Текст книги "Натуралист на мушке, или групповой портрет с природой"

Автор книги: Джеральд Даррелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

– А кто такая Свинарка? – вмешалась Паула.

Поддавшись накануне гастрономическим искушениям прекрасной Франции и не имея столь луженого желудка, как остальные члены съемочной группы, она благоразумно провела весь день в постели и поэтому была не в курсе последних новостей.

– Свинарка, – со знанием дела принялся объяснять Джонатан, – молоденькая студентка-зоолог, изучающая жизнь диких кабанов Камарга. Она отлавливает их, вешает им радиофицированные ошейники, а потом разъезжает в своем фургоне по всей округе, составляя маршруты их передвижения. А мы будем все это снимать.

– А почему бы ей не поработать днем, когда москитов нет? – с надеждой спросил Брайан.

– Днем свиньи не бегают, – сказал Джонатан, – днем они отдыхают. Я прав, Британникус?

– Абсолютно, – подтвердил Британникус. – Большей частью Sus scrofa* кормится ночью, особенно в тех местах, где днем на него охотятся. А сейчас охота на них объявлена практически повсеместно.

Sus scrofa – кабан (лат.).

– Бедные свинки, – пожалела Ли. – Чем же они провинились?

– Начнем с того, что своей привычкой подрывать корни растений они наносят огромный ущерб урожаю. К тому же, если корма будет много, они могут дать за год два помета, каждый до шести поросят. Вот фермеры и решили держать под контролем их численность, – пояснил Британникус.

– Не следует забывать и то, что мясо кабана – деликатес, – вставил я.

– Совершенно верно, – подмигнув, сказал Британникус. – Я уверен, что в некоторых местах Камарга вредоносность кабанов сильно преувеличена из-за желания поохотиться на них.

Поздним вечером мы отправились встречать Свинарку. Между полями розовато-лиловой лаванды, издали напоминающей стелющийся на высоте двух футов от земли бледный дымок, бежали ровные, словно вычерченные по линейке, белые от соляной корки проселочные дороги. Местами попадались группы диких олив – невысоких ветвистых деревьев с серебристо-зелеными листьями. Молодые деревья казались такими плотными и кудрявыми, словно кто-то сделал им новомодную стрижку. Чем дальше мы ехали, тем гуще становились оливковые заросли; наконец мы прибыли на белый, сверкающий посреди чащи перекресток. Голубое небо было слегка позолочено, а неподвижные, бледные, чуть заметные перистые облачка окрашивались гаснущим закатом в золотой, а потом в розовый цвета. Остановив машины, мы стали поджидать Свинарку. Вскоре появилась и она, подпрыгивая на ухабах в своем крошечном, разбитом фургончике с длинной, торчащей из крыши антенной, изгибающейся и трепещущей, словно удочка с пойманной рыбой. Заглушив мотор и выйдя из машины, Свинарка направилась к нам. Не знаю почему, но прозвище Свинарка вызывало в моем воображении сцены из рассказов-ужасов о полуженщине-полусвинье, с громадными клыками, свиным рылом, капающей изо рта слюной и гнусными привычками, вроде поедания собственного потомства. Поэтому я испытал чувство облегчения при виде стройной интересной молодой особы, нисколько не похожей на малопривлекательных представителей семейства Suidae*. Девушку звали Мариза, и пока Джонатан объяснял, что ей предстоит сделать, она рассматривала нас ясными, смеющимися глазами. Возможно, мы показались ей немного странными, но она и виду не подала, а с радостью предложила свои услуги чудаковатым англичанам. Вначале Джонатан попросил ее прокатиться по лесу в своем фургончике с раскачивающейся во все стороны антенной, имитируя ночную езду по следу кабанов. Эти кадры пришлось снимать до захода солнца, но после специальной обработки пленки в лаборатории все выглядело так, как если бы снималось ночью. Когда эпизод был завершен, стало почти темно.

Suidae – семейство нежвачных парнокопытных животных, к которому относятся свиньи.

