Текст книги "Спасенный любовью"
Автор книги: Дженнифер Эшли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 4
Слуги Харта в изумлении наблюдали, как его светлость несся вниз по ступенькам в килте и в распахнутой рубахе, с темным от щетины лицом и красными глазами.
«Должно быть, они не слишком хорошо его знают», – подумала Элинор. Харт и его холостые братья бывало частенько напивались в этом доме допьяна и валились спать, где придется. Но старые слуги – те, кто привык к этому, – вероятно, уже ушли на более спокойные места.
Впрочем, некоторые из слуг не обращали на герцога внимания и продолжали заниматься своими делами; они-то знали, что значит служить у Маккензи.
Харт обогнал Элинор, обдав ее запахом сигарного дыма и виски. Его волосы были всклокочены, а шея блестела от пота. Став в дверном проеме фойе и упершись руками в дверную раму, он заблокировал выход.
Элинор и раньше видела Харта в таком ужасном состоянии после ночи пьянства, но прежде он сохранял свое озорное чувство юмора и очарование – как бы скверно себя ни чувствовал. А вот сейчас…
Она вдруг вспомнила ту пустоту, что увидела в его глазах прошедшей ночью, – ничего общего с виновато улыбающимся Хартом Маккензи, когда-то не дававшим прохода молоденькой Элинор Рамзи. Да, того очаровательного Харта сейчас не было и в помине.
Нет-нет, он все еще был! Где-то там, в глубине души…
– Элинор решила, что нам нужно вернуться в Шотландию, – сказал из-за спины дочери лорд Рамзи.
– В Шотландию? Зачем? – спросил герцог.
Элинор молча смотрела на него. Слово «убирайся» все еще звенело у нее в ушах.
Тут Харт вдруг взглянул на нее, и она прочитала в этом взгляде совсем другие слова… Казалось, глаза его молили: «Пожалуйста, не уезжай».
– Я спросил вас: зачем? – повторил герцог.
– Элинор не назвала причины, – ответил лорд Рамзи. – Но ты же знаешь, какая она, если уж что-то вбила себе в голову.
– Запретите ей уезжать, – сказал Харт.
Граф усмехнулся:
– Запретить?.. Элинор?.. Эти два слова явно противоречат одно другому.
Харт промолчал, но по-прежнему стоял в дверном проеме. Элинор тоже молчала, глядя в его карие, в красных прожилках, глаза. И казалось, что они могли бы простоять так весь день, изредка поглядывая друг на друга.
Но тут к крыльцу вдруг подкатил экипаж, и Франклин, слуга, стоявший на своем посту снаружи, сказал что-то в знак приветствия вышедшему из кареты гостю. Харт не пошевелился, однако через несколько секунд в спину ему врезался его младший брат Йен Маккензи.
Герцог резко обернулся, а Йен пробурчал:
– Позволь же мне войти.
– О, здравствуй, Йен, – поздоровалась с ним Элинор. – Как приятно тебя видеть… Ты привез Бет с собой?
Йен ткнул брата в плечо ладонью, обтянутой кожаной перчаткой:
– Посторонись, Харт.
Герцог отошел от двери и спросил:
– Но что ты здесь делаешь? Ты ведь должен сейчас находиться в Килморгане.
Йен молча прошел в вестибюль и осмотрелся, игнорируя вопрос Харта. Немного помолчав, проговорил:
– Бет просила передать всем свои наилучшие пожелания. – Взглянув на слугу, Йен распорядился: – Франклин, отнеси чемоданы в мою комнату.
Элинор чувствовала, как в Харте клокочет ярость, но, к счастью, он пока что помалкивал. Конечно же, это Йен немного разрядил обстановку. Да, Йен, возможно, не понимал, что происходило вокруг него, однако он обладал прямо-таки сверхъестественной способностью управлять ситуацией – куда бы ни приходил. И получалось это у него даже лучше, чем у Харта.
Тут и граф Рамзи наконец заговорил:
– Рад тебя видеть, Йен. Мне было бы любопытно послушать, что ты скажешь о фарфоре династии Минь, который я нашел. Я застрял на маркировке. Никак не могу в ней разобраться. Ведь я ботаник и историк, а не лингвист.
– Ты читаешь на тринадцати языках, отец, – заметила Элинор, не отрывая глаз от Харта.
– Увы, мои лингвистические познания носят общий характер. Я никогда не изучал особенности древних языков, тем более азиатских.
– Но мы уезжаем в Шотландию, – добавила Элинор. – Прямо сейчас. Не забыл еще?
Йен направился к лестнице. Обернувшись, проговорил:
– Нет, вы останетесь в Лондоне до нашей поездки в Беркшир, вот так-то. Ведь мы все ездим туда каждый год.
Наблюдая, как брат поднимается по лестнице, Харт пробурчал:
– В этом году будет иначе, Йен. Мне нужно готовиться к выборам.
