Текст книги "Среди волков"

Автор книги: Дженнифер Линн Барнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

– Но, Эли…

– Это не обсуждается. Решение принято. Минивэн упакован, мы взяли вещей на пару дней пути. Мы только ждали, когда ты очнешься. Так, слушай, ты можешь встать с кровати?

Нет, встать с кровати я не могла. Куда там встать, я просто врубиться не могла – что здесь такое происходит? Я, конечно, понимала, что Эли не очень хорошо воспримет все эти дела с Правосудием Стаи, но чтобы так…

– Брин, ты можешь встать с кровати? – повторила Эли. – Идти можешь?

Я свесила ноги с края кровати и встала. С учетом всех обстоятельств это было нетрудно. Даже мои ребра слишком сильно не протестовали.

– Док сказал, что твои раны здорово затянулись, пока ты была без сознания, – сообщила мне Эли. – Ты была в отключке, а зрачки не расширены. И еще он сказал, что если не будет признаков травмы головы, то ты спокойно можешь ехать.

Ехать.

Ехать – значит, оставить.

Оставить наш дом.

Оставить нашу семью.

Оставить Стаю.

– Эли, мы не можем ехать, – твердо сказала я.

Она повернулась и пошла к двери. Сначала я подумала, что она так и уйдет, не сказав мне ни слова. Но вместо этого она заговорила глухим, сдавленным голосом, и мне показалось, что она не обернулась ко мне только потому, что самой себе не доверяла, не думала, что сможет сохранить контроль над выражением лица.

– Они били тебя, Брин. Каллум бил тебя. Он приказал тебя избить. Когда тебя принесли ко мне, ты истекала кровью. На тебе было четырнадцать кровоподтеков, шесть рваных ран, два синяка под глазами, и ты была без сознания. Вот они что с тобой сделали.

– Я правила нарушила, – сказала я. – Закон Стаи.

Эли резко обернулась ко мне:

– Только не смей говорить, что это твоя вина. Не смей даже думать об этом. И не вздумай извиняться перед ними. Они избили тебя. А другие стояли там и позволяли им это делать – мои друзья, твои друзья, мой муж… – Голос Эли захрипел, и она сгорбилась. На мгновение мне показалось, что она так и продолжит сгибаться вперед и свалится на пол, но ничего подобного не произошло, Эли выпрямилась и откинула голову назад. – Мне не важно, что ты сделала. Мне не важно, что они о себе думают или что говорит Закон Стаи… и кто кого главнее… – Она сделала длинный прерывистый вдох. – Для меня важна только ты.

– Со мной все в порядке, – попыталась улыбнуться я.

Эли прошла через комнату и поднесла к моему лицу зеркало:

– Скажи мне еще раз, что с тобой все в порядке.

Бесстрастное зеркало в недвусмысленных выражениях сообщило мне, что, хотя синяки на моем лице и начали тускнеть, я все еще выглядела так, как будто меня замочили в чане с краской черного, синего, зеленого и трупного цветов.

– Эли, со мной все будет нормально, – сказала я, пытаясь убедить ее сделать шаг назад и обдумать это. – Ведь все могло быть гораздо хуже.

Эли хмыкнула:

– Если ты полагаешь, что нашла убедительный повод для того, чтобы остаться, то ты ошибаешься. Ты только послушай, Брин, что ты говоришь. «Все могло быть гораздо хуже». А кто мне может сказать, что этого не случится в будущем? – Она замолчала. – Ты думаешь, я этого для тебя хочу? Или для Кети и Алекса?

Кети и Алекс!

И если до этого момента я ничего не соображала и находилась под влиянием стресса, то сейчас я просто запаниковала:

– Они не позволят тебе забрать близнецов. Стая… они никогда не позволят Кети уйти. Ты сама видела, как они…

– О-о, будь уверена, я знаю, как обходиться со Стаей. – Голос, которым Эли это произнесла, не оставил у меня сомнений в том, что, когда она говорила «Стая», она имела в виду «Каллум».

Каллум, который в первую очередь отдал меня ей.

Каллум, который приказал наказать меня.

Каллум, который ни разу не взглянул на меня и не сказал мне ни слова с тех пор, как я прикоснулась к Чейзу.

