Текст книги "Цитадель"

Автор книги: Дженнифер Иган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Глава шестая

Когда Дэнни подошел ближе, девушка снова показалась в окне. Зубчатая верхушка башни перекрасилась в розовый цвет. В обрамлении стрельчатого окна девушка смотрелась потрясающе – как, впрочем, смотрелась бы любая другая блондинка на ее месте.

Такой он увидел баронессу с двадцати пяти шагов.

Подходя ближе, Дэнни осознал, что девушка, пожалуй, не совсем девушка, скорее женщина: она напоминала ему не его ровесниц (этих он привык считать девушками), а мам его одноклассников, какими они ему запомнились со школьных времен (то есть опять-таки его ровесниц). Дэнни разглядел сине-зеленое платье без рукавов, длинные белые руки, чуть полноватые плечи и светлые волосы, с эффектной небрежностью, как ему показалось, отброшенные назад. И – самое приятное! – она махала Дэнни рукой, приглашая войти.

Так выглядела баронесса с пятнадцати шагов.

Было не очень понятно, как попасть внутрь. Внизу не оказалось двери, только узкая каменная лестница без перил по периметру башни. Дэнни начал подниматься. Деревья вокруг ступенек кончились вдруг, как кончаются облака под крылом самолета; сразу же налетел ветер. Солнце садилось, на западе клубился малиновый закат.

Обогнув в последний раз угол башни, лестница уперлась в старинную резную деревянную дверь. Дверь была не заперта, за ней оказалась темноватая площадка внутренней лестницы, вверх и вниз от которой вели узкие каменные ступени; пахло пылью и стоячей водой. По другую сторону площадки – еще одна дверь. Дэнни толкнул ее и застыл от изумления. В квадратной комнате во множестве горели свечи, между тяжелыми драпировками сверкало столько позолоты, что комната походила на сказочные королевские покои.

В комнате было четыре окна, по одному в каждой стене. Перед одним из окон на стуле стояла женщина. Против света Дэнни видел ее не очень хорошо, но было ясно, что она старше, чем он думал: многое из того, что издали он принимал за ее черты, оказалось гримом. То есть, может, это и были не чьи-то, а ее собственные черты, только они были такими много, много лет назад.

Вот тут над окном неисправность, сказала она.

Голос у нее был низкий, как у мужчины, который всю жизнь курил и командовал. Денни уловил иностранный акцент, возможно немецкий – но в этом он разбирался неважно.

Так выглядела баронесса с семи шагов.

С каждым шагом Дэнни она продолжала стареть: в светлых волосах проступала явственная седина, кожа покрывалась сетью морщин, платье ветшало и обвисало складками – это было похоже на фильм об увядании цветка в передаче из жизни природы. Дойдя до ее стула, Дэнни уже перестал понимать, как такая древняя старуха вообще может держаться на ногах. Однако она держалась, и была на каблуках, и весьма энергично сражалась с карнизом для занавесок.

Так выглядела баронесса с двух шагов.

Дэнни: Эй, осторожнее! Окно распахнется, можно и вывалиться ненароком.

Баронесса (хмыкнув): Я гораздо крепче, чем вы полагаете. А у вас хороший рост. Думаю, вы и без стула сможете все починить.

Дэнни подал ей руку, помогая спуститься. В первую секунду его бросило в дрожь: показалось, что он держит в руке жидкий пучок проводков, помещенных в мешочек из неправдоподобно мягкой тончайшей кожи, которая по ощущению напоминала кроличье ушко, или брюшко, или какие-то совсем уж нежные и интимные кроличьи места. Кроме того, он успел разглядеть черные глазки, сердито сверкавшие из-под век, неожиданно полные для дамы преклонных лет губы, высокий лоб, подбородок с ямкой посередине и густую седину, в которой кое-где просвечивали желтоватые прядки. Двигалась дама как-то нервно и угловато, будто ей хотелось поскорее избавиться от надоевшего собеседника. Из-под длинных, как все-таки выяснилось, рукавов платья видны были только кисти рук.

Разобраться, что там за неисправность над окном, Дэнни действительно мог и без стула. Взглянув наверх, он убедился, что шурупы, которыми карниз крепился к стене, разболтались за давностью лет, их просто надо было подтянуть. И хотя никаких талантов по части ремонтных работ за Дэнни не водилось, с такой несложной задачей мог справиться и он.