И тут, словно повинуясь какому-то тайному сигналу, появились москиты и плотной стеной облепили нас со всех сторон. Я всегда утверждал, что по количеству москитов ни одно место на Земле не может сравниться с долиной Гран-Чако в местечке Мату-Гросу. Но после того, что нам пришлось испытать в Камарге, я не уверен, что безоговорочно отдам пальму первенства Парагваю. Стоило вам включить карманный фонарик, и вы уже не видели ничего за сплошной живой москитной массой. Дышать можно было только носом, иначе через секунду легкие ваши были бы полны москитов. Руки, лицо и шея были покрыты толстым черным слоем насекомых. Москиты проникали в волосы и вгрызались в кожу головы; остальные части тела обгладывались прямо через тонкую летнюю одежду. Не прошло и минуты, а Брайан уже вертелся на одном месте, как дервиш, хлопая себя по всем местам и громко стеная. Хотя от него отчаянно несло противомоскитным средством, это не возымело должного эффекта. Напротив, резко пахнущий репеллент, вероятно, показался камаргским москитам чем-то вроде аперитива перед обильной кровавой трапезой. Мы с Ли понимали, что, если дорожим собственной жизнью, лучше не упоминать о том, что москиты нам, в общем-то, не особенно досаждали. Я, за время постоянных странствий, и Ли, благодаря двум годам, проведенным на Мадагаскаре, выработали шкуры, словно у носорогов. Поэтому хоть москиты и раздражали нас тем, что лезли то в глаза, то в нос, укусы их были почти безболезненны и даже не чесались. Но если, не дай бог, мы упомянули бы об этом вслух, нас сожрали бы с потрохами.

Пока остальные члены съемочной группы, ругаясь на чем свет стоит и колотя себя всюду, устанавливали аппаратуру для следующей сцены, мы с Ли и, по меньшей мере, двумя миллионами москитов, устроившись на заднем сидении фургончика, слушали, как Мариза рассказывала о своих исследованиях. Раньше, наблюдая за жизнью животных в естественных условиях, приходилось полагаться только на собственное зрение и способности следопыта. Теперь, с использованием радиослежения, результаты исследований стали более полными и точными. Маленький, встроенный в ошейник животного радиопередатчик посылает в эфир сигналы. Сигналы улавливаются радаром и подаются на экран.

Снимая показания с экрана и перенося их на карту местности, вы можете следить за перемещением животных, нисколько им не мешая и даже не приближаясь к ним. Чувствовалось, что Мариза просто обожала своих кабанов и говорила о них с таким увлечением, что совершенно не замечала москитов. Знаем ли мы, как разнообразен их стол? Кроме вегетарианской пищи – желудей, плодов бука, травы, составляющих большую часть их рациона, они с удовольствием угостятся «деликатесами» – падалью, гнездящимися в траве птицами, их яйцами и птенцами, ящерицами и змеями, насекомыми и крабами. Говорят, они даже большие знатоки по части ловли мышей. Во время гона, продолжала Мариза, хряки устраивают отчаянные поединки, часто сильно раня друг друга острыми как бритва клыками. Их излюбленный прием – удар соперника под лопатку; для защиты от клыков противника у самца кабана в этот период вырастает на плечах толстенный слой жира и мяса – что-то вроде железного панциря средневекового рыцаря. Незадолго до опороса самка кабана уединяется, отыскивает в зарослях тихое, укромное место, где строит уютное гнездо, иногда накрывая его сверху подобием крыши, и производит на свет поросят.

Тем временем установили прожекторы, осветив внутреннее устройство находящегося во власти москитов фургончика, и мы приготовились снимать Маризу за работой. Она вытащила карты, включила радарное устройство и стала медленно поворачивать удочку-антенну на крыше. Вскоре на экране радара появился сигнал – маленькая зеленая точка, потом другая, третья, четвертая… получилось целое светящееся созвездие. Все это отдавало каким-то колдовством: мы, сидя в фургончике на расстоянии целой мили от кабанов, могли следить за всеми передвижениями этих скрытных и осторожных животных, а они даже не подозревали о нашем существовании. Вконец искусанные, но довольные мы поблагодарили Маризу за помощь и, оставив ее продолжать работу, отправились в отель, предварительно договорившись наутро встретиться и посетить расставленные ею капканы.

