Текст книги "Проблема с вечностью"

Автор книги: Дженнифер Арментроут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 2

После первого урока я быстро усвоила, что задние ряды в классе приравниваются в элитной недвижимости. Достаточно близко, чтобы видеть доску, но достаточно далеко, чтобы свести шанс быть вызванным к этой доске к минимуму.

Мне пока удавалось прийти в класс первой, и я быстренько проскальзывала к одной из задних парт, прежде чем меня кто‑нибудь мог увидеть. Никто со мной не разговаривал. Во всяком случае, до самого обеда, когда перед уроком английского темноволосая смуглая девушка с глазами цвета спелой сливы опустилась на свободное место рядом со мной.

– Привет, – сказала она, швыряя на парту толстую тетрадь. – Я слышала, мистер Ньюберри – тот еще придурок. Взгляни на эти картинки.

Я перевела взгляд на доску. Наш учитель еще не пришел, но на доске уже были развешаны портреты известных авторов. Шекспир, Вольтер, Хемингуэй, Эмерсон и Торо – их я узнала сразу, в основном благодаря тому, что у меня было столько свободного времени.

– Одни чуваки, да? – продолжила соседка, и когда она тряхнула головой, ее тугие черные кудряшки запрыгали. – Он преподавал у моей сестры два года назад. Она предупредила меня, что у него пунктик на этот счет. Он считает, что настоящую литературу могут создавать только те, у кого есть член.

У меня глаза на лоб полезли.

– Так что, я думаю, этот предмет окажется забавным. – Девушка улыбнулась, сверкнув ровными белыми зубами. – Кстати, я – Кейра Харт. Я не помню тебя по прошлому году. Не то чтобы я знаю всех, но, по крайней мере, я должна была тебя видеть.

Мои ладони вспотели, пока она пялилась на меня. Ее вопрос яйца выеденного не стоил. Ответ напрашивался сам собой. Но у меня пересохло в горле, и я чувствовала, как тепло заливает шею, а секунды неумолимо тикали.

Выражайся словами.

Пальцы ног вжались в мягкие кожаные подошвы моих сандалий, когда я, превозмогая першение в горле, с трудом выдавила из себя:

– Я… я новенькая.

Есть! Я сделала это. Я заговорила.

Вот вам всем! Слова для меня – это полная фигня.

Ладно, возможно, я преувеличивала свои достижения, поскольку, если разобраться, произнесла только два слова и одно повторила. Но я не собиралась портить себе радость победы, учитывая, как нелегко мне давалось общение с новыми людьми. Для меня это было равносильно тому, чтобы зайти нагишом в класс.

Кейра как будто не заметила моей внутренней сумятицы.

– Я так и подумала. – Она замолчала, а я все никак не могла понять, почему соседка смотрит на меня так выжидающе. И тут до меня дошло.

Мое имя. Она ждала, когда я назову свое имя. Воздух со свистом вырвался у меня вместе с новыми словами.

– Я… Мэллори. Мэллори Додж.

– Круто. – Она кивнула, откидываясь на спинку стула. – О. Вот и он.

Мы больше не разговаривали, но я была вполне довольна собой после семи произнесенных слов с учетом повторов. Роза и Карл могли бы гордиться мной.

Мистер Ньюберри изъяснялся вычурно, что могло повергнуть в замешательство любого новичка, но сегодня меня это не беспокоило. Я как истинный победитель почивала на лаврах.

А потом пришло время обеда.

Посещение большого и шумного кафетерия я восприняла как внетелесный опыт. Мой мозг кричал, умоляя найти место поспокойнее, попроще – безопаснее, – но я заставила себя идти вперед, передвигая ноги, как учили.

Когда я встала в очередь к раздаче, нервы натянулись, как канаты. Впопыхах я схватила лишь банан и бутылку воды. Вокруг меня было столько людей, столько шума – смеха, криков, постоянного гула разговоров. Я чувствовала себя, мягко говоря, не в своей тарелке. Все сидели компаниями за длинными столами. Насколько я могла судить, поодиночке никто не обедал. И, поскольку знакомствами я не обзавелась, мне предстояло стать белой вороной.

