Текст книги "Черная Орхидея"

Автор книги: Джеймс Эллрой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

Глава 21

Эллис Лоу сказал:

– Я организовал эту встречу по нескольким причинам. Во-первых, чтобы извиниться перед тобой, Баки. За то, что раньше времени объявил убийцей Дюланжа и поспешил сообщить об этом своим друзьям-газетчикам, а в итоге пострадал ты. Приношу свои извинения.

Я посмотрел на Лоу и сидящего рядом Фрици Фогеля. «Встреча» проходила в гостиной дома Фогеля; в заголовках газет, вышедших за последние два дня меня описали как рвущегося в бой полицейского, который идет не тем путем.

– Что вы хотите, мистер Лоу?

Фрици засмеялся; Лоу сказал:

– Называй меня Эллис.

Субординация опустилась на новый уровень – гораздо ниже того, на котором стояла выпивка и закуска из сухих крендельков, которые напекла в знак уважения фрау Фогель. Через час я должен был встречаться с Мадлен и внеслужебное панибратство с моим боссом не входило в мои планы.

– Хорошо, Эллис.

Лоу не понравился мой тон.

– Баки, наши взгляды в прошлом довольно часто не совпадали. Возможно, они не совпадают и сейчас.

Но я думаю, что по некоторым вопросам они сходятся. Нам обоим хочется, чтобы дело Шорт было как можно быстрее закрыто и мы наконец вернулись к обычной работе. Ты, я знаю, хотел бы вернуться в Отдел судебных приставов. И как бы мне ни хотелось поймать и осудить убийцу, я думаю, сейчас мое участие в расследовании вышло из-под контроля и мне пора вернуться к своим старым судебным делам. Я чувствовал себя как карточный шулер, у которого выпал королевский флеш.

– Чего ты хочешь, Эллис?

– Я хочу, чтобы ты возвратился в Отдел завтра; но перед этим я хотел бы в последний раз попытаться раскрыть дело Шорт и уж потом заняться своими старыми делами. Баки, мы с тобой оба пришли со стороны. Но вот Фрици, допустим, когда станет лейтенантом, хотел бы видеть тебя своим напарником и...

– Расс Миллард тоже хотел бы меня в напарники, когда Гарри Сирз уйдет на пенсию.

Фрици взялся за свою рюмку.

– Ты слишком жесткий человек, чтобы с ним работать, парнишка. Он как-то говорил, что ты не умеешь себя контролировать. Старина Расс – особа чувствительная, а я как раз твой тип.

Замечание попало в точку; я вспомнил о том отвращении с которым посмотрел на меня Расс, когда я нечаянно ударил Джо Дюланжа.

– Так чего же ты хочешь, Эллис?

– Ну что ж, Дуйат, я скажу. В городской тюрьме до сих пор остаются четыре человека, сознавшиеся в убийстве. У них нет алиби на тот период, когда пропала Бетти Шорт, во время первых допросов они несли какую-то околесицу, к тому же ведут себя очень буйно, настоящие припадочные психи. Я хочу, чтобы их заново допросили, но уже с применением соответствующих методов. Это будет в основном физическая работа, и Фрици хотел взять себе в помощники Билла Кенига, но я считаю, что его слишком часто заносит, и поэтому выбрал тебя. Итак, Дуайт, да или нет. Назад, в Отдел судебных приставов или в Отдел по раскрытию убийств, где Расс Миллард еще не скоро от тебя избавится. Он очень выдержанный и терпеливый человек, Дуайт. Тебе придется ждать очень, очень долго.

Мой королевский флеш рассыпался.

– Да.

Лоу просиял.

– Тогда поезжай сейчас в тюрьму. Надзиратель ночной смены выписал на этих четырех пропуска на выезд. На охраняемой автостоянке стоит автофургон. Ключи зажигания под ковриком в салоне. Отвезешь подозреваемых на Саут Аламеда, 1701. Там тебя будет ждать Фрици. В общем, с возвращением в Отдел судебных приставов, Дуайт.

