Текст книги "История Британских островов"

Автор книги: Джереми Блэк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 35 страниц)

Женщина XVIII в.

Показателем положения той или иной группы в обществе может служить преступление и наказание. В конце XVIII в. дублинские женщины часто становились жертвами преступников, которые насиловали девушек, избивали и убивали женщин, в то время как судебная система не принимала против них действенных мер. По сравнению со значительным количеством случаев повешения за воровство, число осужденных за изнасилование было крайне невелико. Некоторые женщины возбуждали судебное преследование. Однако другие сами активно участвовали в преступном мире, занимаясь мелкими кражами и перепродажей краденого.

Преступление отражает как основные особенности человеческого взаимодействия, так и более специфические условия. Женщины, вовлеченные в преступную деятельность, пользовались возможностями, открывшимися благодаря росту благосостояния в обществе. Если брать шире, рост благосостояния также создавал контекст для жизни женщин. Все еще остро стояла проблема нищеты, особенно в областях, не затронутых экономическим ростом, а увеличение численности населения во второй половине XVIII столетия повлекло за собой увеличение спроса на товары. И все же возрос и объем материальных благ при медленном изменении материальных условий жизни. Это было особенно заметно в городах, хотя и не только в них одних. Это был долговременный процесс, который можно с уверенностью проследить до XVI века. По завещаниям, составленным жителями деревни Стоили в Уорикшире в 1500-1800 гг., перед нашими глазами возникает картина общества с постоянно улучшающимися бытовыми условиями, время от времени обновляющего свои жилища. Начиная с 1600 г. наблюдается заметный рост строительства. После 1600 г. стремительно возрастает количество спальных мест на крупных фермах: благодаря улучшению жилищных условий, вероятно, больше людей получило возможность спать в собственных кроватях. Около 1700 г. появляются товары, производимые для массового потребления; посуда для сыроварен и жестяные противни для очага. Увеличивается число отдельных помещений для отдельных функций – например, гостиных. Таким образом, домашнее пространство, в котором жило большинство женщин, постепенно менялось, и они получали все больше места, которое могли использовать по своему усмотрению. Женщины также играли активную роль в общественной жизни XVIII в. Такие актрисы, как миссис Сидон занимали выдающееся положение на лондонской сцене. Женщины активно участвовали в дискуссионных клубах, открывавшихся в Лондоне с конца 1770-х гг., хотя их активность в шотландских просветительских обществах была гораздо ниже. Они оказывали покровительство и менее «светским» занятиям. 5 сентября 1759 г. «Lloyd's Evening Post and British Chronicle» сообщал:

 «В понедельник вечером в Сток-Ньюингтоне [Лондон] состоялся один из самых упорных и кровавых боев между четырьмя видными боксерами, двумя мужчинами и двумя женщинами; ставки до начала боя шли два к одному на мужчин; но они дрались с такой смелостью и упорством, что в конце концов бой кончился в пользу женщин».

Жизнь многих женщин осложнялась иными факторами. Любовь не всегда принималась в расчет при устроении браков, и выход замуж за грубого супруга, изображенный в пьесе «Женская доля» (1691 г.) Томаса Саутерна, не был художественным вымыслом: миссис Френдол, чувствительная и оклеветанная женщина, заявляет: «Но я замужем. Пожалейте меня». И все же в церковных судах в основном рассматривались дела по диффамации женщин, а это говорит о том, что их репутация приобретала все более важное значение. До 1750 г. большинство бракоразводных процессов, проходивших рассмотрение в лондонской консистории, возбуждалось женщинами за жестокое обращение мужей. После 1750 г. среди высших классов возобладали представления о романтическом браке и семейной гармонии, вследствие чего возникла идея о возможности развода по причине психологической несовместимости. Однако развод оставался длительным и трудным процессом, а опекунство над детьми предоставлялось отцу, так что разведенные женщины теряли с ними контакт.

