Текст книги "Элла и Миша. Начало (ЛП)"
Автор книги: Джессика Соренсен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)
Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.
Оригинальное название: The Prelude of Ella and Micha
Книга: Элла и Миша. Начало
Автор: Джессика Соренсен
Серия: Секрет #0.5
Количество глав: 13 глав + пролог
Переводчики: Олеся Машнина, Анна Кузнецова, Internal
Редактор: Анастасия Фисенко
Обложка: Анастасия Фисенко
Переведено для группы: https://vk.com/bb_vmp
Аннотация:
В четырнадцать лет Элла Дэниелс и Миша Скотт договорились покинуть городок Стар Гроув в поисках лучшей жизни. Они заключили соглашение будучи лучшими друзьями, но за шесть лет их дружба крепла. Чувства стали иными. Более сильными. Они переросли в любовь. Но одна фатальная ночь перечеркнула все. Разбила сердца. И будущее, которое они планировали, изменилось навсегда.
События в новелле происходят примерно за год до событий романа «Секрет Эллы и Миши». Приоткроется краешек завесы юности Эллы и Миши, включая момент, когда Миша понял, что влюбился Эллу.
18+
Предназначено для чтения лицам, достигшим восемнадцатилетнего возраста. Содержит сцены сексуального характера, материалы для взрослых и нецензурную лексику.
Любое копирование без ссылки
на группу и переводчиков ЗАПРЕЩЕНО!
Пожалуйста, уважайте чужой труд!
Пролог
Элла
Помню, когда я была маленькой, всё казалось таким простым. Не то, чтобы моя жизнь когда-либо была легкой, но было время, когда мне не приходилась волноваться о будущем или о том, какой, в конце концов, станет моя жизнь. Только сегодняшний день имел значение. И пока я знала, что солнце восходит на рассвете и заходит на закате, всё было в порядке. В том и заключалось чувство свободы: отсутствие беспокойства о том, что ждало впереди.
– Если сумеешь окатить меня водой, – кричит через лужайку перед своим домом мой лучший друг Миша, – я отдам тебе последний кусок пирога.
– Но мама запретила мне лезь к воде! – кричу в ответ я, медленно пересекая лужайку, направляясь в его сторону. – Не хочу снова быть наказанной.
– Где твоя смелость? – снова кричит Миша и наклоняется вниз, словно находится на беговой дорожке и готовится к забегу.
Между нами из разбрызгивателя на траву стекает вода, подзадоривая меня принять вызов, провоцируя меня промокнуть, несмотря на неприятности, которые меня будут ждать.
– Ну, ладно! – И без всякого предупреждения я бросаюсь бежать через лужайку, вода окатывает мои босые ноги, шорты и рубашку.
Миша смеется, подбегая к разбрызгивателю одновременно со мной.
– Обманщица! – погнавшись за мной кричит он, но я уворачиваюсь от него, оставаясь в пределах досягаемости рядом со шлангом. – Так не честно.
– Как бы не так! – смеюсь я. – Все абсолютно честно, и ты должен мне пирог.
Наш смех не смолкает, пока мы продолжаем носиться по округе, гоняясь за тем, что могут разглядеть только наши детские умы. Вот оно незримое чувство свободы – не взирать на последствия того, что меня ждет после возвращения домой, когда мать увидит, что я ее ослушалась.
Свобода, которая присутствовала со мной, по крайней мере, год или два.
Но потом я повзрослела.
Стала умнее.
Сложности жизни, которые я не замечала в столь юном возрасте, проявились во всей своей болезненной полноте. И случилось это не постепенно, а, подобно биению сердца в груди, быстро, словно пелена спала с моих глаз. Неожиданно я стала понимать, что иногда неправильный выбор приводит к необратимым последствиям, вину за которые я долгое время возлагала на себя.
Сейчас, оглядываясь назад, я сознаю, что трагические события, которые мне пришлось пережить, не зависели от меня. Иногда вещи просто случаются, и мы не можем их изменить. И в том не всегда моя вина. Но в семнадцать лет мой разум был не готов понимать очевидное. Будь по-другому, возможно, все было бы немного проще. Возможно, мне не пришлось сбегать и все – всех – бросать.
Глава 1
14 лет...
Элла.
