Текст книги "Битва начинается (Защитник - 1)"

Автор книги: Джерри Эхерн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

– Руф! – закричала она.

– Там машина и фургон, – заорал Горас Уайтлоу. Она услышала ответный огонь, короткие полуавтоматические очереди. Руфус Барроус стоял у выбитого заднего окна фургона.

– Нас взяли в кольцо! – закричал Барроус.

Не пытаясь подняться на ноги, она поползла по полу, схватила винтовку. По ним вели огонь из пулемета, пули прошивали листовой металл стен, пробивали сиденья, выбили лампы дневного света над головой, боковые окна.

Она была рядом с Барроусом, когда тот вскочил на ноги, одновременно толкнув ее на пол. Она услышала звук выстрелов из автомата, щекой ощущая разогретый металл стены.

Она вскочила на ноги возле него, навела прицел винтовки на ветровое стекло ехавшего за ними фургона. Крыша фургона откинулась, стучала новая пулеметная очередь. Что-то загорелось.

Из передней части фургона раздались выстрелы, но ей было не видно, куда стреляет Горас. Она принялась кричать ему, но услышала голос Руди.

– Впереди серый фургон – нас окружили! Что будем делать, Руф?

Руфус повернулся к нему.

– Я сама! – отозвалась Рози Шеперд, бросилась к кабине водителя, потеряла равновесие, врезалась в стену, полетела вперед. Она оказалась между двумя передними сиденьями.

Женщина подняла глаза, серый фургон шел прямо на них, по обеим его сторонам висели автоматчики, паля по их фургону. И тут ветровое стекло разлетелось на куски прямо перед Руди и Горасом Уайтлоу; Руди закричал:

– Матерь Божья! – Больше вести фургон было некому, потому что из его шеи торчал кусок стекла размером с тарелку, и кровь хлестала фонтаном.

Роуз Шеперд отвела взгляд.

Застонал Горас Уайтлоу:

– Грудь, Боже мой...

Роуз Шеперд даже не думала о принятии решения. Она просто двинулась вперед. Руди был небольшой, и она тоже. В следующую секунду она оказалась возле его мертвого тела, руки сами легли на рулевое колесо, левая нога на педаль газа, потому что правая просто не доставала до него.

– Держись! – заорала она. Теперь она управляла полуразбитым фургоном; краем глаза она увидела приборную доску, мигала красная лампочка, напоминая о перегреве двигателя. Левой ногой она вдавила в пол педаль газа, двигатель взревел.

– Держись! – Она бросила взгляд на фургон, автоматчики попрятались внутрь. – Ну что, поиграемся, ублюдки!

Серый фургон приближался.

Она направила фургон прямо на них; правой рукой потянулась расстегнуть кобуру на правом боку.

Серый фургон слегка занесло, она поняла, что победа за нею.

Роуз дернула руль влево, серый фургон тоже дернулся влево, направо от нее, затем она повернула направо.

– Держись! – Правая нога вжалась в пол, она отвела глаза в сторону от столкновения; все ее тело задрожало, правое зеркало заднего вида оторвало начисто; фургоны на мгновение сцепились, из радиатора вылетело облако пара, послышался тошнотворный запах горящего антифриза, раздался скрежет металла о металл; затем она рванула вперед, серый фургон скрылся из виду.

– Руф! Руф!

– Боже...

– Фургон далеко не уедет! Руф! Что будем делать, Руф!

– Вперед, как можно дальше!

Она услышала автоматные очереди, ответная стрельба Руфуса была почти не слышна. Дыма было все больше, хуже того, показались языки пламени.

– Руфус! Мы горим!

– Поезжай дальше, Рози!

Она по-прежнему вдавливала педаль газа в пол, фургон бросало из стороны в сторону; впереди показался выезд на автостраду, знак "Стоп" и за ним железнодорожные рельсы.

И тут она посмотрела направо. Поезд.

– Руф! Держись!

Она бросила взгляд в зеркало заднего вида, на его месте было пулевое отверстие и осколки стекла. Она вела фургон дальше, глаза избегали смотреть на приборную доску, показания спидометра падали, скорость была еле-еле километров пятьдесят.

Она уже почти выехала на автостраду.