Британские острова как часть Европы

Между обществом в Британии и на континенте существовали заметные различия. Среди них можно выделить демографическое и экономическое господство столицы, Лондона, и высокий процент английской рабочей силы, не занятой в сельском хозяйстве. Общие законные права и наказания были больше распространены в Британии, чем в большинстве континентальных государств, в которых привилегии играли гораздо большую роль в законодательстве. Севооборот и использование бобовых, характерные для сельского хозяйства Восточной Англии, а также все возрастающее применение угля, ставили Британию далеко впереди прочих европейских стран. Городские коммерческие соображения существеннее влияли на политику, чем в других крупных европейских государствах. И все же было бы неправильно сосредотачивать внимание на подобных различиях и вследствие этого отказываться рассматривать историю Британии в общеевропейском контексте. «Прогрессивные» черты британского сельского хозяйства и промышленности находили параллели. Сельскохозяйственные методы Восточной Англии многое позаимствовали у соседней Голландии, а уголь использовался в промышленных целях в ряде континентальных областей, особенно в Руре и Льеже. Развитие промышленности не ограничивалось территорией Британии, но составляло важную характеристику таких регионов, как Богемия и Силезия.

Различия между регионами на Британских островах, а по сути, и внутри самих регионов, были столь значительны, что гораздо уместнее указывать на общие признаки отдельных британских и континентальных областей, чем подчеркивать оторванность Британии от континента в целом. В социоэкономическом плане возможно скорее делать основной упор на сходстве, чем на контрасте, между Британией и континентом, особенно в первой половине XVIII в. Однако это более проблематично в том, что касается политико-конституционального аспекта. Славная революция вывела на передний план специфику и уникальность, которые и тех пор сохраняли важное значение. Вигская традиция особо упирала на форму парламентской монархии, при которой Парламент собирался каждый год, на трехгодичный выборный цикл, на свободу печати и на создание фундированного национального долга. Постреволюционное устройство – термин, обозначающий конституционные и политические изменения, проведенные в период 1688-1701 гг., – как считалось, отделил Британию от общего пути развития континентальных стран. И в самом деле, если использовать современный термин, можно сказать, что история как бы закончилась, ибо если история представляет собой описание процесса, в ходе которого создавалась и охранялась конституция, то постреволюционное устройство можно считать последней завершающей точкой в этом процессе, спасшей Британию от общеевропейского уклона в сторону абсолютизма и, до некоторой степени, католицизма. Для светских интеллектуалов на континенте Британия служила образцом прогрессивного общества, сменившего голландскую модель, которая столь привлекала их симпатии в прошлом столетии, хотя некоторые аспекты британской общественной жизни и подвергались критике. Многие французские и германские историки и законоведы XVIII и XIX вв. признавали культурное и конституционное превосходство Британии (под которой они обычно понимали Англию) и тем самым видели в ней модель для подражания. Со временем Британия также заняла важное место в качестве экономического образца и источника технологических инноваций. Многие иностранные авторы недооценивали разногласия внутри британского общества XVIII в. Политика, религия, культура и мораль, в сущности, образовывавшие единый комплекс вопросов, являлись поводом и источником борьбы и полемики, и то же самое справедливо не только в отношении взглядов на недавнюю историю, особенно на постреволюционное устройство, но и на сам вопрос о связях между Британией и континентом. Наряду с представлениями об уникальности, проистекающими из этого устройства, существовала также тенденция, особенно заметная в оппозиционных кругах, искать параллели за рубежом. Так, например, «Fog's Weekly Journal», ведущая газета тори, в 1732 г. высказала предположение, что Парижский парламент, по сути судебный орган, больше способен проявлять независимость, чем Вестминстерский парламент. Эта тенденция ярче выделилась начиная с 1714 г. при первых королях из Ганноверской династии, поскольку при Георге I и Георге II спорность подобных связей с континентом привела к длительным политическим разногласиям относительно того, насколько сильное влияние на Британию оказывали интересы ее монархов, лежавшие преимущественно на континенте, и насколько мощное воздействие она испытывала в культурной сфере. Различные подходы британцев к взаимоотношениям с континентальной Европой отражали внутренние политические расхождения, например, враждебное отношение тори к голландцам и беглецам-протестантам из Пфальца.