Я встал. Лоу, взяв одно печенье, стал его аппетитно надкусывать; а Фрици трясущимися руками осушил свою рюмку.

Психи ожидали меня в камере для задержанных. Одетые в тюремные робы, они были закованы в наручники и ножные кандалы. К пропускам на выезд, которые мне дал надзиратель были прикреплены фотографии и досье на каждого из подозреваемых; когда дверь камеры автоматически открылась, я сверил их лица с фотографиями.

Пол Дэвид Орчард был небольшого роста дородным мужчиной с приплюснутым носом, занимавшим чуть ли не половину лица, и длинными напомаженными волосами; Сесил Томас Деркин оказался лысым, веснушчатым мулатом лет пятидесяти, ростом шесть с половиной футов. Чарльз Майкл и Айсслер выделялись своими запавшими карими глазами, а Лорен Бидвел своим хрупким телосложением и темными пятнами на коже, а также постоянным дрожанием. Он выглядел настолько жалким, что я даже перепроверил его досье, чтобы убедиться, что это действительно преступник; судимости за растление малолетних, начинавшиеся еще в 1911 году, не оставили больше никаких сомнений.

– Выходите, – бросил я. – Пошевеливайтесь.

Волоча по полу цепи и широко расставив ноги, вся четверка поплелась к помосту. Я указал им на боковую дверь рядом с помостом; надзиратель открыл ее снаружи. Один за другим психи проследовали на стоянку; пока я подгонял к зданию полицейский фургон, эти четверо были под прицелом тюремщика.

Когда я подъехал, он открыл дверь машины; в зеркало заднего вида я стал следить за тем, как мои пассажиры грузятся в фургон. Залезая в него, они вдыхали свежий ночной воздух и о чем-то перешептывались друг с другом. Когда погрузка закончилась, надзиратель посигналил мне своим пистолетом и я тронулся с места.

Здание номер 1701 по Саут Аламеда находилось в промышленной зоне восточного Лос-Анджелеса, в полутора милях от городской тюрьмы. Пять минут спустя я нашел его – огромный склад прямо посередине квартала, в котором располагались такие же огромные складские терминалы. Это было единственное здание, с освещенной надписью над входом: «Каунти Кинг – поставщик мяса для учреждений Лос-Анджелеса с 1923 года». Припарковавшись, я посигналил; дверь под надписью открылась, свет погас, и показался Фрици Фогель, засунувший руки за ремень брюк.

Я вышел и открыл дверь фургона. Психи высыпали на улицу; Фрици крикнул им:

– Сюда, господа. – Четверка, расставив ноги, прошлепала в направлении голоса; свет в здании снова включился. Я закрыл машину и вошел в помещение.

– Подарок от округа, парнишка. Хозяин этого склада – должник шерифа Бискалеза, а у того есть лейтенант, у которого брат работает врачом, и этот врач мне кое-чем обязан. Скоро поймешь, о чем я говорю.

Я закрыл дверь и запер ее на замок; Фрици провел меня мимо ходоков в коридор, воняющий мясом. Пройдя по коридору, мы пришли в большой зал – с покрытым пылью полом и рядами свисающих с потолка ржавых крюков для мяса. На половине из них при комнатной температуре болтались говяжьи полутуши, вокруг которых роились слепни. У меня скрутило желудок; затем, увидев в самом конце зала четыре стула, стоявшие под четырьмя неиспользуемыми крюками, я стал осознавать происходящее.

Фрици снял с психов кандалы и, заставив их вытянуть руки перед собой, надел им наручники. Стоя рядом, я наблюдал за реакцией этой четверки. Старика Бидвелла затрясло еще сильнее; Деркин что-то напевал себе под нос; Орчард ухмылялся, его голова склонилась набок, словно под тяжестью напомаженной прически. И только Чарльз Айсслер заинтересованно следил за всем происходящим – нервно сжимая руки и переводя взгляд с меня на Фрици и обратно.