– Горас! Ты жив? Горас, Горас?

Ответа не последовало, времени смотреть на него не было. Если она остановится на выезде на автостраду...

– Ой, ой! – Огромный восемнадцатиколесный трейлер стремительно приближался. Она уперлась ногой в пол, почти у знака "Стоп"; поезд был совсем близко.

Она вдавила кнопку звукового сигнала, но сигнал не работал.

– Стреляй, Руф! Стреляй!

– Отлично! – Грохот автоматного огня заглушил его ответ, от него заложило уши, как будто их залило водой.

Она выехала на перекресток, проигнорировав знак "Стоп"; трейлер буквально рос на глазах. Она посмотрела направо.

– О-о...

Она еще больше надавила на педаль, хотя знала, что дальше давить некуда.

– Руф! О, Боже! – Краем глаза она увидела вспышку, потом почувствовала столкновение, услышала сигнал; руки соскользнули с рулевого колеса, она закрыла руками лицо, в желудке что-то опустилось.

Фургон перевернулся, ее прижало к Руди, Руди был мертв, и она закричала.

Фургон остановился. Она почувствовала запах бензина.

Она открыла глаза.

– Рози!

– Я... По-моему...

Она попыталась двинуть ногой, левая нога не двигалась, и она закричала; но потом посмотрела вниз – и не увидела ее; нога была поднята, на ее ногах лежала нога мертвого Руди.

Она вывернулась, упала, больно ударившись головой о крышу. Посмотрела по сторонам. Горас Уайтлоу был мертв, как и Руди; широко открытые глаза смотрели вверх; только из его горла не торчал кусок стекла, а в груди виднелось полдесятка пулевых отверстий.

Она обнаружила, что ползет к выбитому ветровому стеклу. Она почти выпала наружу, разорвав брюки об осколок стекла.

– Рози!

Роуз Шеперд увидела поезд. Он приближался, и очень быстро. Она встала. Все тело дрожало.

– Рози.

– Да!

– Они едут, Рози! – Руфус Барроус шел к ней с другой стороны фургона, он сильно хромал. На спине у него болтался автомат "Хеклер и Кох", правая рука сжимала "Си-Эй-15".

– Переходи рельсы! Живо!

Она пришла в себя, не выдержали нервы или сработал инстинкт самосохранения, или и то, и другое; она схватила его за руку и потащила за собой.

– Идем!

– У меня вывих лодыжки, иди сама!

Роуз Шеперд обхватила его за плечи, повела, оглядываясь назад. Зеленый фургон и синий седан уже въезжали на перекресток; трейлер, с которым они столкнулись, дымился ярдах в ста от места столкновения, водитель лежал возле него. Она посмотрела вперед, поезд был совсем близко.

– Идем, Руфус, – произнесла она тихо, успокаивающе, совсем как ее мать говорила ей или ее братьям, когда они разбивали коленки.

– Хватит нянчить меня, черт возьми!

Он оттолкнул ее, в глазах выступили слезы; он захромал сам, тяжело припадая на левую ногу. Они подошли к колее. Роуз оглянулась. Синий седан переезжал перекресток, из люка на крыше показалась голова; через секунду человек откроет стрельбу.

Она сунула руку в кобуру, направила револьвер в ветровое стекло и выстрелила два раза.

Синий седан по-прежнему приближался.

Она остановилась, вдохнула поглубже, взяла револьвер обеими руками. Прицелилась прямо в лицо человека над люком в крыше.

– Ну держись!

Она выстрелила, и голова исчезла, но она не услышала звук выстрела, было слышно только гудение поезда и крик Барроуса:

– Беги, Рози!

Роуз Шеперд отвернулась от синего седана с помятым бампером. Она стояла посреди железнодорожной колеи, Руфус Барроус протягивал ей руку, поезд был совсем рядом. Она отпрыгнула влево, ободрав левую руку о гравийную насыпь. Налетел порыв ветра, раздув ей волосы и рубашку.

Руфус Барроус стоял рядом.

– Прыгаем в поезд, иначе нам крышка!

Она встала, товарные вагоны проносились мимо. Поезд начал замедлять ход; в этом месте колея шла под уклон. Руфус Барроус отобрал у нее револьвер; она услышала, как он что-то кричит ей, но не разобрала из-за стука колес. Потом он схватил ее за талию, ей показалось, что они летят, она больно ударилась и упала на спину.

