Текст книги "Черная Орхидея"

Автор книги: Джеймс Эллрой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

Эммет прокомментировал:

– Это трагедия, вот что это такое. А какова твоя версия случившегося, парень? Кто из живущих на этой планете мог сделать такое в отношении себе подобного?

Я знал, что семье неизвестно об интимной связи Мадлен и Бетти Шорт, и поэтому решил не прояснять ее алиби.

– Думаю, это был кто-то случайный. Шорт была, что называется, легкой добычей. Патологическая лгунья с сотней кавалеров. Если мы и найдем убийцу, то только благодаря счастливому стечению обстоятельств.

Эммет сказал:

– Пусть земля ей будет пухом. Надеюсь, вы его найдете, и он быстро отправится на свидание в маленькую зеленую комнатку в Квентине.

Проводя ногой по моей ноге, Мадлен, надув губки, произнесла:

– Папа, ты не даешь никому и слова вставить. И заставляешь Баки отрабатывать ужин.

– А что, я должен отрабатывать ужин, а? Я и так кормлю вас всех.

Глава семейства не на шутку рассердился, что было видно по его побагровевшему лицу и по тому, как остервенело вонзал в мясо вилку. Желая узнать о нем немного больше, я спросил:

– А когда вы приехали в Соединенные Штаты? Эммет сразу же просиял:

– Я спою для всякого, кто захочет послушать мою версию арии Удачливого Иммигранта. А что за фамилия – Блайкерт? Голландская?

– Немецкая, – ответил я.

Эммет поднял свой бокал.

– Великий народ – немцы. Гитлер, конечно, зашел слишком далеко, но помяните мое слово, когда-нибудь мы, возможно, пожалеем, что не объединились с ним в борьбе против красных. А из какого места в Германии ты родом?

– Мюнхен.

– Ах, Мюнхен. Я не удивляюсь, почему твои родители уехали оттуда. Если бы я родился в Эдинбурге или в другом цивилизованном месте, я бы до сих пор носил шотландскую юбку. Но я родом из забытого Богом Эбердина, поэтому сразу после Первой мировой приехал в Америку. Во время той войны я убил немало твоих доблестных соотечественников. Но ведь они хотели убить меня, так что у меня есть оправдание. Ты видел в гостиной Балто?

Я кивнул. Мадлен застонала, Рамона Спрейг поморщилась и вонзила вилку в картофелину. Эммет продолжил:

– Мой старинный друг, чудак Джорджи Тилден, сделал из него чучело. У старины Джорджи была масса всяческих талантов. Во время войны мы с ним служили в шотландской части, и я спас ему жизнь, когда несколько твоих доблестных соотечественников, озверев, стали колоть нас штыками. Джорджи обожал кино, ему нравилось ходить в кинотеатры. Когда после окончания военных действий мы возвратились в Эбердин и увидели, что это была за дыра, Джорджи убедил меня поехать с ним в Калифорнию – он очень хотел сниматься в немом кино. Без меня он был как без рук, сам мало чего стоил, поэтому, послонявшись по Эбердину и убедившись, что там нам ничего не светит, я сказал ему: «Ладно, Джорджи, Калифорния так Калифорния. Может быть, мы там разбогатеем, а если и нет, то, по крайней мере, потерпим неудачу в краях, где всегда светит солнце». Я вспомнил отца, приехавшего в Америку в 1908 году. У него тоже были наполеоновские планы, но, женившись на первой попавшейся немецкой эмигрантке, он успокоился и всю жизнь горбатился на «Пасифик Газ энд Электрик».

– Что было дальше?

Эммет Спрейг постучал вилкой по столу.

– Постучу по дереву, но это было удачное время для приезда. Голливуд тогда представлял непаханное поле, но вот немое кино переживало свой расцвет. Джорджи устроился осветителем на студию, а я нашел работу по строительству отличных домов – отличных и дешевых. Я жил за городом и вкладывал все заработанное в свой бизнес, затем стал брать кредиты в банках и у ростовщиков, которые были не прочь дать мне в долг, и начал покупать отличную недвижимость – отличную и дешевую. Джорджи познакомил меня с Маком Сеннетом, и я помог Маку построить несколько декораций к фильмам в его павильоне в Эдендейле, а потом попросил у него кредит на покупку очередной недвижимости. Старина Мак разглядел во мне хваткого парня, потому что сам был таким. Он дал мне кредит с условием, что я помогу ему в постройке жилого микрорайона – Голливудленд – прямо под этим жутким тридцатиметровым указателем, который он установил на горе Ли, для того чтобы рекламировать дома, которые он собирался там строить. Старый Мак умел считать деньги. Для строительства этих домов он привлекал актеров массовки и, наоборот, для участия в массовке брал строителей. После десяти-двенадцатичасового рабочего дня на съемках фильма про кистоунских копов, я отвозил актеров на стройку Голливудленда, и они работали там еще по шесть часов при искусственном освещении. В нескольких фильмах меня даже упомянули как ассистента режиссера. Старина Мак таким образом благодарил меня за то, что я помогал ему эксплуатировать его рабов.

