Текст книги "Элла и Миша. Начало (ЛП)"

Автор книги: Джессика Соренсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

– Что ты здесь делаешь? – Спрашивает она, и я чувствую, как много она выпила водки.

Боже мой, что же с ней было, если она вылакала целую чертову бутылку водки за те двадцать минут, пока я искал ее?

– Я спасаю твою задницу от холодной смерти, – я скидываю с себя куртку и укрываю ее.

– Мне не холодно, – она упрямо скидывает куртку, но потом просовывает руки в рукава.

Она склоняет голову на руки и спрашивает.

– Зачем ты это сделал?

– Что я сделал? – Переспрашиваю я, прекрасно понимая, о чем идет речь.

Нахмурившись, она смотрит на меня.

– Ты знаешь, что. Ты специально подстроил, чтобы бутылка указала на меня.

– Да ты знаешь меня лучше, чем я думал, – отвечаю я, заглядывая ей в глаза в поисках подтверждения того, что я не разрушил только что нашу дружбу. Однако ее лицо непроницаемо.

– Неужели это было настолько плохо? – Пытаюсь отшутиться я.

– Это зависит от того, зачем ты это сделал, – произносит Элла слегка дрогнувшим голосом.

Я пожимаю плечами, слегка вытянув ноги и устремив взгляд в небо.

– Я полагаю, из любопытства.

– И что же тебе было любопытно? – Она поднимает голову. – Мы же уже как-то удовлетворили твое любопытство относительно поцелуев со мной. Зачем нам нужно было делать это снова?

Я потираю озябшие руки.

– Возможно, я хотел понять, не изменилось ли что-то. – Ответил я. Мои чувства. Мои чувства к тебе, вот они изменились. Они еще как изменились. Больше, чем я мог предположить.

– Миша, я…– Из ее рта вырывается облачко пара. – Пожалуйста, скажи, что ты сделал это, чтобы повеселиться, и этот поцелуй ничего не значил. – Она умоляюще шепчет. – Я не вынесу другой причины.

Мое сердце разбито.

Вдребезги.

Его осколки лежат на земле.

Как маленькие кусочки льда.

– Ты же знаешь меня, – я говорю сухо, без смеха, уставившись в землю, – я люблю пошутить, а тем более, люблю случайные поцелуи. – Я почти готов взглянуть на нее снова, когда на меня обрушивается болезненное осознание. Несмотря на то, что мы поцеловались, вряд ли что-то из этого выйдет. Отношения между мной и Эллой не изменятся, по крайней мере, сейчас. Элла надеялась услышать от меня подтверждение своим словам, в противном случае, она бы порвала со мной. Если я действительно люблю ее, то должен сделать все, что в моей власти, чтобы она оставалась рядом, как и все предыдущие двенадцать лет.

– Я не хотел, чтобы бутылка указала на Тамми. – Я тяжело сглатываю, осознавая, что это будет первый раз, когда я совру Элле. – У Итана виды на Мару, и будь я проклят, если я когда-нибудь поцелую Рени. – Я кажусь спокойным, хотя внутренне весь сжимаюсь. – Ты просто была самым безопасным вариантом.

Она немного расслабляется.

А во мне что-то умирает.

– Я так рада это слышать. А то мне на минуту показалось, что... – Она быстро встряхивает головой. – Этот поцелуй был таким странным.

Все, что я могу сделать – кивнуть.

– Знаешь, что мы сейчас сделаем? – Она плюет на свою ладонь. Я осознаю, что это может значить, и мое сердце замирает.

– Давай заключим договор, что больше никогда не поцелуемся.

Я не могу дать такого обещания.

Я сцепляю зубы, глядя на ее ладонь.

– У меня есть идея получше. Давай заключим договор, что никогда не станем говорить об этом поцелуе.

Это был единственный способ усыпить ее бдительность и избежать самого страшного.

Она переваривает, что я сказал, а затем кивает.

– Давай так. Мне это вполне подходит.

Я плюю на ладонь, и мы жмем друг другу руки. Часть меня огорчена, что я никогда не смогу вспомнить вслух об этой ночи. Этот поцелуй был таким поцелуем, который мне бы хотелось переживать снова и снова, и пусть только на словах. Однако другая часть меня чувствует облегчение, потому что я больше не хочу чувствовать снова и снова ту боль, которую ощущаю сейчас.