– Мы в глубоком дерьме, Рози, – прокричал Руфус Барроус, стук колес звучал по-другому. Они ехали в вагоне...

Дэвид Холден пил пиво, поскольку, кроме него, можно было достать только вино, которое он не любил. Его запасы крепких напитков давно закончились, а до отмены чрезвычайного положения покупать и продавать их было запрещено. По телевизору в который раз показывали "Остров Джиллигана". Шкипер кричал на Джиллигана, но кому было до этого дело?

В черно-белом изображении волосы Мэри-Энн напоминали волосы Элизабет, Холден почувствовал, что плачет. Он закурил еще одну сигарету и закрыл глаза, но слезы продолжали идти, он чувствовал, как они катятся по щекам.

Глава двадцать первая

Руфус Барроус стоял у стола заместителя шефа полиции Ральфа Камински, левая нога разрывалась от боли.

– Сержант Барроус. Я требую полной откровенности со мной.

Барроус не знал, что сказать, потому промолчал.

– Сержант Барроус, во время происшествия на автостраде 97 с фургоном, принадлежащим Горасу Уайтлоу, по дороге следовал автомобиль. Вас и детектива Шеперд опознали. Что, черт побери, все это значит? Что это еще за военные игры?

– Простите, сэр?

– Барроус. Вы, Руди Голдфарб и Горас Уайтлоу были хорошими друзьями. Что вы там делали? Все это напоминает самовольную расправу.

Барроус откашлялся.

– Вы уже говорили с детективом Шеперд, сэр?

– Поговорю, как только она объявится. Но сейчас я спрашиваю вас, Барроус.

Ральф Камински был лысый, худой, у него были хитрые черные глаза. Поговаривали, что он не любит чернокожих. Это было несправедливо: он не любил никого.

– О чем вы хотите спросить меня, сэр?

– Вы с детективом Шеперд находились в фургоне, принадлежащем детективу Уайтлоу. У меня есть свидетель. Вы положите на стол свой значок. Вы сдадите оружие. И расскажете мне все.

Барроус не проронил ни слова.

– Насколько я понимаю, в Управлении полиции работает целая группа заговорщиков, и мне нужны все фамилии. Для преследования этих революционеров есть соответствующая процедура...

– Они негодяи, Камински.

– Они граждане Соединенных Штатов, у них есть гражданские права и все такое, и самосуд я не допущу, Барроус. Все это вовсе не причина, чтобы какие-то сумасшедшие полицейские – представители меньшинств творили что им захочется, черт побери!

Барроус посмотрел на него.

– Меньшинств?

– Вы, детектив Шеперд, Уайтлоу и Руди Голдфарб.

– Ладно, хорошо. Рози Шеперд – женщина. Руди Голдфарб был евреем. Я чернокожий. К какому меньшинству относится Горас Уайтлоу?

Камински посмотрел на свои руки.

– Может, по какой-то причине он не упоминал об этом, но он был католиком.

– Католик? Черт побери, что же тогда большинство? Белые? Протестанты? К какому меньшинству относится Камински? Вы поляк, это...

– Я не поляк и не католик, Барроус. Но здесь определенно дело в меньшинствах. И я понимаю, правда понимаю, вам всем не нравится, что этот "Фронт Освобождения Северной Америки" заявляет, что представляет вас...

– Эта банда убийц-коммунистов не представляет ни меня, ни других чернокожих, ни женщин, ни католиков, ни евреев. Они представляют только себя, Камински.

– Я могу обвинить вас на основании свидетельских показаний. Но если вы расскажете правду, для детектива Шеперд и остальных заговорщиков дело пройдет гораздо легче.

Барроус уловил напряжение в его голосе, голос был приглушенным, он дрожал.

– Какие у вас обвинения?

– У меня есть свидетель, видевший вас с детективом Шеперд на месте преступления с применением оружия. Я могу представить целый список преступлений, а именно: побег с места преступления, нападение с целью причинения телесных повреждений, незаконное использование оружия, и всем этим уже занимаются ФБР и полиция штата. Но из уважения ко мне, – ко мне, Барроус! – арестовывать вас или нет оставили на мое усмотрение. И вы должны стать передо мной на колени и...

