Текст книги "Том 7. Моникины"
Автор книги: Джеймс Фенимор Купер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)
ГЛАВА XIV
Как править в шторм. Как проводить судно
сквозь теснину. Как выходить на открытую воду.
Док нового устройства и путевые столбы
Капитан Пок больше не колебался в определении курса. Пользуясь тыквой вместо карты, инстинктом вместо наблюдений и нюхом вместо компаса, упрямый охотник на котиков смело шел на юг или, вернее, несся туда на крыльях бури, такой, по его словам, истинной северянки, словно она родилась и выросла в Канаде.
После того, как мы целый день и целую ночь с бешеной скоростью летели по волнам, капитан появился на палубе. На лице его было сосредоточенное выражение, и он был погружен в глубокие размышления, что доказывалось многозначительным подмигиванием, сопровождавшим каждое его изречение. Эту привычку он, вероятно, приобрел еще в ранней юности в Станингтоне: свойственная тамошним жителям, она глубоко укоренилась в нем.
– Скоро мы будем знать, сэр Джон, – заметил он, обдергивая на себе шкуру морского льва, – плыть нам или тонуть!
– Прошу вас, объяснитесь, мистер Пок! – не без тревоги воскликнул я. – Если нам предстоит что-то серьезное, вы обязаны своевременно предупредить нас.
– Смерть почти всегда приходит несвоевременно, сэр Джон!
– Должен ли я понять вас в том смысле, сэр, что вы ожидаете кораблекрушения?
– Я сделаю все, что могу, сэр Джон. Но если судну суждено разбиться, оно разобьется, как ни зарифлять и ни брасопить паруса. Эй, Дик-Лев, смотри в оба! Ну, вот полюбуйтесь!
Да, было чем полюбоваться! Зрелище, возникшее перед моими глазами, я могу сравнить только с видом альпийского хребта Оберланд, который внезапно открывается, если стать над обрывом Вейсенштейна. Перед вашим взором встает величавая гряда сверкающего льда – гордые башни причудливых форм, стены и долины. Здесь же величественность картины усиливалась грозным волнением бурного океана, с неистовой силой бившегося об эту непреодолимую преграду.
– Боже мой! – воскликнул я, как только увидел надвигающуюся на нас опасность. – Капитан Пок, неужели вы намерены по-прежнему бешено мчаться вперед, хотя отсюда так хорошо видно, к чему это приведет?
– Что поделаешь, сэр Джон! Высокопрыгия лежит по ту сторону этих ледяных гор.
– Но ведь нет надобности гнать судно прямо на них. Почему бы не обогнуть их?
– Потому что они на этой широте сами огибают земной шар. Пришло время поговорить прямо, сэр Джон! Если нам надо попасть в Высокопрыгию, мы можем выбирать между тремя отчаянными способами: пройти сквозь эти льды, под ними или поверх них. Если же мы хотим повернуть назад, нам нельзя терять ни минуты. И то неизвестно, удастся ли нам уйти от берега при такой волне и ветре с севера.
Думаю, что в эту минуту я с радостью пожертвовал бы всеми своими вкладами в дела общества, лишь бы выйти целым и невредимым из такого приключения. Однако гордость, эта замена многих добродетелей, величайшая и могущественнейшая лицемерка, не позволила мне обнаружить мое желание. Я колебался, а судно тем временем мчалось вперед. Когда же я повернулся к капитану, чтобы высказать сомнение, которое, будь это немного раньше, могло бы изменить весь дальнейший ход событий, он напрямик объявил мне, что уже поздно. При таком состоянии ветра и моря плыть вперед теперь было безопаснее, чем возвращаться – если бы вообще удалось повернуть назад. Превратив необходимость в добродетель, я овладел собой и остался покорным и с виду спокойным наблюдателем событий.