Дэнни: Есть у вас отвертка и молоток?

Баронесса: Разумеется, нет. Вам нужны инструменты – вот и надо было приносить их с собой!

Дэнни обернулся. Ни хрена себе заявочки! – чуть не брякнул он, но вовремя прикусил язык.

Баронесса: Работники должны ходить с инструментами.

Дэнни возвышался над ней на полторы головы, если не больше. Но он все же расправил плечи, чтобы выглядеть еще выше, и окинул ее ледяным взглядом. В ответ глаза баронессы сверкнули, как пара нацеленных на Дэнни дротиков.

Дэнни: Какой я вам работник?

Баронесса: А мне все работники!

Она засмеялась хлюпающим, клокочущим старушечьим смехом, грозившим перерасти в приступ кашля. Дэнни понял, что баронесса играет роль. И роль эта, что называется, характерная. Это его вполне устраивало: с такими собеседниками всегда понятно, какой реакции они от тебя ждут. И Дэнни их тоже устраивал, потому что выдать нужную реакцию для него было проще простого.

Дэнни: Должен вас огорчить. Я все-таки не тот, за кого вы меня приняли.

Баронесса протянула ему свою костлявую, интимно-нежную руку, и Дэнни, помня ощущение от первого раза, прикоснулся к ней не без внутреннего беспокойства. Пожимать не стал, лишь подержал секунду и отпустил – словно подобрал на дороге полудохлого зверька и, не зная, что с ним делать, решил оставить на месте. Интересно, у нее везде кожа такая же мягкая? – подумал вдруг Дэнни, и от этой мысли ему стало немного не по себе.

Баронесса: Я баронесса фон Аусблинкер. А это мой замок. И все, что вы видите кругом, все эти земли – тоже мои.

Она кивнула на окно, за которым солнце озаряло последними лучами многомильные лесные просторы.

Дэнни: И город тоже? Он уже начал ей подыгрывать.

Разумеется, и город тоже. Город и замок служили друг другу много столетий. Ваше имя?

Дэнни. Дэнни Кинг. Кузен Ховарда Кинга, который с чего-то возомнил, что замок принадлежит ему.

Да, он полагает, раз деньги заплачены, то теперь он может жить в моем доме. Все американцы одинаковы.

Вот как? Вы хорошо знаете американцев?

Баронесса сощурила маленькие глазки. Я была замужем за американцем сорок три года. Эл Чандлер,трескуче отчеканила она с таким напором, что тут же залилась кашлем, а после приступа еще долго не могла отдышаться. Он был чемпионом по гольфу.

Эл Чандлер, Эл Чандлер… Дэнни повторил имя несколько раз, как бы припоминая, но это была лишь игра. Будь имя ему знакомо, он вспомнил бы за секунду. Он в жизни не слышал ни про какого Эла Чандлера.

Они с баронессой все еще стояли у окна. Слева между деревьями просматривался замок, его окна зажигались одно за другим.

Дэнни: Вы с Элом Чандлером жили в Америке?

О да. Все сорок три года, до самой его кончины. Выезжали только ненадолго. Мои дети и сейчас живут там: в Тусоне, Гейнсвилле и Атланте. Мои сыновья больше американцы, чем вы. Летом они носят шорты. Европеец никогда не наденет на себя шорты, никогда! Потому что голые мужские ноги – это жалко и неприлично.

Дэнни: Странно. Я видел много европейцев в шортах.

Значит, то были не настоящие мужчины.

Простите, в каком смысле?

Баронесса улыбнулась. Можете сесть.

Она указала костлявым пальцем на пару кресел перед угловым камином, занимавшим изрядную часть небольшой комнаты. В камине горели два полена. Дэнни опустился в одно из кресел, и его окутал запах пыли, смешанный с застарелыми запахами чьих-то тел. Баронесса в соседнем кресле склонилась вперед, опершись локтями об острые коленки, и с минуту буравила его лицо колючими глазками.

Вы мужеложец, наконец объявила она.

Да? Надо же.

Вы пользуетесь косметикой.

А-а. Он рассмеялся. Просто это мой стиль.