– Назвать вас "хозяин" или как?

– Этого будет как раз достаточно...

Руфус Барроус понял, что настало время сказать правду.

– Мы преследовали их. Мы имели при себе оружие, мы были при исполнении служебных обязанностей. Они напали на нас, открыли огонь, и нам пришлось бороться за свою жизнь, это вам понятно?

– Свидетельские показания, Барроус...

– Единственный свидетель – водитель трейлера, малолетка. У них свой человек в Управлении полиции, кто он? Вы?

– Ну хватит. – Камински встал, уперся пальцами в стол, лицо покраснело. – Положи значок и оружие на стол, ты...

– Кто? Черномазый?

– Слово произнес ты, Барроус. И сам, по-видимому, знаешь, кто ты. Значок и оружие на стол, немедленно!

Руфус Барроус достал из кармана футляр со значком, швырнул его на стекло, покрывавшее стол. Стекло даже не треснуло, а ему очень хотелось, чтобы оно разлетелось вдребезги.

– Теперь оружие.

Барроус полез рукой под пиджак.

Камински произнес:

– У тебя привычка таскать с собой две пушки, так что обе на стол!

Руфус Барроус пожал плечами и достал из боковой кобуры револьвер 629-й модели, левой рукой из плечевой кобуры достал "Кольт Спешиал" 38-го калибра. Он не стал класть оружие на стол, а направил револьвер на Камински.

– Давай свое оружие, говнюк!

У Камински задрожали губы, левый глаз дернулся.

– Что... что ты...

– На стол, мать твою. Учти, я с громадным удовольствием вышибу тебе мозги.

Камински потянулся к кобуре на правом боку. Барроус усмехнулся.

– Как говорит Грязный Гарри, ха-ха? – И Барроус рассмеялся. Камински положил револьвер на стол. Барроус поднял его, высыпал патроны из барабана на пол, отшвырнул их ногой в сторону.

– Снимай пиджак, Камински.

– Какого черта...

– Снимай пиджак, или я пристрелю тебя!

Камински начал снимать пиджак.

– Теперь туфли.

– Какого...

– Туфли, Камински.

Барроус подошел ближе. Камински сбросил туфли.

– Хорошо. Теперь расстегни ремень и ширинку, до самого конца.

– Ни за что!

Барроус усмехнулся и ткнул револьвер в лицо Камински. Камински подчинился, сбросил ремень на пол, расстегнул ширинку.

– Так. Теперь руки вверх, и повыше!

Камински не пошевелился.

Барроус взвел курок, руки Камински поднялись вверх, брюки упали до колен.

– Хорошо, Камински. Так. Сейчас ты выведешь меня из здания.

– Ты ненормальный, если думаешь...

– Может, я и ненормальный, весь вне себя от горя. Может, проверим?

Камински пошел к двери, брюки тянулись за ним. Он остановился у двери.

– Левой рукой откроешь дверь, выйдешь задом. Одно неправильное движение – и ты покойник.

– Когда тебя поймают...

– Если, ублюдок, – стиснув зубы, прошипел Барроус.

Камински открыл дверь, поколебался, потом потащился вперед, выставив семейные трусы на всеобщее обозрение.

В приемной симпатичная секретарша Камински Лорен повернулась к ним. Она выронила карандаш, вытаращила голубые глаза. Потом она попыталась закрыть руками рот и зашлась от хохота.

– Видишь, Ральф, ты уже суперзвезда. Пошел вперед, малыш.

Камински двинулся вперед. Полицейский-стажер, стоявший у автомата с газированной водой, засмеялся, затем, резко покраснев, отвернулся. Женщины в приемной поворачивали головы, увидев Камински, начинали смеяться. Полицейский в форме, Барроус не помнил его имя, полез в кобуру.

– Скажи ему стоять тихо.

– Спрячь оружие!

В коридоре, сразу за полицейским в форме, Барроус увидел Роуз Шеперд. На ней был серый костюм, юбка до колен. "У Аннет была такая же, – почему женщины обожают носить такие дурацкие юбки?" – невольно подумал Барроус. Аннет...