Когда мы, проехав по белым, прямым, как стрела, дорогам, добрались до густых, темных, загадочных оливковых зарослей, небо на востоке начало постепенно светлеть, окрасившись в лимонно-желтый цвет. Слышалось пение птиц; темным пятном на фоне загорающегося неба выделялась стая спешащих на завтрак, в глубь болот, диких уток. Оставив машины и пройдя несколько сотен ярдов, мы вышли на поляну, где у Маризы была устроена западня – огромный ящик из железа, дерева и проволоки, набитый всевозможными кабаньими лакомствами. Ловушки необходимо было осматривать на рассвете, до восхода солнца, иначе попавших в них кабанов мог хватить солнечный удар. Посещение ловушек всегда таит в себе элемент неожиданности – вы ведь не знаете заранее, увенчалась ли ваша затея успехом. Я устанавливал ловушки по всему свету, но всякий раз, подходя по утрам к западне, не мог избавиться от радостного предвкушения встречи с неизвестным. На сей раз мы были вознаграждены сполна, так как в ловушку попалось шестеро, размером со взрослого терьера, молодых кабанят с рыжеватым мехом и следами младенческих полосок на спинках. Увидев у одного из них на шее радиоошейник, Мариза пришла в восторг. Вероятно, этот кабанчик и привел своих братцев и сестричек к западне, в которую сам когда-то угодил.

Почувствовав наше приближение, малыши сбились в кучу, наступали друг другу на ноги, хрюкали и визжали. Мариза с помощниками работала очень оперативно. Нужно было как можно скорее провести операцию, чтобы свести до минимума поросячий стресс. Каждый из кабанят по очереди попадал в воронкообразный раструб, из которого, под душераздирающие визги, его или ее аккуратно доставали и надевали радиоошейник; в следующую минуту страдалец уже мчался по лесу, выражая негодование яростно загнутым кверху хвостиком и унося с собой, сам того не подозревая, устройство, с помощью которого мы получим негласный доступ в его личную жизнь. Должен признать, что по отношению к этим существам мы поступали не совсем честно. Это было похоже на то, как если бы местное полицейское отделение установило аппаратуру для тайного наблюдения в вашей спальне. Но подходя со всей ответственностью к проблеме охраны природы, мы должны знать законы, по которым она живет, и вовремя помогать ей справляться с трудностями. А это – всего лишь способ достижения цели.

На следующее утро, набив рот хрустящей булочкой, Джонатан невнятно, но ликующе провозгласил:

– Быков я обеспечил.

– Угу, – рассеянно кивнул я. – Каких быков?

– Помнится, ты говорил, что Камарг без быков – это не Камарг. Вот я и постарался.

– Но в это время года бой быков обычно не устраивается, – уточнил я.

– При чем здесь бой быков? – сказал Джонатан. – Мы сами будем изображать ковбоев.

– Кого это ты имел в виду, говоря «мы сами»? – поинтересовался я. – Уж не меня ли с Ли?

– Конечно вас, а кого же еще, – в голосе Джонатана появились многообещающие нотки. – Вы отправитесь на болота, окружите стадо быков и прогоните их перед камерой.

– Что значит «прогоните их перед камерой»? – возмутился я. – Это же дикие быки, а не стадо коров!

– Да не волнуйся ты так. Вы будете сидеть верхом, – сообщил Джонатан.

– Ой, как здорово, – обрадовалась Ли.

– Ничего здорового тут нет, – заверил я ее. – Пойми, я не сидел на лошади лет тридцать, а мне предлагают скакать верхом, сгоняя стадо диких быков.

– Да что ты волнуешься, – повторил Джонатан. – Это же проще, чем…

– Не надо, – прервал я его. – Помнится, ты однажды уже употребил эту метафору при описании скал острова Анст, и не могу сказать, чтобы она пришлась очень кстати.

– Может быть, они найдут для нас каких-нибудь пожилых лошадок? – с надеждой спросила Ли.