– Каллум не виноват, – сказала я, отчаянно желая поверить в это. – Эли, он защитил меня. Он дал мне единственный шанс, который он мог.

– Я не хочу разговаривать с тобой об этом, Брин. Не буду. Не могу. – Эли провела рукой по волосам и на мгновение показалась очень молодой. – То, что ты не питаешь к нему ненависти, просто разбивает мне сердце. И если бы мы не уехали из-за того, что они сделали с тобой, мы бы уехали только потому, что Стая так тебя исковеркала, что ты стала думать, будто это нормально – обращаться с тобой подобным образом. Это совсем не так. И мы уезжаем.

Спорить с ней было бесполезно. Легче Девона уговорить надеть «левые» шмотки.

Эли обхватила меня руками за талию – очень нежно, чтобы не задеть израненное тело, – и притянула к себе, зарывшись лицом в мои волосы. Ее плечи вздрагивали, и я поняла, что она плачет. Рыдает. И прижимается ко мне так, что я даже подумала, что она меня никогда не отпустит.

– А ты все никак не приходила в себя, Брин, – сказала она наконец. – А я все ждала, Брин, и ждала, а ты все не приходила в себя и не приходила.

– Я не нарочно, – прошептала я.

Я на самом деле не собиралась ничего этого делать. Даже представить не могла, что все так выйдет.

Это была моя ошибка. Только моя.

Без предупреждения Эли отпустила меня и выпрямилась. Одним нежным отрывистым движением вытерла слезы сначала у себя, потом у меня, затем пошла к книжному шкафу, взяла один из ящиков и повернулась ко мне, собираясь уходить:

– Собирайся, через час выезжаем.

Один час. Как за один час человек может приготовиться к тому, чтобы оставить за спиной всю свою жизнь? Я села на кровать, не беспокоясь особенно о том, что мои кровоподтеки и ссадины страшно запротестовали, а боль от них расплескалась во все стороны, как вода переливается через края бассейна.

Девон. Я должна позвонить Девону.

И Чейзу.

Чейз!

Внезапно воздух вокруг меня потеплел, а комната стала очень маленькой. У меня перехватило дыхание, и желудок рухнул вниз, как будто в кишках задвижку открыли.

Если Эли выполнит то, что сказала, если мы уедем, я его потеряю.

Брин!

Его голос в моей голове успокоил меня, несмотря на то что мое разумное «я» несло всякий вздор, разъясняя, что последнее, о чем я должна была заботиться, когда вся моя жизнь ускользала у меня из-под ног, был какой-то мальчишка, которого я видела ровно два раза.

Я здесь, беззвучно ответила я. Я пришла в себя. И Эли хочет увезти меня.

Чейз ответил не сразу, и на мгновение мне показалось, что он пропал. Но затем, очень медленно, из его сознания в мое начали переплывать образы. Они танцевали где-то на самых дальних его краях и, словно бабочки, вспархивали и улетали прочь, едва я пыталась схватить их.

Это Чейз их забирал.

Крепко сжав губы, я представила связь между нами и сильно потянула за нее. Пока я росла, тягаться силами с другими ребятами из нашей Стаи мне было бесполезно, но в перетягивании каната я могла за себя постоять – веревку из рук я никогда не выпускала. Как только я хваталась за эту самую веревку, вырвать ее обратно можно было только у меня мертвой. Даже когда меня перетягивали через линию, я не прекращала борьбу.

Так что у Чейза шансов не было.

Образы мелькали у меня в мозгу, и я могла достаточно долго в них вглядываться, так что в моем сознании наконец сформировалась целостная картина.

Прутья решетки.

Сталь.

Клетка, так я поняла. Они заперли его в клетку. Я оскалилась от ярости. Разве они не понимают, как это ужасно – быть запертым в клетке. Я чувствовала, как Чейз мечется по ней туда-сюда.

Ему хотелось выйти наружу.

Я не позволю им делать это с тобой.

Ничего, сказал он в ответ. Если я смогу выбраться отсюда, я выберусь.

Долгое молчание.

Они выпустят меня, когда ты уедешь.

И тут на меня накатило – и стало все сразу понятно и легко от этого. Чейз не был наказан. Обры засадили его в клетку не из-за того, что он проявил неповиновение. Чейз сидел в ней, потому что уезжала я, и, неизвестно по какой причине, обры не хотели, чтобы он попытался остановить меня.