Фрици достал из кармана рулон изоленты и швырнул мне.

– Приклей их досье к стене рядом с крюками. По алфавиту, напротив каждого крюка.

Сделав это, я заметил в нескольких ярдах от себя, у соседней двери, стоящий поперек стол, накрытый простынью. Фогель подвел заключенных ближе и, заставив их залезть на стулья, зацепил их наручники за крюки. Я стал просматривать досье в надежде обнаружить информацию, которая бы вывела меня из себя и обозлила настолько, чтобы возникшей ненависти хватило на всю ночь и до самого возвращения в Отдел судебных приставов.

Лорен Бидвелл имел три судимости, все за изнасилование малолетних. В период между отсидками он признавался во всех нашумевших сексуальных преступлениях и был даже одним из главных подозреваемых в известном в двадцатых годах деле о похищении мальчика из семьи Хикман. Сесил Деркин был наркоман, хулиган и насильник, который в свое время играл на ударных с довольно неплохими джаз-бандами; отсидел два срока за умышленный поджог. Во время последнего поджога его поймали, когда он мастурбировал перед горящим домом – домом, в котором жил руководитель оркестра, который якобы задолжал ему деньги за одно из выступлений. За эту выходку Деркин получил двенадцать лет тюрьмы; освободившись, стал работать посудомойщиком в одной из забегаловок и жить в общежитии Армии спасения.

Чарльз Айсслер был сутенером и любителем сознаваться в убийствах проституток. Три привода в полицию за сутенерство обеспечили ему в общей сложности год тюрьмы; его ложные признания в убийствах стоили ему девяносто двух дней в психушке «Камарильо». Пол Орчард был вором и альфонсом, а также бывшим шерифом округа Сан-Бернардино. В дополнение к своим административным правонарушениям он имел две судимости за вооруженные налеты. Во мне вспыхнула небольшая искорка ярости. Я чувствовал себя так, как если бы выходил на ринг против боксера, в победе над которым я не был уверен. Фрици сказал:

– Красивый квартет, а, паренек?

– Прямо хор мальчиков.

Фрици поманил меня пальцем; я подошел и стал лицом к четырем подозреваемым. Моя искорка ярости все еще горела, когда он произнес:

– Вы все сознались в убийстве Орхидеи. Мы не можем это доказать, поэтому попробуйте сделать это сами. Баки, задавай вопросы про последние дни жизни девчонки. А я буду слушать до тех пор пока не услышу откровенный сифилитический бред.

Я начал с Бидвелла. Из-за его дрожания под ним трясся стул; протянув руку к крюку, я остановил трясучку.

– Расскажи мне про Бетти Шорт, старик. Почему ты ее убил?

Старикан посмотрел на меня умоляющими глазами; я отвел взгляд. Фрици, изучавший досье на стене, заполнил возникшую паузу.

– Не робей, паренек. Этот хрыч заставлял мальцов сосать ему хрен.

Моя рука дернула крюк.

– Выкладывай, старик. Почему ты ее грохнул?

Бидвелл ответил едва слышным старческим голосом:

– Я не убивал ее, сэр. Я просто хотел, чтобы меня забрали в психушку. Трехразовое питание и постель – это все, что мне надо. Пожалуйста, мистер.

И действительно он едва ли мог удержать в руке нож, не говоря уж о том, чтобы связать женщину и отнести две части трупа в машину. Я подошел к Сесилу Деркину.

– Рассказывай ты, Сесил.

Этот пижон передразнил меня.

– Рассказывай про что? Ты эту фразу где взял из «Дика Трейси» или из «Охотников за гангстерами»?

Краем глаза я увидел, как за мной пристально наблюдает Фрици.

– Еще раз повторяю. Расскажи мне про твои отношения с Бетти Шорт.

Деркин захихикал.

– Я трахал Бетти Шорт. И я трахал твою маму! Я твой папочка!