На час раньше обычного я ковыляю из школы домой с расплывшимся по моей щеке темным, сине-фиолетовым синяком, с тонким порезом на нижней губе и c уведомлением о задержании после уроков в моем рюкзаке. Меня не впервые отправляют домой за драку, и я уверена, что не в последний раз. У меня талант к ним. Не потому, что я хулиганка. На самом деле, всё как раз наоборот и, как правило, я вступаю в бой с хулиганами всякий раз, когда они начинают кого-нибудь задирать. Я не пытаюсь строить из себя героиню или что-то типа того. Просто у меня огромная неприязнь к людям, которые насмехаются над другими. К тому же, мне доставляет удовольствие встревать в спор и что-нибудь предпринимать вместо того, чтобы стоять и смотреть.
Но мои поступки всегда приводят к наказанию, пусть и не всегда оно исходит от моих родителей. К тому времени, когда я вернусь домой, мама, наверняка, после приема сильнодействующих таблеток от биполярного расстройства будет находиться в отключке. А отец либо на работе, либо в баре будет пытаться утопить в алкоголе то обстоятельство, что у моей матери психическое заболевание. Ни одного из них не будет волновать состояние моего лица или записка о задержании после уроков.
Нет, моей заднице достанется от Миши Скотта, он же мой лучший друг сколько я себя помню. Он же мой лучший друг, который непонятно почему считает меня своей ответственностью.
До окончания уроков есть еще пару часов, прежде чем он у меня объявится, поэтому добравшись до дома, я решаю снять напряжение уборкой. Но все же первым пунктом в моем списке значится болеутоляющее от головной боли.
Очутившись на кухню, я бросаю рюкзак на стол, хватаю пузырек из аптечки и закидываю две таблетки в рот. Затем достаю лед из морозилки, прикладываю его к глазу и, придерживая, торопливо подбираю недельный мусор, разбросанный по полу. Большая часть содержимого, которое попадает в корзину, состоит из пустых бутылок из-под водки, текилы и пива. Между холодильником и кухонным прилавком я нахожу несвежую еду на вынос, а также несколько кастрюль и сковородок, покрытые застарелым жиром. Когда я зашла на кухню, холодильник был открыт, наверняка, его забыла закрыть мама. К счастью, там почти не оказалось еды, которая могла бы испортиться.
Закрыв дверцу, я принимаюсь за разборку вынутых из почтового ящика просроченных счетов, пытаясь определить, какие из них надо оплатить на этой неделе. Затем выписываю чеки, оставляя пустой графу подписи, чтобы при возвращении домой отец расписался в них. Как же оказывается утомительно думать о деньгах, из-за чего я почти жалею, что меня отправили домой раньше времени.
Вот тебе и снять напряжение.
После того, как кухня вычищена, а чеки заполнены, я убираю пакет со льдом с лица и заглядываю в спальню матери. Она храпит, растянувшись на матрасе, ее рука свешивается к полу, а около нее находится пузырек с таблетками. На цыпочках я подхожу к ней, беру пузырек и считаю количество таблеток внутри. Их оказывается на три меньше, чем с утра, а значит она не приняла слишком много и с ней все в порядке.
Отслеживание количество таблеток – это то, чем мне приходится заниматься уже пару месяцев, с тех пор, как она случайно приняла слишком большую дозу и попала в отделение неотложной помощи. После того, как ей промыли желудок, врачи и медсестры на двадцать четыре часа установили за ней надзор с целью предотвращения самоубийства, несмотря на уверения матери, что передозировка оказалось случайной – она забыла о принятой с утра дозы лекарства. В отличии от врачей, которые, похоже, не поверили ей, я ее словам верила, потому что она ни за что не захотела бы намеренно покончить с собой. Да и как она могла пойти на такое? Она же моя мама.
Я кладу пузырек с лекарствами в аптечку в ванной комнате, выхожу из спальни и направляюсь в свою комнату. Стены фиолетового цвета недавно были разукрашены черными черепами и все благодаря Мише, который на днях посчитал мою комнату слишком девчачий для него. Но это круто! Я балдею от черепов. К тому же, я со всем не похожа на слащавых девчонок. Обычно я ношу дырявые джинсы и темные футболки. Иногда надеваю толстовки. Никогда не наношу макияж и почти всегда стягиваю свои рыжие волосы в хвост, потому что делать что-нибудь другое – такая головная боль. В качестве обуви мой выбор падает на кроссовки. И прямо сейчас обувь на мне соответствует цвету стен в комнате.