Мадлен и Рамона с мрачными лицами продолжали свою трапезу, похоже, что они слышали эту историю уже в сотый раз. Марта, поглядывая на меня, продолжала рисовать.

– А что стало с вашим другом? – спросил я.

– Храни его Господь, но для всякой истории успеха найдется своя история неуспеха. Джорджи не смог обаять нужных людей. Он не стремился развивать данный ему Богом талант и в итоге оказался на обочине жизни. В 36-м он попал в автокатастрофу, в результате которой стал инвалидом, и сейчас его можно назвать бедолагой-неудачником. Я иногда плачу ему за то, чтобы он присматривал за некоторыми из моих домов, которые сдаются в аренду, и, кроме того, он занимается вывозом городского мусора...

Я услышал резкий скрипучий звук и, посмотрев на другую половину стола, увидел, как вилка Рамоны, не попавшая по картошке, заскребла по тарелке. Эммет произнес:

– Мама, ты себя хорошо чувствуешь? Еда нравится?

Потупив глаза, она ответила:

– Да, папочка. – Казалось, Марта поддерживает ее за локоть. Мадлен снова принялась заигрывать с моей ногой под столом, Эммет сказал:

– Мама, ты и наш признанный гений почему-то плохо развлекаете нашего гостя. Может быть, вы соблаговолите принять участие в разговоре?

Мадлен снова коснулась моей ноги, когда я хотел было разрядить обстановку какой-нибудь шуткой. Подцепив вилкой небольшую порцию гарнира и не спеша ее прожевав, Рамона Спрейг произнесла:

– Мистер Блайкерт, а вы знаете, что Рамона-бульвар назвали в мою честь?

Перекошенное лицо женщины при этих словах словно окаменело: она произнесла их с какой-то странной торжественностью.

– Нет, миссис Спрейг, я не знал этого. Я думал, что бульвар назвали в честь «Рамоны-Карнавал»[11]11
  «Рамона-Карнавал» (Ramona Pageant) – театральная пьеса, идущая на американском сцене с 1923 года.


[Закрыть].

– Это меня назвали в честь карнавала, – ответила она. – Когда Эммет женился на мне из-за приданого, он пообещал моей семье, что использует свои связи в городском совете по градостроительству, чтобы одну из улиц назвали в мою честь. Дело в том, что он не смог купить мне обручального кольца, так как все его деньги были вложены в недвижимость. Мой отец рассчитывал, что это будет какая-нибудь красивая оживленная улица, но все, на что оказался способен Эммет, – это тупиковая улочка в квартале красных фонарей в Линкольн Хайтс. Вы знаете этот район, мистер Блайкерт? – в ее прежде безжизненном голосе появились нотки ярости.

– Я там вырос.

– Тогда вы знаете, что мексиканские проститутки, живущие там, привлекают клиентов, выставляя себя в окнах. Что ж, когда Эммету удалось переименовать Розалинда-стрит в Рамона-бульвар, он решил устроить мне маленькую экскурсию на эту улицу. Когда мы там проезжали, проститутки приветствовали его по имени. Некоторые даже называли его прозвищами, обозначавшими некоторые его анатомические особенности. Меня это очень огорчило и обидело, но через некоторое время я с ним поквиталась. Когда девочки подросли, я стала проводить собственные карнавалы, прямо здесь, перед домом, на лужайке. В качестве массовки я привлекала соседских детей, и мы разыгрывали эпизоды из жизни мистера Спрейга, о которых он предпочел бы забыть. Которые...