Еще один смутный образ – наполовину завершенная мысль, и Чейз очень не хотел, чтобы я ее услышала.

– Эли.

Я произнесла это имя вслух, и мне все стало очень, очень ясно. Эли попросила посадить Чейза в клетку, и обры согласились. Будь у меня все в порядке с головой, я бы, наверно, заинтересовалась, чем на самом деле Эли заставили пожертвовать, чтобы получить взамен обещание выполнить ее просьбу и уж тем более разрешение уехать. Но я была слишком сердита, чтобы думать о чем-нибудь, кроме одного, ведь, несмотря на все крики и стоны Эли по поводу того, как Стая поступила со мной, именно по ее просьбе обры обходились с Чейзом как с животным.

Я не могла позволить Эли делать это. Просто не могла. На самом деле я вообще не позволю ей ничего сделать. Ноги моей не будет в той машине, и заставить она меня не сможет. Скорее снег в июле выпадет, чем я позволю ей поступить по-своему со мной. И с ним.

И с Кейси. И с близнецами.

Она ничего не сделает.

Никогда!

Глава
ШЕСТНАДЦАТАЯ

– Я бы сказала, что ты не можешь злиться на меня вечно, но у меня такое чувство, что ты воспринимаешь это как вызов.

Ровно два часа спустя после произнесенной мною клятвы, что только через мой труп Эли сумеет уехать вместе со мной и близнецами, я сидела на переднем сиденье, вполне себе живая и уж совсем никак не истекающая кровью. Последнюю сотню миль я изводила Эли молчанием, хотя толку от этого не было абсолютно никакого.

Где-то в глубине души я понимала, почему она это делала. Если бы Эли не была столь решительной по отношению ко мне, я бы, наверное, возненавидела и Стаю, и Каллума. Но это «если бы» можно было оставить до лучших времен. Прямо сейчас я еще могла справиться со своей злостью на Эли, но не была уверена, что смогу справиться потом. Я не собиралась рисковать из-за того, что бурлящий водоворот эмоций, затаившийся в моей душе, вдруг вырвался наружу. Сдаваться я не собиралась. Ни здесь, в машине. Ни в Монтане, когда мы туда приедем. Вообще нигде.

– Ты сама бы сделала то же самое, – сказала Эли. – Если бы что-то случилось со мной, а ты бы отвечала за Кети, ты бы сделала то же самое, если бы Стая настроилась на нее.

– Заткнись, – нарушила я молчание.

– Я это делаю, и я не жалею, что делаю это, – усмехнулась Эли. – Так что можешь жить с этим и дальше, малышка.

– Ты даже не спросила меня, чего я хочу, – бросила я в ответ. – Что бы ни случилось, это случилось со мной. – Конечно, плохо было то, что Каллум возложил на себя право решать, что я могла и чего не могла знать относительно той ночи, про которую-нельзя-говорить. И я не собиралась позволять Эли забрать у меня еще и право распоряжаться своей дальнейшей жизнью. – Я – та, которую они избили. Я – та, которая истекала кровью. И это я – та самая, чье тело так покрыто шрамами, что теперь я вполне могу откликаться на прозвище Штопаная. И именно я должна была смотреть, как Каллум…

Я смолкла. Не хотелось заходить так далеко.

– Смотреть, как он – что? – тихо спросила Эли.

– Ничего, – буркнула я сквозь стиснутые зубы. – Он сделал все, что мог.

Я знала, что глупо было злиться на Эли за то, что она старалась защитить меня. И уж тем более на Каллума – за то, что бил меня. Мне было просто все равно.

– Ты на самом деле веришь, Брин, что Каллум не знал того, что может произойти? Начиная с того самого момента, когда он оставил тебя наедине с Чейзом?

Эли, не отрываясь, смотрела на дорогу перед собой, а я наклонилась вперед и стала вертеть ручку радиоприемника, надеясь, что музыка заглушит ее слова.

Лицо Эли напряглось, и она выбросила руку вперед. Моя же рука, словно одержимая бесом, дернулась верх, защищая лицо, еще до того, как рассудок сообщил мне, что Эли просто собиралась выключить радио.