Взяв с комода альбом для зарисовок и карандаш, я плюхаюсь на кровать и пытаюсь расслабиться, забывшись в искусство. Но, спустя некоторое время, тишина в доме начинает меня раздражать, и я врубаю магнитолу, которой лет так двадцать. Ищу радиостанцию и останавливаюсь на классическом роке, который является единственной альтернативой кантри и хэви-металлу. Затем я снова устраиваюсь на кровати и продолжаю работу над эскизом для своего художественного класса. Ваза. Какая скукота.
Наконец, я решаю сделать перерыв и переворачиваю страницу, чтобы заняться моим собственным проектом, рисунком Миши, который я из-за стыда никогда, никогда не покажу ему. Я понятия не имею, как он отреагирует узнай об этом, и никогда не хочу знать. Но и бросить не могу, он не выходить у меня из головы.
И спустя десять минут моя рука бездумно движется по жесткой странице, создавая заостренные углы, мягкие кривые и темные затенения. Кажется, на портрет уходит целая вечность, и когда я, в конце концов, на мгновение возвращаюсь к реальности, то чувствую себя более счастливой за весь сегодняшний день.
Решив, что пора заканчивать, я стряхиваю затекшую руку, поднимаюсь с кровати и потягиваюсь, а после увеличиваю громкость музыки. Из динамиков ревет «We Got the Beat» – The Go-Go’s. Я встаю на кровать и начинаю отрываться, подпрыгивая на матрасе и кружась на месте. На середине припева я стягиваю с волос резинку и принимаюсь мотать головой, точно попадая в ритм музыки. Обладай я музыкальным талантом, стала бы барабанщиком или вокалистом, но мой конек – искусство. Музыкальным талантом одарен Миша. Он может играть на гитаре как профи, и звук его голоса – самый прекрасный звук, который я слышала за все мои четырнадцать лет. Конечно, ничего подобного я ему не скажу. Он бы принялся меня дразнить и называть глупой девчонкой, покажи я сопливую сторону своей натуры.
В разгар потрясающего соло на гитаре, я замечаю дуновение легкого ветерка, проникающего в комнату.
– Проклятье, – чертыхаюсь я, понимая с чем связан холодок. Понятие не имею, что лучше: продолжать танцевать, пока Миша не уйдет, или остановится и столкнутся с его недовольством. Однако, мне на самом деле совсем не хочется, чтобы он уходил.
Сжав губы, я перестаю трястись и танцевать, натягиваю на лицо свою лучшую улыбку, и, стоя на кровати, поворачиваюсь к нему лицом, стараясь выглядеть милой и невинной, словно он только что не застукал меня отрывающейся под рок 80-х.
Его высокая, долговязая фигура останавливается у окна, в том месте, в котором он всегда попадает в мою комнату, поднимаясь по рядом растущему дереву. На нем надеты спортивные черные джинсы и в тон им – футболка, украшенная красным черепом с костями, его песчано-светлые волосы, немного длинноватые по бокам, свисают на лоб и глаза. Его глаза невероятно пронзительного ярко бирюзового цвета, похожие на океан.
– Привет. – Небрежно махаю рукой и с отскоком шлепаюсь на матрас. Затем свешиваюсь с кровати и выключаю радио.
Его взгляд моментально устремляется на свежий синяк на моей щеке.
– Повеселилась сегодня? – спрашивает он и, скрестив руки на груди и прислонившись к стене, сверлит меня взглядом.
Я пожимаю плечами, задевая свою больную щеку.
– Ты же знаешь, как я люблю танцевать.
Он качает головой, но его губы изгибаются, грозя проскользнуть улыбке.
– Я не о танцах спрашиваю. – Он выпрямляется и пересекает комнату, направляясь к моей кровати. – А о сегодняшней драке с Дианой Роллинсон.