Внезапно раздался оглушительный удар по столу. От удара повалились бокалы и задребезжала посуда. Чтобы дать ссорившимся сторонам прийти в себя и не смущать их своими взглядами, я уставился на свои колени и заметил, что Мадлен стиснула ногу своего отца так, что у нее побелели костяшки пальцев. Другой рукой она вцепилась в мою ногу – с силой, наверное, в десять раз превышавшую ту, которую я мог от нее ожидать. В воздухе повисла напряженная тишина. Через некоторое время заговорила Рамона Спрейг:

– Папа, я согласна отрабатывать харчи ради мэра Баурона или депутата Такера, но не ради альфонсов Мадлен. Простой полицейский. Боже, Эммет, как низко ты меня ценишь.

Затем я услышал скрип стульев, удар коленей об стол и звук удаляющихся из комнаты шагов. Я заметил, что стиснул руку своей фирменной боксерской хваткой. Оторва-Мадлен прошептала: «Извини, Баки. Извини». Вдруг я услышал бодрое:

– Мистер Блайкерт! – Я поднял голову, удивленный свежестью и здравомыслием, звучавшим в этом голосе.

Это была Марта Спрейг, она протягивала мне листок бумаги. Я взял его свободной рукой; Марта улыбнулась и вышла из комнаты. Мадлен все еще бормотала свои извинения, когда я посмотрел на рисунок. Там были изображены я и Мадлен, оба совершенно голые. Мадлен лежала на спине, раздвинув ноги, а я пристроился между ними и грыз ее своими огромными зубами.

* * *

Сев в «паккард», мы с Мадлен отправились на Саут Ла Бре. Я вел машину, а она всю дорогу благоразумно молчала. И только когда мы подъехали к мотелю под названием «Красная Стрела», она произнесла:

– Приехали. Здесь чисто.

Я поставил автомобиль перед зданием, рядом с другими припаркованными драндулетами; Мадлен пошла к регистрационной стойке и через несколько секунд вернулась с ключами от одиннадцатой комнаты. Поднявшись к номеру, она открыла дверь; я включил свет.

Комнатушка была окрашена в мрачно-коричневые тона и пахла предыдущими постояльцами. Я слышал, как в соседнем номере идет оживленная торговля наркотиками; Мадлен вдруг напомнила мне свое изображение на том рисунке Марты. Я протянул руку, чтобы выключить свет, но Мадлен меня остановила:

– Пожалуйста, не надо. Я хочу на тебя посмотреть.

Наркоторговцы за стенкой стали о чем-то оживленно спорить. Увидев стоявший на туалетном столике радиоприемник, я включил его, чтобы заглушить перебранку. Мадлен уже сняла с себя свитер и нейлоновые чулки и принялась за нижнее белье, я же только начал раздеваться. Кое-как расстегнув заклинившую ширинку, я скинул брюки. Стараясь побыстрее отцепить кобуру, я порвал рубашку. Потом Мадлен легла на кровать – и карикатура ее сестры была забыта.

Сбросив с себя остатки одежды, я лег к ней. Она начала бормотать: «Не стоит их ненавидеть, они не такие плохие...», но мой поцелуй не дал ей договорить. Мадлен ответила, наши губы и языки впились друг в друга, и мы лобызались до тех пор, пока не стали задыхаться и не остановились, чтобы перевести дыхание. Я положил руку на ее груди и стал их мять и массировать. Она продолжала свое бормотание про остальных Спрейгов. Чем больше я целовал и ласкал ее и чем больше ей это нравилось, тем больше она бормотала про них, поэтому я схватил ее за волосы и прошипел:

– Не надо про них. Люби меня, будь со мной.

Мадлен повиновалась и скользнула ко мне между ног – как на том рисунке Марты, только наоборот. Оказавшись в ее власти, я понял, что вот-вот кончу, поэтому, оттолкнув ее голову, я прошептал: «Я, а не они», – и стал гладить ей волосы, пытаясь сконцентрироваться на глупой рекламе, звучавшей по радио. От Мадлен у меня был такой стояк, какого не было ни от одной женщины, с которыми я трахался в боксерских раздевалках. Немного остыв и почувствовав, что готов, я перевернул ее на спину и вошел в нее.

Обычный полицейский и богатенькая шлюшка исчезли. Это было единство двух душ и тел, извивающихся, катающихся по кровати, двигающихся в унисон, быстро, но все же никуда не торопясь.

Мы двигались как одно целое, пока не затихла музыка и не закончились радиопередачи – комната для случки погрузилась в тишину – слышны были только наши вздохи. В итоге мы кончили – одновременно.