– Что касается меня, я сяду только на клячу, годную разве что для живодерни, – пообещал я.

– Все будет в порядке, – успокоил Джонатан. – Они обещали подобрать самых смирных лошадей.

– Не будь Паула так больна, она ни за что бы не позволила так измываться над главными героями, – сказал я. – Она-то знает, как обласкать кинозвезду.

Выбранные для нас лошади и в самом деле оказались кроткими, послушными скотинами, беспрекословно исполнявшими все команды, а седла, сделанные на манер ковбойских, были удобны и мягки, как кресла, и столь же безопасны. На краю болота, в зарослях тамариска установили камеры, а мы в сопровождении десятка цыганского вида пастухов отправились на поиски быков.

Путешествие верхом, если вы занимаетесь этим регулярно, – одно из лучших средств передвижения для натуралиста. Скорость зависит исключительно от вашего желания, а наблюдения можно делать не сходя с седла; к тому же на лошади можно заехать в места, куда на другом транспорте не доберешься. И в качестве последнего довода – живая природа испытывает к всаднику гораздо больше доверия, чем к пешеходу.

Итак, мы отправились в путь. Солнце немилосердно жгло наши спины, небо синело, словно цветы вероники, розово-зеленые тамариски мелькали перед нашим взором, а ноги лошадей тонули в прозрачной воде, покрывавшей траву шестидюймовым слоем. То здесь, то там мелькали куртины ярко-желтых, отливавших золотом ирисов. По мере продвижения к центру болота вода поднималась все выше, и каждый раз, когда копыта лошадей шлепались о воду, в воздух взлетали фонтаны брызг; капельки сверкали и переливались на солнце всеми цветами радуги, точно алмазные. Блестящие, будто отполированные лягушки скользили под водой, пытаясь увернуться от чудовищных лошадиных копыт.

Мимо нас проносились громадные голубые и ярко-красные стрекозы. При нашем приближении с зарослей ирисов вспархивали стайки изящных стрекоз-красоток в изысканном сочетании бледно-голубого и лазурного.

Гудя и блестя на солнце крыльями, деловито пролетела исполинская алая стрекоза, зажав в мощных челюстях ярко-голубую красотку. Опаловые щурки и темные ласточки на лету подхватывали насекомых, а вдалеке, среди тамарисков, вылавливали из воды лягушек и мелкую рыбешку желтые и белые цапли, выпи и кваквы.

Неожиданно впереди мы увидели быков. Их было около сотни, пасшихся в тени деревьев, – грозный черный риф на фоне безобидной болотной зелени. Пастухи велели нам отъехать в сторону, а сами, растянувшись в длинную цепочку, свистя и подбадривая друг друга, окружали недоверчивых, фыркающих зверюг. Через какое-то время им удалось стронуть стадо с места, мы пристроились позади и погнали его вперед. Вначале быки двигались неспеша, но, войдя в азарт, подхлестываемые громкими криками пастухов, перешли на рысь, а затем на галоп, яростно вспенивая воду и вынуждая нас следовать за ними в таком же темпе. Мы испытывали поистине пьянящее чувство, когда стадо, вздымая волны, неслось впереди, а мы летели за ним, крича и улюлюкая, словно самые настоящие пастухи.

И вдруг, в одно мгновение, все переменилось.

Добежав до густых тамарисковых зарослей, стадо, словно испугавшись того, что в них скрывалось, разом остановилось, а затем, повернув, бросилось назад. Теперь уже не мы гнали быков, а они нас. Страшная черная масса, увенчанная лесом острых загнутых рогов, неумолимо катилась на нас, грозя растоптать и уничтожить. Те пять минут, что потребовались пастухам для того, чтобы остановить паническое бегство, обошлись нам дорого. Пока быки отдыхали и паслись, мы с трудом пришли в себя и через некоторое время, правда, уже с меньшим энтузиазмом снова погнали их к камерам.