В ужасе от этой мысли, я с силой стиснула в руке банан. Запахи моющих средств и пригоревшей пищи накрывали меня тошнотворной волной. Грудь стянуло обручем, горло сдавило. Я жадно втягивала воздух, но он как будто и не попадал в легкие. Стайки мурашек побежали по шее.

Я чувствовала, что с этим уже не справлюсь.

От скопления людей и звуков просторный кафетерий казался чересчур тесным. Дома никогда не было так шумно. Никогда. Мой взгляд беспомощно заметался по залу. Рука дрожала так сильно, что я боялась выронить банан. Однако инстинкт взял верх, и ноги пришли в движение.

Я поспешила к двери, выскользнула в коридор и пошла прямо, мимо шкафчиков, возле которых суетились какие‑то ребята, судя по запаху, только что вернувшиеся с перекура. Я сделала несколько глубоких, расслабляющих вдохов, но легче не стало. Впрочем, чем дальше я уходила от кафетерия, тем спокойнее становилось на душе и без всяких глупых вдохов. Я свернула за угол и резко остановилась, чудом избежав лобового столкновения с парнем чуть выше меня ростом.

Он зашатался, и его налитые кровью глаза расширились от удивления. От него исходил странный запах, который поначалу я приняла за дым, но, вдохнув глубже, уловила тяжелый, земляной, густой аромат.

– Виноват, сhula[2]2
   Красивая (исп.).


[Закрыть] – пробормотал он, и его медленный взгляд скользнул снизу вверх, встречаясь с моими глазами. Губы скривились в ухмылке.

В другом конце коридора более рослый сверстник прибавил шагу.

– Джейден, куда ты бежишь, брат? Нам нужно поговорить.

Парень – по‑видимому, это и был Джейден – обернулся и, потирая ладонью коротко остриженные темные волосы, тихо выругался:

– Mierda, hombre.[3]3
  Дерьмо, чувак (исп.).


[Закрыть]

Открылась дверь класса, и в коридор вышел учитель, сердито оглядывая обоих ребят.

– Уже, мистер Луна? Это так мы собираемся начинать учебный год?

Я решила, что мне пора сматываться, потому что в лице второго парня не проступало никаких признаков радости или дружелюбия, да и хмурый взгляд учителя, устремленный на Джейдена, не предвещал ничего хорошего. Я обошла их и поспешила прочь, опустив голову и избегая встречаться с кем‑либо взглядом.

Все кончилось тем, что я оказалась в библиотеке, где до звонка играла в «Сладкую битву» на мобильнике, а весь следующий урок – истории – злилась на себя, потому что дала слабину и даже не попыталась преодолеть свой страх. Это правда. Я спряталась в библиотеке, как последний лузер, потратила время на глупейшую игру, которую мог придумать только дьявол. Одним словом, облажалась по полной программе.

Сомнения накрыли меня с головой тяжелым грубым одеялом. Я так далеко продвинулась за последние четыре года. Я больше не похожа на ту девчонку, какой была раньше. Да, у меня еще случались некоторые заскоки, но ведь я стала гораздо сильнее, не так ли?

Я могла себе представить, как будет разочарована Роза.

На последний урок я уже шла, как на Голгофу, – кожа зудела, а пульс, наверное, скакнул до предынсультных высот, потому что меня ожидал самый настоящий кошмар. Курс риторики.

Иначе известный как «Мастерство общения». Когда прошлой весной я записывалась в школу, то чувствовала себя невероятно смелой, в отличии от Карла и Розы, которые смотрели на меня, как на сумасшедшую. Они сказали, что смогут освободить меня от этого класса, хотя он считался обязательным в Лэндс Хай, но я твердо вознамерилась что‑то доказать самой себе и всем остальным.

Я не хотела, чтобы они вмешивались. Я хотела – нет, я чувствовала, что должна  это сделать.

Черт.

Теперь я жалела о том, что не включила здравый смысл и не позволила им добиться моего освобождения от этого курса, и с ужасом ждала худшего. Когда я увидела открытую дверь класса на третьем этаже, она показалась мне пастью удава.