После этого мы лежали, не отпуская друг друга, потные, но довольные. Вспомнив, что через четыре часа мне надо идти на дежурство, я застонал. Мадлен расцепила объятия и стала пародировать мою коронную улыбку, обнажила свои белоснежные зубы. Засмеявшись, я сказал:

– Ну вот теперь твое имя уже точно не появится в газетах.

– Если только мы не объявим о свадьбе Блайкерта и Спрейг.

Я тоже громко рассмеялся:

– Твоей маме это бы понравилось.

– Моя мама – та еще лицемерка. Она принимает таблетки, которые прописал врач, так что якобы не наркоманка. Я развлекаюсь, значит, я шлюха. У нее есть оправдание, у меня нет.

– Нет, есть. Ты – моя... – я не никак мог выговорить «шлюха».

Мадлен начала щекотать мой живот.

– Скажи это. Не будь забитым полицейским. Скажи это.

Я остановил ее руку, пока она меня не защекотала.

– Ты моя возлюбленная, ты моя ненаглядная, ты моя милая, ты – женщина, ради которой я скрыл улики.

Она укусила меня за плечо и сказала:

– Я – твоя шлюха.

Я засмеялся:

– Хорошо, ты мой нарушитель 234-А – ПС.

– Это еще что?

– Номер статьи уголовного кодекса, предусматривающего наказание за проституцию.

Мадлен вскинула брови.

– Уголовного кодекса?

Я поднял руки.

– Все, ты меня поймала.

Бесстыдница положила голову мне на грудь.

– Ты мне нравишься, Баки.

– Ты мне тоже нравишься.

– Я понравилась тебе не с самого начала. Скажи правду – поначалу ты просто хотел меня трахнуть.

– Это правда.

– Так когда же я стала тебе нравиться?

– Как только сняла с себя одежду.

– Ах ты, негодник! А хочешь знать, когда ты стал мне нравиться?

– Говори, только правду.

– Когда я сказала отцу, что познакомилась с симпатичным полицейским Баки Блайкертом. У него тогда чуть челюсть не отвисла от удивления. На него это произвело впечатление, а на Эммета МакКонвилла Спрейга очень трудно произвести впечатление. Я подумал о том, как жестоко он обошелся со своей женой, и просто сказал:

– Он и сам производит впечатление.

Мадлен заметила:

– Дипломат! Он грубый, скупой шотландский сукин сын, но он умеет постоять за себя. Ты знаешь, как он на самом деле заработал свои деньги?

– Как?

– Ганстерский рэкет и кое-что похлеще. Отец купил у Мака Сеннета гнилые пиломатериалы и заброшенные кинодекорации и построил из этого дома. У него по всему городу много разных зданий, не отвечающих элементарным нормам пожарной безопасности. И все они зарегистрированы на подставные фирмы. Он дружит с Мики Коэном. И его люди собирают арендную плату за это жилье.

Я пожал плечами.

– Мик на короткой ноге с мэром Бауроном и чуть ли не с половиной членов жилищной инспекции. Видишь мой пистолет и наручники?

– Да.

– За них заплатил Коэн. Он организовал фонд, который помогает младшим полицейским чинам приобретать снаряжение и амуницию. Хороший рекламный ход. Начальник городской налоговой инспекции никогда не проверяет его бухгалтерию, потому что Мик оплачивает бензин и масло для всех машин этого ведомства. Поэтому ты меня совсем не удивила.

Мадлен спросила:

– А хочешь узнать один секрет?

– Конечно.

– Половина квартала в районе Лонг-Бич, который построил мой отец, рухнула во время землетрясения 1933 года. Двенадцать человек погибло. Отец заплатил взятку за то, чтобы его имя вычеркнули из списка подрядчиков.

Я обнял ее.

– Зачем ты мне все это рассказываешь?

Поглаживая мои руки, она сказала:

– Потому что ты понравился отцу. Потому что ты – единственный кавалер, приведенный мной в наш дом, который ему понравился. Потому что он очень уважает силу и считает тебя сильным человеком. Если его вывести на откровенный разговор, возможно, он тебе и сам это скажет. Эти люди давят на него, а он отыгрывается на маме, потому что он построил те рухнувшие дома на ее деньги. Я не хочу, чтобы ты судил о папе по сегодняшнему вечеру. Первые впечатления обычно самые яркие, но ты мне нравишься, и я не хочу...