Сконфуженная, я опустила руку и крепко прижала ее к груди, чувствуя себя маленькой, и глупой, и самым неприличным образом разоблаченной.

Если Эли и заметила мою реакцию, у нее, по крайней мере, хватило деликатности не укорять меня этим. Вместо этого она продолжала развивать старую тему: Каллум, правосудие и я.

– Сколько раз в жизни тебе удавалось взять верх над Каллумом, Брин? И вообще кому-нибудь это удавалось? Альфа прекрасно знал, черт возьми, что ты нарушишь условия еще до того, как он их отменит.

Каллум всегда знал, что я собираюсь сделать, еще до того, как я делала это. Всю жизнь я посвятила тому, чтобы хоть в чем-нибудь обыграть его.

Нет! Я не хотела ничего слышать. Эли не может меня заставить… Радио… Включить…

На заднем сиденье захныкала Кети, сидевшая в кресле для младенцев. Весь первый час близнецы отчаянно ревели и минут пятнадцать назад, окончательно обессилев, заснули. Мои брат с сестрой были не счастливее меня, покидая наш дом.

Ш-ш-ш, сказала я Кети беззвучно. Все хорошо. Я здесь.

Чем дальше мы отъезжали от владений Каллума, тем слабее становилась связь близнецов со Стаей, и они все крепче вцеплялись в Эли и в меня. Особенно в меня. И я была абсолютно уверена в том, что Кети вскоре осознает, что я не волк. Та ночь, когда я бежала со Стаей, сбила малышку с толку. Даже сейчас, когда моя собственная связь со Стаей ослабла, я была для девчушки самым прочным связующим звеном с обрами.

С домом.

– Я больше их не чувствую, – пробормотала я, и мои слова были заглушены ревущей из динамиков музыкой.

Начался дождь. Эли включила дворники и выключила радио.

– Ты не чувствуешь кого? – повернулась она ко мне.

– Обров. Даже после того, что я сделала, они все еще были со мной. Едва ощутимо…

Но сейчас, когда быстро мелькающие столбики за окном размеренно отсчитывали мили, все становилось еле слышным, и я совсем не чувствовала обров, кроме Чейза, хотя и его было слышно еле-еле. Он существовал как образ, как звук, как ощущение в закоулках моего сознания, но даже это постепенно ускользало.

– Чейз не сделал ничего плохого, – сказала я, позволяя гневу заполнить пустоту в своей душе. – Ты заставила засадить его в клетку, а он ничего плохого не сделал.

– Хочешь – верь, хочешь – нет, но я не чудовище, Брин, – вздохнула Эли. – Я попросила Каллума запереть его в клетку, потому что Каллум издал указ, чтобы никто не смел препятствовать нашему отъезду. Судя по тому, как мальчишка стоял на страже возле тебя, пока ты была без сознания, и со скоростью молнии переходил из одной формы в другую, так что нам пришлось увести его от тебя, я предположила, что он, скорее всего, не сможет сдержаться, когда мы уедем, и что тебе, наверное, не захочется, чтобы он встретился с тем самым правосудием, с которым столкнулась ты.

Целую секунду я не знала, что сказать.

– Ты что, и Кейси предложила им запереть? – усмехнулась я, как только пришла в себя от потрясения.

– Если хочешь знать правду, – ответила Эли, и ее руки еще крепче вцепились в руль, – сказала.

Радио… Включить… Только на этот раз это было решение Эли, не мое. Она убавила звук и сменила станцию. На заднем сиденье Кети снова закрыла глаза, и следующую сотню миль мы четверо провели почти в полной тишине, только тихие переливы кантри звучали в машине.

Эли гнала машину сквозь ночь. В какой-то момент я заснула, и во сне ко мне пришел Чейз в волчьем обличье. У него была черная шкура, тело – худое и мускулистое, а глаза светлее, чем у него же в человеческом образе: два голубых, как лед, кристалла. Я не произношу ни слова, он тоже не издает ни звука. Мы лежим, распростершись, вдвоем на траве, сантиметрах в тридцати друг от друга. Я чувствую на своем лице его теплое дыхание; мы, не отрываясь, смотрим друг на друга; проходит целая вечность, и я зарываюсь руками в его мех, которому, как мне кажется, следует быть грубым, но на ощупь он оказывается нежным, как шелк. Когда он дышит, его грудная клетка вздымается и опускается, и я чувствую, что мое сердце бьется в унисон с его сердцем.