Мой шаг сбился. Какая‑то девушка обогнала меня и, поджав губы, оглядела с ног до головы. Я хотела развернуться и бежать. Забраться в «хонду». Уехать домой. Спрятаться ото всех.

И снова стать прежней.

Нет. Только не это.

Вцепившись в ремень сумки, я заставила себя двинуться с места, и у меня возникло такое чувство, будто я пробираюсь сквозь хлябь, по колено в грязи. Каждый шаг давался с трудом. Каждый вздох сопровождался хрипом. Светильники гудели над головой, уши, как локаторы, улавливали обрывки разговоров, но я все‑таки превозмогла себя.

Мои ноги кое‑как доковыляли до задних рядов, и онемевшие пальцы с побелевшими костяшками пальцев уронили сумку на пол возле парты, за которую я уселась. С трудом достав тетрадку из сумки, я вцепилась в край стола.

Я на уроке риторики. Кто бы мог подумать.

Я это сделала.

Дома я собиралась устроить себе офигительную вечеринку по этому поводу. Скажем, с жадным пожиранием глазури прямо из банки. Короче, на полную катушку.

Чувствуя, что костяшки пальцев уже начинают болеть, я ослабила мертвую хватку и, положив влажные руки на парту, покосилась на дверь. Первое, что я увидела, это широкую грудь, обтянутую черной футболкой, а под ней – хорошо сформированные бицепсы. Потом в поле зрения попала и прижатая к бедру в потертых джинсах потрепанная тетрадка, которая, казалось, через секунду развалится.

Это был парень, которого я заприметила еще утром.

Меня распирало от любопытства – хотелось посмотреть, как же он выглядит спереди, – но, пока я хлопала ресницами, парень повернулся к двери. Девушка, что обогнала меня в коридоре, как раз заходила в класс. Теперь, когда я сидела на стуле и могла дышать, настала моя очередь окинуть ее оценивающим взглядом. Что ж, симпатичная. Очень симпатичная, как Эйнсли. Прямые волосы цвета карамели, такие же длинные, как у меня, до середины спины. Высокого роста, в короткой майке, открывающей плоский живот. На этот раз взгляд ее темно‑карих глаз был устремлен не на меня. А на парня, что стоял перед ней.

Выражение ее лица сказало о том, что он правильно оценил все ее прелести, и, когда он рассмеялся, ее розовые губы расплылись в широкой улыбке. Улыбка преобразила ее в настоящую красавицу, но уже не она владела моим вниманием, потому что я почувствовала, как мурашки покрывают все тело. Этот смех… Такой глубокий, насыщенный и смутно знакомый. Дрожь пробежала по моим плечам. Этот смех…

Парень шел от двери, и я даже удивилась, что он не споткнулся обо что‑нибудь под завистливыми взглядами окружающих. Тут до меня дошло, что он направляется к последним рядам. Ко мне.  Я огляделась по сторонам. Сзади оставалось лишь несколько свободных мест, в том числе два слева от меня. Девушка следовала за ним. И не просто следовала. Она прикасалась к нему.

Прикасалась так, словно имела на это право и проделывала неоднократно.

Ее тонкая рука дотронулась до его живота, чуть ниже груди. Она закусила нижнюю губу и сместила руку еще ниже. Золотые браслеты, болтавшиеся у нее на запястье, опасно приблизились к потертому кожаному ремню. У меня вспыхнули щеки, когда парень ловко вывернулся. Было что‑то игривое в его движениях, как будто этот танец давно стал для них ритуальным.

Он остановился в конце ряда, и мой взгляд скользнул по узким бедрам, поднялся к животу, который только что трогала девушка, а потом я увидела его лицо.

И перестала дышать.

Мой мозг отказывался воспринимать увиденное. Он просто не догонял. Я уставилась на парня, вглядываясь  в его лицо, такое родное и в то же время незнакомое, более взрослое, чем я помнила, но все равно невероятно красивое. Я знала  его. Боже мой, я бы узнала его где угодно, даже через четыре года, даже после той ночи, когда я видела его в последний раз. Той ужасной ночи, которая навсегда изменила мою жизнь.

Нет, это больше походило на сон.

Теперь понятно, почему сегодня утром его образ всплыл в моей памяти – потому что я его увидела, просто не осознала, что это он.