Я нанес ему двойной в солнечное сплетение – короткие, но сильные удары. Его ноги подкосились, но он удержался на стуле. Отдышавшись, он вдохнул и снова стал хорохориться.

– Строите из себя умников, да? Ты – плохой парень, твой напарник – хороший? Ты меня ударишь, он спасет. Разве вы, клоуны, не знаете, что эти роли пришли из водевиля?

Я помассировал свою правую руку, до сих пор не зажившую после Ли Бланчарда и Джо Дюланжа.

– Я – хороший парень, Сесил. Помни об этом.

Это была красивая фраза. Деркин не нашелся что ответить; я переключился на Чарльза Майкла Айсслера.

Потупив глаза, он сказал:

– Я не убивал Лиз. Я не знаю, зачем я это делаю, простите меня. И, прошу вас, пожалуйста, не позволяйте тому человеку меня бить.

Он говорил вполне искренне, но что-то меня в нем насторожило. Я сказал:

– Убеди меня.

– Я... я не могу. Я просто не убивал.

Я представил Айсслера сутенером, а Бетти Шорт временной проституткой и подумал, не было ли между ними каких-либо отношений, – но потом вспомнил, что проститутки, имена которых упоминались в ее черном блокноте, говорили, что она работала в одиночку. Я спросил:

– Ты знал Бетти Шорт?

– Нет.

– А слышал о ней?

– Нет.

– Почему же ты сознаешься в ее убийстве?

– Она... она выглядела такой хорошенькой и симпатичной, и, когда я увидел ее фотографии, мне стало так плохо. Я... всегда сознаюсь в убийстве симпатичных девушек.

– В твоем досье сказано, что ты сознаешься только в убийстве проституток. Почему?

– Ну, я...

– Ты бьешь своих девчонок, Чарли? Ты подсаживаешь их на наркотики? Заставляешь их обслуживать твоих дружков?

Я остановился, подумав о Кэй и Бобби Де Витте. Айсслер начал качать головой, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Через некоторое время он уже просто рыдал.

– Я занимаюсь такими плохими делами, мерзкими, мерзкими, мерзкими.

Подошел Фрици и стал рядом, кастеты в каждой руке. Он сказал:

– Мягким отношением мы ничего не добьемся, – и выбил стул из под Айсслера. Сутенер-мученик завопил и шлепнулся плашмя, как выброшенная на берег рыба; послышался хруст костей из-за того, что наручники приняли на себя всю тяжесть его веса. Фрици сказал:

– Смотри, как надо, парнишка.

С криком «Подонок! Ниггер! Педофил!» он сбил ногой оставшиеся три стула. Теперь все четверо любителей сознаваться болтались на крюках, вопя и цепляя друг друга ногами – осьминог в тюремной робе. Казалось, что вопит один человек – до тех пор пока Фрици не подошел к Чарльзу Майклу Айсслеру.

Зажав кастеты в руках, он стал лупить его в живот, удар правой, удар левой, правой-левой. Айсслер завизжал и начал задыхаться; Фрици выкрикнул:

– Рассказывай про последние дни Орхидеи, ты, блядун-сифилитик!

Я готов был убежать куда угодно. Айсслер прохрипел:

– Я... не... ничего... не знаю.

Фрици ударил ему в промежность.

– Рассказывай, что знаешь.

– Я знаю, что ты творил в Отделе нравов!

Фогель осыпал его градом ударов.

– Рассказывай то, что знаешь! Рассказывай то, что рассказали тебе твои девки, блядун-сифилитик!

Айсслера вырвало; Фрици подошел ближе и продолжил избиение. Услышав хруст ребер, я отвернулся и уставился на сигнализацию на стене, рядом с соседней дверью. Я так и стоял, тупо глядя на стену, пока наконец в поле моего зрения не оказался Фогель, покативший мимо меня накрытый простыней стол, который я заметил до этого.

Психи висели на своих крюках и тихо стонали, Фрици подошел ко мне, ухмыльнулся и сдернул со стола простыню.