– Ведь это не значит, что мы – пара, – говорю я Чейзу.

Он широко зевает.

– Борьба за равноправие женщин и все такое… – продолжаю я и хватаю его руками за морду. – Никаких отметин. Никаких пожизненных обязательств. Никаких вывесок «собственность такого-то». Просто связь между нами, вот и все.

Его хвост тихо бьет по грязной земле, и улыбка появляется у меня на лице.

– Неудачник, – говорю я и треплю его по загривку, испытывая непреодолимое желание почесать ему брюхо.

В ответ на это страшное оскорбление Чейз в притворной угрозе скалит зубы, а сам прижимается ко мне, я кладу голову ему на шею, и мы двое – волк и девушка – засыпаем и во сне видим сон.

Я тебя вижу.

Слова капают, кап-кап… Лица нет. Тела нет. Просто рот. Кости трещат, челюсти хрустят…

Я тебя вижу.

Улыбка коварная, клыкастая и красным вымазана.

Я узнала голос. Я узнала кровь. Но это не мой кошмар. Это все – Чейза.

И, словно вспышки стробоскопа, передо мной появляются и исчезают образы, быстро, как при стрельбе из пулемета. Мужчина – карие глаза, открытое лицо, нет и тридцати. Зубы красные. Серый волк, белая звезда. Челюсти щелкают.

Как много крови.

Я ищу Чейза, зову его, но не могу найти. Я слишком далеко.

Волк. Драться.

Не мой сон. Не мой инстинкт. Не мой туман в голове, а весь мир все равно кроваво-красный, почти лиловый. Разложившийся. Свернувшийся, как кровь.

Чейз. Я должна найти Чейза.

Я чувствую, как открываются его глаза. Резкая, как молния, боль в животе. И острая боль в челюсти, когда в человека переключаешься.

Посмотри на меня, шепчет ему Каллум, призрак, сидящий на его плече.

Ты мой, говорит волк с белой звездой на лбу. Я тебя сделал. Ты принадлежишь мне.

Чейз не принадлежит крови и панике. Не принадлежит Бешеному. Он не принадлежит даже Каллуму, решительному и уверенному.

Он принадлежит мне.

Свет, оплетая нас огненными языками, вздымается вверх – что-то среднее между взрывом атомной бомбы и фейерверком на День независимости.

Теплый. Невредимый. Мой.

И вдруг, ни с того ни с сего, Чейз и я – мы снова на кровати из мокрых листьев и травы, и прелый запах напоминает мне о том, что это был сон. Всего лишь сон.

Чейз в человеческом обличье лежит, свернувшись, рядом со мной. Его лоб влажный от пота, и я провожу пальцами по его свалявшимся волосам так же естественно, как проводила ими по волчьему меху. Я прижимаюсь к Чейзу всем телом, и слежу за тем, как замедляется его дыхание, и мое дыхание тоже замедляется, и мы оба растворяемся в безмятежном, блаженном небытии.

– Просыпайся, Спящая Красавица.

Первая инстинктивная реакция на слова Эли – зарычать. Но поскольку меня снова окружал реальный мир, а защитный инстинкт, пробудившийся под влиянием сна, от меня ускользнул, я вспомнила две вещи. Во-первых, я вообще-то не была оборотнем и поэтому не имела гена обладания и защиты, который мог бы диктовать мне каждое движение, а во-вторых, в настоящий момент я с Эли не разговаривала. Чувствуя себя очень неуютно в собственном теле, я стерла кулаками остатки сна из уголков глаз и вместо рычания пристально уставилась на нее.

Эли же меня игнорировала. Она просто расстегнула ремень безопасности и вылезла из машины, захлопнув дверь перед самым моим носом. Ей плевать было на мое мрачное настроение. И пока я пыталась пережить это оскорбление, Эли открыла пассажирскую дверь со своей стороны и, расстегнув ремни, взяла Кети с сиденья.

– Я так понимаю, мы остановились? – спросила я.