Через мгновение в руках Роуз очутился ее собственный "Колы" 45-го калибра.

– Руф?

– Паршивые дела, Рози.

– А-а...

– Прикрой меня сзади. Мы уходим. Ральф Камински любезно согласился помочь нам выйти на улицу.

Она пожала плечами, "Кольт" перекочевал в правую руку, левой она одернула пиджак. Роуз засмеялась:

– У тебя потрясающие ножки, Ральф.

– Детектив Шеперд, говорите по делу! Как только мы выйдем за дверь, обратного пути у нас не будет.

Барроус посмотрел ей в глаза. Тыльной стороной ладони она откинула прядь волос со лба, обе ее руки теперь крепко держали рукоятку револьвера.

– Руф?

– Какой-то стукач видел, как мы уходили от "Леопардов" и тех, кто был с ними. Он решил засадить нас за то, что мы оборонялись.

– Это был произвол, Барроус! Самосуд! – громко объявил Ральф Камински.

– Ты хорошо все обдумал, Руф? – спросила Роуз почти шепотом.

– У нас нет выбора, нас засадят за решетку, а эти ублюдки-революционеры будут гулять на свободе и убивать людей.

Она внимательно посмотрела на него, затем подошла к Камински и сунула ему под нос ствол револьвера.

– Будешь плохо вести себя, малыш, и если Руфус не накажет тебя, то я сама надеру тебе задницу. – И она широко улыбнулась Камински. Затем посмотрела на Барроуса:

– Я прикрою тебя, Руф. – Она обошла их, держа револьвер обеими руками.

Барроус подтолкнул Камински вперед.

– Живее. – До входной двери оставалось еще добрых сто метров, потом им предстояло перейти улицу к машине. Коридор у приемной заполнялся полицейскими в форме и в гражданском, руки у всех лежали на кобуре. Но Барроус знал большинство из них; когда мимо проходил Камински, некоторые усмехались, другие подмигивали.

Но Барроус понимал, что настоящие проблемы начнутся, когда они с Рози сядут в машину и уедут. Он выкинул эту мысль из головы.

– Вперед, – произнес Барроус.

Они подошли к огромным дверям из матового стекла, которые вели в помещение для посетителей.

– Ральфи, когда подойдем к дверям, откроешь.

– За нами двое, оружие наготове!

– Если придется, покажи им, что мы не шутим, Рози, – откликнулся Барроус.

– Стоять, парни! – вновь раздался голос Рози.

– Ты же не будешь стрелять в полицейского, Роуз! – Он узнал голос, это был командир спецподразделения, О'Брайен.

– А ты попробуй!

Барроус не решился оглянуться. Они подошли к дверям.

– Открывай, Ральф. А я буду совсем близко, как сиамский близнец.

Камински взобрался на ступеньку, открыл дверь справа. Барроус стал справа от него, чтобы пройти в дверь вместе с ним; взведенный револьвер он держал у виска Камински.

– Скажи им, чтоб не валяли дурака, иначе тебе крышка. Говори!

– Он убьет меня, он сумасшедший! – заорал Камински.

В холле стояли трое полицейских, лишь одного из них он знал в лицо; их револьверы были направлены на него.

– Я убью его, ребята. От этого дерьма все равно мало толку.

– Опустить оружие! – крикнул Камински.

Барроус стоял в центре холла, это было самое безопасное место. Он мог прикрыть Рози и в то же время входные двери.

– Рози!

Роуз Шеперд откликнулась.

– Прикрой меня, когда я буду выходить!

– Прикрою!

Она вышла спиной из двери, револьвер был наготове, за ней виднелись десяток полицейских, половина из них из спецподразделения.

Вновь раздался голос О'Брайена.

– Камински не пойдет с вами.

Барроус отозвался:

– Попробуй полезть, и ему конец.

– И тебе тоже, О'Брайен! – прошипела Рози.

– Так, Ральфи, – приказал Барроус. – Сейчас выходим, и смотри не споткнись. – Он подтолкнул Камински вперед. Камински споткнулся, Барроус подхватил его; трое полицейских в форме бросились к ним, но Барроус оказался проворнее: он схватил Камински за левое ухо, откинул ему голову и приставил револьвер к правому виску:

– Не вынуждайте меня!