Боль от разбитого сердца.

Единственное, что не дает мне совсем упасть духом – это то, что я твержу себе: «Все еще может измениться». Мы с Эллой продолжим жить вместе, и со временем ее страх нарушить обещание станет слабее чего-то другого.

Да, все должно измениться.

Глава 3

17 лет...

Элла.

Я чувствую беду за милю. По какой причине? Да потому что я вымотана, а это обычно приводит к неприятностям. Неделя выдалась тяжелой. Лето близится к концу. Отец мало работает, и денег едва хватает на оплату счетов и еду. Дин ушел, и мне теперь ничего не остается, как взять заботу о семье на себя. И как раз сегодня у мамы выдался один из ее тяжелых дней. Целый день субботы я провела в поисках фотографии поездки нашей семьи к песчаным пляжам Калифорнии, которой даже не существует. Но мне приходится продолжать ее поиски, пока мама не убедится в ее утере, иначе ее паника выльется в срыв.

– Элла, пожалуйста, найди ее, – просит она, следуя за мной в небольшую неубранную гостиную и дергая за корни своих рыжевато-коричневых волос. Ее глаза широко распахнуты, зрачки увеличены. И меня охватывает беспокойство, что она могла снова принять излишнюю дозу лекарства.

– Мама, я пытаюсь ее найти. – Поднимаю диванные подушки и проверяю под ними, а после принимаюсь рыться в сложенных у двери коробках. – Хотя, наверное, она пропала.

– Я должна ее найти, Элла. – Ее голос дрожит, она начинает расхаживать по комнате, обходя пепельницы, бутылки пива и, лежащего перед телевизором в отключке, отца. – Пожалуйста, мне надо вспомнить, что произошло в тот день. Это был хороший день. Я точно это знаю. И я знаю, что они где-то находятся.

– Конечно, они где-то лежат, – подыгрываю я ей, сомневаясь в правильности своего поступка, но проведя с ней достаточно времени, знаю, что в конце концов она успокоится. – Тот день был действительно по-настоящему хорошим. Честное слово.

– Откуда такая уверенность? – Она останавливается посреди комнаты и скрещивает руки, обводя взглядом коробки, стены, окна.

– Потому что ... – Тяжело вздохнув, я огибаю журнальный столик и встаю перед ней, чтобы она сосредоточила свое внимание на мне. – Потому что я помню поездку, помню папу, Дина и свои слова о том, что мы отлично провели время.

Она раскачивается из стороны в сторону, крепко обхватив себя руками.

– Хорошо, но ... я этого не помню. Элла, пожалуйста, помоги мне вспомнить.

– Что ж, это был очень солнечный и теплый день. В воздухе витал запах солёной воды и аромат океана ... мы провели весь день, собирая ракушки и строя замки из песка. – Во время придумывания истории ловлю себя на том, как бы мне хотелось, чтобы мой вымысел оказался правдой. Моя семья не часто путешествовала, но было бы здорово однажды отправиться куда-нибудь развлечься, например, в парк с аттракционами или… черт, сейчас я согласна и на парк. Единственное путешествие, которое я могу вспомнить, была поездка в зоопарк, когда мне было шесть, и с деньгами, как и с жизнью, дела обстояли не так плохо. В те времена было меньше криков, маминых галлюцинаций и вспышек маниакально-депрессивного состояния.

Через минуту мама начинает успокаиваться, ее тело расслабляется и в руках исчезает напряжение.

– У нас был на берегу пикник? Я помню его.

Я киваю, и сама расслабляюсь.

– Да, у нас был пикник прямо на пляже, и мы ели, сидя под огромным желтым зонтиком.

– О, похоже нам было весело. – Она почти улыбается.

Как и я.

– Так оно и было.

– Хорошо, я рада. – Она замолкает, растирает ладонями руки, словно ей холодно, хотя на улице около 27 градусов. – Знаешь, что? Кажется, в тот день я тоже летала, как тогда на мосту.

Я судорожно глотаю. Одержимость моей матери полетами с годами становилась сильнее. Всякий раз, когда подобная мысль застревает в ее голове, она с упорством твердит об умении летать. Помню однажды, не так давно, она ушла из дома, и я обнаружила ее на старом мосту, пытающейся и в самом деле взлететь. Это был один из самых страшных дней в моей жизни, и именно тогда я осознала, насколько тяжелым было ее состояние. Если бы я не появилась вовремя... Что ж, не люблю слишком много об этом думать.