Вот как? Разве из-за этого стиля люди не принимают вас за мужеложца?

Может, некоторые и принимают.

Нормальный мужчина ни за что бы такого не допустил.

Если я правильно вас понял, нормальный мужчина – это Эл Чандлер? Почему-то Дэнни нравилось произносить это имя.

Эл недолюбливал мужеложцев, но тщательно это скрывал. Он был настоящим джентльменом. Хотя что я вам объясняю, вы ведь понятия не имеете, что такое настоящий джентльмен!

Вы правы, ни малейшего.

И никто в Америке не имеет.

Возможно, одни только мужеложцы, как вы их называете, и имеют.

Баронесса улыбнулась, и ее полные красивые губы слегка приоткрылись. Наверно, в годы ее молодости эта улыбка сводила мужчин с ума, подумал Дэнни, и по его телу пробежала странная дрожь, потому что представитьдля него было почти то же, что увидеть.

Баронесса: Я вижу, вы держитесь уверенно. Надо полагать, добились в жизни успеха?

Я над этим работаю.

Хм. Так говорят лентяи и глупцы.

У вас с моим отцом нашлись бы общие темы для разговора.

Сомневаюсь.

Дэнни взглянул на часы – не пора ли идти? – но тут же вспомнил, что идти ему некуда, разве что обратно в замок, к Ховарду. От этого он почувствовал себя лишним и никому не нужным, так что неожиданно подвернувшееся общество престарелой баронессы оказалось как нельзя кстати. Она сидела, держа спину идеально ровно, и не сводила с него глаз.

Дэнни: Вы сказали, что этот замок ваш – в каком смысле?

В таком, что я в нем родилась. Мне знаком тут каждый комод и каждый шкаф. И каждый камень. И каждая дверь тоже. А до меня тут жили еще восемьдесят поколений фон Аусблинкеров. Теперь их кровь течет в моих жилах. Они строили этот замок, они в нем жили, сражались и умирали. Их тела обратились в прах, и они стали частью этой земли, этих деревьев. И этого воздуха, которым мы сейчас дышим. Я – плоть от плоти этих людей, они во мне. Они – это я. Мы с замком неразделимы.

Дэнни: Так вы тут родились?

Я выразилась недостаточно ясно?

Нет-нет, все ясно, я просто хотел уточнить… Но на самом деле Дэнни просто удивился, что Ховард ему ничего об этом не сказал. Значит, вы помните, как замок выглядел… раньше?

Не так жалко, как сейчас, уверяю вас. Все было исполнено красоты. Красоты и совершенства.

А потом, спустя много лет, вы вернулись.

Естественно, я вернулась – после кончины моего супруга. А как же иначе?

Ну, то есть… просто переехали сюда – и все?

Да, переехала, наняла рабочих. Замок же был совершенно заброшенный. Я потратила уйму денег на то, чтобы привести хотя бы эту башню в приличный вид. А через несколько лет явились немцы и собрались устраивать тут отель. Они хотели, чтобы я отсюда съехала. Но я сказала им: я никогда не покину замок! Потому что замок – это я. И все мои предки, жившие тут девятьсот лет, это тоже я. А чья это теперь собственность, мне совершенно безразлично. Вот так.

Мысль о нескончаемой веренице поколений чем-то очень понравилась Дэнни. До сих пор ему казалось, что от его приезда в Нью-Йорк до сегодняшнего дня прошло уже столько времени, что невозможно представить эту длинную непрерывную цепочку дней, которые, нанизываясь один на другой, вытягивались в череду лет. Но эта бесконечно длинная, как ему казалось, череда – ничто по сравнению с веками, о которых говорила баронесса. Думать об этом было приятно.

Дэнни: И что немцы?

Разумеется, они пытались выжить меня отсюда. Присылали какие-то повестки и прочие никчемные бумажки, даже приводили полицию. Я перестала их впускать. Боялась, что они уволокут меня в лес и перережут горло. Говорила с ними вот через это окно.

Она с усилием поднялась и направилась к соседнему окну. Дэнни последовал за ней. Отодвинув щеколду, баронесса распахнула узкую оконную створку.