Я притянул ее к себе.

– Успокойся, малышка. Ты сейчас со мной, а не со своей семьей.

Мадлен крепко меня обняла. Я хотел, чтобы она знала, что все просто чудесно и не о чем беспокоиться, и приподнял ее лицо. По нему катились слезы.

– Баки, я тебе не все рассказала про мои отношения с Бетти Шорт.

Я схватил ее за плечо.

– Что такое?

– Не сердись на меня. Ничего серьезного. Просто не хочу это скрывать. Ты мне сначала не нравился, поэтому я не...

– Расскажи мне сейчас.

Мадлен посмотрела на меня, нас разделяла только пропитанная потом простыня.

– Прошлым летом я довольно часто шлялась по барам. Обычные бары в Голливуде. Я услышала, что есть девушка, очень похожая на меня. Меня это заинтересовало, и в нескольких барах я оставила записки: «Твой двойник хотел бы с тобой встретиться» – и номер телефона. Бетти мне позвонила, и мы сошлись. Поболтали и, в общем, все. Я случайно встретила ее снова в ноябре прошлого года в «Ла Берне» вместе с Линдой Мартин. Это было просто совпадение.

– И все?

– Да.

– Тогда, малышка, готовься. Пятьдесят с лишним полицейских прочесывают бары в Голливуде, и если они обнаружат хотя бы в одном из них твою записку, то приготовься к долгой разлуке с домом. Я тогда тебе уже ничем помочь не смогу. И если это случится, не обращайся ко мне за помощью, потому что я сделал все, что смог.

Отстранившись от меня, Мадлен сказала:

– Постараюсь сделать так, чтобы этого не случилось.

– Ты имеешь в виду, что твой папочка постарается?

– Баки, дружок, неужели ты стал бы ревновать к тому, кто вдвое тебя старше и вдвое слабее?

Я подумал о Черной Орхидее, перед глазами снова возникли газетные заголовки.

– Почему ты захотела встретиться с Бетти Шорт?

Мадлен поежилась, по ее лицу вспышкой пробежало неоновое отражение названия нашей гостиницы:

– Я вовсю старалась выглядеть стильной и отвязной, – ответила она. – Но по описаниям Бетти, которые я слышала, она была круче, чем я. И естественнее. Настоящее дитя природы.

Я поцеловал свое дитя природы. Мы снова занялись любовью, и все это время я представлял ее с Бетти Шорт – они любили друг друга так естественно.

Глава 12

Посмотрев на мою мятую одежду, Расс заметил:

– По тебе что, слониха прошлась?

Я оглядел комнату, которую потихоньку заполняли полицейские, работающие в дневную смену.

– Нет – Бетти Шорт. Сегодня не будем отвечать на звонки, ладно, босс?

– Не хочешь прогуляться?

– К делу.

– Прошлой ночью в Энсино видели Линду Мартин, в двух барах. Вы с Бланчардом поезжайте в Долину и поищите ее. Начните с Виктори-бульвара и далее на запад. Чуть позже я подошлю вам на помощь еще несколько человек.

– Когда?

Миллард посмотрел на часы.

– Как только, так сразу.

Поискав глазами Ли и не найдя его, я согласно кивнул и поднял телефонную трубку. Я сделал несколько звонков: домой, в Отдел приставов, в справочную службу – узнать номер его телефона в гостинице «Эль Нидо». На первый звонок мне никто не ответил, на два других я получил одинаковый ответ – Бланчарда здесь нет. Вскоре возвратился Миллард, вместе с ним Фриц Фогель и, к моему удивлению, Джонни Фогель – тоже в штатском.

Я поднялся им навстречу.

– Не могу найти Ли, босс.

Миллард сказал:

– Поедешь с Фрици и Джонни. Возьмите машину без мигалок, но с рацией, чтобы вы могли связаться с другими ребятами, работающими в том районе.

Толстяки-Фогели уставились на меня, затем друг на друга. По взгляду, которым они обменялись, было понятно, что они арестовали бы меня за один мой внешний вид.

Я сказал:

– Спасибо, Расс.