Когда ее веки начинают смыкаться, я понимаю, что ее накрывает усталость, которую она испытывает всякий раз после панической атаки.

– Дочка, – говорит она, волоча ноги к лестнице, – я немного вздремну. Скоро вернусь.

– Хорошо. – На всякий случай следую за ней по лестнице, дабы убедиться, что она доберется до комнаты. Затем я помогаю ей лечь в постель и накрываю одеялом.

– Элла Мэй, я абсолютно уверена, что могу летать, – шепчет она прямо перед тем, как отрубиться.

После того, как я ее уложила, принимаюсь собирать грязную посуду и упаковки от еды с комода, и прибираюсь. К тому времени, как я покидаю комнату, она уже крепко спит.

Чувство облегчения накатывает на меня, как только я закрываю за собой дверь. И одновременно испытываю вину за радость оттого, что она уснула, но в глубине души понимаю, что в этом нет ничего плохого, потому что я устала и, в конце концов, сорвалась бы на нее и усугубила ситуацию.

Я спускаюсь вниз выбросить мусор в ведро и помыть тарелки. Затем собираю алкогольные бутылки и складываю их в мусорный контейнер. Разбираю счета, сортируя их на стопку из просроченных и тех, которые можно отложить на некоторое время, а после тащусь в комнату и падаю на кровать. В доме стоит тишина. Покой. И я чувствую себя совершенно одинокой. Как и всегда, находясь здесь.

Когда мои веки закрываются, я думаю о другом месте, о другом мире, о другой жизни, где моя единственная забота – это школа, я сама, и чем заняться в субботу вечером.

Протягивая руки, я просовываю их под подушку и провожу пальцами по конверту, который спрятала пару месяцев назад, прямо перед выпускным. Единственное письмо, которое я действительно была рада получить – уведомление о зачислении в университет Лас-Вегаса. Честно говоря, ему я была удивлена. Хотя полученная стипендия не вызвала у меня большого потрясения. Расходы она не покрывала. Но у меня имелись кое какие сбережения от нескольких подработок. Как только я окажусь в Вегасе, сразу же найду работу и будут вкалывать не покладая рук, чтобы выжить. Я хочу – нуждаюсь в шансе выбраться отсюда. Хотя меня все еще одолевают сомнения, что мне не удастся. Покинуть маму. Оставить ее на попечение отца-алкоголика. И кроме того, как же Миша.

Миша и наше соглашение уехать из города вместе.

У меня не хватило смелости сказать ему о рассылки заявлений в колледжи, не говоря уже о зачислении в один из них, находящемся отсюда в двенадцати часах пути.

И что мне черт побери с этим делать? Как я всем расскажу? Как мне оставить все свои обязательства?

Тяжело вздохнув, я утыкаюсь лицом в подушку и ненадолго задумываюсь о том, чтобы не поднимать голову для глотка воздуха. Может быть, я просто перестану дышать. Сдаться было бы проще. Послать все к чертям. Попрощаться навечно вместо того, чтобы столкнуться с нелегким выбором: остаться здесь или решить уехать в Вегас.

В конце концов, когда моему лицу становится слишком жарко, а легкие горят от недостатка кислорода, я переворачиваюсь на бок и делаю глубокий вдох. Затем бросаю взгляд на будильник на тумбочке. Шесть тридцать семь. Дерьмо! Я должна была встретиться с Мишей в шесть. Надеюсь, он не ушел, потому что я с нетерпением ждала, когда наконец выберусь сегодня из дома.

Только я начинаю отталкиваться от кровати, как спустя секунду скрипит окно и в комнату проникает солнечный свет.

– Ты прямо как старуха. – Шутит Миша, стуча ботинками по полу.

– А ты – жуткий извращенец! – Парирую я, перекатываясь и прижимаюсь щекой к матрасу, сдерживая улыбку. – Прокрадываешься в мою комнату, словно отмороженный.

– Ага. И, черт возьми, горжусь этим, – дерзко отвечает он. Спустя мгновение матрас прогибается, он взбирается на мою кровать и прижимается ко мне, располагая свою грудь и бедра вдоль моей спины и попы. – Почему ты в постели?