Расширение империи

Британия была не единственной европейской морской и трансокеанической имперской державой, хотя ее военно-морская мощь и колониальные владения значительно увеличились с середины XVI в. Ее власть над восточным побережьем Северной Америки к северу от Флориды расширилась и укрепилась благодаря приобретению Нью-Йорка, захваченного у голландцев (1664 г.), и признанию со стороны французов британскими владениями Новой Шотландии, Ньюфаундленда и Гудзонского залива (1713 г.), а также основанию таких колоний, как Мериленд (1634 г.), Пенсильвания (1681 г.), Каролина (1663 г.) и Джорджия (1732 г.). На протяжении XVII в. в Северную Америку с Британских островов эмигрировало, вероятно, около 200 000 человек, то есть существенно больше, чем французских Переселенцев в Канаду и Луизиану, а в число новосозданных поселений входили Чарльстон (1672 г.), Филадельфия (1682 г.), Балтимор (1729 г.) и Саванна (1733 г.). Англичане оказали сильное влияние и на Вест-Индские острова, на которых они активно развивали сахарные плантации, используя в качестве рабочей силы рабов из Западной Африки; среди британских прибрежных баз была в том числе и Аккра (1672 г.). Ост-Индская компания, получившая лицензию в 1600 г., заложила основы британской коммерческой активности, а позднее и политического могущества, в Индийском океане. В 1661 г. к англичанам отошел Бомбей, в 1698 г. – Калькутта. Шотландская колонизация – управляемая из центра в Новой Шотландии и независимая от Англии в неудачной попытке заселить берега Дарьенского залива (в Центральной Америке, 1698-1703 гг.) – сыграла важную роль для скрепления унии между Англией и Шотландией.

Внешняя торговля приобретала все большее значение для британской экономики и внесла огромный вклад в развитие таких портов, как Бристоль, Глазго, Ливерпуль и Уайтхэвен. По сравнению с серединой XVII в. значительно возросли объемы торговли с северно-американскими колониями. Общее водоизмещение торгового флота увеличилось с 280 000 тонн в 1695 г. до 609 000 тонн в 1760 г., а множество опытных моряков составляло прекрасную базу для набора в военно-морской флот, проводимого, в том числе, и силой группами вербовщиков.

Властные структуры

Славная революция занимает важнейшее место в вигской интерпретации британской истории, являясь ключевым событием, определившим британскую уникальность. Однако эти представления можно поставить под сомнение, если сравнить Британию и континент в период после 1688 г. как в функциональном, так и в идеологическом аспекте. С функциональной точки зрения, как на континенте, так и в Британии главную роль играли взаимоотношения между центральным правительством и правящей элитой, под которой на Британских островах следует понимать пэров, крупных землевладельцев, высшее духовенство и верхушку городского управления: элита в Британии отличалась большей открытостью и большей мобильностью по сравнению с другими европейскими государствами. Представители элиты имели обширные земельные владения и образовывали местную аристократию, сочетая социальный престиж с эффективным правительственным контролем на местах. В большинстве графств на практике центральное правительство означало монарха и узкий круг советников и сановников. Представления о том, будто они были способны заложить основы современного государства, ошибочны. У центрального правительства не было механизмов эффективного и постоянного вмешательства в работу местных органов власти, которое было возможно только при сотрудничестве с местной элитой. Кроме того, в ту эпоху, когда еще практически не существовало статистики, центральное правительство не могло составлять четких планов развития той или иной области. При отсутствии надежной информации (если вообще удавалось получить хоть какие-то сведения) о населении, доходах, экономической деятельности и землевладении, не имея в распоряжении географических обзоров и подробных карт, правительство действовало, как мы сказали бы сейчас, в информационном вакууме.

Лишенные инструментов, которыми пользуются современные правительства, правительства начала Нового времени опирались на другие учреждения и отдельных лиц, которым передавали многие функции, ныне исполняемые центральной властью и в то время отражавшие интересы, идеологию и состав социальной элиты. Какова бы ни была риторика и природа власти, ее действительность отличалась децентрализованностью и, в какой-то мере, совещательным характером. Вопросы религии, образования, пособий для бедных и здравоохранения сосредотачивались на уровне приходов, которые служили примером взаимодействия церкви и государства на местах. Жизнью прихода заправляли рядовые прихожане и дворянство.

Социальное обеспечение и образование по большей части входили в сферу ответственности церковных учреждений или светских организаций, часто связанных с церковью, таких как Общество по распространению знаний о христианстве, основанное в 1698 г., способствовавшее созданию благотворительных школ в начале XVIII в. Образование в Англии оплачивалось семьей учеников, в основном в средних школах, основанных преимущественно в XVI в., или благотворителями, живущими или усопшими; при этом обычно это никак не сказывалось на налогах, хотя в некоторых приходах существовало и бесплатное обучение. В Шотландии наметилась более последовательная традиция обязательного обучения: по парламентскому акту от 1496 г. образование стало обязательным для старших сыновей «состоятельных людей». Актом Тайного Совета от 1616 г. предписывалось, чтобы в каждом приходе была своя школа. После Реформации школы и университеты в Шотландии перешли в ведение местных властей.