«Морж» (так называлось наше славное судно) к этому времени уже убрал почти все паруса, однако, гонимый штормом, он с угрожающей быстротой приближался к границе пены, где боролись застывшая и все еще жидкая стихии. Вершины ледяных гор покачивались, показывая, что эти сверкающие глыбы плывут по волнам. Я вспомнил рассказы о том, как такие горы, когда их основание подтаивает, вдруг опрокидываются, увлекая за собой все, что попадет под них. И вот они уже нависли над судном, уходя в небо на тысячи футов. Я с испугом поглядел на Ноя: мне казалось, что он нарочно гонит нас навстречу гибели. Но как раз в тот миг, когда я уже хотел возвысить голос, он сделал знак рукой, и судно повернуло против ветра. Все же отступление было невозможно. Волнение было слишком сильное и ветер слишком буйный, чтобы можно было удержать «Моржа» от дрейфа к зубчатым ледяным пикам, угрожавшим нам с подветренной стороны. Но это, по-видимому, и не входило в планы капитана Пока. Он приказал брасопить реи на фордевинд, и судно теперь мчалось почти параллельно ледяной стене, понемногу все же приближаясь к ней.
– Так держать! Прямо на волну, Джим-Тигр! – крикнул старый моряк, исполненный теперь боевого задора. – К сожалению, сэр Джон, мы находимся не по ту сторону этих ледяных гор, где лежит Высокопрыгия. А потому нам нельзя зевать. Еще не спущено на воду судно, которое могло бы дольше, чем час-другой, держаться на безопасном расстоянии от этих утесов, когда шторм гонит его прямо на них. Наше дело теперь высмотреть какую-нибудь щель, куда мы могли бы свернуть.
– Зачем же вы подошли так близко к опасному месту, зная, чем это грозит?
– Сказать правду, сэр Джон, природа есть природа, и я с годами становлюсь немного близорук. А кроме того, я не думаю, что опасность станет больше, если взглянуть ей прямо в лицо.
Ной поднял руку, показывая, что ответа он не ждет, и мы оба начали пристально всматриваться в ледяную стену. «Морж» как раз поравнялся с небольшой бухтой во льдах, которая, по-видимому, имела около кабельтова в глубину и примерно четверть мили ширины у входа. Она была полукруглой формы. Но в самой глубине бухты лед не образовывал сплошного барьера, как во всех остальных пройденных нами местах, а был разделен узким проходом, над которым с обеих сторон высились грозные обрывы. Они заметно сближались, но между ними все еще была полоса воды шириной около двухсот футов. Когда «Морж» проносился мимо, нам удалось на миг заглянуть далеко в глубь этого прохода. Всего лишь мимолетный взгляд, – нетерпеливый «Морж» не стал ждать, – но старому охотнику на котиков этого было достаточно. Мы уже почти пересекли вход в бухту, а впереди сверкал, поджидая нас, высокий ледяной мыс. Настал миг, когда все зависело от быстрого решения. К счастью, наш капитан, такой осторожный и медлительный в деловых переговорах, в минуту опасности решал молниеносно.
Лавировать было невозможно, и руль положили круто к ветру. Нос «Моржа» увалился под ветер и, когда судно поднялось на следующей волне, я уже не сомневался, что она швырнет нас прямо об лед. Наши коты и псы являли чудеса ловкости, ибо, за исключением капитана Ноя Пока, на всем судне не нашлось бы человека, чье сердце не замирало в груди. Быстрее, чем обычно, реи были перебрасоплены на другой галс, и «Морж», тяжело зарываясь в волны носом, повернул на запад. Тому, кто не бывал в подобных переделках, трудно представить себе, как мгновенно надежда сменялась отчаянием, пока мы следили за сносом судна, почти цеплявшего бортом подветренный берег. Море здесь было заведомо глубоким, и мы могли подойти к грозному обрыву чуть ли не вплотную.
«Морж» медленно продвигался вперед, а я смотрел, как стремительно тучи уходят за мыс, свидетельствуя о быстроте сноса. Мы приближались к оконечности мыса, и все затаили дыхание. Тут Ной откусил табаку – должно быть, для того, чтобы в последний раз насладиться любимой жвачкой на случай гибельного исхода – и сам встал за штурвал.
– Дадим-ка ему пойти посвободнее, – сказал он, слегка отпуская руль, – не то он потеряет ход, и с ним тогда в этом чертовом котле не сладить!