– Сплю, – бормочу я, прижимаясь к его теплому телу. – Не видишь что ли?

– И, очевидно, болтаешь во сне. – Он смеётся, пальцами проводя по задней части моего обнаженного бедра и щипает за ягодицу, выглядывающую из-под джинсовых шорт.

– Какого черта, Миша! – Визжу я, переворачиваясь на бок, и сердито смотрю на него.

Он одет в черную футболку с зеленым логотипом, темные джинсы с шипованным ремнем и сапоги с развязанными шнурками. Взгляд увенчан его классической "я такой очаровашка" усмешкой.

– Это за то, что назвала меня жутким извращенцем, – отвечает он. – Еще раз так назовешь, и я буду вести себя соответственно.

– Но ты постоянно ведешь себя как извращенец, – замечаю я. Что также является правдой. Ему все сходит с рук из-за симпатичной и обаятельной внешности.

Когда он пальцами сжимает изгиб моего бедра, его глаза цвета морской волны темнеют.

– Назови меня так еще раз, и я покажу тебе, насколько я извращен.

Игнорируя глупое трепетание в животе, я закатываю глаза и щипаю его за руку. От смеха в уголках его глаз лучатся морщинки.

Его смех стихает, он убирает светлые волосы с глаз и пристально смотрит на меня.

– Итак, насколько мне известно, мы сегодня вроде как собирались пойти на вечеринку, но я подумал, может, вместо этого отправимся на гонку? – Его палец прослеживает линию вниз по моей скуле, одновременно прикусывая серебряное колечко, украшающее его нижнюю губу.

Глупые бабочки снова возникают в моем животе, и во мне нарастает паника. Как всегда, я даже не уверена, что делать с этим проклятым ощущением. В последнее время оно часто проявляется, особенно когда Миша прикасается ко мне или прикусывает кольцо на губе. Я нахожу этот трепет немного отвратительным. Нежелательным. Захватывающим. Ужасающий. Сбивающим с толку. По правде говоря, слишком много ощущений.

Миша выгибает бровь.

– Что не так?

Я осознаю, что мое дыхание учащается, когда пристально таращусь на его губы, словно сама являюсь извращенкой.

Зажмурившись, чтобы прогнать оцепенение и успокоить неустойчивой дыхание, я переворачиваюсь на спину, создавая пространство между нами.

– Не уверена, что в состояние сегодня гонять. – Я разглядываю свой потолок, стараясь не хмуриться. Как бы я не обожала гонки, мне не терпелось оторваться на вечеринке, танцевать и пить до тех пор, пока тело и разум не онемеют.

– Ну, пожалуйста? – Умоляет он, смягчая свой тон до мягкого мурлыкания, используя такую манеру разговора на мне. Снова эти чертовы бабочки сводят меня с ума. – После аварии это моя первая гонка, и я хочу, чтобы ты была рядом со мной и поддержала меня.

Я фыркаю, поворачиваю голову и смотрю на него.

– Мы что, в детском саду?

– Пожалуйста? – Он сильнее надувает губы.

– Миша, я не нужна тебе. Поверь, ты и сам справишься.

Он неодобрительно кривит рот.

– Ты всегда мне нужна.

Делаю вздох, чувствуя вину из-за спрятанного прямо под моей головой под подушкой письма.

– Я думала, твоя машина еще не готова для гонок.

Он задумчиво дотрагивается до меня и накручивает на палец прядь моих каштановых волос.

– Нет, мы с Диланом достали необходимые детали, так что я готов гонять. – Он поднимается, хватает меня за руки и тянет, пока я не принимаю сидячее положение. – А сейчас поднимай свою задницу с постели и идем со мной. Ты же знаешь, я не смогу победить без тебя.

Я закатываю глаза и резко откидываю голову назад.

– Не правда. Ты много раз выигрывал и без меня.

Он театрально прижимает руку к сердцу, продолжая удерживать мое запястье.

– Это абсолютная правда. Без тебя я проиграю, малышка.

Я испускаю весьма преувеличенный смешок, вытаскиваю руку из его хватки и пальцами прикасаюсь к основанию шеи.