Я не могла пошевелиться, мне не хватало воздуха, и разум отказывался верить в то, что все это происходит наяву. Мои руки соскользнули с крышки парты и безвольно упали на колени, когда он уселся на соседний стул. Его взгляд был прикован к девушке, которая заняла место рядом с ним, и я смогла разглядеть его профиль с резко очерченной челюстью, которая еще только намечалась, когда мы виделись в последний раз. Его глаза пробежались по классу, на мгновение задержались на доске. Он выглядел почти так же, только возмужал, и его красота проступала еще более… отчетливо.  От потемневших бровей, черных волос и густых ресниц до широких скул и легкой щетины вдоль линии челюсти.

Боже правый, он вырос именно таким, каким я его себе и представляла в двенадцать лет, когда начала по‑другому смотреть на него и видеть в нем юношу.

Я не могла поверить, что он здесь. Мое сердце рвалось из груди, когда его губы – теперь более чувственные, – дрогнули в улыбке, а когда на правой щеке появилась ямочка, живот стянуло узлом. Единственная ямочка. Без пары. Всего одна. Я мысленно перенеслась назад, через годы, и смогла вспомнить лишь несколько эпизодов, когда видела его таким расслабленным. Откинувшись на спинку стула, который казался слишком маленьким для него, он медленно повернул ко мне голову. Карие глаза с проблесками золотистых искорок встретились с моими.

Эти глаза мне никогда не забыть.

Легкая, почти ленивая улыбка, которой я прежде не замечала на его лице, застыла. Его губы приоткрылись, и бледность просочилась сквозь смуглую кожу. Глаза расширились, и золотые искорки стали звездами. Он узнал меня; я сильно изменилась с тех пор, но все‑таки по его лицу было видно, что он узнал. Он подался вперед, наклоняясь ко мне. Четыре слова вырвались из далекого прошлого и громким эхом отозвались в моей голове.

Не издавай ни звука.

– Мышь? – выдохнул он.

Глава 3

Мышь.

Никто, кроме него, не называл меня так, и я давно не слышала этого прозвища, уже не надеясь когда‑нибудь услышать его снова.

Как не надеялась снова увидеть его . Но вот он здесь, передо мной, и я не могла отвести от него глаз. В этом парне не осталось ничего от того тринадцатилетнего мальчишки, и все‑таки это был он . Все те же теплые карие глаза с золотыми искорками, та же опаленная солнцем кожа, доставшаяся ему от отца – кажется, наполовину латиноамериканца. Он и сам не знал, откуда родом его мать и ее семья. Один из наших… соцработников полагал, что его мать наполовину латиноамериканка, возможно, из Бразилии, но правду он вряд ли когда‑нибудь узнает.

Я вдруг увидела его  – прежнего, из детства, когда он был моей единственной опорой в мире хаоса. Девятилетний мальчик – выше меня, но все равно еще ребенок, – вставал стеной между мной и мистером Генри, как делал это всегда, а я жалась у него за спиной, вцепившись в рыжеволосую куклу Велвет,  подаренную им же. Я прижимала ее к груди, дрожа всем телом, а он выпячивал грудь вперед, широко расставляя ноги.

– Оставь ее в покое , – рычал он, сжимая кулаки. – Тебе лучше держаться от нее подальше.

Я очнулась от воспоминаний, но их еще осталось так много, ведь столько раз он приходил мне на помощь, пока мог, пока обещание вечно быть вместе не оказалось разрушенным, пока все… не рассыпалось в прах.

Его грудь поднялась в глубоком вздохе, и, когда он заговорил, голос прозвучал грубо и низко.

– Это действительно ты, Мышь?

Я смутно сознавала, что сидящая рядом девушка наблюдает за нами, и ее глаза распахнуты так же широко, как мои. У меня опять не ворочался язык, и это казалось странным, потому что он… он единственный, с кем я могла и не боялась говорить, но то было в другом мире, в другой жизни.

С тех пор прошла вечность.