Под ней оказался обнаженный женский труп, разрезанной пополам, – пухленькая девушка, причесанная так, чтобы она напоминала Элизабет Шорт. Фрици ухватил Айсслера за воротник и прошипел:

– Чтобы доставить вам удовольствие, позвольте представить труп номер сорок три. Вы все будете его кромсать, и тот, кому удастся сделать это лучше всего, получит путевку в психушку!

Айсслер закрыл глаза и прикусил нижнюю губу. Старина Бидвелл побагровел и начал брызгать слюной. Я почувствовал запах фекалий, идущий со стороны Деркина, и увидел, что у Орчарда сломаны запястья, вывернуты под прямым углом, с костью и сухожилиями наружу. Фрици достал короткий мексиканский тесак и провел по лезвию рукой.

– Покажите мне, как вы это делали, ублюдки. Покажите мне то, о чем не писали в газетах. Покажите, и я сжалюсь над вами и больше не буду делать вам бо-о-ольно. Баки, сними с них наручники.

У меня подкосились ноги. Я навалился на Фрици и повалил его на пол, а сам побежал и включил сигнализацию. Сирена загудела так громко и отчетливо, что мне показалось – именно ее звуковые волны вышибли меня со склада в автофургон и донесли прямо до двери Кэй уже без всяких извинений и слов преданности Ли.

Так я соединился с Кэй Лейк.

Глава 22

Включив ту сирену, я очень сильно осложнил себе жизнь.

Лоу и Фогелю удалось замять инцидент. Меня вышвырнули из Отдела судебных приставов, переведя в патрульно-постовую службу, на мой старый участок. Лейтенант Джастроу, начальник смены, был закадычным другом окружного сатаны-прокурора. Я прекрасно видел, что он следит за каждым моим шагом – ожидая, что я начну стучать, или сдрейфлю, или сделаю еще что-нибудь не так.

Но я не оправдывал его ожиданий. Да и что мог противопоставить полицейский с пятилетним стажем человеку, прослужившему двадцать два года, а также будущему окружному прокурору, у которого к тому же имелся дополнительный козырь на руках: из патрульных, приехавших тогда на склад, теперь собрали новую команду судебных приставов – весьма благоразумный шаг, ибо работа в Отделе судебных приставов делала их молчаливыми и счастливыми. У меня было всего два утешения, которые не позволили мне сойти с ума: во-первых, Фрици никого не убил и, во-вторых, после проверки списков, выпущенных из городской тюрьмы, оказалось, что все четверо допрашиваемых были направлены в больницу с «травмами, полученными в результате автокатастрофы», а позже переправлены в различные психиатрические заведения на «обследование». И мой страх погнал меня туда, куда я так долго боялся прийти. Кэй.

В ту первую ночь она была моей утешительницей и моей любовницей. Я пугался шума и резких движений, и поэтому, раздев меня, она заставила меня лежать неподвижно, бормоча «и все такое прочее» всякий раз, когда я пытался поговорить о Фрици и Орхидее. Ее прикосновения были такими нежными, что я их практически не ощущал; я трогал и ласкал все впадинки ее тела до тех пор, пока наконец не почувствовал, что мое собственное тело уже больше не представляет из себя только сжатые кулаки и напряженные мускулы полицейского. Тогда мы занялись любовью – уже без Бетти Шорт.

Через неделю после этого я отказался от встреч с Мадлен, «соседкой», чье имя я держал в секрете от Ли и Кэй. Я сделал это без объяснения причин, и богатенькая любительница притонов как-то подловила меня, когда я уже собирался бросать телефонную трубку.

– Нашел кого-нибудь понадежней? Все равно вернешься ко мне. Ты ведь знаешь, я похожа на нее.

На Нее.