– Ах, об этом. – Я встаю и расправляю плечи, испытывая неловкость от того, что мне приходится запрокидывать голову, чтобы посмотреть на него. Не то, чтобы я была коротышкой. Но еще около трех месяцев назад я была выше его ростом. Но практически за одну ночь он вымахал и сейчас выше меня на 15 сантиметров. – Слушай, я знаю, что ты ненавидишь, когда я ввязываюсь в драки, но Диана вела себя как сука по отношению к Сэнди, которая и двух слов мало кому скажет.
– Так значит ты встала на чью-ту защиту. Получив за это кулаком в лицо.
– Эй. – Я скрещиваю руки на груди и смотрю на него. – До этого пару раз и я врезала, – и указываю на синяк на щеке. – Он, к твоему сведению, мне достался, когда она толкнула меня на шкафчики, а не врезала. Она даже кулаком ударить не может, настоящая мерзавка.
Он изо всех сил старается сдерживать смех, оставаясь моим четырнадцатилетним голосом разума, более зрелым для своего возраста, чем большинство парней.
– Как насчет пореза на губе?
Я поднимаю руки и провожу ими, царапая в воздухе невидимую поверхность.
– Она еще к тому же и царапальщица. – Я вздыхаю, а он без малейшей усмешки продолжает пристально смотреть на меня. – Слушай, прости, ладно? Но это не такая уж и проблема. Меня всего лишь отправили пораньше домой.
Он наклоняет голову в сторону и мягко проводит пальцем по нежной области на моей щеке.
– Ты попортишь свое прекрасное личико, продолжая в том же духе.
Я высовываю язык, но мои щеки начинают пылать. Я не перевариваю комплименты, даже если они носят саркастический подтекст.
– Ха-ха, ты долбаный безумец, Миша Скотт.
– Я называю тебя красивой, а ты показываешь мне язык? Серьезно, Элла, ты разбиваешь мне сердце. – Он прижимает руку к груди, одаривая меня невинным взглядом.
И вот так просто, в одну минуту, напряжение спадает.
Подобное всякий раз происходит.
Вот поэтому мне и нужен Миша.
Даже если он и старается быть моим голосом разума.
– Уверена, так оно и есть, – колко парирую я, закатывая глаза, и, похоже, мое замечание он находит наиболее забавным, чем что-либо другое. – Ладно, мне жаль, что я ввязалась в драку и изуродовала – я снова закатываю глаза – свое красивенькое личико. Но я не собираюсь давать слово, что снова не поступлю также, потому что не хочу давать обещания, которое знаю, что не сдержу.
– Когда-нибудь ты навлечешь на себя неприятности. – Его взгляд скользит через мое плечо в сторону кровати. – И ты сама это знаешь. – На его лбу проявляются складки, пока он что-то изучает позади меня.
Я разворачиваюсь, чтобы увидеть куда он смотрит и понимаю, что оставила на кровати свой альбом раскрытым на странице с детальным наброском Миши, сидящим под массивным дубом. Его голова наклонена вперед, в руке он держит ручку, на коленях лежит записная книжка, в которую он записывает тексты песен.
– Вот дерьмо. – Я прыгаю на кровать, хватаю альбом и прижимаю рисунок к груди.
– Что это? – спрашивает он, когда я поворачиваюсь к нему спиной, крепко сжимаю альбом и смотрю на него.
– Ничего, – быстро отвечаю я, что, безусловно, становится моим проколом.
Он опускается коленями на кровать, размещая их по обе стороны от меня, как делает всякий раз, когда мы боремся.
– Ну же, Элла, дай мне посмотреть, – говорит он сладким голосом, который использует только тогда, когда пытается добиться своей цели.
– Этот тон на меня не действует. – Я пытаюсь переместиться вверх по кровати и выползти из-под него. – Он срабатывает только на девчонках, подобных Диане.
Он усмехается, но не сдвигается с места, а я продолжаю извиваться, пытаясь выбраться из-под него.
– Ну же. Отпусти меня, – прошу я.
– Не раньше, чем покажешь, что скрываешь от меня.
– Ни за что. – Я сильнее сжимаю книгу. – Мои работы не предназначены для просмотра. И ты знаешь об этом. – Что своего рода является ложью. Поскольку только рисунки, на которых изображен он, я не показываю.
Он обдумывает мои слова, вздыхает и слезает с меня.
– Прекрасно. Ты выиграла.
– Я всегда выигрываю, – говорю я, окидывая его самодовольной ухмылкой.