Тут настал час моего отмщения Джонатану. Камеры, около которых находились Джонатан и оператор, располагались всего в сотне ярдов от нас, среди группы молодых тамарисков. На быков вдруг вновь напал страх. На сей раз они твердо уверовали, что опасность кроется где-то позади, и потому, сломя голову, устремились к камерам. Мы-то намеревались прогнать их мимо камер, снимая со всех сторон, но куда там? Пастухи не успели опомниться, как громадная черная лавина, круша и сшибая попадавшиеся на пути деревья, в одно мгновение поглотила Джонатана, Криса и кинокамеры. К счастью, обуреваемые страхом быки промчались мимо, обогнув с двух сторон островок, на котором находились злополучные режиссер с оператором.

Я подъехал к насмерть перепуганным Джонатану и Крису.

– Эй, Харрис, – радостно окликнул я. – Хорошо повеселились?

– Повеселились? – прохрипел Джонатан. – Я думал, нам пришел конец. Это была самая страшная минута в моей жизни.

– Брось пороть ерунду, – беспечно отозвался я. – Подумаешь, каких-то несколько быков.

– Несколько? – взорвался Джонатан. – Их были сотни! Они могли нас убить.

– Не понимаю, что ты нервничаешь, – притворился я. – Все произошло так, как ты сказал.

– Что я сказал? – нахмурив брови, подозрительно спросил Джонатан.

– Ты сказал, что это проще, чем с бревна упасть, – мягко промолвил я. – Так оно и вышло.

Харрис смерил меня таким взглядом, что у меня кровь застыла в жилах; так смотрел только знаменитый, ныне покойный Борис Карлофф*.

Известный американский киноактер, сыгравший роль Франкенштейна в одноименном фильме по роману Мэри Шелли.

ФИЛЬМ ТРЕТИЙ

Как бы ни было порой жарко в Камарге, каким разнообразием ни поражал бы нас растительный и животный мир болот – все это не шло ни в какое сравнение с буйством тропической природы, с неисчерпаемым богатством флоры и фауны которой мы собирались познакомить наших телезрителей. Северная и южная части Американского континента сужены посередине, точно песочные часы, Панамским перешейком. По этой узкой полоске земли тропические леса попадают из Бразилии в Эквадор, Гондурас и Мексику и, по мере продвижения к северу, в более умеренные зоны США, постепенно исчезают.

Панама – фантастическая страна, страна-сказка, о какой только может мечтать натуралист. В один и тот же день можно с утра побывать в настоящем многоярусном тропическом лесу, а к вечеру попасть на живописный, полный разнообразной жизни остров кораллового рифа. Именно поэтому мы и выбрали Панаму – проклятый бюджет не позволял нам блуждать по свету в поисках лучшего места, а здесь, в этой крошечной стране, лес и море были у нас прямо под рукой. В фильме мы хотели также сравнить эти две, кажущиеся очень разными экосистемы; ведь если принять кораллы и водоросли за деревья, а рыб, раков и других морских созданий за птиц, зверей и рептилий, то вы с удивлением обнаружите, что в жизни кораллового рифа и тропического леса очень много общего.

У Панамы, на наш взгляд, было еще одно неоспоримое преимущество: со времени открытия канала и последовавшего за этим неизбежного затопления части суши возник остров под названием Барро-Колорадо, на котором вот уже многие годы находится тропическая научно-исследовательская станция Смитсоновского института. Другая станция института, но уже по исследованию коралловых рифов, расположена на островах Сан-Блас, лежащих вдоль побережья Карибского моря, в часе лета от столицы Панамы. Стоит группе ученых обосноваться в каком-нибудь месте, можете быть уверены – от их внимания не ускользнет ни один листик, ни одна букашка; столь всеобъемлющее знание предмета, учитывая ограниченность нашего съемочного времени, принесло нам неоценимую пользу.