– Мэллори? – прошептал он, поворачиваясь ко мне всем телом, и мне показалось, что он вот‑вот вскочит со стула. Это было так на него похоже, потому что он не боялся ничего.  Никогда. Теперь он так близко склонился ко мне, что я смогла разглядеть едва заметный шрам над правой бровью, на тон или два светлее, чем его кожа. Я знала, откуда он взялся, и сердце снова сжалось от боли, потому что шрам напоминал о черством печенье и разбитой пепельнице.

Парень, что сидел впереди, развернулся к нам.

– Эй. – Он щелкнул пальцами, когда не получил ответа. – Эй, старик? Алло?

Но он словно и не замечал парня, продолжая вглядываться в меня, как в призрак, вдруг возникший перед ним.

– Как знаешь, – одноклассник, поворачиваясь к девушке, но та тоже не откликнулась. Она следила за нами. Прозвенел запоздалый звонок, и я догадалась, что в класс вошел учитель, потому что разговоры стихли.

– Ты узнаешь меня? – Его голос по‑прежнему звучал не громче шепота.

Он не сводил с меня глаз, и я произнесла всего одно слово, которое оказалось самым легким в моей жизни.

– Да.

Он качнулся на стуле, выпрямляясь, но его плечи напряглись. Он на мгновение закрыл глаза.

– Господи, – пробормотал он, потирая ладонью грудь.

Я подпрыгнула, когда учитель хлопнул рукой по стопке учебников, сложенных на угловой парте, и уставилась прямо перед собой. Мое сердце все еще стучало подобно обезумевшему отбойному молотку.

– Итак, полагаю, все вы знаете, кто я, раз находитесь в моем классе, но на случай, если кто‑то забыл, напоминаю: меня зовут мистер Сантос. – Учитель привалился боком к столу, сложив руки на груди. – И это класс риторики. Если вы ошиблись дверью, вероятно, вас ждут в другом месте.

Мистер Сантос продолжал говорить, но кровь так бурлила во мне, что заглушала его слова, и мои мысли были слишком заняты тем, что он  сидел рядом. Он здесь, после стольких лет, рядом со мной, как это было всегда, сколько я себя помню с трехлетнего возраста, но, кажется, его совсем не радовала наша встреча. Я даже не знала, что думать. Надежда и отчаяние смешались во мне, а с ними горькие и сладкие воспоминания, за которые я цеплялась и в то же время мечтала забыть.

Он… Я крепко зажмурилась и сглотнула ком, застрявший в горле.

Всем раздали учебники и план курса. Я не прикоснулась ни к тому, ни к другому. Мистер Сантос стал рассказывать о том, с какими текстами нам предстоит работать в течение года, начиная от информационных докладов и заканчивая интервью с одноклассниками. Хотя я и находилась в предобморочном состоянии, когда заходила в класс, перспектива выступления с докладами перед аудиторией из тридцати человек сейчас мои мысли совсем не занимала.

Я заметила Кейру – она сидела прямо перед тем парнем, который пытался привлечь его  внимание перед началом урока. Интересно, видела она меня, когда я входила в класс? Может, и видела, но наверняка мое присутствие ей по барабану. С чего бы ей интересоваться мной? То, что она заговорила со мной на уроке английского, еще не означает, что она готова занять очередь, чтобы стать моей лучшей подругой.

Мой провал за обедом уже казался далеким прошлым. Я жила настоящим, следила за каждым своим вздохом и, не в силах сдержаться, то и дело косилась налево.

Мой взгляд столкнулся с его взглядом, и у меня перехватило дыхание. Раньше я умела читать по его лицу. Но сейчас? Его лицо оставалось совершенно бесстрастным. Счастлив ли он? Сердится? Грустит? Или он в замешательстве так же, как и я? Трудно сказать, но, во всяком случае, он не пытался скрывать, что смотрит на меня.

Тепло прилило к моим щекам, когда я отвела взгляд и почему‑то задержала его на девушке, что сидела рядом с ним. Она смотрела на учителя, и ее губы сложились в тонкую, твердую линию. Мне бросились в глаза ее руки, сжатые в кулаки. Я снова отвернулась.

Прошло минут пять, прежде чем я не выдержала и опять украдкой покосилась на него. Он не смотрел в мою сторону, но его челюсть была напряжена, и мышца дергалась на щеке. Я таращилась на него, как круглая идиотка, больше не способная ни на что.