– Ты что, снова читаешь справочник по дешевым пикаперским приемчикам? Мне казалось, что я запретила тебе это делать. – Удивительно, но тяжесть в груди отпускает. Даже в детстве, находясь рядом с Мишей, я чувствовала себя совершенно другим человеком: сильной, счастливой, невесомой, казалось, что нет ничего невозможного. Поэтому отъезд в Вегас без него ужасен.

– Да, но я успел их запомнить. – Он отодвигается и встает. Затем подмигивает мне. – Пойдем со мной, милашка.

– Следи за словами, мистер. Ты знаешь, мне не нравится, когда меня так называют. – Я тыкаю в него пальцем.

Его губы изгибаются, стараясь сдержать улыбку.

– Я перестану называть тебя так на сегодняшний вечер, если ты пообещаешь пойти со мной.

С ним бесполезно спорить. Да, в общем-то, он и выиграл спор в тот самый момент, как только его затеял. Я всегда уступаю ему и иду с ним, потому что он заставляет меня чувствовать себя в пятьдесят раз лучше, даже в окружении толпы людей. Кроме того, я ужасно хочу свободы от своего дома, так что надо брать то, что дают.

– Эта психованная будет там? – Спрашиваю я, раскачивая ногами на краю кровати и опуская их на пол.

– Ты говоришь о Трикси? – Поправляет он меня, потешаясь. – А что? Будешь ревновать?

– Не льсти себе. – Морщу я нос.

В прошлые выходные Трикси была очередным развлечением Миши. И хотя я привыкла к его случайным интрижкам с тех пор, как пару лет назад она стал их заводить, они все еще меня раздражают. Но я никогда не признаюсь в том, что хочу, чтобы Миша был только моим, как бы эгоистично это не звучало. Он все, что у меня есть, и... Ну, я чувствую себя потерянной без него.

– Ты в этом уверена? На днях ты вела себя стервозно по отношению к Трикси. – Он выгибает бровь, что меня выводит из себя. Похоже, он намекает на что-то, что мне не нравится. А это совсем не так.

Ну, может быть...

Не уверена.

Боже, я ни в чем не уверена, когда дело касается его.

– Да, уверена. – Я протягиваю руку и через рубашку щипаю его сосок. – Когда-нибудь твоя голова станет такой большой, что ты больше не сможешь ее просунуть через мое окно.

– Тебе лучше поостеречься, иначе однажды отвечу тебе тем же. – Усмехается он, потирая ущипленный сосок.

Я резко скрещиваю руки на груди, не сомневаясь в его намерениях.

– Ладно, вот как мы поступим. Я пойду с тобой, но при условии, что ты завяжешь со своими пошлыми шуточками, называя меня милашкой, и вернешься домой со мной. И по дороге мы должны хотя бы заглянуть на вечеринку.

– Я согласен с последними тремя, но первый пункт полностью выше моих сил. – Он усмехается, указывая на свой рот. – Эта штука не фильтрует слова.

– Прекрасно, – сдаюсь я. – Но попытайся сбавить обороты, если сможешь.

Кивнув, он наклоняется и целует меня в щеку.

– Спасибо, что поедешь со мной, мила ... красавица, – шепчет он, и его дыхание опаляет мою кожу.

Бабочки. Бабочки. Бабочки.

Я борюсь с желанием задрожать в то время, как он поднимается и направляется к окну.

– Встретимся внизу после того, как ты переоденешься.

– И зачем мне переодеваться? Я и так одета абсолютно нормально. – Морщусь я.

Он так сильно кусает свою нижнюю губу, что кожа вокруг его рта белеет. Затем его взгляд устремляется на мою грудь.

– Хм, тебе не обязательно переодеваться, но подумать об этом стоит. – Он проводит рукой по рту, небрежно оттягивая кожу, словно испытывает напряжение. – Или, по крайней мере, подумай о том, чтобы надеть ... лифчик. – Он поспешно поворачивается ко мне спиной и просовывает ногу в окно, намереваясь выбраться наружу.

Мой взгляд опускается на грудь, и глаза широко распахиваются. Я совершенно забыла, что утром, когда мама, находясь в панике из-за фото, разбудила меня, я лишь натянула первую попавшуюся вещь и не стала надевать лифчик. И прямо сейчас, из-за легкого ветерка в комнате, мои соски торчат и проступают сквозь ткань рубашки. И, скорее всего, они находились в таком состоянии на протяжении всего нашего разговора с Мишей.