Мы поехали в Долину, Фогели впереди, я – сзади. Я попытался было вздремнуть, но Фрици своей безостановочной болтовней про проституток и сексуальных маньяков не дал мне это сделать. Джонни поддакивал. Всякий раз, когда папаша останавливался, чтобы перевести дыхание, сынок вставлял: «Точно, папа». Выехав на Кахуэнга-пасс, Фрици выдохся; сынок тоже примолк. Я закрыл глаза и прислонился к стеклу. Перед моими глазами Мадлен исполняла медленный стриптиз под шум мотора, когда я услышал шепот Фогелей:

– ...папа, он спит.

– Когда мы на работе, не называй меня папой. Я тебе уже тысячу раз об этом твердил. Ты становишься похожим на педика.

– Я доказал, что не педик. Педики не смогли бы сделать то, что сделал я. Я уже не девственник, поэтому не говори мне «педик».

– Замолчи, черт подери.

– Папуля, то есть, папа...

– Я сказал, замолчи, Джонни.

Толстый хвастливый полицейский, которого опустили до уровня ребенка, завладел моим вниманием. Чтобы послушать продолжение этого разговора, я изобразил громкий храп. Джонни прошептал:

– Вот видишь, папа, он спит. Это он педик, а не я. И я доказал это. Кривозубый ублюдок. Я его урою, папа. Ты знаешь, я смогу. Наглый ублюдок. Место в Отделе судебных приставов было у меня в кармане...

– Джон Чарльз Фогель, если ты сейчас же не заткнешься, я тебя выпорю и не посмотрю, что ты совершеннолетний полицейский.

Раздался сигнал по радио; я притворно зевнул. Джонни, повернувшись ко мне, улыбнулся и, обдав меня легендарным запахом изо рта, спросил:

– Выспался?

Моим первым желанием было ответить насчет «рою», но меня остановило чувство внутрикорпоративной этики.

– Да, вчера поздно лег.

Джонни не к месту подмигнул.

– Я тоже ходок. Неделя без бабы, и я на стенку лезу.

Диспетчер продолжал бубнить:

– ...повторяю, 10-А-94, сообщите свои координаты.

Фрици схватил микрофон:

– Это 10-А-94, мы на Виктори и Сатикой.

Диспетчер повторил:

– Поговорите с барменом из «Каледонского зала» в районе Виктори и Валли Вью-авеню. Разыскиваемая Линда Мартин сейчас там.

Фрици врубил сирену и дал газу. Соседние машины прижались к обочине; мы выехали на среднюю полосу. Я вознес молитву кальвинистскому Богу, в которого верил в детстве: «Умоляю, пусть эта девочка не назовет имя Мадлен». Впереди показалась Валли Вью-авеню. Фрици резко свернул вправо и, заглушив сирену, остановился у бара, стилизованного под бамбуковую хижину.

Дверь бара распахнулась, и прямо на нас выскочила Линда Мартин / Мартилкова – как будто сошедшая с той самой фотографии. Я выпрыгнул из машины и помчался вслед за ней, папаша и сынок Фогели, сопя и пыхтя, потрусили за мной. Линда / Лорна неслась как антилопа, прижимая к груди большую сумку. Я прибавил ходу – и расстояние между нами стало стремительно сокращаться. Девчонка добежала до оживленного переулка и метнулась в гущу дорожного движения; машины резко виляли, стараясь ее объехать. Она оглянулась, и в это мгновение меня чуть не сбил грузовик с пивом, который в свою очередь едва разминулся с летящим навстречу мотоциклистом. Я перевел дыхание и помчался дальше. Перебежав на другую сторону, девчонка споткнулась о бордюр и упала, выронив свою сумку. Сделав последний рывок, я настиг беглянку.

Поднявшись с тротуара, она принялась яростно отбиваться, но я поймал ее маленькие ручонки и, загнув их за спину, защелкнул наручники. Тогда Лорна начала меня пинать, стараясь попасть по ногам. Один ее удар достиг цели, но нанося его, она не удержалась и, потеряв равновесие, шлепнулась на задницу. Я помог ей подняться, получив целую порцию плевков в свою сторону. Лорна завопила:

– Я несовершеннолетняя, если тронешь меня без свидетелей, я подам в суд!

Отдышавшись, я притащил ее к тому месту, где лежала упавшая сумка.

Я наклонился и поднял ее. Меня поразили объем и тяжесть сумки. Заглянув внутрь, я увидел небольшую металлическую коробку для кинопленки. Я спросил:

– Про что фильм?

Лорна ответила заикаясь:

– Не надо, а то м-м-мои родители...