Прилетев в Панаму, Ли и я долго не могли приспособиться ко времени, так как по пути из Европы через Атлантику в Нью-Йорк, а потом в Панаму мы пересекли несколько часовых поясов. Но никакая усталость не могла погасить радости новой встречи со щедрой тропической природой. Видеть серьезных, одетых в черное, точь-в-точь как владельцы похоронного бюро, скворцов, важно шествующих по недостроенному многоэтажному дому напротив окон нашей спальни, и порхающих в саду отеля колибри и бабочек, величиной с ладонь, вдыхать влажный, ароматный, горячий воздух, напоминающий запах свежеиспеченного сливового пирога, и знать, что ты снова находишься в этом райском уголке Земли, называемом тропиками, – поистине ни с чем не сравнимое наслаждение.

На следующий день, после того как мы немного отдохнули, состоялась деловая встреча с Паулой и Аластером. Должен заметить, что Аластер отличался довольно своеобразной манерой общения с себе подобными; даже я, считавший свои способности в этой области практически безграничными, на сей раз зашел в тупик и был вынужден привлечь Паулу в качестве переводчицы. То, что говорил Аластер, не поддавалось никакому описанию. Он мимоходом бросал полфразы, а еще хуже – две полфразы, никак не связанные между собой, а вы вынуждены были сами дополнять их недостающими словами, чтобы получился хоть какой-то смысл. Все это напоминало попытки разгадать кроссворд из «Таймс» без помощи ключевых слов. На сей раз, одарив нас лучезарной улыбкой, он произнес:

– Пришли в себя? Ну и отлично. Думаю… вы понимаете… вначале Сан-Блас. Рифы похожи… нет, пожалуй, больше похожи на… леса, рыбы просто птицы без крыльев. А вы как думаете? Острова… красиво… поэтому никто не… знает, когда мы туда доберемся. Потом известно, что, ну, Барро-Колорадо, да?

Я сделал большой глоток. К счастью, я уже давно знал Аластера, еще со времени работы на Маврикии, и время несколько сгладило ужасающие подробности нашей первой встречи. Я обратил на Паулу безмолвный просительный взгляд.

– Аластер хотел сказать вот что, милый, – мягко сказала она. – Фильм о коралловом рифе, учитывая предстоящие подводные съемки, делать гораздо сложнее, чем фильм о тропическом лесе, поэтому он предлагает начать с островов Сан-Блас. Согласны?

– Конечно, – ответил я, – нам все равно.

– Вот и чудесно. Тогда отправляемся завтра. Возражений нет?

– Нет, – сказала Ли и тут же допустила тактическую ошибку, попытавшись извлечь дополнительную информацию из нашего режиссера. – А как выглядят эти острова?

– Покрыты… понимаете… такими красивыми штуками, пальмами, вот… гм! многие из них индейцы, правительство не может справиться… женщины… золото в носу, ну и так далее. Рифы огромные, – сказал Аластер, возбужденно размахивая руками. – Вам понравится… уверяет… Конрад.

– А нет ли у вас путеводителя? – с надеждой спросила Ли у Паулы. В качестве гида Аластер вряд ли мог оказаться полезным, хотя энтузиазма у него было хоть отбавляй. Мне часто приходило в голову, доведись марсианам попасть на Землю и встретить первого представителя человеческой расы в лице добрейшего, великодушного, но в высшей степени невразумительного Аластера, они могли бы считать, что им повезло.

Ранним утром следующего дня мы собрались на маленьком аэродроме на краю города. Нашим оператором был назначен Роже Морид, статный красавец-француз, чей голос и внешность напоминали покойного Мориса Шевалье. Он оказался мастером рассказывать анекдоты и большим любителем прекрасного пола.

После того как мы втиснули наше разнокалиберное оборудование в небольшой двенадцатиместный самолет и заняли свои места, в салон вошли несколько коренастых, кофейно-коричневых, монголоидного вида, нарядно одетых индейцев. На мужчинах были рубашки, брюки и шляпы с мягкими полями, а на женщинах – яркие разноцветные юбки, платки и блузки, оживленные выпуклой двусторонней аппликацией. У одной пожилой индианки спереди на блузке сидел огромный, огненного цвета тукан, у другой – две громадные красные рыбины обменивались радостными улыбками на фоне ультрамаринового моря; на груди третьей дамы можно было видеть полную драматизма сцену из рыбачьей жизни, где несколько маленьких черных человечков в каноэ тщетно пытались поймать удочкой косяк рыбы размером с кашалота. У всех без исключения индианок, напоминавших своими красочными нарядами разноцветных, ярких попугаев, в качестве дополнительного украшения в носы были вдеты золотые, размером с обручальные, кольца, а на щеки нанесен солидный слой цикламеново-розовых румян. Это были аборигены островов Сан-Блас, выглядевшие, на мой взгляд, просто бесподобно.