– Ну, если ты собираешься вести себя подобным образом. – Он снова опускается на меня и принимается щекотать из-за чего из рук выскальзывает альбом.
– Ты самый подлый парень в мире! – Я надрываюсь от смеха, что слезы катятся по моим щекам.
Он улыбается и отпускает меня, вставая спиной с кровати. Улыбка сползает с его лица, как только его внимание привлекает мой альбом и рисунок, который я пыталась от него спрятать. Его лицо непроницаемо – он смущен и вроде как... польщен?
– Ты рисуешь меня? – На его лице написано любопытство.
Мои щеки вспыхивают, и я плюхаюсь обратно на кровать, уставившись на плакат с группой Chevelle на потолке.
– Мне было скучно, ясно? А проекты в художественном классе слишком банальны, а мне необходимо улучшать навыки рисования с натуры. – Врушка. Врушка.
Я жду, что именно так он меня и назовет, потому что достаточно хорошо меня знает.
Он наклоняется и поднимает с пола альбом.
– Не хочешь прогуляться со мной в парк и немного поболтать? – спрашивает он, кидая альбом на комод.
Я привстаю, опираясь на локти и изгибаю брови.
– Что? Никакого язвительного замечания о том, что мой набросок означает мою тайную влюбленность в тебя? Или, что я думаю, какой ты красавчик? – на моем лице появляется восторженное выражение, которое потом сменяется на тошнотворное.
Он громко смеется и машет на меня рукой.
– Неее, мне не нужно повторять то, что мы оба и так знаем. – Когда я щипаю его руку, он посмеивается. – Давай. Пойдем со мной в парк. – Он надувает губы. – Пожалуйста, красавица. Будет весело.
Я закатываю глаза, но с легкостью уступаю ему, зная, что он будет продолжать смотреть на меня таким вот взглядом, пока не соглашусь. Кроме того, я никогда не упускаю возможность выбраться из дома.
– Ладно, – сдаюсь я и поднимаюсь с кровати. – Но только потому, что мне нечем заняться.
С идиотской ухмылкой, он предлагает мне руку и помогает подняться с кровати. Всю дорогу из комнаты и пока мы спускаемся по лестнице вниз, он не выпускает мои пальцы, переплетя их со своими.
Держание за руки не является чем-то новым для нас. С тех пор, как десять лет назад мы стали лучшими друзьями, он обычно либо обнимает меня, держит за руку и щекочет, либо прикасается к моим волосам. Порой мне кажется, что он и сам не осознает, что делает. Рене – девушка, с которой я иногда тусуюсь, считает, что это потому что Миша запал на меня и тайно влюблен. Подобные предположения вызывают у меня смех, поскольку Миша не влюблен в меня, по крайней мере, не так, как она считает. Он уже целовался, по крайней мере, с тремя девушками, и не похоже, что он когда-нибудь попытается поцеловать меня. Ну, кроме, может быть, как в щечку.
– Итак, насколько плохо после драки выглядит Диана? – спрашивает Миша после того, как мы вышли из моего дома и слоняемся по району, в котором оба выросли. – Предполагаю, что ты хорошенько ее отделала.
– Конечно, отделала, – отвечаю я, когда мы сворачиваем на дорогу, вдоль которой тянутся ветхие дома. День был в разгаре, и большая часть округи выглядит так, будто все спят. Но это типично для Стар Гроув. Около десяти вечера дворы и дома наполнятся громкими звуками вечеринок. – Оба глаза распухли.
Улыбнувшись, он наклоняется и быстро целует меня в голову. Затем мы продолжаем наше шествие в комфортной тишине. Мы добираемся до пустынной детской площадки и, шагая по сухой траве, подходим к ржавым качелям. Садимся каждый на свои качели, а затем разбегаемся и отталкиваемся ногами, высоко раскачиваясь по направлению к верхушкам близлежащих деревьев.
– Ты когда-нибудь задумывался какова жизнь по другую сторону гор? – спрашиваю я, глядя на холмы, окружающие город.
– Разумеется. – Он толкается ногами и взметает все выше, запрокидывая голову к серому небу.
– Как ты думаешь, а мы когда-нибудь это узнаем? – Я крепко сжимаю цепи качелей, взлетая вверх. – Ты когда-нибудь думал о том, что мы выберемся отсюда?