Раздался автомобильный гудок, из окна машины высунулся Джонни Фогель:

– Миллард сказал доставить ее в изолятор для малолеток на Джорджия-стрит.

Я подхватил Лорну и затолкал ее на заднее сиденье. Фрици включил сирену, и мы тронулись с места.

* * *

Через полчаса мы были в центре города.

На ступеньках изолятора нас уже поджидали Миллард и Сирз. Я ввел девочку в здание, следом вошли Фогели. Сотрудники заведения расступились, дав нам пройти. Миллард открыл дверь с надписью «Допрос задержанных». Я снял с Лорны наручники, а Сирз расставил в комнате стулья и положил на стол блокноты и пепельницы. Миллард обратился к младшему Фогелю:

– Джонни, возвращайся в участок и сиди на телефоне.

Толстяк было запротестовал, но, посмотрев на отца, который кивнул, с обиженным видом покинул комнату. Фрици объявил:

– Я собираюсь пригласить мистера Лоу. Он должен присутствовать на допросе.

Миллард ответил:

– Нет. Не должен, пока мы не получим заявление.

– Отдайте ее мне и получите заявление.

– Добровольное заявление, сержант.

Фрици вспыхнул:

– Я считаю это оскорблением, Миллард.

– Можешь считать как угодно, но ты будешь делать то, что я скажу, с мистером Лоу или без.

Фриц Фогель замер на месте. Он был похож на маленькую атомную бомбу, которая вот-вот взорвется, его голос взвился, словно бомбовый запал:

– Вы с Орхидеей на пару хвостом крутили, ведь так, сучка? Торговали вашими мелкими щелками. Рассказывай, где ты была, когда ее убили.

Лорна ответила:

– Пошел ты, член.

Фрици кинулся к ней. Между ними встал Миллард.

– А теперь, сержант, вопросы буду задавать я.

В комнате повисла гнетущая тишина. Фогель и Миллард стояли лицом к лицу. Время, казалось, остановилось. Наконец Фогель завизжал:

– Хренов большевик. Прикинулся добреньким.

Миллард шагнул ему навстречу; Фогель отшатнулся.

– Пошел вон, Фрици.

Фогель попятился назад и уперся в стену. Потом, развернувшись, вышел, хлопнув дверью. От удара пошло эхо. Гарри обезвредил остатки «бомбы»:

– Ну, и каково быть объектом такой охоты, мисс Мартилкова?

Девчонка ответила:

– Меня зовут Линда Мартин, – и расправила складки на юбке.

Я сел на стул, посмотрел на Милларда и показал ему на лежавшую на столе сумку, из которой торчала коробка с кинопленкой.

– Ты ведь знаешь, что мы хотим спросить тебя про Бетти Шорт, не так ли, милая?

Девочка опустила глаза и начала шмыгать носом; Гарри протянул ей бумажные салфетки. Она разорвала их на части и разложила на столе.

– Значит, мне придется возвратиться к своим родителям?

Миллард кивнул:

– Да.

– Мой папаша меня прибьет. Он тупой тип, который всегда напивается и бьет меня.

– Милая, когда ты возвратишься в Айову, ты будешь ходить отмечаться в Отдел по работе с несовершеннолетними. Пожалуешься там, что тебя обижает отец, и они это быстро прекратят.

– Если мой отец узнает, чем я занималась в Лос-Анджелесе, он меня просто убьет.

– Он не узнает, Линда. Я специально попросил тех двух полицейских уйти, чтобы о том, что ты расскажешь никто больше не узнал.

– Если вы отправите меня обратно в Сидер Рапидс, я убегу опять.

– Я знаю. Чем быстрее ты расскажешь нам про Бетти и чем быстрее мы тебе поверим, тем быстрее ты сядешь на поезд – и тю-тю. Поэтому лучше рассказать нам всю правду, не так ли, Линда?

Девочка снова начала мять в руках салфетки. Я чувствовал, как ее крохотный уставший мозг усиленно ищет выход из передряги. Наконец, вздохнув, она произнесла:

– Зовите меня Лорна. Если я вернусь в Айову, мне надо привыкать к этому имени.

Миллард улыбнулся; Гарри Сирз закурил и приготовился записывать. Мое давление резко подскочило, с каждым ударом пульса я повторял про себя лишь одно: «Только не говори про Мадлен, только не про Мадлен, только не про Мадлен».

Расс спросил ее:

– Лорна, ну ты готова говорить с нами?