– Мы уже здесь, – поправила меня Эли. – Ты спала мертвым сном и пропустила завтрак. Может быть, у кого-нибудь здесь найдется немного еды, если ты голодна. – Усадив Кети на бедро, Эли махнула рукой на другое сиденье. – Не возражаешь?

Я хотела сказать, что возражаю, но, взглянув на несчастное лицо Алекса, решила, что из принципиальных соображений капризничать не стоит. Расстегнув ремень безопасности, я открыла дверцу и выскользнула из машины. И уже наполовину освободила Алекса из кресла, когда мой разум наконец-то воссоединился с телом и заинтересовался, где же находится это самое «здесь».

Воздух был слишком свежим для лета и пах, как мне показалось, снегом, хотя на покрытом травой куске земли под моими ногами не было даже намека на что-нибудь белое. Взяв Алекса на руки, я повернулась и подняла глаза. И попятилась от того, что раскинулось передо мной – зеленая, ровная и нетронутая земля.

Медленно повернувшись на триста шестьдесят градусов, я осмотрелась. Прямо перед нами стояло большое деревянное здание – ресторан или придорожная кафешка; чуть дальше, над невысоким крыльцом, изогнутая вывеска, слова на которой я не смогла прочитать. Вдаль, к горизонту, темными пятнышками тянулись дома поменьше, и выглядели они так, как будто их вырезали из земли, на которой они стояли. Виднелись там еще деревья, разбросанные в беспорядке, и где-то совсем далеко я разглядела густой лес и что-то голубое. Вода. Озеро, наверное.

И вот в ту самую секунду я и поняла, где мы находимся и кто живет в этой самой Монтане.

И точно, как только Эли и я пошли по направлению к самому большому зданию, сразу стало видно, что написано на вывеске. На пороге показался мужчина – высокий, с неопрятной бородой, смотревший на нас с обманчиво скромным видом.

– «Странник», – прочитала я вывеску.

– Разве я не сказала тебе, что это то самое место, куда мы направляемся? – спросила Эли.

– Нет. Этой деталью ты пренебрегла, – усмехнулась я.

– Ах да, конечно. – Эли улыбнулась. – Ведь мы не разговаривали.

Иногда Эли могла быть такой же мерзавкой, как и я. Вот что значит, когда опекун старше тебя всего лишь в два раза. Даже меньше.

– Эли! – поприветствовал ее стоявший на пороге мужчина.

– Митч! – Эли пожала мужчине руку, и тон ее голоса был почти такой же, как у него, – нежный, теплый, и удивления в нем совсем не было.

– Это твои детеныши? – спросил Митч, посмотрев на близнецов.

Эли кивнула:

– Да. Кейтлин и Александр. Им почти четыре месяца уже.

– А эта малышка любит своего волка, – сказал Митч с улыбкой. – Она растет быстрее, чем ее брат.

Эли дунула на выбившуюся прядь волос, а Кети, словно совершенно определенно зная, о чем ведут речь старшие, выгнула спинку, и ее зрачки расширились.

– О, нет, маленькая мисс, – сказала Эли. – Подожди, пока мамочка вынет тебя из этой одежды, и тогда…

Тело Кети содрогалось от приближения перемены, и Митч пришел Эли на помощь.

– Дай-ка ее сюда. Я подержу девушку.

Кети с удовольствием пошла к Митчу на руки, и на какое-то мгновение показалось, что она обо всем на свете забыла и меняться не собирается, что было бы просто чудом и вряд ли продлилось долго. С самого дня рождения Кети никогда так долго не пребывала в человеческом облике, и сейчас, когда дикая природа раскинулась перед ней, ее стремление к переключению возьмет верх, без всяких сомнений. Это был всего лишь вопрос времени.

– Брин, – поприветствовал меня Митч.

Он взглянул на мое побитое лицо и больше не обращал на него внимания. Кажется, его совсем не удивляло, что мы здесь.

Он знал.

У меня было такое чувство, словно я снова стояла в полнолуние перед Стаей, сдирая свою внутреннюю защиту, чтобы позволить обрам избить меня.

Да пошло все к черту!

То, что случилось, касалось только меня, и больше никого.

– Привет, мистер Митчелл, – сказала я.

– Митч, – грубо поправил мужчина, но, кажется, ему давно было известно, что это бесполезно.