Взгляните вниз, сказала она. Дэнни высунулся наружу. От заката осталось лишь оранжевое пятно над горизонтом. Сад, подобно черному огромному океану, волновался у подножия башни. Снизу плыл сладковатый запах гнили, но к нему примешивалась струя свежести, принесенная ветром откуда-то издалека. Из стены рядом с окном торчал крюк, с него свисала длинная белая веревка, терявшаяся в густой листве.

Дэнни (через плечо): А веревка зачем?

Баронесса: Внизу к ней привязана корзина. Ко мне ведь приходят горожане, приносят еду и все, что мне нужно. Люди постарше еще помнят нашу семью. Когда мне что-то требуется, я пишу это на бумажке, кладу в корзину, и в следующий раз они мне все это доставляют.

Когда Дэнни отступил от окна, прохлада еще какое-то время овевала его лицо, будто он только что умылся. Значит, вы общались с немцами только через окно?

Баронесса: Они стояли внизу, под деревьями. А я им говорила – она наклонилась вперед, чуть не до пояса высунулась из окна и, не успел Дэнни опомниться, резко, по-вороньи закричала в темноту: Я по-прежнему баронесса. Вы можете признавать это или не признавать, но титул существует. Он пережил века. И с этим вы ничего не поделаете!

Ноги баронессы оторвались от пола. От натужного карканья ее коленки подогнулись, туфли соскользнули с костлявых пяток и болтались на одних носках. Дэнни стоял вплотную, готовясь схватить ее за ноги, если она перевесится наружу.

Баронесса продолжала хрипеть из окна: Думаете, с вами говорит всего лишь одинокая старая дама? Ошибаетесь! С вами говорят короли и графы, Карл Великий и Вильгельм Завоеватель, Фердинанд и Людовик Четырнадцатый – все те, с кем я связана корнями.

Она обернулась, и Дэнни проворно отскочил: еще начнет возмущаться, с чего это он стоит так близко.

Для вас это, разумеется, ничего не значит. У американцев нет такого понятия – благородная кровь, вы там все безродные. У вас старейшая семейная реликвия – теннисная ракетка тысяча девятьсот пятьдесят пятого года. А у меня в подвале хранится саркофаг тринадцатого века! Зато европейцы в таких вещах кое-что понимают. Мне просто надо было доказать им, что по титулу и по крови я выше их.

Дэнни с трудом сдерживал улыбку – не только потому, что баронесса чокнутая, а ему нравились чокнутые; но потому, что от ее слов в нем что-то начало происходить: в голове закрутились короли, рыцари, конные поединки. Дэнни никогда не верил в то, что все эти люди и события могли существовать по-настоящему, не в книжках или играх. Однако вот же, прямо перед его глазами, – живая женщина, связанная со всеми ними единой цепочкой лет, дней, часов и минут! Эта женщина порождала в нем жадное, почти физическое волнение, чем-то похожее на голод. Ему хотелось, чтобы она говорила и говорила. А он бы слушал.

И что немцы? Вы так вот вопили из окна, а они себе стояли и слушали?

Когда баронесса сползла с подоконника, вены на ее шее пульсировали. Благородные дамы не вопят. Я говорила с ними ясно и спокойно.

Дэнни: И помогло?

Баронесса (презрительно): Помогло! Они взялись за свои нелепые реставрационные работы – надеялись, что к тому времени, как они их закончат, я уже помру. Но я продержалась дольше их.

Смех снова захлюпал у нее в груди – так глубоко, что казалось, он исходил не из нее, а из самой башни. Покачиваясь на каблуках, баронесса вернулась к креслу у камина и села. Речь перед немцами явно истощила ее силы. Дэнни вслед за ней переместился ближе к камину.

Дэнни: Но они ведь могли просто прийти в башню и вывести вас отсюда? Не понимаю, почему они этого не сделали.

Вывести меня отсюда?Лицо баронессы так исказилось от гнева и возмущения, что Дэнни испугался, как бы ее не хватил удар. Она опять с видимым усилием поднялась на ноги и прошаркала в середину комнаты. После победной речи ее голос еще подсел, и теперь она уже не кричала, а скрежетала: Это цитадель! Самая высокая часть замка, и самая прочная. Когда крепостная стена рушилась под натиском противника, все укрывались здесь. И цитадель стояла. Она выстояла девятьсот лет. А вы заявляете – они могли вывести меня отсюда?