– Будешь делать это в Беркшире, – бросил Йен и скрылся за поворотом.
– Действительно, лучше не придумать! – заявил Алек Рамзи с типичной для него жизнерадостностью. – Франклин, отнеси и наш багаж наверх.
– Слушаюсь, ваша светлость, – пробормотал Франклин и тут же, подхватив все вещи, которые мог унести, стал подниматься по ступенькам.
– Миледи!.. – В холл вошла одна из горничных. – Миледи, вам письмо. Мне передал его мальчик-посыльный.
Поблагодарив служанку, Элинор взяла письмо, с трудом сдерживаясь, чтобы не распечатать его тотчас же. Чувствуя на щеке дыхание Харта, она повернула конверт к себе лицевой стороной и прочитала: «Леди Рамзи, остановившейся по адресу: дом 8, Гросвенор-сквер». Причем почерк был тот же самый. И бумага та же.
Элинор бросилась в дверь мимо Харта и выскочила на улицу, на холодный ветер. Она в отчаянии озиралась в поисках посыльного, но тот уже исчез, словно растворился в утреннем воздухе.
Час спустя Элинор отправилась искать Йена и нашла его в кабинете Харта. А герцог уже уехал – наорал на Марцелла, чтобы побыстрее привел его в должный вид, после чего, хлопнув дверью, умчался в свой клуб или, возможно, на Уайтхолл. Он никогда не сообщал, куда именно направляется.
Йен же сидел за столом и что-то писал. Когда вошла Элинор, он даже не поднял голову. В другом конце комнаты, растянувшись на диване, храпел его слуга Карри.
Элинор подошла к столу, но Йен по-прежнему на нее не смотрел. Она шагнула еще ближе и тут вдруг обнаружила, что Йен вовсе не писал, а выводил длинные колонки чисел, которыми заполнил уже два листка. Пока Элинор наблюдала за ним, он закончил и третий листок, затем приступил к четвертому. Не выдержав, она проговорила:
– Йен, прошу прощения, что отвлекаю, но…
Он продолжал строчить, и губы его при этом беззвучно шевелились.
– Йен, ты слышишь?
Карри на диване зевнул, открыл глаза и приподнялся.
– Оставьте его, ваша милость. Когда он пишет цифры, с ним бесполезно разговаривать, пока не закончит. Это у него… последовательности Фитричи или что-то в этом роде.
– Числа Фибоначчи, – пояснил Йен, не поднимая головы. – Повторяющиеся последовательности, которые я просчитываю. Но сейчас у меня не это…
Элинор придвинула к столу стул и уселась.
– Мне очень нужно попросить тебя об одном одолжении, Йен.
Тот продолжал писать цифры, и его перо быстро скользило по бумаге.
– Бет здесь нет, – буркнул он.
– Я знаю. Но она в любом случае не смогла бы мне помочь. Мне нужна именно твоя помощь.
Йен наконец-то поднял голову.
– Я пишу Бет письмо, потому что ее здесь нет, – проговорил он с таким видом, как будто объяснял что-то маленькому ребенку. – Я сообщаю ей, что благополучно прибыл и что мой брат по-прежнему осел.
Элинор подавила улыбку, вызванную последними словами Йена. Кивнув на бумагу, сказала:
– Но ведь это цифры.
– Да, я знаю. – Йен обмакнул перо в чернила и, наклонив голову, снова принялся писать.
Элинор терпеливо ждала, когда он закончит, но Йен все писал и писал.
Тут Карри кашлянул и произнес:
– Прошу прощения, ваша милость. Когда он такой, вы ничего от него не добьетесь.
Йен продолжал строчить без остановки.
– Заткнись, Карри, – буркнул он.
– Ничего, кроме этого, – с усмешкой пояснил слуга.
Элинор придвинула к себе одну из исписанных страниц. Йен выписывал цифры ровным, аккуратным почерком, и все «двойки», «пятерки» и «шестерки» выходили у него абсолютно одинаковыми.
– Как Бет узнает, что означают эти числа? – спросила Элинор.
– Не перепутай страницы, – предупредил Йен, не глядя на нее. – У нее есть ключ для расшифровки.
Элинор вернула листок на место.
– Но зачем писать ей в зашифрованном виде? Наверняка никто, кроме нее, не будет читать эти письма.
Йен на мгновение поднял голову, едва заметно улыбнулся и пояснил:
– Бет это нравится.