Как только Миша выскальзывает из моей комнаты и оказывается на ветке дерева, слышу, как он разряжается смехом. Вскакиваю с кровати, одной рукой прикрывая грудь, хватаю подушку и широким шагом направляюсь к окну. Швыряю в него подушкой, которая попадает ему прямиком в спину, а затем падает на траву. Его смех усиливается, когда он поворачивается и кладет руки на подоконник, просовывая голову внутрь и смотрит на меня.

– Ты такая милашка, когда смущаешься, – усмехаясь, произносит он.

Скрестив руки на груди, я прищуриваю глаза.

– Я не смущена.

– Твои покрасневшие щеки говорят об обратном. – Он всасывает кольцо на губе, и я подготавливаю себя к предстоящим намекам. – Тебе не стоит смущаться. То, что я видел, было милым. Гораздо лучше, чем все, что я видел раньше.

От потрясения у меня раскрывается рот.

– И я думаю, что в душе тебе понравилось, что я смотрел, – нагло добавляет он. – В противном случае ты бы уже мне вмазала, как обычно и поступаешь с любым парнем, комментирующий твои сиськи.

Моя челюсть чуть ли не отвисает до колен. Прежде чем успеваю опровергнуть его домысел, он подмигивает мне и спешит прочь от окна, балансируя на ветке дерева.

– Ты такой дурак. – Кричу ему вслед. – Мне не понравилось, что ты смотрел. Нисколечко. – Хотя бабочки в животе утверждают об обратном.

– Чтобы переварить это, убеждай себя и дальше. – И прежде чем соскочить с дерева, на его губах высвечивается еще одна улыбка.

Разочарованно вздохнув, я возвращаюсь к кровати и плюхаюсь на неё, злясь на себя за то, что Миша прав. Будь на его месте кто-то другой, другой парень, и скажи он что-то подобное, я тут же заехала бы ему в челюсть. Но с Мишей... часть меня млела от его щекотливых шуточек, что-то изменилось с тех пор, как мы стали подростками, с тех пор, как он заметил, что у меня есть грудь. Тем не менее, я знаю, что это лишь дружба, да, мы кокетничаем, но ничего более, и это не перерастет в нечто иное. Перейди мы эту черту, это означало бы, что нашей дружбе придет конец, а я не могла потерять его. Никогда. Может именно поэтому у меня никогда не было парня, я не готова была настолько быть привязана к кому-то. Да уж, есть над чем поразмыслить. Я никогда не переходила на следующий уровень в отношениях. Я просто не понимала всех этих прикосновений. Объятий. Поцелуев. Чего бы там ни было. Это всегда вызывало во мне больше чувство неловкости, чем возбуждения. Единственный человек, от чьих прикосновений я чувствовала себя комфортно – был Миша.

Через несколько минут я вытаскиваю свою задницу из постели, надеваю бюстгальтер и белую футболку, после натягиваю кожаную куртку, хоть она и теплая, я все равно застегиваю ее, так я смогу быть уверена, что всю ночь ко мне никто не будет клеиться. Затянув свои каштановые волосы в хвост и подведя глаза, подчеркивая их изумрудный цвет, я надеваю свои ботинки-гриндерс и лишь после спускаюсь вниз по лестнице.

К тому времени, как я поворачиваю в сторону кухни, отец уже проснулся и роется в своем тайнике в шкафу над холодильником. Его редеющие волосы находятся в беспорядке, клетчатая куртка и грязные джинсы пахнут ликером и сигаретным дымом.

– Ты видела мою бутылку Джека Дэниелса? – Спрашивает он, его речь звучит невнятно, и, пошатываясь, он старается удержаться на ногах. Но, в конце концов, споткнувшись о шнурки, ударяется головой об угол шкафа.

– Черт, – ругается он, потирая голову. – Как-то больно.

Я разворачиваюсь и покидаю помещение, выходя через парадную дверь, не обращая внимание на его проблему. Но оставлять его жаждущим алкоголь всегда было плохой идеей.

– Так, давай посмотрим, смогу ли я его найти, – говорю я ему, осторожно отталкивая его с дороги, двигаясь к стойке. Через несколько секунд я нахожу бутылку прямо там, на средней полке, среди остальных бутылок спиртного.