«Морж» почувствовал легкую перемену и быстрее понесся по пенистым валам, увлекая нас к страшной оконечности мыса. Вода начала брызгами рассыпаться по палубе, и был миг, когда казалось, что мы вот-вот потеряем ветер. Но, к счастью, мы уже настолько придвинулись ко входу в бухту, что смогли воспользоваться легким поворотом ветра там, где он косо в нее врывался. Ной, еще немного отпустив руль, предвосхитил эту перемену, грозившую нам бедой всего минуту назад, когда мы были еще к востоку от мыса, и «Морж», проскользнув под самым ледяным обрывом, влетел в бухту носом к проходу.
У нас было не больше минуты, чтобы поставить реи прямо и взять курс по ветру на узкий проход, учитывая неизбежный снос. Тем временем два айсберга у входа сблизились настолько, что образовали арку, местами нависавшую так низко, что было неясно, сможет ли «Морж» пройти под ней. Но отступление было невозможно, и шторм яростно гнал судно вперед. Ширина прохода теперь составляла лишь немногим более ста футов, и требовалось самое точное управление, чтобы не задеть концами рей одну из стен в тот миг, когда судно ринулось сквозь пену в проем. Сквозной ветер там дул с ужасающей силой, он ревел, словно наслаждаясь тем, что нашел путь для продолжения своего неистового бега. Может быть, нам помогли ветер и волны, непреодолимо втягиваемые в проход, или же искусство капитана Пока сослужило нам в этот грозный час хорошую службу, но, так или иначе, «Морж» скользнул в проход с такой точностью, что ни тем, ни другим бортом не коснулся ледяных стен. Меньше повезло нам, однако, с верхушками мачт. Не успело судно войти под арку, как его подняло волной, и топ грот-брамстеньги обломился. Лед скрежетал и трещал у нас над головой, целые глыбы его падали впереди и позади нас, а некоторые рухнули даже на палубу. Один большой обломок упал на расстоянии дюйма от хвоста доктора Резоно и тем самым чуть не вышиб мозги этого глубокого философа и моникинского патриота. Еще мгновение, и судно вырвалось из прохода, который тотчас же окончательно сомкнулся за нами с грохотом, напоминавшим землетрясение.
Все еще гонимые штормом, мы быстро плыли к югу по проливу шириной менее четверти мили. Айсберги по сторонам явно сдвигались, и судно, как бы понимая опасность, устремлялось вперед. Его по-прежнему вел сам капитан Пок. Не прошло и часа, как худшее осталось позади. «Морж» вышел на открытую воду, хотя вдали со всех сторон виднелись ледяные горы. Тут Ной бросил взгляд на тыкву, а потом без всяких церемоний заметил доктору Резоно, что тот весьма грубо ошибся, когда указал местоположение острова Пленения, как он сам назвал место, где милые чужестранцы попали в руки людей. Философ пытался отстаивать свое мнение. Но что значат доводы перед лицом фактов? Вот тыква, а вот синяя вода! Капитан теперь откровенно заявил, что он вообще сомневается в существовании Высокопрыгии. А мне он так же откровенно, хотя и частным образом, предложил, пользуясь выгодным положением судна, выбросить всех моникинов за борт, нанести весь этот полярный бассейн на его карту как совершенно свободный от островов и после этого заняться охотой на котиков. Я отверг это предложение, во-первых – как преждевременное, во-вторых – как бесчеловечное, в-третьих – как нарушающее законы гостеприимства, в-четвертых – как неудобное и, в-пятых – как непрактичное.
По этому поводу между нами могло возникнуть неприятное разногласие, так как мистер Пок начал горячиться и божиться, что один порядочный котик, при хорошем качестве меха, стоит сотни обезьян. Но тут, к счастью, леопард крикнул с марса, что два больших айсберга к югу от нас расходятся и за ним опять видна свободная вода. Тогда капитан Пок свел свои ругательства воедино, так что они взорвались как бомбы, и немедленно повел судно в этом направлении. К трем часам пополудни мы вторично проскочили между ледяными горами и оказались по меньшей мере на целый градус ближе к полюсу.
На юге теперь ледяных гор больше не было, но море, насколько хватал глаз, было покрыто ледяными полями. Ной вел «Моржа» вперед без опасений, так как уже за первым проходом море было спокойным, а ветер так ослабел, что даже не поднимал зыби. Примерно в миле от бескрайней на вид ледяной равнины судно было приведено к ветру и легло в дрейф.