– Конечно, выберемся, – говорит он. – Мы не сможем навсегда остаться в этом дурацком городе.
– Да, но не уверена, смогу ли я оставить маму, – бормочу я. – Кто позаботится о ней, если меня не будет рядом? Отец на это не способен, а Дин даже и не собирается. – Дин – мой старший брат, который появляется дома дважды в неделю только, чтобы сменить одежду. Я понятия не имею, где он прибывает в течение оставшейся недели.
– И что? Они смогут понять. – Челюсть Миши напрягается, а в его голубых глазах загорается решимость. – Ты не останешься здесь. Уедешь со мной.
– Посмотрим, – вздыхаю я. – В восемнадцать мы, возможно, и друзьями не будем. Я слышала, что старшая школа – тяжелое испытание.
Некоторое время он молчит, размышляя над моими словами. Не то чтобы я на самом деле верю, что старшая школа разрушит нашу дружбу. Я просто не верю, что когда-нибудь смогу покинуть Стар Гроув. Это всего лишь надежда, а я возлагала надежду на многие вещи, которые никогда не получала.
Миша резко опускает ноги в грязь и останавливает качели. Не проговорив ни слова, он протягивает руку и хватает цепи моих качелей, заставляя меня подпрыгнуть, остановиться, крутануться и врезаться прямо в него.
– Твою мать, – произношу я, едва дыша, хватаясь за цепи. – Какого черта ты делаешь?
– Потому что хочу, чтобы ты кое-что поняла, – с жаром произносит он. – Мы с тобой уедим из этого города. Вместе. – Он замолкает, увидев мои сомнения. Затем он задумчиво добавляет: – На самом деле, мы заключим соглашение. Прямо здесь. Прямо сейчас.
– Разве мы уже не заключили кучу соглашений.
– Ну так заключим еще одно?
– Хорошая мысль. – Тем не менее, я пессимист, когда речь заходит об отъезде из города. Большинство людей, рожденных и воспитанных здесь, никогда его не покидают. Но я попробую что-нибудь предпринять, дабы увеличить шансы и не оказаться очередной статистической единицей. Кроме того, предложенное им будущее звучит не так уж плохо. По-моему, звучит здорово. – Хорошо, давай заключим соглашение.
Он усмехается и плюет на ладонь, прежде чем протянуть руку мне.
– Готова?
– Знаешь, нам действительно нужно придумать менее отвратительный способ заключать пакты. – Но все равно плюю на ладонь и вкладываю свою руку в его.
– Так кто на этот раз толкнет речь? – спрашивает он. – Ты или я?
– Я скажу. – И обдумываю свои слова. – Ладно, вот мое предложение. Как только нам исполняется восемнадцать лет, мы складываем все накопленные нами деньги и убираемся отсюда. Без всяких вопросов.
– И где мы будем жить? – радостно спрашивает он.
Я пожимаю плечами.
– Как насчет рядом с океаном? Мы его никогда не видели. Там должно быть круто.
– Океан звучит неплохо. – Он погружается в размышления. – Мне кажется, хорошая идея. Отправимся к океану. Ты можешь стать известным художником, а я музыкантом.
– И мы непременно сделаем нашу жизнь лучше, – добавляю я. – Однажды мы станем счастливыми.
– Согласен, – вторит он, а затем мы пожимаем руки, скрепляя наше соглашение. – Хотя, должен сказать, что и сейчас ни о чем не жалею в своей жизни.
В отличие от меня, у Миши есть надежный родитель – его мать, которую в трудные для меня дни мне иногда нравится представлять своей матерью. Тем не менее, и в его жизни не всегда было все легко. Восемь лет назад Мишу и его маму бросил отец, и его уход тяжело сказался как на финансовом состоянии, так и в эмоциональном плане.
– Я имею ввиду тебя, – добавляет Миша, отпуская мою руку.
– Что? – хлопаю глазами, обращаясь к нему.
– Ты, Элла Мэй – творец моего счастья. – Он подмигивает мне, снова сжимает цепи качелей и, поднимая ноги, устремляется вперед.
Я закатываю глаза и отхожу назад.