Полицейские отбежали в сторону.

Барроус подтолкнул Камински вперед, по-прежнему держа его за ухо. Камински без лишних напоминаний вышел через дверь. Они вышли на крыльцо, их уже ждали полицейские с винтовками М-16 по обе стороны входа.

– Скажи им сидеть тихо, Камински!

– Делайте, что он говорит! Он сумасшедший!

– Да, сейчас я сумасшедший. Вперед! – Они спускались с крыльца. Налетел порыв сильного, почти горячего ветра.

Барроус бросил взгляд назад.

Рози выходила из дверей. Не успела она выйти, как ветер разметал ей волосы, подхватил, поднял спереди ей юбку. На секунду показалось бедро, кружевное белье; левой рукой она поправила юбку.

Барроус повел Камински вниз по ступенькам, не выпуская его ухо, по-прежнему уперев револьвер ему в висок.

– Идем, Рози!

– Иду!

Они прошли половину ступенек, когда Барроус заметил движение, у него появилось плохое предчувствие. Один из спецназовцев приготовился к прыжку. Барроус оттащил Камински назад. Он навел револьвер на полицейского. Но тут он услышал возглас Рози:

– Мейсон! Еще один шаг! Пробуй!

Полицейский замер на месте. Барроус подтащил Камински поближе, тот начал падать, Барроус подхватил его, правой рукой сжал шею. Камински вспотел, Барроус чувствовал исходивший от него запах пота, смешанный с запахом страха.

– Держись, Ральф, не пройдет и минуты, и ты вернешься к себе в контору.

– Я найду тебя, – прошипел тот сквозь зубы.

– Об этом можешь забыть. – Они уже спустились с крыльца, краем глаза Барроус видел Рози. Тут он заметил, что ее машина припаркована гораздо ближе его машины. – Так, – заорал он. – Слушайте все. О'Брайен! Ты слышишь?

– Слышу, – ответил командир спецподразделения.

– Сделаем так. Рози сядет в машину. – Ее "Мустангу" было уже десять лет, но на нем стоял усиленный двигатель, как и на всех полицейских машинах; его машина была гораздо медленнее. – Потом мы отправимся с Камински на небольшую прогулку. Вы только думайте хорошо. Мой револьвер приставлен к голове Камински по одной-единственной причине. Я хочу уехать цел-невредим. Как только мы уедем достаточно далеко, Камински свободен. Если за нами будет погоня, если я замечу вертолеты, Камински вам не видать. Только приблизьтесь, мозги Камински разлетятся по всей приборной доске. Если вы думаете, что его мозгов для этого не хватит, – среди полицейских раздались смешки, – тогда можем проверить, как, а?

– Я готова взять машину!

– Давай, Рози!

Она пробежала мимо него, держа на мушке прицела тех же людей, что и он.

Она оказалась лицом к лицу со стеной людей, отделявшей ее от улицы. Стена раздалась. Она бросилась на улицу. Подъехала полицейская машина с включенным "маячком". Из нее выскочили двое полицейских; Рози пригнулась, прицелилась в них.

– Камински, прикажи им убрать пушки! – Барроус прижал ствол револьвера к уху Камински.

– Ребята! Положите оружие! На капот машины. Назад! Черт, это приказ!

Полицейские переглянулись, положили револьверы и отошли в сторону.

Рози подошла к машине, замешкалась на секунду, доставая из сумочки ключи, открыла дверь. Взревел двигатель "Мустанга". Она выехала на улицу. Проехала машина, на мгновение закрыв от нее происходящее. Она развернулась, остановила машину рядом с полицейской машиной. Выскочила из машины, выставила револьвер вперед, положив его на крышу, направив его на здание.

– О'Брайен! Пусть только кто-нибудь двинется с места, получишь пулю в лоб! Ты знаешь, как я стреляю!

Барроус повел Камински к машине.

Они миновали полицейскую машину, подошли к машине Рози.

– Сажай его, Руф, я прикрою.

– Открывай! – взревел Барроус. Если сейчас что-то сорвется, все пропало. Стоит кому-нибудь выстрелить, и все летит к черту. – Лезь на заднее сиденье, гад!