Пока мы находились над сушей, полет наш проходил относительно спокойно. Вскоре мы достигли побережья Карибского моря и полетели над голубой, почти прозрачной водой с высовывающимися из нее, точно странные морские чудовища, рифами, словно вправленными в голубой янтарь. Повсюду были разбросаны тысячи мелких островков Сан-Блас, таких аккуратных и миниатюрных, с кольцом коралловых рифов вокруг белых песчаных пляжей и лохматыми париками пальм, что они походили на выставленные в витрине магазина игрушечные «Острова Южных Морей». Вскоре, к моему ужасу, пилот начал резко снижаться, направляясь к такому крошечному островку, что, казалось, сесть на него просто невозможно, разве только в случае крайней необходимости. Мы летели, почти касаясь воды, и бедняга Аластер, который боялся маленьких самолетов ничуть не меньше, чем я высоты, выглядел довольно бледно.

Но в тот момент, когда мы решили, что нам не избежать падения в море, самолет, миновав кусочек снежно-белого песчаного пляжа, вылетел на черную взлетно-посадочную полосу. Подпрыгнув несколько раз в воздухе, самолет понесся по дорожке, жутко визжа тормозами. Когда он наконец остановился, мы поняли, почему приземление было столь стремительным. Взлетная полоса рассчитана точно по диаметру острова, ни одного лишнего дюйма. Если самолет не приземлится в самом ее начале, он рискует, не успев затормозить, въехать в море. Поэтому все, не говоря уже об Аластере, были рады, что воздушное путешествие завершилось.

Пока мы сидели в самолете, огромную груду нашего нагретого солнцем багажа со всех сторон любовно облепила коричневая и зеленая саранча. Все наши попутчики были встречены родственниками; их каноэ, превратившись в маленькие черные точки в сверкающем море, направлялись к многочисленным, разбросанным в необозримом пространстве островкам. Вскоре показалась большая, с низкой посадкой лодка; когда она подплыла к причалу, из нее выбрался коренастый кривоногий человечек, до того похожий на тибетца, что, казалось, он прибыл прямо из Лхасы. На самом деле его звали Израил и он был владельцем отеля, в котором мы должны были жить.

Море на мелководье было почти горячим, температуры человеческого тела, и прозрачным, словно слеза, с маленькими стайками порхающих вблизи песчаного дна пугливых разноцветных рыбешек. Оттолкнувшись от берега, мы медленно поплыли по спокойной воде к небольшому острову, четырех-пяти акров в длину, скрывавшемуся в густых пальмовых листьях. Обогнув остров, мы направились к крошечному бетонному причалу, за которым находился отель – сооружение до того великолепное, что у меня захватило дух.

– Посмотри, – в восторге воскликнула Ли. – Это просто чудо! Я никогда не видела ничего подобного.

– Самый необычный отель, который я где-либо встречал, – сказал я. – Пять с плюсом, Аластер. Вот это подарок.

– Забавный, правда? – спросил Аластер, сияя. Короткие фразы давались ему куда лучше.

Отель и правда был замечательный. Двухэтажное в форме латинской буквы L здание было сделано из связанных между собой рафией стволов бамбука, с крышей из пальмовых листьев. По всему периметру отель опоясывала двухэтажная веранда, на которую выходили, как мы догадались, двери спален. Здание нависало над глубоким бетонным бассейном, где сновали мириады разноцветных рыбок и жили две огромные морские черепахи. Рядом с отелем располагалось убогое строение из бамбука и пальмовых листьев с выцветшей от времени вывеской «Бар». Пейзаж украшали высокие, изогнутые, словно луки, пальмы, чьи темно-зеленые вайи шелестели на ветру, будто перешептываясь друг с другом; пышно цвели растущие в изобилии гибискус и другие тропические кустарники. В ослепительном сиянии солнечных лучей все вокруг казалось ненатуральным, походило на роскошные декорации для грандиозного голливудского фильма из колониальной жизни. Казалось, вот-вот на шаткой бамбуковой лестнице в безупречных белых парусиновых брюках возникнет желчный Сомерсет Моэм. Но вместо него, почти столь же высокомерно, взирали на нас из бассейна две черепахи.