С той самой поры, когда «Морж» вышел из дока, среди запасных частей рангоута лежали какие-то странные брусья, которые часто служили предметом разговора между помощниками капитана и мной, но они не могли объяснить их назначение. Они были не очень длинными – футов пятнадцать, не больше, и вытесаны из крепкого английского дуба. Две-три пары выглядели совершенно одинаково (они были соединены парами) и сбоку напоминали разные части корабельного днища, с той только разницей, что они были в основном вогнутые, а днище – выпуклое. На одном конце каждая пара была скреплена коротким и толстым железным звеном, фута в два длиной. На другом же конце в каждый брус был вбит большой рым-болт, надежно закрепленный так, чтобы его нельзя было выдернуть. Когда «Морж» лег в дрейф, мы, наконец, узнали, для чего были эти брусья. Каждую пару по очереди опускали с кормы и заводили под киль, для чего их верхние концы раздвигали посредством продетых в рамы талрепов. Талрепы протаскивались до скул, после чего брусья поднимали талями таким образом, что звено ложилось на фальшкиль, а брусья плотно прилегали к бортам справа и слева.
Поскольку все это проделывалось с большим тщанием по заранее сделанной разметке, пять пар этих полозьев были размещены на скулах и вблизи от них, а затем еще несколько закрепили на носу и корме в соответствии с формой днища. Затем полозья на скулах были скреплены по ватерлинии поперечинами с короткими ребрами сверху и снизу. Концы поперечин вставлялись в специальные пазы в полозьях и закреплялись болтами. В результате судно теперь получило снаружи прочную деревянную решетку для защиты от льдин. Эти приготовления закончились лишь к десяти часам следующего утра, и Ной немедленно направил судно прямо в образовавшийся к тому времени проход во льдах.
– Наша броня не даст нам идти особенно быстро, – заметил предусмотрительный старый моряк, – но от нее будет своя выгода.
Весь этот день мы с большим трудом и через неравные промежутки времени продвигались к югу. С наступлением ночи мы пришвартовались к большой плавучей льдине и стали дожидаться рассвета. Но едва забрезжил день, я услышал сильнейший скрежет у бортов судна и, выбежав на палубу, увидел, что мы совсем затерты двумя необозримыми ледяными полями, которые сдвигались, по-видимому, с единственной целью раздавить нас. Тут-то предохранительная решетка капитана Пока и показала себя! Защищенная массивными брусьями нижняя часть судна выдерживала давление. А так как при подобных обстоятельствах что-нибудь должно уступить, все дело счастливо свелось к тому, что льдины выдавили судно наверх. Полозья, благодаря своему наклону, действовали подобно клиньям, а звенья упирались в киль. И в течение часа «Морж» постепенно поднялся из воды, сохраняя под мощным нажимом льдин вертикальное положение. Не успел этот эксперимент благополучно закончиться, как мистер Пок уже соскочил на лед и начал осматривать днище судна.
– Чем вам не сухой док, сэр Джон? —посмеиваясь, воскликнул старый моряк. – Как только сойду на берег в Станингтоне, сразу возьму патент!
Невозмутимость Ноя и то, как он хвалил себя за будто бы обдуманный способ осмотреть нижнюю часть судна, вернули мне ощущение безопасности, покинувшее меня, едва мы вошли во льды. Тем не менее, как он ни ликовал и ни хвастал перед нами, не моряками, я все же был склонен думать, что он, подобно другим гениальным людям, вовсе заранее не предвидел и не рассчитал того успеха, который дало использование решетки. Но, как бы то ни было, все матросы живо очутились на льдине со швабрами, скребками, молотками и гвоздями в руках, и возможность заняться починкой и очисткой корабля была в полной мере использована.