– Вот и она. – Я отдаю ее ему, чувствуя себя немного виноватой, потакая его пристрастию. Но мне также известно, что произойдет, если не отдам: безумие, хаос и много воплей, рыданий и разбитых вещей, которые мне убирать утром.

Он выхватывает бутылку из моей руки и размахивает ею, тараща глаза на янтарную жидкость сквозь стекло.

– Там почти ничего нет, – бормочет он. – Иди купи мне еще.

– На автозаправке мне больше не продадут, – говорю я ему, готовая убраться отсюда к чертям собачим. – Парень, который продавал алкоголь несовершеннолетним, был арестован, и больше там не работает.

– Что за глупость. И что, черт возьми, мне теперь делать? – Он злится, бросая взгляд на бутылку в руке.

– Ты мог бы оставаться трезвым на выходные, – робко советую я. – В понедельник легче перенесешь похмелье.

Когда он смотрит на меня налитыми кровью глазами, я невольно отшатываюсь.

– Прекрасно. – Он хлопает бутылкой по столу. – Сам достану.

– Пап, не думаю, что тебе стоит куда-либо идти в таком состоянии.

Он машет мне рукой и застегивает куртку, абсолютно не обращая внимания на жару снаружи.

– Вернусь в пять. Присматривай за матерью.

– Пап, я собираюсь ух...

Он выходит из дома, хлопая дверью.

Я тяжело вздыхаю, после чего пишу сообщение Мише.

Я: Немного задержусь. Отцу нужно кое-куда сходить

Миша: ОК, я тебя подожду.

Я: Не стоит... Тебе лучше пойти без меня.

Миша: Не хочу.

Частичку меня распирает от радости, я так жажду сбежать с ним, пусть даже довольно эгоистично заставлять его ждать меня.

Я: Ладно. Увидимся позже.

Я засовываю телефон в карман и облокачиваюсь на кухонный прилавок, наблюдая за дверью в ожидании возвращения отца. Спустя тридцать минут я опускаюсь на стул. И, вращая бутылку водки в руке, наблюдаю через окно за тем, как садится солнце и тускнеет земля. Я жду. Жду. Жду.

Прошел час, из-за растущего беспокойства я делаю глоток из бутылки. Я даже не могу написать отцу и спросить где он, поскольку в одну из своих пьяных ночей он потерял телефон, а позволить купить себе новый мы не можем.

В результате я полностью опустошаю бутылку. И хотя в ней было лишь три стопки, но поскольку пью мало, чувствую, как вокруг меня все кружится. Мой телефон вибрирует, и я, щурясь от свечения экрана, читаю сообщение.

Миша: Ты где?

Я: Отец еще не вернулся. Я присматриваю за мамой.

Миша: Хочешь я приду?

Я обдумываю, чтобы написать "да", но мне действительно хочется выбраться погулять, поэтому отправляю другой ответ.

Я: Дай мне десять минут.

Я отталкиваюсь от стола и проверяю маму. Она продолжала крепко спать, и я, зная о ее давнишних привычках, понимаю, что должна проспать до утра. И хотя я чувствую себя немного виноватой, но кладу ее телефон на прикроватную тумбочку. Потом спускаюсь вниз и покидаю дом.

Все будет хорошо. Я буду отсутствовать пару часиков. Да и отец вернется.

Кроме того, возможно, сегодня вечером, наконец, наберусь мужества сообщить Мише, что мне придется нарушить наш договор.

Глава 4

Миша

У Эллы выдался тяжелый день. Это первое, что я заметил, когда забрался в окно и услышал ее голос. А после она перевернулась в своей постели, и следующая мысль, возникшая в моей голове, была, " – Господи, мне видны просвечивающиеся сквозь ее рубашку соски." – Должно быть, ей было холодно, потому что они чертовски торчали. Я одновременно люблю и ненавижу насколько чертовски она горяча. В результате у меня стояк, от которого я могу избавиться только подрочив, что я и делаю при возвращении домой.