Как можно осторожнее Барроус поставил ногу в машину, затащил Камински внутрь, не сводя с него револьвера. Он отпустил ухо Камински, захлопнул дверь.

– Вперед, Рози!

– Помните! Никакой погони! – Не успела дверь захлопнуться, как "Мустанг" рванул с места. Барроус аккуратно спустил курок "Смит-и-вессона".

– Вы сами подписали себе смертный приговор, – прошипел Камински.

– Тихо, Ральфи. Рози.

– Что?

– Включи рацию.

– Нет, я включу локатор. О'Брайен иногда использует дополнительную частоту.

Они услышали переговоры полицейских машин, приказ не вести преследования.

– Что вы собираетесь делать со мной?

Барроус откинулся на сиденье, посмотрел прямо в глаза Камински.

– Высадим тебя, как только сможем. Мне не нравится смотреть на тебя. А твои штаны выбросим через милю-две. Снимай штаны, Ральфи.

Барроус услышал смех Рози.

Глава двадцать вторая

Зимы как таковой не было, лишь изредка налетали порывы холодного ветра, шел дождь. В других частях Соединенных Штатов, где обычно была суровая зима, тоже было тепло. Самая подходящая погода для убийц, которых в прессе называли революционерами, а все остальное население – террористами. Революционерами их называли по одной-единственной причине: время от времени появлялись их заявления, наполненные обычной коммунистической фразеологией, с требованием "сообщить всем людям".

Те, кого пресса называла террористами, сами себя называли "Патриотами"; они использовали те же методы, что и революционеры: быстрое, жестокое нападение, исчезновение с места происшествия, уход в подполье, новый удар. Разница, на которую пресса почти не обращала внимания, состояла в выборе целей. "Революционеры" "Фронта Освобождения Северной Америки" нападали на полицейские машины, взрывали бары, другие общественные места, посещаемые служащими, обстреливали деловые кварталы, убивали видных политиков и промышленников.

"Патриоты" наносили удары по местам встреч, базирования и жительства членов ФОСА; по меньшей мере дважды между "Патриотами" и ФОСА происходили вооруженные столкновения.

Дэвид Холден понимал, что превращается в циника; но, как он сам себе говорил, жизнь в Соединенных Штатах, все больше напоминающих Ливан, кого угодно сделает циником.

Он сидел перед телевизором. Стоял март, уже к февралю он оставил попытки утопить себя в пиве.

Продажа крепких напитков была запрещена, поэтому процветала контрабандная торговля виски, джином, водкой. О ней знали все, даже в прессе она стала предметом шуток. Цены были заоблачными, но они диктовались продавцами. Продажа огнестрельного оружия и боеприпасов была запрещена временно; некоторые известные политики ратовали за постоянный запрет. Честным гражданам, пытавшимся защитить себя от нарастающей волны насилия, приходилось нарушать закон.

Холдену уже дважды приходилось сталкиваться с людьми, шепотом рассказывавшими о своих запасах оружия; он избегал контактов с ними. Все знали, что масса агентов ФБР заняты поиском и поимкой не только торговцев, но и покупателей оружия. Львиная доля арестов приходилась именно на покупателей, их было легче поймать.

Полиция дважды допрашивала Холдена, подозревая его в связях с Руфусом Барроусом, местным лидером "Патриотов". Но, несмотря на строгий запрет и обыски, проводившиеся с нарушением всех правил, оружие Холдена найдено не было.

Сегодняшние новости представляли особый интерес. Показывали эксклюзивное интервью одного из местных лидеров ФОСА, назвавшегося "Мстителем". Голова и лицо были закрыты черной лыжной маской, были видны лишь обведенные красными кругами глаза и рот; "Мститель" сидел в тени и говорил с подчеркнутым красноречием.

– Не мы начали насилие. – Ложь. – Мы лишь ответили на насилие, развязанное угнетающим нас правительством; мы наносим удары лишь по полиции и военным. – Ложь. – Так называемые "Патриоты" несут полную ответственность за жертвы среди гражданского населения. – Ложь. – И я не могу винить людей за их ненависть к этим фанатикам, которых, как свидетельствуют секретные документы ЦРУ, контролирует и поддерживает правительство США. – Еще одна ложь.