– Порой ты бываешь до отвращения банальным. Ни один другой четырнадцатилетний парень не говорит подобные вещи.
– Откуда ты знаешь? – спрашивает он, раскачиваясь назад-вперед. – Или в твоей жизни есть другие четырнадцатилетние парни, о которых мне неизвестно?
Я пожимаю плечами, устремляясь вперед.
– Итан. И он так не говорит.
– Говорит.
– Ага, как же.
– Эй, он мой лучший друг, – дразнится он, когда мы выравниваемся и синхронно качаемся вместе. – И к твоему сведению, когда тебя нет рядом, он так говорит.
– Эй, я думала, что это я твой лучший друг. – Выпячивая губы, дуюсь я.
– Ни в коем случае, – отвечает он со всей серьезностью. – Ты намного дороже.
Я запрокидываю голову, зажимая рукой рот.
– Боже, прекрати этот банальный пикаперский прием. Меня тошнит от этого.
– Прекрасно, но только если ты сыграешь со мной в правду.
– Хорошо, но только я первая задаю вопрос.
– Пожалуйста. – улыбается он.
Я обдумываю свой вопрос.
– Итак, Миша Скотт, скольких девушек ты перецеловал?
Краем глаза он подозрительно смотрит на меня.
– Ты уже знаешь ответ, поскольку задавала мне тот же самый вопрос в прошлый раз, когда мы играли.
– Да, но прошло уже несколько недель. – Слегка приподнимаю плечи и пожимаю ими. – И вчера до меня дошел слух.
– Какой?
– Что ты и Кесса целовались за школой на третьем уроке.
Он бросает на меня неодобрительный взгляд.
– Нет, нет. Я бы никогда не поцеловал Кессу Финлэни. Кто тебе сказал?
– Кесса.
Он хмурится, уставившись перед собой на площадку.
– Этого никогда не было. И никогда не случится.
– Принято к сведению. – Я раскачиваюсь все выше, и он синхронно моим движениям вытягивает ноги к небу. – Значит, количество по-прежнему три?
– Да, по-прежнему три. – Он замолкает, его лицо выражает глубокую задумчивость, когда он продумывает свой вопрос. Ленивая усмешка растягивается на его лице, как только он приходит к какому-то решению, и я понимаю, что попала. – Итак, Элла Мэй, а сколько же парней поцеловала ты?
Холодный ветерок опаляет мои теплые щеки.
– Это нечестный вопрос.
– И почему?
– Потому что ты уже знаешь на него ответ.
– И как ты это поняла? Может быть, что-то изменилось с тех пор, как я спрашивал.
– Сам знаешь, что нет, – говорю я, чувствуя себя глупо. – Я практически ни с кем кроме тебя не общаюсь.
Его бровь приподнимается, а в глазах пляшут искорки веселья.
– Значит, количество по-прежнему ноль?
Я раздраженно сжимаю цепи качелей.
– Вот видишь, ответ тебе уже известен, так что это был нечестный вопрос.
– Почему? Это мой бесполезный ход. – Он снова опускает ноги на землю и на этот раз медленно останавливается. И сидит неподвижно, наблюдая, как я раскачиваюсь туда-сюда.
– Что ты делаешь? – Интересуюсь я, выше поднимая ноги. Прядки каштановых волос вылезают из хвоста и падают на лицо. – Почему ты так на меня смотришь?
Он над чем-то размышляет, потирая подбородок.
– У меня есть к тебе предложение.
– Ни за что, – тут же отвечаю я. – Я не настолько глупа, чтобы соглашаться на твое предложение.
– Сначала выслушай меня, – говорит он, снова используя тот самый свой голос. – А затем принимай решение.
Вздохнув, я опускаю ноги в грязь, останавливая качели рядом с ним и понимаю, что он не сдастся, пока я, по крайней мере, не соглашусь выслушать его.
– Хорошо, что ты предлагаешь?
– Я предлагаю, – начинает он, выглядя немного неловко, что для него не характерно, – подарить тебе твой первый поцелуй.
Я разражаюсь громким фыркающим смехом.
– Ха, очень смешно. На секунду я решила, что ты будешь серьезен.
– Я серьезен. – Выражение его лица соответствует словам.
Я меняюсь в лице.
– Что? Почему ты просишь меня об этом? И почему хочешь сделать это?