Наша спальня представляла собой, мягко говоря, нечто совершенно невиданное. В окнах не было никакой необходимости, так как свет проникал в комнату сквозь многочисленные щели в стенах; некоторые были до того велики, что через них открывался великолепный обзор бескрайних морских просторов с разбросанными там и сям островками. Гигантских размеров кровати провисали посередине – не вызывало сомнения, что в давние времена из них выпали какие-то очень важные детали. Песок на полу приятно хрустел под ногами, привнося в жилище свежий уличный колорит. Наш роскошный двухместный номер начинался с малюсенького, размером с прямостоящий гроб, закутка, сделанного из искореженных пустых банок из-под керосина, накрытых облезлой, невообразимо яркой, клетчатой клеенкой. Посреди этого «шотландского ансамбля» торчала узкая трубка, из которой (мы это проверили на собственном опыте, когда открывали кран) вылетала струя морской воды и била прямо вам в глаз. Что и говорить, это был не «Риц», но в столь идиллическом окружении мы на это и не рассчитывали.

Едва мы успели распаковать вещи и аккуратно развесить их на единственном имевшемся в номере стуле, как, взглянув через перила веранды, увидели подплывающих к отелю в каноэ юношу, бронзового от загара, и светловолосую девушку. Юношу звали Марк. Он оказался ихтиологом с научно-исследовательской станции Смитсоновского института, расположенной на одном из рифов, в четверти мили от нас. На время нашего пребывания на островах Марк согласился исполнять обязанности консультанта и проводника. Он был очень хорош собой, с легким оттенком чего-то восточного в чертах, позже я выяснил, что его мать была японкой. Умница, превосходный знаток своего дела, он сразу сделался нашим наставником и другом, как и работавшая под руководством студентка Кэти. В тот же день Марк повел нас на коралловый риф, примерно в миле от нашего жилья; здесь он проводил свои исследования и поэтому был коротко знаком почти со всеми рыбами в округе.

Мы бросили якорь на песчаное дно у края рифа, где глубина достигала всего шести футов, и, надев маски, нырнули в теплую воду.

Погружаясь в ослепительно сияющую воду тропического моря, испытываешь поистине непередаваемые ощущения. Маска – это своего рода волшебная дверь, ее стекло, предохраняя глаза от раздражающего действия морской воды, открывает путь в сказочный мир чудес. Вначале мы скользили над золотистым песчаным дном, которое было расцвечено ярким, созданным из солнечного света, постоянно менявшимся узором, напоминавшим кольчугу; похожие на необычные пятнистые сковороды морские коты стремглав удирали с нашего пути. То здесь, то там в убранстве из разноцветных водорослей, губок и ярких асцидий драгоценными камнями вспыхивали крошечные коралловые островки; каждый островок находился словно в кортеже рыбок: оранжевых, алых, синих, как полуночное летнее небо, желтых, будто одуванчики, полосатых, в крапинку ребристых, игольчатых и таких невообразимых форм, которые вовсе не поддавались описанию. Мы плыли все дальше, и вскоре впереди замаячил риф – страна причудливых гротов и каналов, прячущихся зарослей губок и замысловатых коралловых дебрей, а также огромных коралловых замков с развевающимися на губчатых стенах флагами-водорослями. Попадались кораллы-мозговики, похожие на черепа сраженных в битве и упавших в море великанов, чьи скелеты стали частью рифа. Отовсюду доносилось щелканье, урчание, скрежет и писк рыбьих разговоров, споров, кормов.