Что-то было в нем такое, отчего я не могла назвать его по имени, которое он для себя выбрал. Может быть, из-за того, что он был частью нашей Стаи, хоть и посещал ее достаточно редко.

А может быть, оттого, что он был отцом Лейк.

– А Лейк сейчас… – начала было Эли.

– Она скоро будет, – сказал Митч. – Понятия не имею, чем она занимается. Мне вообще-то и знать это неохота, но, подозреваю, что от хорошей компании она не откажется. – Митч замолчал на долю секунды. – Смотри только, чтобы она тебя не подстрелила.

Что касается Лейк, это был хороший совет. Может быть, она и мне ружье даст. В этот раз я была не прочь пострелять.

– Можно, я зайду? – спросила я, махнув рукой в сторону входной двери «Странника».

– Если только твоя мама не будет возражать, что ты уйдешь до того, как вы все четверо устроитесь.

– Все нормально, – сказала Эли. Сейчас она была не прочь от меня избавиться.

– Тогда давай! – Митч кивнул на дверь. – Заходи.

Я зашла.

Ресторан был почти пустой. Два человека сидели в угловой кабинке да какая-то белобрысая тетка лет тридцати пяти-сорока стояла за стойкой бара и вытирала прилавок. Когда я вошла, она наклонилась вперед, опершись на локти, и на лице у нее появилось выражение, по которому я поняла, что она была, наверное, из той породы барменов, которым посетители изливают души.

Я на это не купилась.

Барменша заметила, что я смотрю на нее, и я отвернулась потупившись и опустив плечи. Реакция была совершенно рефлексивная и к тому же совершенно мне незнакомая. И это заставило меня задуматься: когда это я стала девочкой-паинькой из Стаи, которая отводит взгляд и не нарывается на неприятности, и вдобавок к этому, когда это я начала подчиняться людям? Я же всегда украдкой желала, чтобы чужие не пялились на меня повсюду с любопытством и скрытой симпатией.

Пора было отсюда убираться.

Задняя дверь «Странника» находилась всего лишь футах в двадцати от входа, но я обнаружила, что быстро дойти до нее я не смогу. За многие годы я столько всего слышала об этом месте. Я прекрасно знала, какие половицы нужно было приподнять, чтобы извлечь из-под них пачки жевательной резинки и скрытые запасы детских сокровищ. Я знала, что виски за прилавком иногда бывает разбавлен, потому что кое-кто изредка отливал себе втихаря стаканчик-другой, а потом доливал бутылку водой. И еще я знала, что бильярдный стол слегка покосился на правую сторону – знание это помогало, если вы собирались как следует отделать клиента.

К тому времени, когда я добралась до задней двери, у меня было такое чувство, будто я находилась внутри целую вечность. Желание выбраться отсюда, смыться куда-нибудь подальше и снова стать самой собой было непреодолимым. Едва я вышла на улицу, порыв холодного ветра ударил мне прямо в лицо, охлаждая мои синяки. Я огляделась. Недалеко стоял деревянный забор. На нем сидела девчонка с длинными ногами, длинными волосами и двуствольным дробовиком. Ноги у девчонки были загорелые, волосы – цвета пшеницы, а дробовик был нацелен прямо в мою левую коленную чашечку.

Пустое лицо Соры. Ребра трещат. И западают внутрь.

Я затрясла головой, прогоняя это воспоминание. Лейк – это не Сора. А Сора – не Бешеный. Никто в меня здесь не выстрелит.

– Что, так страшно, что боишься подойти ко мне поближе? – крикнула я, выдавливая из груди сгусток беспокойства. – Только не говори мне, что ты раскисла, Лейк.

Девчонка фыркнула, обнажив зубы в злой улыбке, потом соскочила с забора, бросила дробовик на землю и побежала ко мне. Я тоже рванула к ней, но не сделала и трех шагов, как она врезалась в меня и свалила на землю.

– Эй, у меня ребра сломаны! – взвизгнула я.

– Ах ты, плакса желтопузая, – ответила Лейк. – Масенькая Бриночка опять упала и головкой бумкнулась?

– В тот раз я с дерева не падала, это ты меня столкнула, – возразила я.

– Ябеда, – приветливо усмехнулась Лейк.

– Дура! – засмеялась я и бросилась к ней и крепко-крепко обняла.