Прошел месяц. Ли так и не объявился. За убийство Де Витта и Часко осудили и повесили двух наркоторговцев. Мое объявление про Огонь и Лед продолжало появляться во всех четырех газетах Лос-Анджелеса. Дело Шорт переместилось с первых полос на последние, количество версий сократилось до нуля, все, за исключением Расса Милларда и Гарри Сирза, вернулись к выполнению своих прежних обязанностей. Все еще занимающиеся Ею, Расс и Гарри проводили по восемь часов в ФБР, а вечерами работали с досье в «Эль Нидо». Освобождаясь в 21:00, я навещал их по пути к Кэй и тихо удивлялся тому, с какой одержимостью занимался этим делом мистер Детектив, забывая о семье и копаясь в бумагах до полуночи. Глядя на него, я решил исповедаться, и рассказал ему историю про Фрици и тот склад. Он отпустил мне грехи и, по-отечески обняв, посоветовал:

– Сдавай на сержанта. Через годик я пойду к Таду Грину. Он мне кое-чем обязан, и, когда Гарри уйдет на пенсию, моим напарником станешь ты.

Это было обещание, на которое можно было рассчитывать, и именно оно заставляло меня возвращаться к досье снова и снова. Кэй была на работе, и от нечего делать я перечитывал его раз за разом. Папки с буквами Р, С и Т отсутствовали, что, конечно, доставляло неудобства, но за исключением этого неприятного момента все остальное было составлено безупречно. Моя настоящая женщина вытеснила Бетти Шорт в область профессионального интереса, и я стал читать, думать, строить гипотезы в отношении этого дела уже с точки зрения хорошего детектива – моего истинного призвания, которому я следовал до тех пор, пока не включил ту сигнализацию. Иногда я чувствовал, что напрашиваются какие-то аналогии, иногда ругал себя за то, что мне не хватает мозгов, чтобы распутать это дело, иногда копии отчетов заставляли меня вспоминать Ли.

Я продолжал свои отношения с женщиной, которую он спас от кошмара. Мы встречались с Кэй три-четыре раза в неделю, обычно вечером, теперь, когда я стал работать в ночную смену. Мы по-прежнему любили друг друга так же нежно, как и в первую ночь, и относились друг к другу с доверием, обсуждая все, в том числе и неприятные события последних месяцев. Но каким бы нежным и ласковым я ни был, мне хотелось какой-то развязки извне – чтобы Ли вернулся, или нашли наконец убийцу Орхидеи, или еще раз трахнуться с Мадлен в «Красной Стреле», или увидеть позорный конец Эллиса Лоу и Фрици Фогеля. Вместе с подобными мыслями приходило и воспоминание о том, как я ударил Сесила Деркина, после чего всегда возникал вопрос: «Как далеко я мог зайти в ту ночь?»

Подобные вопросы приходили ко мне чаще всего во время дежурств, когда я обходил свою территорию. Я работал в районе ночлежек и притонов, с восточной стороны 5-й стрит, от Мэйн до Стэнфорд. Станции переливания крови, винные магазины, торгующие исключительно пивом и крепким алкоголем, дешевые забегаловки и заброшенные здания благотворительных миссий – вот что было в моем районе. Негласное правило для полицейских, работающих в подобных местах, предписывало им применять физическую силу. Я должен был разгонять попадающихся мне пьянчужек обязательно молотя их дубинкой; должен был выгонять из рабочих контор негров, приходящих устраиваться туда на работу. Должен был забирать в участок пьяных и бродяг без разбора, только для того чтобы выполнить городской план по задержанию, а если они пытались бежать из полицейского фургона, избивать их. Это была изнуряющая работа. Она получалась только у полицейских-переселенцев из южных сельскохозяйственных штатов, которых приняли в полицию во время войны, когда ощущалась острая нехватка кадров. Я патрулировал улицы без особого энтузиазма: если и бил кого, то несильно, раздавал пьяницам мелочь, только для того чтобы они ушли с улиц в кабаки, где я их уже не должен был трогать, и у меня был небольшой план по задержанию. Работая таким образом, я снискал себе репутацию «хлюпика» на своем участке; Фрици Фогель пару раз закатывал скандал, увидев, как я раздаю монетки бездомным. Спустя месяц после моего возвращения к патрульной работе лейтенант Джастроу составил отчет о моей низкой профпригодности, канцелярист сказал мне, что он как-то процитировал строчки о моем «нежелании применять необходимую силу в отношении лиц, неоднократно нарушающих закон». Кэй не видела в такой характеристике ничего страшного, но я заметил, что количество подобных отчетов стало расти с угрожающей скоростью и что, если все будет продолжаться в том же духе, никакой Расс Миллард уже не сможет помочь мне вернуться в ФБР.