Дэнни: Все, молчу, молчу!

Да имей они глупость ко мне подступиться, я вылила бы им на головы кипящее масло! Котел с маслом всегда стоит у меня наготове, над самой лестницей, специально для этой цели. И все компоненты греческого огня я тоже держу под рукой. Любой, на кого падет хоть капля этого огня, сгорит заживо! Или останется калекой на всю жизнь. Ученые мужи еще бьются над раскрытием секрета греческого огня – пусть бьются. А у меня есть рецепт, который достался мне от моего отца, а ему от его прапрапрадеда, а ему от его двоюродного деда, герцога Швабского… И так далее.

Дэнни: Понятно.

У меня тут целый арсенал оружия. Мечи, луки, арбалеты – это само собой. Есть даже таран, хотя невежда может принять его за обычное бревно. Револьверы, разумеется, тоже есть. Можете так и передать своему кузену.

Кузену?.. Дэнни смутился. Он совершенно забыл про Ховарда. А вспомнив, счел за благо разыграть наивность. Так он тоже хочет вас отсюда выжить?

А вы как думали? Баронесса самодовольно улыбнулась. Правда, ваш кузен оказался поумнее тех немцев. Он понимает, что без меня у него ничего не выйдет! Она опустилась на парчовую кушетку у стены.

Дэнни: В каком смысле?

Баронесса: К вашему сведению, внизу под этой башней находится камера пыток. Ей много веков, и она вся битком набита орудиями пыток – представляете, как бы ему хотелось предъявить ее своим туристам! Но сам он в жизни ее не отыщет. И не только ее. Там, внизу, под замком и под холмами – целый город, в котором тысячи и тысячи ходов. О, там много интересных вещей! Ваш кузен может грезить о них хоть целый век – но без меня ему ничего этого не видать как своих ушей. А если я уйду, то унесу с собой все – все тайны, накопленные поколениями. И тогда их уже не вернуть.

Голос баронессы изменился, она как будто взывала уже к кому-то другому – к Ховарду, догадался Дэнни. И от этого ему начало казаться, что кузен находится тут же, в комнате: стоит, прислонившись к стене в темном углу, между картиной в золоченой раме и антикварным комодом.

Дэнни: Кажется, вам с Ховардом есть что обсудить?

Так вы за этим сюда и пришли?

Я? Н-нет, я просто проходил мимо, а вы мне махнули, и я…

Но, еще не кончив говорить, Дэнни засомневался. И правда, зачемон сюда пришел?

Баронесса (она снова стояла, покачиваясь на каблуках) шагнула вперед и приблизила к нему лицо. Дэнни опасался, что она сейчас дохнет на него чем-то стариковским, но все обошлось: ее дыхание оказалось сухим и чуть сладковатым.

Мне нечего обсуждать с вашим кузеном, объявила она. Все козыри в моих руках. Так ему и передайте. И она надменно улыбнулась.

Старая, дряхлая, немощная карга. Вдобавок выжившая из ума, раз она думает, что может одна, без посторонней помощи развернуть таран. Хлипкая и тщедушная, с какой стороны ни глянь, но ведь воображает себя сильной! И это в каком-то смысле делает ее сильной – вот что больше всего поражало Дэнни. Он никогда не думал, что такое возможно.

Дэнни: А вдруг вам что-то от него понадобится – ну, мало ли что?

От вашего кузена? Глупости. А понадобится, так я у него это получу, будьте покойны! Кстати, что если мы с вами отложим пока дела в сторону и выпьем по бокалу вина?

С удовольствием!

Дэнни наслаждался жизнью, впервые за долгое время.

И баронесса отправилась за вином. Дэнни предложил было свою помощь, но баронесса лишь отмахнулась, и скоро ее каблуки зашаркали по каменным ступенькам. Дэнни подкинул полено в огонь и стал ждать. В голове у него крутился какой-то вопрос, что-то связанное с Ховардом и баронессой, только он никак не мог понять, что именно. Но потом понял. Зачем Ховард вытащил его сюда – не затем ли, чтобы он, Дэнни, вытащил из башни баронессу? А задав себе этот вопрос, Дэнни тотчас на него ответил: да, именно так.