Когда мы были маленькими, все говорили, что он вырастет настоящим красавцем, от которого будет дух захватывать. Для этого у него были все данные – большие глаза, выразительный рот, крепкое телосложение. Иногда это… оборачивалось против него. Ему доставалось внимание всякого рода. Мистер Генри, казалось, хотел разбить его, как ценную фарфоровую вазу. В доме часто появлялись всякие мужчины. Некоторые из них… проявляли к нему нездоровый интерес.

Во рту пересохло от этих мыслей, и я прогнала их прочь. Не стоило так млеть от его привлекательности, но, как сказала бы Эйнсли, от него действительно можно сойти с ума.

Пока мистер Сантос раздавал карточки – видимо, я прослушала, с какой целью, – сидевший впереди парень снова обернулся и устремил на него прямой взгляд своих зеленоватых глаз.

– Ты свободен после школы?

Я ничего не могла с собой поделать. Мой взгляд метнулся к нему . Поджав губы и сложив руки на груди, он коротко кивнул.

Парень вскинул темные брови и покосился в сторону мистера Сантоса.

– Нам нужно поговорить с Джейденом.

Джейден? Я вспомнила парня, которого чуть не сшибла в коридоре.

Девушка прислушалась, склонив голову набок.

– Заметано, Гектор, – резко ответил он,  и я поразилась тому, насколько глубоким стал его голос. Прошло мгновение, и он снова посмотрел на меня.

Вспыхнув, я отвернулась, но успела перехватить полный любопытства взгляд зеленых глаз Гектора. Остаток урока я упражнялась в подглядывании за ним,  как будто хотела убедиться, что он никуда не исчез. Наверное, действовала я топорно, потому что девушка, которая сидела с другой стороны от него, а до этого весьма фамильярно к нему прикасалась, застукала меня за этим и не раз.

Минуты тикали, и я все сильнее мучилась от беспокойства, которое ворочалось в животе, как гадюка в ожидании подходящего момента для нападения.

Стальные тиски сжимали горло, угрожая перекрыть всякий доступ воздуха. Ледяной холод обжигал шею, пробираясь выше, к затылку. Дыхание сбилось, и накатило это –  ощущение полной потери самоконтроля.

Дыши.

Я знала, что должна дышать.

Впившись ногтями в ладони, усилием воли я заставила себя вдохнуть, и сердце забилось ровнее. Когда я проходила курс психотерапии, доктор Тафт внушил мне, что на самом деле я не теряю контроль над своим телом, когда происходит нечто подобное. Все творится в моей голове, а панику обычно провоцируют громкие звуки или запахи, отбрасывающие меня в прошлое. Иногда я даже не догадывалась, что вызывает эти панические атаки.

Сегодня я точно знала, в чем причина.

Источник сидел рядом со мной. Эта паника была настоящей, потому что он  был настоящим, и прошлое явилось вместе с ним, а не родилось в моем воспаленном сознании.

Что я ему скажу, когда прозвенит звонок и школьный день закончится? Четыре года прошло с той ночи. И захочет ли он разговаривать со мной? А если не захочет?

О боже.

Что, если мое появление в школе стало для него неприятной неожиданностью? Он… хлебнул много горя из‑за меня. Хотя случались и хорошие моменты за те десять лет, что мы провели вместе, немало было и плохого. Ох, как немало.

И да… мне будет хреново, если он встанет и выйдет из класса, не сказав больше ни слова, но, может, это и к лучшему. По крайней мере, теперь я знала, что он жив и невредим, и, кажется, у него даже есть девушка. Вполне возможно, что они встречаются. И значит, он счастлив, верно? Счастлив и здоров. Зная, что у него все в порядке, я могла с полным правом закрыть эту главу моей жизни.

Только вот я думала, что уже закрыла эту главу. Но теперь она снова открылась, возвращая меня к началу пути.

Когда прозвенел звонок, во мне сработал защитный механизм, как это бывало – о, так часто! – в прошлом. Я даже не сознавала, что делаю. Забытый инстинкт поднял голову, словно спящий дракон – инстинкт, который я подавляла в себе целых четыре года, но сегодня он снова заявил о себе.