Бывшая Линда Мартин ответила:

– Валяйте.

Миллард задал первый вопрос:

– Когда и где ты познакомилась с Бетти Шорт? Лорна смяла в руке салфетку и сказала:

– Прошлой осенью в женском общежитии на Чероки.

– Норт Чероки, дом 1842?

– Угу.

– И вы стали подругами?

– Угу.

– Пожалуйста, отвечай «да» или «нет».

– Да, мы стали подругами.

– Чем вы вместе занимались?

Грызя ноготь, Лорна ответила:

– Болтали, ходили на кастинги, шлялись по барам...

Я перебил:

– Каким барам?

– Что значит – каким?

– Я имею в виду приличные места или так себе? Бары для работяг?

– О, просто бары в Голливуде. Где у меня не спрашивали паспорт.

Мое давление пришло в норму. Миллард спросил:

– Это ведь ты рассказала Бетти о доме на Оранж-драйв, где жила сама, так?

– Угу. То есть да.

– Почему Бетти съехала с квартиры на Чероки?

– Там жило слишком много народу, к тому же она поназанимала денег почти у всех девчонок, и они на нее обозлились.

– Были такие, которые обозлились больше остальных?

– Я не знаю.

– Ты уверена, что она не съехала из-за какого-нибудь парня?

– Уверена.

– Не помнишь имена хотя бы некоторых парней, с которыми Бетти встречалась прошлой осенью?

Лорна пожала плечами.

– Это были мимолетные романы.

– А имена, Лорна?

Девушка начала считать на пальцах. Остановившись на цифре три, она сказала:

– Ну, два парня в доме на Оранж-драйв – Дон Лейз и Хэл Коста, и морячок по имени Чак.

– Фамилию не знаешь?

– Нет. Но знаю, что он – старшина-артиллерист второго ранга.

Миллард хотел было задать очередной вопрос, но, подняв руку, я перебил его:

– Лорна, на днях я говорил с Марджери Грэм. Она сказала, что в разговоре с тобой упоминала, что на Оранж-драйв приедут полицейские, которые будут расспрашивать жильцов о Бетти. В тот день, когда они пришли, ты сбежала. Почему?

Лорна откусила сломанный ноготь и теперь зализывала выступившую кровь.

– Потому что знала, что родители, увидев в газете мою фотографию и прочитав о том, что я подруга Бетти, обратятся в полицию, чтобы меня выслали домой.

– Куда ты пошла, когда убежала от нас?

– Встретила в баре мужика, и он снял мне комнату рядом со стоянкой в Долине.

– Ты...

Сделав знак рукой, Миллард остановил меня.

– Ты говорила, что вы с Бетти участвовали в кастингах на киностудиях. Вам удалось сняться в каких-нибудь фильмах?

– Лорна сжала руки, лежащие на коленях.

– Нет.

– Тогда не могла бы ты сказать, что находится в той коробке, которая у тебя в сумке?

Потупив глаза, из которых закапали слезы, Лорна Мартилкова прошептала:

– Кино.

– Гадкое кино?

Лорна молча кивнула. По ее лицу теперь ручьем стекал макияж; Миллард дал ей платок.

– Милая, ты должна нам все рассказать, все с самого начала. Поэтому не торопись и все как следует обдумай. Баки, принеси ей воды.

Я вышел в коридор. Дойдя до фонтанчика с водой, я набрал полный бумажный стакан и, вернувшись в комнату, поставил стакан перед Лорной. Теперь она рассказывала тихо и неспеша:

– ...и я околачивалась в этом баре в Гардене. И тот мексиканец – Рауль, или Жорж, или как там его – заговорил со мной. В то время я думала, что беременна, и мне нужны были деньги. Он сказал, что даст мне двести долларов за сьемки в порнухе.

Лорна сделала паузу, пригубила воды, глубоко вздохнула и продолжила:

– Мужик сказал, что ему нужна еще одна девушка, поэтому я позвонила Бетти. Она согласилась, и мы с мужиком за ней заехали. Он накачал нас наркотиками, потому что побоялся, что мы испугаемся и откажемся. Мы поехали в Тихуану, в огромный дом за городом. Мексиканец ставил освещение, снимал на камеру и говорил нам, что делать, а потом отвез обратно в Лос-Анджелес, и это все, ей-богу, а теперь вы не могли бы позвонить моим родителям?