Целые сутки судно оставалось в том же положении, неподвижное, как церковь, и некоторые из нас уже начали опасаться, что оно навсегда так и останется вмерзшим в лед. По утверждению капитана Пока, это произошло на широте 78°13'26", хотя я никак не мог понять, каким образом он сумел столь точно определить место этого важного события. Решив, что после такого долгого и трудного плавания следовало бы внести большую ясность в этот вопрос, я раздобыл через Боба-Обезьяну секстан, сошел с ним на лед и начал упрашивать капитана, в виде особой любезности, воспользоваться благоприятной погодой и подходящим часом, чтобы проверить свое чутье по солнцу. Ной возразил, что старые моряки, а особенно охотники на котиков и станингтонцы, не прибегают к этим, как он их называл, геометрическим операциям; может, они и нужны тем капитанам в шелковых перчатках, которые снуют между Нью-Йорком и Ливерпулем, а сами только и умеют, что протирать свои зрительные трубки да полировать сектаны – они только таким способом и узнают, где находятся, а ему в его годы поздно делаться звездочетом; кроме того, он уже говорил мне, что становится близорук и сомневается, различит ли он предмет вроде солнца, отстоящего, как известно, на тысячи миллионов миль от земли.
Желая рассеять его сомнения, я протер стекла трубки, поставил бочонок, чтобы Ной оказался на обычной высоте над горизонтом, и вложил инструмент ему в руки. Его помощники встали по сторонам, готовясь произвести необходимые выкладки, как только станет известна высота солнца.
– Мы дрейфуем к югу, – сказал мистер Пок, прежде чем приступить к измерению. – Я чувствую это в костях. Сейчас наша широта семьдесят девять градусов тридцать шесть минут и четырнадцать секунд, так что со вчерашнего полудня нас отнесло на юг больше чем на восемьдесят миль. Запомните мои слова, а теперь посмотрим, что скажет солнце.
Когда были проделаны вычисления, наша широта оказалась 79°35'47". Ной был немного озадачен разницей, объяснить которую ему было затруднительно, так как наблюдение было проведено на редкость точно и удачно. Но человек самоуверенный и находчивый редко теряется, когда ему нужно доказать, что он прав, а другие ошибаются.
– А, понимаю! – заметил он после некоторого размышления. – Очевидно, солнце врет. Нет ничего удивительного в том, что оно малость сошло с колеи в этих холодных широтах. Да, конечно, солнце немного врет. Обрадованный тем, что мы идем по верному курсу, я не стал спорить, и великое светило было оставлено под подозрением. Доктор Резоно воспользовался этим случаем, чтобы сообщить мне по секрету о секте философов в Высокопрыгии, которые уже давно не доверяют точности планетной системы и даже намекают на то, что Земля при своем годичном обращении движется в направлении как раз обратном тому, которое имела в виду природа, когда дала ей первоначальный полярный толчок; но сам он придает мало значения таким взглядам, так как часто замечал, что многие моникины возносятся в своих мыслях слишком высоко.
Еще два дня и две ночи мы продолжали дрейфовать вместе с льдинами к югу, почти прямо по направлению к желанной гавани. На четвертое утро мы с удовольствием заметили, что погода переменилась. Термометр и барометр оба поднялись. Воздух стал мягче, и многие из наших котов и псов, несмотря на то, что нас по-прежнему окружали льды, начали сбрасывать с себя шкуры. Доктор Резоно заметил эти благоприятные признаки, и, сойдя на льдину, вернулся на борт с порядочным куском замерзшей стихии. Этот кусок льда отнесли в камбуз и подвергли действию огня, который через несколько минут (это показалось мне совершенно естественным) растопил его. Однако все моникины с величайшим напряжением следили за этим процессом, и, когда был объявлен результат, очаровательная Балабола захлопала от радости своими прелестными лапками и всячески изъявляла свой восторг по обычаю слабого пола, коего она была столь прекрасным украшением. Доктор Резоно поспешил объяснить причину такого необычного ликования, ибо до сих пор ее манеры отличались благовоспитанной сдержанностью. Эксперимент на основе неопровержимых и строго научных правил моникинской химии доказал, что мы теперь находимся в пределах влияния парового климата и больше не может быть сомнений в том, что мы достигнем теплого полярного моря.
Действительность подтвердила, что философ прав. Около полудня льдины, которые уже с утра начали подтаивать, неожиданно развалились, и «Морж» спокойно и степенно опустился в привычную стихию. Капитан Пок, не теряя времени, убрал полозья. С запада задул довольно свежий бриз, сильно насыщенный паром, и мы поставили паруса. Мы взяли курс прямо на юг, невзирая на лед, который раздвигался под носом судна, как густая похлебка, и к закату с торжеством вышли в открытое море, овеявшее нас теплым дыханием здешнего благодатного климата.