Он пожимает плечами.
– Когда-нибудь ты поцелуешься в первый раз, так почему бы не сделать этого со мной?
Я морщу нос.
– Потому что ты ... это ты. – Я не хотела, чтобы мои слова прозвучали так грубо. К счастью, Миша достаточно хорошо меня знает, чтобы не воспринимать их на свой счет.
– И что со мной не так? – Его губы изгибаются. – Я слишком отвратителен для тебя?
– Нет, – тут же бормочу я, в ответ на что он смеется. – Дело совсем не в этом. Я просто…
– Ты просто что... ожидаешь, когда появится идеальный парень? Типа Грантфорда Дэвиса?
– Фу. – Я ударяю его по руке, и его смех усиливается. – Ни за что. Я никогда бы никогда не потратила свой первый поцелуй на него. Он такой странный и ужасный.
– Многие парни нашего возраста странные и ужасные. За исключением меня.
– Это не совсем так, – говорю я, а затем умолкаю. – Но считаю, что из всех ребят в нашей школе ты – менее ужасный.
– Хорошо, тогда, – заявляет он, словно проблема решена. – Давай сделаем это.
Сделать что?
Поцеловать Мишу?
Боже, я никого не обнимала, не говоря уже о поцелуях.
Мне следует усерднее протестовать – я знаю, что следует – но какой-то части меня любопытно, почему же столько значения придается этим чертовым поцелуям.
– Обещаешь, что не будешь смеяться?
Он вглядывается в мое лицо.
– Я когда-нибудь высмеивал тебя?
– Все время. – И также пристально смотрю на него.
– Но это просто ради забавы. – Отмахивается он. – Я не имею в виду ничего такого.
– Просто пообещай мне, что не станешь меня дразнить, и я соглашусь. Более того, ты должен обещать, что никогда не станешь поднимать эту тему. – Я плюю на руку. – Заключим соглашение.
Он примерно на полсекунды задумывается над моим предложением, а затем плюет на свою ладонь и пожимает мою руку.
– Договорились.
Когда мы разрываем наше пожатие, моя нервозность из-за предстоящего поцелуя усиливается. Ведь я должна не просто поцеловать его, а поцеловаться с первым в моей жизни парнем.
– Ты уверен, что хочешь это сделать? – повторно спрашиваю у него, вытирая ладони о свои джинсы. – Потому что я понятие не имею, что делать.
– Я покажу тебе. – Он уже склонился ко мне, его пронзительные глаза цвета морской волны сосредоточились на моих губах.
Сердце, как сумасшедшее, приплясывает в груди, и кажется, что меня сейчас стошнит. – Миша, я ... – Я умолкаю и втягивая огромный глоток воздуха, когда его губы касаются моих. Пальцы крепко сжимают цепи качелей, а все тело коченеет, пока я пытаюсь сообразить, что, черт возьми, мне надо делать. Ясно же, что не просто сидеть, застыв на месте.
– Расслабься, – шепчет Миша, оставляя немного пространства между нашими губами.
Решив, что поцелуй уже закончился, я издаю тихий, облегченный вздох. Но чувство облегчения длится не долго, спустя микросекунду его голова наклоняется вперед и его губы снова касаются моих. Только на этот раз все происходит иначе. На этот раз его язык проникает в мой рот.
Боже мой, его язык у меня во рту.
Язык Миши Скотта в моем рту.
И я касаюсь его своим языком.
Прежде чем я успеваю осмыслить происходящее, мы целуемся. И под поцелуем я подразумеваю настоящий французский поцелуй. Кажется, что он длится минуты, наши колени соприкасаются, Миша играет с моими волосами и продолжает целовать меня. Незнакомые покалывающие ощущения, которые, почти уверена, я не испытывала ранее, пугают меня до потери сознания. Мне кажется, что я... теряю контроль.
А ведь Миша должен быть моим якорем.
Только я собираюсь оторваться от него, не в силах больше выдержать охвативший меня ужас, как поблизости раздается грохот, и мы резко отпрыгиваем друг от друга с широко раскрытыми глазами, судорожно хватая ртом воздух. Мои щеки начинают гореть, и даже Миша выглядит смущенным, чего раньше никогда не случалось, по крайней мере, насколько мне было известно.