Регулирование городской торговли и промышленности в Британии велось в основном городскими муниципалитетами. Командиры полков часто несли ответственность за набор солдат и их обеспечение, хотя британский флот отличался прекрасным административным и военным управлением. Впрочем, важнее всего то, что местное управление, особенно поддержание правопорядка и законности, а также отправление правосудия как в Британии, так и в других европейских странах, обычно предоставлялось местной аристократии и дворянству, при всем отличии местных формальных механизмов и учреждений. Когда Яков II решил нарушить сложившийся обычай и назначил в графства лордов-католиков, это не принесло ему ощутимых выгод, поскольку его люди не имели престижа и связей своих предшественников из аристократических семей, по традиции занимавших эти должности.

Несмотря на конституционные различия между Британскими островами и большинством континентальных государств, на местном уровне для всех них было характерно самоуправление, осуществлявшееся аристократами и их приверженцами, а на общенациональном уровне – политическая система, в общем и целом руководимая элитой, хотя ее власть ограничивалась в том, что касается политической и парламентской составляющей, сильной традицией народной независимости, особенно в крупных городах. В 16-й песне своей иронической поэмы «Дон Жуан» (1824 г.) поэт-романтик Джордж Байрон (1788-1824) подчеркивает контроль элиты над выборами, вне зависимости от ее теоретических политических предпочтений: «И представлял, весьма стремясь к избранью „Противный интерес" сей графский сын, Хоть интерес-то был у них один» (пер. Т. Гнедич). В 1800 г. радикально настроенный Томас Спенс задавал вопрос: «Разве наши законодатели не наши же землевладельцы?» И далее утверждал: «Только дети могут надеяться когда-либо вновь увидеть малые фермы или что-либо кроме гнета и притеснения бедных, пока вы полностью не свергнете нынешнюю систему земельной собственности». Городское имущество и промышленность также отчасти находились в руках аристократии. Например, большая часть города Килдар принадлежала графу Килдару.

Чтобы установить стабильную систему управления на Британских островах, впрочем, как и на континенте, нужно было обеспечить сочувствие местной аристократии устремлениям центрального правительства, однако эта цель обычно достигалась лишь руководящими указаниями, и так соответствующими ее желаниям. Для местной знати было важно получать такие указания и участвовать в правительственном механизме. Эта система успешно действовала, а ее нерушимость, если не гармония, поддерживалась не столько формальными бюрократическими орудиями, сколько отношениями покровительства и клиентства, которые связывали местную знать с сановниками, имевшими влияние на государственные дела и доступ к монарху. Сила и жизнеспособность британской аристократии в эпоху, последовавшую за Славной революцией, бросаются в глаза, не в последнюю очередь благодаря тому, что между нею и состоятельными простолюдинами, по большей части имевшими земельные владения и в основном господствовавшими в палате общин, не пролегала непреодолимая черта.

На местном уровне главную роль играло мелкопоместное дворянство, занимавшее должности мировых судей. Они были наделены правительственными полномочиями на местах начиная с XIV в., и сохраняли свое значение при любом центральном правительстве. Поддержание закона и порядка находилось в руках мировых судей, от которых при королях Ганноверской династии также во многом зависело распределение поземельного налога на местах. Особенно влиятельным было местное дворянство в Уэльсе, поскольку, по сравнению с Англией и Шотландией, пэры здесь не занимали столь выдающегося положения, в том числе и из-за их немногочисленности. В Шотландии мировые судьи имели более ограниченное влияние. В шотландские суды шерифа, до 1747 г. являвшиеся наследственными, назначалось все больше профессиональных юристов. Окраинные Оркнейские и Шетландские острова управлялись графом Мортоном и лэрдами (дворянами), которые стремились захватить собственность удаллеров (свободных землевладельцев) и превратить их в арендаторов.

Аристократическая и дворянская система власти скреплялась личными связями и отношениями покровительства, наглядно отраженными в обильных указаниях на этот счет в частной переписке ведущих политиков, например, Томаса Пелема, герцога Ньюкасла, государственного секретаря (1724-1754 гг.) и первого лорда Казначейства (1754-1756; 1757-1762 гг.). Кроме этого «функционального» сходства между Британией и континентом, существовала также «идеологическая» близость в форме общей веры в господство права, которому должно подчиняться и само правительство. Конституционные механизмы, благодаря которым должна была осуществляться диктатура закона, отличались в разных странах, но объединяло их общее противостояние деспотизму.