Итак, я оказался там, где и был до моего поединка с Ли и всей этой истории с городским займом, только мой участок находился теперь немного восточнее и обходил я его пешком. Слухи сопровождали мой переход в Отдел судебных приставов; сейчас же вовсю обсуждался мой переход обратно. Одни говорили, что меня выперли оттуда якобы за то, что я избил Ли, другие утверждали, что я патрулировал не свою территорию, третьи, что я сцепился с новичком из участка на 77-й стрит, который в 46-м завоевал звание лучшего боксера, и в довершение ко всему заявляли, что все случилось из-за того, что я навлек на себя гнев Эллиса Лоу, сообщив кое-какую информацию по делу Орхидеи журналистам с радиостанции, не поддерживающей его кандидатуру на предстоящих выборах окружного прокурора. Во всех рассказах я представал предателем, большевиком, трусом и дураком; и когда я узнал, что отчет о втором месяце моей службы заканчивался фразой: «Пассивность, с которой данный служащий полиции подходит к своим обязанностям, вызывает неуважение и презрение со стороны всех добросовестных служащих его смены», то начал подумывать о том, чтобы давать пьяницам уже не мелочь, но пятидолларовые банкноты, а любому полицейскому, бросившему на меня хотя бы один косой взгляд, устраивать взбучку. Потом вернулась она.

Я никогда не думал о ней во время дежурств; и даже когда я изучал досье в «Эль Нидо», это было просто рутинной работой детектива, изучение фактов и простые рассуждения по поводу смерти очередной жертвы. В самые нежные моменты наших с Кэй любовных утех, она приходила на помощь, выполняла свое предназначение и выдворялась сразу же после того, как мы кончали. Она являлась только в такие моменты и еще во время моего сна.

Я видел всегда один и тот же сон: мы с Фрици Фогелем на том самом складе и я избиваю до полусмерти Сесила Деркина. Она наблюдает и кричит, что никто из этих психов ее не убивал и что она будет любить меня, если я заставлю Фрици прекратить избиение Чарли Айсслера. Я останавливаюсь, желая ее. Фрици продолжает кровавую бойню, а я трахаю Бетти, которая плачет из-за Чарли.

Просыпаясь, я был благодарен за то, что вижу дневной свет, и за то, что рядом со мной Кэй.

Через два месяца после исчезновения Ли, 4 апреля, Кэй получила письмо, написанное на официальном бланке полицейского управления Лос-Анджелеса:

"3.04.1947

Уважаемая мисс Лейк!

Настоящим сообщаем вам, что Леланд К. Блан-чард официально уволен из рядов полицейского управления Лос-Анджелеса в связи с поведением, несовместимым со званием полицейского. Приказ об увольнении вступает в силу с 15.03.1947. Так как вы являетесь бенефициарием его счета в городском кредитном союзе и поскольку сам г-н Бланчард до сих пор не объявился, мы посчитали нужным выслать вам денежный остаток счета.

С уважением, Леонард В. Строк,

сержант, Отдел кадров".

К письму прилагался чек на 14 долларов и 11 центов. Я был просто взбешен. Но сделать ничего не мог. И тогда не в силах бороться с новым врагом – фэбэ-эркратической машиной, державшей в узде и меня, я бросился в атаку на Досье.