Поднявшись, я схватила учебник и сумку. Мое сердце бешено колотилось, когда я заметалась между партами и, не оглядываясь, бросилась к выходу, не оставляя ему шанса уйти первым. Мои сандалии звонко шлепали по полу, когда я спешила по коридору, обгоняя медленно плетущихся школьников, на ходу запихивая учебник в сумку. Наверное, со стороны я выглядела идиоткой. Но я и чувствовала себя идиоткой.

Я вырвалась на улицу, под жаркое солнце. Опустив голову, я чуть ли не бежала по дорожке к парковке, и мои руки дрожали, пока я сжимала и разжимала кулаки, разгоняя кровь, застывшую в запястьях. Кончики пальцев покалывало.

Впереди сверкнула серебристая «хонда», и у меня вырвался рваный вздох. Сейчас я поеду домой и…

– Мэллори.

Пульс подскочил при звуке моего имени, и я едва не споткнулась. До машины и спасительного бегства оставалось всего несколько шагов, но я медленно обернулась.

Он стоял возле красного внедорожника, которого не было на парковке сегодня утром, и я даже не заметила его, когда неслась к своей машине. В лучах солнца его обычно черные волосы казались каштановыми, кожа еще более смуглой, а черты лица резко очерченными. Мне вдруг захотелось задать ему столько вопросов. Что он делал все эти четыре года? Кто‑нибудь наконец усыновил его? Или он так и скитался по приютам?

И, самое главное, в безопасности ли он теперь?

Не все сиротские приюты плохи. И не все приемные родители оказываются монстрами. Взять хотя бы Карла и Розу. Добро,  которое они несут, достойно благоговения. Они приняли меня в свою семью, но прежде мне и этому мальчику, что стоял сейчас передо мной, совсем не везло. Нас воспитывали худшие из людей, которым каким‑то образом удалось получить разрешение на опеку. Социальные службы вечно страдали от нехватки средств и персонала, и большинство из них старались как могли, но в их контроле оставалось слишком много прорех, чем и пользовались нечистоплотные опекуны, и мы стали их жертвами.

Большинство приемных детей не задерживались в одном приюте или детском доме дольше двух лет. Они воссоединялись с родителями или попадали в приемные семьи. Нас почему‑то не выбрал никто, кроме мистера Генри и мисс Бекки, и я до сих пор не могла понять, почему они захотели взять нас и при этом так плохо обращались с нами. Соцработники сменяли друг друга, как времена года. Школьные учителя видели, каково нам приходится в приемной семье, но никто не хотел рисковать своей работой и вмешиваться. Горечь от сознания людского равнодушия и жестокости по‑прежнему цеплялась ко мне, как вторая кожа, и я сомневалась, что когда‑нибудь смогу ее сбросить.

Но во всем бывает и плохое, и хорошее. Нашел ли он наконец что‑нибудь хорошее?

– Неужели? – проговорил он, крепче сжимая старую тетрадку. – После всего, что было, после четырех лет неизвестности, когда я не знал, что с тобой, ты вдруг появляешься на этой гребаной риторике, а потом просто сбегаешь? От меня?

Я резко вздохнула, опуская руки. Сумка соскользнула с моего плеча и шлепнулась на горячий асфальт. Мне стало стыдно, но в глубине души я не удивилась тому, что он догнал меня. Он никогда не сбегал. Он никогда ни от чего не прятался. Так всегда поступала я. Мы были инь и янь. Моя трусость против его храбрости. Его сила против моей слабости.

Только я стала другой.

Я больше не Мышь.

Я больше не трусиха.

Я больше не слабачка.

Он сделал шаг вперед, но вдруг остановился, покачал головой, и его грудь сотряслась от неровного дыхания.

– Скажи что‑нибудь.

Я с трудом пыталась выдавить из себя слово.

– Что?

– Хотя бы мое имя.

Для меня осталось загадкой, почему он захотел, чтобы я назвала его имя, и я не знала, смогу ли снова произнести его спустя столько лет, но, тем не менее, собралась с духом и выпалила:

– Райдер. – Еще один судорожный вздох. – Райдер Старк.

