мнимого наследного принца, тихонько подкрался к членам комитета и назвал свое имя. Ной был поглощен спором и не заметил этого ловкого маневра, и к тому моменту, когда он поклялся выкинуть первого помощника за борт, если тот немедленно не откажется от всяких честолюбивых поползновений, оказалось, что касательные уже отбыли. Полагая, что они отправились на какой-нибудь другой корабль, капитан дал себя умиротворить, и все вошло в обычную колею.