Будь моя воля, я бы сорвал одежду с Эллы и глубоко погрузился в нее. Но она похожа на пугливую кошку, когда речь заходит об отношениях, прикосновениях и ее эмоциях. Но чем старше она становится, тем чуть легче воспринимаются ей подобные вещи, хотя такое не ко всем относится. Как бы мне не была отвратительна ее эмоциональная бесчувственность, эгоизм ее родителей привел к тому, что она не разделяет привязанности, но в глубине души мне нравится, что я единственный, кому сходит с рук прикосновения к ней, такие, например, как недавний щипок за попку.

Примерно через час после того, как я выпрыгнул из окна Эллы, я вожусь с двигателем своего Шевеля 69 года у себя в гараже и ожидаю ее появления. Зверь, как я его называю, настоящий кусок дерьма, но он был еще в худшем состоянии, когда я впервые отбуксировал его домой. По крайней мере, сейчас на машине есть колеса, и она обработана мастикой, скрывающие царапины, а большая часть наружного покрытия тускло-серого цвета после грунтовки. Она по-прежнему требует много работы, такую, как работа с краской и новые диски, но двигатель чертовски потрясающе работает.

Я убиваю время, проверяя масло и антифриз, чтобы убедиться в готовности машины к сегодняшней гонке. Играет радио, и я подпеваю группе Stone Sourпод песню “Imperfect”.

Позднее, с наступлением заката, небо начинает окрашиваться в серый цвет, и я стараюсь не беспокоиться о том, что становится поздно, а Элла до сих пор не появилась. Это означает, что все, что происходит в ее доме, плохо. Так обычно бывает. Либо у ее матери очередной срыв, либо ее отец в хлам и ведет себя как полный мудак.

– Мне показалось, ты говорил, что она готова к гонкам. – Внезапно рядом со мной появляется Элла.

Испугавшись, я вздрагиваю и ударяюсь головой о капот.

– Дерьмо, – чертыхаюсь и потираю голову.

Элла сжимает губы, стараясь не засмеяться.

– Ты в порядке?

– Да. – Я бросаю тряпку, которую держу на полке позади себя, и украдкой изучаю Эллу, которая наклоняется и осматривает двигатель.

Узкие короткие шорты плотно облегают ее идеальную задницу, армейские ботинки зашнурованы до колен, и любимая кожаная куртка завершают ее чертовски сексуальный вид. Но что действительно заставляет мое сердце биться как гребаный отбойный молоток – большие зеленые глаза.

Эти великолепные глаза, которые прямо сейчас полностью поглощают меня.

– Что ты так уставился на меня? – Спрашивает Элла, смущенно касаясь пряди своих волос. – У меня что-то в волосах?

Я качаю головой не в силах отвести от нее взгляд.

– Нет, ты выглядишь потрясающе, как всегда.

Она сужает глаза, наклоняя голову в сторону.

– Хорошая попытка. Я сейчас выгляжу дерьмово.

– Напрашиваешься на комплимент, – ухмыляясь говорю я, радуясь, что способен перевести все в шутку, ведь большее мне не светит. Знаю лишь одно, все было бы намного проще, не отвлекай меня ее приятный аромат, от которого я буквально схожу с ума. Мне приходится практически каждый раз задерживать дыхание, когда я рядом с ней. А учитывая, что рядом мы очень часто – это происходит практически постоянно.

Она немного успокаивается, ее плечи расслабляются.

– Прости. Я веду себя как сучка, да?

– Немного. Но я уверен, что у тебя есть на то причины. – Я замолкаю, понимаю, что все равно бесполезно, но я должен спросить – надо попробовать. – Хочешь поговорить о том, что тебя беспокоит?

Она быстро качает головой, затем подходит ко мне и обнимает меня за шею.

– Я просто хочу повеселиться. Мы можем это сделать?

От того, что она так близко, мое горло сдавливает. Я близок к тому, чтобы прямо здесь, в гараже, излить ей душу. Но я замечаю, что она немного выпила, и останавливаюсь, дабы не совершить столь опрометчивый поступок.

– Ты пьяна, – хмурюсь я.

– Да, и что? – Она с вызовом сверлит меня взглядом. – Ты постоянно пьешь.

– Да, но ты пьешь только тогда, когда тебя что-то беспокоит. – Я смотрю на соседний дом. Кроме подъездного фонаря, свет повсюду выключен, Файерберд ее отца припаркован на подъездной дорожке. – Кто на этот раз: отец или мать?