Если не считать Кети, Лейк была единственной самкой, родившейся на территории Каллума за последнюю сотню лет. А может быть, и больше, в зависимости от того, сколько лет было Соре. Лейк с отцом не часто приходили на наш участок леса, и не знаю, по какой причине, но Каллум никогда не заставлял их этого делать. Поэтому, когда я росла, между мной и Лейк установились отношения, которые, как я подозреваю, были очень похожими на те, которые случаются у людей, отдыхающих в летнем лагере. Когда мы были вместе, разделить нас было невозможно. С восхода солнца и до заката если вы находили одну из нас, то находили и другую. Девон был моим лучшим другом, но когда в городе была Лейк, наш дуэт легко превращался в трио: человек, чистокровка и обр-самка. Все натуральные фрики.

Лейк, еще не вполне осознающая свою силу, слишком крепко обняла меня в ответ, но, несмотря на это объятие, мои ребра лишь слегка заныли, и я восприняла это как хорошее предзнаменование. Может быть, Эли не так уж и ошиблась, привезя меня сюда. Может быть, мне просто нужно время, чтобы перегруппироваться.

И разработать план.

Еще одна долгая пауза, и я оттолкнула Лейк от себя. И хотя я раньше никогда по собственному желанию объятий не размыкала, она немедленно отпустила меня. Мы сели, и я внимательно осмотрела Лейк, по привычке сравнивая с собой. На мне были джинсы, свитер и ботинки. Лейк была босая, и единственной причиной, по которой на ней были надеты майка-алкоголичка и мальчишечьи шорты, было то, что стрикинг[30]30
  Пробег по улице в обнаженном виде, как своеобразная форма протеста против общепринятых правил поведения, практикуемая студентами, часто из обеспеченных семей.


[Закрыть] она переросла уже лет в семь.

Правда, случилось такое это еще один раз, летом, когда нам было лет по двенадцать, но это к делу не относится.

– Тебе не холодно? – спросила я ее.

Лейк ухмыльнулась:

– Нет.

Едва закончилась самая холодная за многие годы весна, а Лейк уже загорела, румянец на щеках, волосы местами выгорели. Я не могла даже вообразить, что кто-нибудь посмеет ударить ее, какой бы ни была причина.

Как будто почувствовав, в каком направлении движутся мои мысли, Лейк решила меня отвлечь:

– На сколько поспоришь, что я у того парня пулей пробью банку с колой?

Она махнула рукой в сторону «Странника», и я заметила новую группу людей, занявших одну из кабинок. С этого расстояния я едва могла рассмотреть их сквозь запыленное стекло, но ни на секунду не засомневалась, что Лейк видела их гораздо четче.

– Ничего не выйдет, – сказала я Лейк. Я научилась не спорить с ней – вообще-то было не из-за чего – с тех пор, когда нам обеим было лет но восемь.

Кроме одного раза, тогда, летом, когда нам было двенадцать. Но это, опять-таки, совершенно к делу не относится.

– И кроме того, Матильда твоя у забора лежит.

Я на самом деле никогда не встречалась с любимым дробовиком Лейк, но слышала о нем так много всевозможных историй, что вполне могла выстроить свое предположение на знании реального положения дел.

– Она очень непостоянная, моя Матильда, – признала Лейк. – Но, черт возьми, твоя старая подруга сможет справиться с этим делом.

– А что тот парень сделал вообще? – спросила я.

У Лейк было правило: она не стреляла в людей без причины или хотя бы уверенности в том, что их раны зарастут сразу же после того, как она в них выстрелит.

– Этот придурок девчонку свою кинул, – ответила Лейк. – И меня с чаевыми надул в прошлый раз.

Лейк работала официанткой в «Страннике» с двенадцати лет. Всякому, кто бывал в этом ресторане больше, чем один раз, было известно, что в бильярд у дочери Митча выиграть – дело безнадежное и что на чаевых экономить не следует. Я здесь раньше не была, но даже я это знала. И еще я знала, что если у вас есть тайна, то в «Странник» лучше не заходить. От Лейк скрыть что-либо было невозможно. Вообще!

– Так ты, значит, спрашиваешь разрешения, нарушаешь договор и Каллум тебя лупит, так что ли? – усмехнулась Лейк.