Наверно, колокольчик на ужин уже звонил, просто Дэнни его не слышал. За окном совсем стемнело. Баронесса пропала, словно сгинула. У Дэнни мелькнула мысль, что если она вообще не вернется, то, пожалуй, на фоне всего остального это его не слишком удивит.

Заскучав, он встал и двинулся вдоль стены, заглядывая под куски холстины, которыми была прикрыта вся мебель в комнате. Старинный клавесин. Что-то пузатое из слоновой кости, не меньше сотни выдвижных ящичков. Зеркало в золотой раме. Картина, но что там на ней, в полутьме не разглядишь. Дэнни посветил карманным фонариком на полотно: дети, мальчик и девочка, оба кареглазые. Бледные лица, обрамленные темными кудряшками, так похожи друг на друга, что кажется, будто это одно и то же лицо – один ребенок, только одет по-разному. Мальчик в коротких панталонах и темно-красной бархатной курточке прислонился к стволу дерева, девочка в платье из такого же темно-красного бархата стоит рядом и обнимает мальчика рукой за шею. Подошла баронесса и остановилась у Дэнни за плечом, тяжело дыша.

Баронесса: Сначала мы думали, что они куда-то убежали. Но потом, когда спустили воду из бассейна, нашли их. На дне. Говорят, они лежали обнявшись.

О чем это она? Ах да, близнецы же утонули в бассейне, вспомнил Дэнни. Так значит… Обернувшись, Дэнни увидел, что губы баронессы по форме точь-в-точь как у близнецов на картине; и на детских личиках эти красивые полные губы смотрелись так же неожиданно, как на старушечьем лице. Она их сестра, понял он.

Дэнни: Они были старше вас?

На четыре года.

Вид у баронессы был усталый. Вот для кого жизнь – борьба, подумал Дэнни. А как только бороться не с чем, силы тут же ее покидают.

Он снова стал вглядываться в картину. Почему-то казалось, что близнецы на картине не стоят на месте, а медленно перемещаются – слишком медленно, чтобы глаз мог уловить движение, но когда Дэнни посветил фонариком в сторону, а потом снова навел его на картину, он заметил, что фигурки детей немного сдвинулись.

Баронесса: Пойдемте. Вино на столе.

Они вернулись к креслам у камина. На инкрустированном эмалью столике красовалась пыльная, будто только что извлеченная из могилы бутылка.

Это из папиного погреба, сообщила баронесса. Представьте, винный погреб прекрасно сохранился, и только я знаю, как в него попасть.

Я передам кузену.

Вот-вот, передайте, со смехом сказала она.

Дэнни внимательнее присмотрелся к бутылке – и тоже рассмеялся. Бургундское 1898 года! Сам он был не великий знаток вин, но по жизни достаточно общался со знатоками, чтобы понимать, что бургундское разлива 1898 года – это примерно то же, что бифштекс, зажаренный в 1960 году. Не в том смысле, что он непременно должен быть протухшим. А в том, что его просто не может быть.

И все же в его бокале темнело что-то, с виду похожее на вино. Дэнни поднес бокал к носу: пахло плесенью и сырым деревом. Бокал был ручной работы, очень тонкого стекла, но нижняя часть утолщенная, с цветными пузырьками внутри. Дэнни отпил глоток. Потрясающе: сквозь гниловатый привкус пробивались не тронутые временем нотки сладости и свежести! Дэнни быстро допил бокал, торопясь насладиться этой свежестью, пока и она не превратилась в гниль и тлен. Минуту спустя он уже подливал себе и баронессе. Он не очень рассчитывал, что на втором бокале удастся поймать те же ощущения, – но удалось! У него чуть не вырвалось довольное «уф-ф».

Дэнни: А бывало, что башню кто-то осаждал? Я имею в виду по-настоящему, с оружием?

Баронесса: Разумеется. И не единожды. Ярчайший пример – это, конечно, татары. Историки уверяют, что дальше Вислы они якобы не прошли, – вздор! Их было много, целая орда. Прискакали на своих белых лошадках и окружили наш замок со всех сторон. Под восточной стеной они устроили подкоп, подожгли какие-то деревянные подпорки, и стена обрушилась. Когда они ворвались в замок, мы укрылись в цитадели, взяв с собой провизии на восемь месяцев. А мой предок, Батист фон Хагедорн, привел по подземному ходу рыцарей из секретного гарнизона. Рыцари отрезали татарам все пути, и те оказались в ловушке – не могли ни бежать, ни подвозить продовольствие. Через двадцать четыре дня последнему из них пришел конец.