Документы, разумеется, в данный момент обнародовать невозможно.

Последние две недели Холден уменьшил количество выкуриваемых сигарет; раньше он курил по две пачки в день, теперь укладывался в полпачки.

Занятия в университете вскоре должны были возобновиться по сокращенной программе. Он получил деньги по страховке (о которой совершенно забыл), и у него было достаточно денег, чтобы прожить до первого жалованья.

С постепенным отказом от курения Холден возобновил бег по утрам. Он остался один, теперь вместо трех раз в неделю он занимался в спортзале два раза в день, утром и вечером.

Он старался не думать, для чего вытаскивает сам себя из пропасти отчаяния; стоило ему задуматься над этим, как приходило в голову, что причин для этого нет; ему больше хотелось уйти вслед за теми, кого он так любил.

Глава двадцать третья

Новым явлением в восьмидесятые годы стало появление покупателей-зевак, способных целыми днями ходить по громадным магазинам. Теперь они почти что вымерли, подумал Холден, подъезжая к стоянке у торгового центра. Огромный супермаркет находился в дальнем конце самого большого в округе торгового центра; здесь были самые разные широко известные универсальные магазины, небольшие дорогие магазины товаров для женщин, рестораны, где можно было найти все, начиная от бутерброда и заканчивая фирменными блюдами по совершенно невероятным ценам. Торговый центр был излюбленным местом Мэг и Элизабет.

Но теперь мало кто отваживался покидать свой дом без определенной цели; мало кто сейчас разрешал детям бродить без дела мимо витрин и смеяться. В любом случае, смеха сейчас было мало. Если в прессе было мало сообщений о терактах ФОСА или о новых ограничительных мерах правительства (которые лишь способствовали росту насилия), их место занимали разговоры о спаде в экономике.

Люди перестали покупать, просто потому что не высовывали носа из дому. Фабрики и магазины в зонах насилия закрывались, потому что рабочие и служащие боялись выходить на работу. Появились туманные сообщения о возможной нехватке продуктов питания. Фермеры уже жаловались на рост цен.

Холден запарковал машину, осмотрелся по сторонам, убедился, что за ним никто не наблюдает. Теперь все следили за всеми. Несмотря на суровый запрет на ношение оружия, Холден решил ни за что в жизни больше не выходить из дома безоружным. Он избегал ездить по крупным автострадам, где время от времени проводились обыски и облавы на "Патриотов" и членов ФОСА. Довольный тем, что за ним никто не наблюдает, Холден достал "Кольт", которым чуть было не оборвал свою жизнь, и сунул его за пояс.

Он вышел из машины и запер ее, заглянул в окно, проверил, все ли остальные замки закрыты. Он еще не решил, каким путем безопаснее всего добираться из дому в университет и обратно. На главных дорогах стояли посты полиции; пойманных с оружием ожидал немедленный арест и предварительное заключение без права выхода под залог; из-за загруженности судебной системы это могло продлиться несколько недель. Тюрьмы, и так заполненные до введения чрезвычайного положения, теперь были забиты до предела. Ими правили еще более жестокие банды, чем на свободе. Холдену часто приходило в голову, что, возможно, все эти сообщения о групповых изнасилованиях, побоях, смертях распространялись лишь для того, чтобы люди опасались нарушать существующие ограничения.

Закрыв машину, Холден направился к входу. "Кольт" 45-го калибра был единственным оружием, которое он не спрятал под полом своего дома.

Войти в супермаркет можно было через главный вход и через автостоянку. Холден выбрал главный вход. В этом конце супермаркета было совсем мало людей, в основном молодые женщины с испуганными глазами, старавшиеся идти побыстрее; две-три из них тащили за собой маленьких детей. Армейский сержант в форме стоял на пороге призывного участка, разговаривая с двумя молодыми людьми. Скучающие продавцы тщетно ждали покупателей у дверей магазинов.

Холден ускорил шаг, вошел в супермаркет, взял тележку. Он заранее составил список. Спагетти. Полезно для здоровья, и он умел их готовить. Молоко, если еще осталось. Самый большой молокозавод в округе недавно взорвали, ощущались перебои с молоком. Он пил кофе с молоком, молоко отбивало неприятный вкус.