Крайст-Черч, Спиталфилдс

Правление королевы Анны (1702-1714 гг.) было ознаменовано расцветом англиканского триумфализма и возведением множества прекрасных церквей, таких как шедевр Николаса Хоксмура в восточном Лондоне.

Таким образом, общераспространенный миф о британской уникальности, занимавший столь важное место в идеологии вигов (к 1770-м гг. большинство политиков считали себя вигами), нуждается в оговорках и на самом деле ставился под сомнение британскими же критиками, которые с полным основанием утверждали, что виги отказались от своих радикальных идей, присущих им в конце XVII в., и отрицали, что британская система отличалась от систем, существующих на континенте, или что, во всяком случае, она отличалась от них в лучшую сторону. Особое внимание уделялось тем способам, включая коррупцию, которые якобы использовала «исполнительная» власть или центральное правительство, чтобы лишить свободы Парламент. В действительности, скорее, можно отметить воссоздание стабильной системы управления посредством установления общественного согласия, в котором на передний план выдвигались патронаж и стремление избежать радикальных реформ, облегчавшееся практикой, снижавшей шансы непредсказуемых перемен. Поэтому, несмотря на существование эффективного и постоянного Парламента, следует признать, что вигам, занимавшим ведущие правительственные должности, удалось создать стабильное государство, которое, как утверждали их противники, чрезвычайно напоминало как сильные континентальные монархии, так и идеал, к которому стремились в свое время Стюарты. Подобные сравнения, звучавшие в эпоху господства вигов (1714-1760 гг.), также проводились в 1760-е и в начале 1770-х гг., когда Георг III (1760-1820) вышел из-под опеки вигов, занимавших главенствующее положение при Георге I и Георге II, и, по-видимому, возымел намерение укрепить монархию. Современники находили параллели в поддержанной короной «революции» Мопу во Франции (1771 г.) и в перевороте, совершенном Густавом III в Швеции (1772 г.), которые были прежде всего направлены на то, чтобы подчинить «промежуточные институты» королевской власти.

Роскошные здания того периода являлись отчасти свидетельством благосостояния, уверенности в будущем дне, сельскохозяйственного развития и укрепившейся политической и, до некоторой степени, социальной стабильности после Реставрации Карла II. Строительная активность возродилась после этого события и особенно оживилась в XVIII в., когда начали возводить дома, подобные особняку сэра Роберта Уолпола. Сэр Джон Ванбру (1664-1726 гг.), мастер английского барокко, создал в Бленхейме, замке Говард и Ситон-Делавал шедевры, подобные прекрасным дворцам на континенте. Шотландец Роберт Адам (1728-1792 гг.) перестроил или перепланировал множество замечательных зданий, включая Калзеан, Кенвуд, Лютон-Ху, Меллерстейн-Хаус и Сайон-Хаус, а его манера была пронизана классическими темами и аллюзиями.

Процветало декоративное садоводство, неразрывно связанное с состоятельными землевладельцами и завоевавшее значительное влияние за рубежом. Архитектор Уильям Кент (1684-1748 гг.) обустраивал и украшал парки, чтобы создать подобающее обрамление для зданий. Ланселот Браун (1716-1783 гг.) отказался от строгих рамок, составлявших характерную черту континентального садоводства, изобретая формы, казавшиеся естественными, но тем не менее тщательно продуманные для произведения максимального эффекта. Его ландшафты, в которых сочетались узкие вытянутые озера, невысокие холмы и разбросанные группы деревьев, не столь подчеркивали покорение природы человеком и вскоре вошли в моду, поскольку ограниченное число заказчиков и их интерес к новым художественным веяниям позволяли новшествам быстро распространяться, а состоятельность людей этого круга обеспечивала модным течениям воплощение в жизнь. Идеи Брауна в дальнейшем развивал Гемфри Рептон (1752-1818 гг.) в соответствии с понятием «живописности», которое подчеркивало индивидуальный характер каждого ландшафта и требовало сохранить эту индивидуальность, внося лишь улучшения, чтобы устранить изъяны и препятствия и открыть вид. Возросшее стремление к обособленности и уединению ярко проявилось в имениях с искусственным ландшафтом, отражая все увеличивающийся отрыв аристократии от сельского общества.