Она смотрела на Дэнни блестящими глазами. Вино было допито до последней капли. Баронесса откинулась в кресле, ее золотисто-серебристые волосы разметались по бархатной обивке. Вот почему в цитадели я чувствую себя в полной безопасности. Теперь вы меня понимаете?

Теперь понимаю. И верно, теперь Дэнни понимал баронессу, что немудрено: он все время думал только о ней, она притягивала его мысли как магнит.

Когда он встал, вино ударило ему в голову. Он ощущал себя странно – хотя в этом как раз не было ничего удивительного, тут в замке он уже успел сродниться с этим ощущением. Но если до сих пор «странно» означало неспокойно и плохо, то теперь ему было в одно и то же время странно, спокойно и хорошо. И еще казалось, что все это происходит во сне. Потому что наяву так не бывает. Его мозг отделился от тела и жил своей жизнью, тело же послушно следовало за баронессой к двери.

Дэнни: Куда мы идем? Он слышал свой вопрос, но прозевал момент, когда он его задал.

Баронесса: Вы же хотели взглянуть на крышу?

На крышу этой башни Дэнни мечтал попасть с того самого момента, как вчерашней ночью высмотрел ее с крепостной стены, но когда он успел сказать об этом баронессе? Вслед за ней он переступил через порог, маленькими шажочками пересек лестничную площадку и двинулся вверх по узким каменным ступеням, минуя дверь, еще дверь, и еще, и еще. Башня давно должна была кончиться, а они все поднимались и поднимались, и чем выше поднимались, тем уже становились ступеньки. Скоро Дэнни начал задевать плечами стены с обеих сторон. Под конец пришлось развернуться боком, и ему стало казаться, что он протискивается между мышцами и кожей. Баронесса часто останавливалась отдышаться, и Дэнни, стоя за ее спиной, слушал, как что-то булькает и гулко перекатывается у нее внутри.

Наконец они выбрались через люк на крышу. Наверху была каменная площадка, размерами и формой повторявшая комнату, где они сидели, только вместо стен по краям темнели башенные зубцы. А все остальное было небо, забрызганное и заляпанное мириадами звезд, – их словно выплеснули в черноту из огромного помойного ведра, и они разлились по всему куполу. В их сияющих потеках и разводах было что-то бесстыдное. Дэнни смотрел на них немигающим взглядом.

Что-то вдруг стало ему мешать, какой-то предмет в кармане. Телефон. Дэнни совсем забыл о его существовании, и теперь, вытащив из кармана, разглядывал его с удивлением. Странно, что когда-то он нажимал на эти кнопки и говорил с людьми, которые находились в тот момент в дальних странах, за тысячи и тысячи миль от него. Невообразимо – все равно что дозвониться до одной из этих звезд и услышать в трубке «алло».

Дэнни держал пластмассовый аппарат в руке и понимал, что больше он ему не понадобится. Это уже пройденный этап.

Он зашвырнул телефон в черноту со всего размаха, так что заломило плечо. Звука падения не услышал.

Баронесса: Вы загадали желание?

Она стояла в другом углу крыши, наблюдая за ним. Голос был все тот же – резкий, мужской, но, обернувшись, Дэнни поразился переменам, происшедшим в самой баронессе: она сбросила лет тридцать, если не больше, груди ее налились, платье на них натянулось, и длинные белые руки снова оголились. Дэнни понял, что он ждал этого момента, желал снова увидеть ее такой. Знал, что увидит.

С каждым его шагом она молодела, и когда он подошел к ней вплотную, золото ее волос уже струилось вдоль длинной белой шеи. Дэнни взял ее за руку и ощутил под тонкой, нежной, мягкой кожей узкую кость запястья.

Прижимая к себе, он уложил ее на плоские гладкие камни, отполированные ногами тех, кто ходил по ним век за веком. Вкус ее поцелуя был как вкус ее вина, и он приник к ее губам и стал пить самозабвенно, торопясь испить всю сладость до дна.