Всю ночь «Морж» шел под парусами, а когда занялся рассвет, мы миновали первый путевой столб – явное доказательство того, что мы действительно находились в моникинской области. Доктор Резоно любезно объяснил нам происхождение этих водных знаков. Оказывается, после великого взрыва вся кора Земли в этой части света настолько поднялась, что море приобрело равномерную глубину, нигде не превышавшую четырех сажен. Вследствие этого никакие северные ветры не могут загнать айсберги дальше 78° южной широты, так как они неизбежно задерживаются на краю полярной мели. Льдины же попросту тают. Благодаря этому счастливому обстоятельству моникинский мир совершенно огражден от той, опасности, которая, по мнению опрометчивых умов, должна угрожать ему больше всего.
Около пяти веков назад был созван конгресс наций, который был назван Альянсом во имя обеспечения безопасности судоходства. На конгрессе высокие договаривающиеся стороны согласились учредить комиссию для разработки соответствующих мер. По решению этой комиссии, состоявшей, как говорят, из самых знаменитых моникинов, на отмеренных расстояниях по всему морю были уложены толстые каменные плиты и на них утверждены каменные столбы. Столбы были снабжены надписями, а когда мы приблизились к первому из них, я разглядел на нем также высеченное из камня изображение моникина с вытянутым в прямую линию хвостом, указывавшим, по уверению мистера Пока, на западо-юго-запад. Я уже настолько преуспел в изучении моникинского языка, что прочел, когда мы скользили мимо этого водного знака: «До Высокопрыгии пятнадцать миль». Однако, как нам тут же объяснили, одна моникинская миля равняется девяти английским, и, следовательно, до порта было еще не так близко. как мы сначала предположили. Все же я выразил свое полное удовлетворение тем, что мы находимся на верном пути, и сделал доктору Резоно несколько заслуженных комплиментов по поводу высокого уровня цивилизации, очевидно достигнутого моникинами. Вполне возможно, добавил я, что недалек тот день, когда на наших морях появятся плавучие рестораны и кафе, а также кабаки для матросов, хотя я не совсем представляю, чем мы могли бы заменить замечательную моникинскую систему путевых столбов.
Доктор принял мои комплименты с достойной скромностью. Он выразил уверенность, что человечество не упустит случая устроить везде, где можно, подобные заведения с отличной кухней и погребом. Но в отношении морских путевых столбов он был согласен со мной, что на их установку надежды мало, пока земная кора не поднимется настолько, чтобы над ней осталось лишь четыре сажени воды. Однако капитан Пок считал, что эта мера мало чего стоит. Он совсем не усматривал в ней признака цивилизации. Чем человек цивилизованнее, тем меньше ему нужны всякие указки – любой хороший моряк и без них видит, что до Высокопрыгии ему нужно идти на западо-юго-запад сто тридцать пять английских миль. Я не стал ему возражать, так как не раз замечал, что люди весьма часто с пренебрежением отзываются о благах, выпавших на их долю по воле провидения.
Как раз в ту минуту, когда солнце было на меридиане, с марса послышался крик:
– Земля!
Моникины радостно заулыбались. Команда тоже была взволнована и довольна. Что касается меня, то я буквально готов был выскочить из своей шкуры, и не только от восторга, но и от чрезмерной теплоты воздуха. Наши кошки и собаки начали сбрасывать свои оболочки. Бобу пришлось ослабить свой наиболее уязвимый фронт, убрав британский флаг, а Ной появился на палубе в одной рубашке и ночном колпаке. Любезные иностранцы были слишком заняты, чтобы обращать внимание на мелочи, и я, ускользнув в свою каюту, переоделся в тонкий шелковый костюм, выкрашенный так, чтобы напоминать шкуру белого медведя. Такое противоречие между внешним видом и сутью дела слишком присуще людям, чтобы когда-либо выйти из моды.
Мы с большой быстротой приближались к суше, подгоняемые паровым бризом, и в то мгновенье, когда солнце ушло за горизонт, бросили якорь на рейде города Единения.