Я видела, как он тяжело сглотнул, и на какое‑то мгновение мы оба замерли. Теплый ветерок разметал пряди волос по моему лицу. И тут он выронил из рук тетрадку. Странно, что она не рассыпалась в пыль. Его длинные ноги разом преодолели расстояние между нами. Только что нас разделяли несколько шагов, а уже в следующее мгновение он оказался прямо передо мной. Он стал таким высоким. Я едва доставала ему до плеча.

И вдруг он обнял меня.

Мое сердце взорвалось, когда сильные руки притянули меня к его груди. В какой‑то момент я оцепенела, а потом обвила его шею руками. Я прижалась к нему, закрывая глаза, вдыхая свежий аромат его тела и неуловимый запах лосьона после бритья. Это он . Его объятия стали другими – сильными, крепкими. Он оторвал меня от земли, одной рукой удерживая за талию, а другой зарывшись в волосах, и мои груди расплющились о его твердокаменную грудь.

Вау.

Меня обнимал явно не мальчик двенадцати лет.

– Господи, Мышь, ты даже не представляешь… – Его голос прозвучал грубо и хрипло, когда он поставил меня обратно на землю, но не выпустил из рук. Он по‑прежнему держал меня за талию. Другой рукой теребил мои волосы. Его подбородок царапал мне макушку, пока мои руки скользили по его телу. – Никогда не думал, что снова увижу тебя.

Я уперлась лбом ему в грудь, чувствуя, как колотится его сердце. Я слышала голоса вокруг и догадывалась, что на нас наверняка таращатся, но плевать я хотела на всех. От Райдера веяло теплом и силой. Он был настоящий. Живой.

– Черт, я даже не собирался сегодня в школу. Если бы я не… – Его руки выпутались из моих волос, и я почувствовала, что он вытянул прядку. – Посмотри на свои волосы. Ты больше не рыжик.

Сдавленный смешок вырвался у меня. Когда я была маленькой, мои волосы напоминали ярко‑рыжую копну колтунов и непослушных кудряшек, но, слава Богу, с годами буйство цвета улеглось. Помог и визит в парикмахерскую. Правда, кудри и волны возвращались, как только чувствовали влагу.

Райдер слегка отстранился, и, открыв глаза, я увидела, что он изучает мое лицо.

– Посмотри на себя, – пробормотал он. – Ты стала совсем взрослой. – Парень отпустил мои волосы, и мурашки пробежали у меня по спине, когда он провел большим пальцем по моей нижней губе. Прикосновение удивило меня. – И все такая же тихая, как мышь.

Я напряглась. Мышь.

– Я не… – Все, что я собиралась сказать, сгорело в огне, потому что его палец скользнул по моей скуле, и, хотя подушечка была мозолистой и грубой, ласка показалась мне самой нежной.

Я заглянула в его глаза, которые уже и не чаяла увидеть вновь, но он действительно был здесь. Боже мой, Райдер был здесь, и в голове закружилось столько всяких мыслей. Я успевала ловить лишь их обрывки, но воспоминания выплывали на поверхность, как солнце, восходящее на гребень горы.

Однажды ночью я проснулась, испугавшись громких голосов, доносившихся снизу. Я прокралась в соседнюю комнату, где спал Райдер, и он позволил мне забраться к нему в постель. Он почитал мне книжку, мою любимую, которую называл «глупой историей кролика». Я всегда лила над ней слезы, но он читал, чтобы отвлечь меня от криков, которые сотрясали стены нашего ветхого домика. Мне было пять лет, и с той поры он стал для меня целым миром.

Райдер вдруг оторвался от меня и схватил за правую руку. Он поднял ее и задрал рукав тонкого кардигана, потом нахмурился.

– Ничего не понимаю.

Мой взгляд скользнул к его руке, державшей мое запястье. Кожа на сгибе локтя была чуть более розовой, как и на тыльной стороне руки и ладони, но это не бросалось в глаза.

– Мне сказали, что ты сильно обгорела. – Он пристально посмотрел на меня. – Я видел, как тебя несли на носилках, Мышь. Я помню отчетливо, как будто это случилось вчера.