Он снова склонился над цифрами, а Элинор подумала: «Какая у него славная улыбка». И было очевидно, что он очень любил Бет, – потому и стремился побыстрее закончить письмо и отправить его, чтобы любимая получила удовольствие, расшифровывая послание. А это послание, наверное, просто чепуха, которую никто другой не поймет…
Элинор вспомнила день своей первой встречи с Йеной – тогда Харт привез ее в психиатрическую лечебницу, чтобы вместе с ней навестить брата. Она увидела там испуганного одинокого мальчика со слишком большими для его тела руками и ногами. Йен тогда злился и выходил из себя из-за того, что не мог заставить всех окружающих понять его. И удивился, когда его брат поговорил с ней и даже позволил ей погладить его по плечам, что было неслыханно. Йен терпеть не мог, когда к нему прикасались.
Но тот робкий паренек не имел ничего общего со спокойным и уверенным в себе мужчиной, сидящим сейчас за столом и сочиняющим письмо для удовольствия своей жены. Этот Йен мог посмотреть Элинор прямо в глаза, мог поделиться с ней секретом и даже улыбнуться. Такая перемена в нем и прямо-таки бьющий из него фонтан счастья – все это согревало ее сердце.
И еще на память ей пришло, как и они с Хартом когда-то придумали для себя секретный код. Не столь замысловатый, конечно, как у Йена, но весьма действенный способ общения, с помощью которого Харт мог известить ее, что слишком занят и не сможет увидеться с ней. В каком бы городе они ни находились, он оставлял ей оранжерейный цветок – обычно розу – в углу парка или сада, где обычные прохожие не могли его заметить. В Лондоне это происходило в Гайд-парке, на пересечении условленных тропинок; или же в садике посреди Гросвенор-сквер, под ближайшим к центру деревом. В самом начале своего ухаживания Харт вручил ей ключ от нужного садика. А в Эдинбурге он оставлял цветы на месте их встреч в Холируд-парке.
Харт мог, конечно, прислать записку, когда был вынужден пропустить свидание, но он говорил, что ему хочется оставлять ей сообщения именно таким способом. Элинор, безусловно, понимала, что он отправлял какого-нибудь посыльного мальчика, чтобы тот оставил розу, – но ей все равно было приятно. Она подбирала цветок и относила домой, чтобы сохранить до следующей встречи с Хартом.
«Чародей, – думала она о нем. – Знает, как умерить мой гнев, когда не приходит». Получалось, что цветок согревал ее сердце лучше любой записки с извинениями, и он, конечно же, это знал.
Даже сейчас в свои редкие приезды в Эдинбург или Лондон Элинор бросала взгляд на заветные места в Гайд-парке или Холируде. И боль, которую она испытывала, не увидев цветка, не переставала ее удивлять.
Она посидела немного молча, чтобы образовавшийся в горле ком рассосался. А Йен тем временем продолжал строчить свое письмо.
– Я что-то не вижу твоего ключа, – сказала Элинор, когда снова обрела способность говорить. – Откуда ты знаешь, какие цифры писать?
Йен пожал плечами.
– Помню.
Карри снова хмыкнул.
– Не удивляйтесь, ваша милость. У него не голова, а целый парламент. Порой это пугает.
– Я все слышу, Карри, – сказал Йен, не переставая писать.
– Но вы же знаете, сэр, что я про вас никогда не вру. Говорите, ваша милость, – обратился слуга к Элинор. – Он ведь сам сказал, что все слышит.
Элинор прислушалась к совету Карри.
– Дело в том, Йен, что мне нужна твоя помощь кое в чем, но я не хочу, чтобы ты говорил об этом Харту. Ты должен обещать мне, что сохранишь это в секрете от него.
Йен молчал, а Карри проговорил:
– Тогда я передам ему, чтобы зашел к вам и узнал, чего вы хотите. Когда он закончит, то придет к вам, поверьте.
Элинор встала.
– Спасибо, Карри. Только ни слова его светлости, пожалуйста. Харт бывает… Да ты и сам знаешь, каким он бывает.
Карри поднялся на ноги и одернул рубашку. Откашлявшись, сказал:
– Можно дать вам небольшой совет, ваша милость? Видите ли, его светлость – очень тяжелый человек, и с каждым годом он делается все хуже. А уж если получит премьерство, то станет твердым как сталь. Думаю, что тогда его никто не смягчит, даже вы, ваша милость.
Темные глаза Карри не лгали. Он не был обученным слугой из агентства. Его, карманного воришку, Камерон когда-то подобрал на улице, и ему все сходило с рук, потому что он с необычайной нежностью ухаживал за Йеном. Братья были уверены, что Йен пережил психиатрическую лечебницу лишь благодаря Карри, которого прислал ему Камерон.
Тут Йен наконец отложил перо и произнес:
– Карри не хочет терять сорок гиней.
Элинор в недоумении переспросила:
– Сорок гиней?..
Карри покраснел как кирпич, а Йен пояснил:
– Деньги – ставка на то, что Харт женится на тебе… или не женится. Мы сделали ставки в Эскоте, в июне. Карри поставил сорок гиней на то, что ты ответишь отказом. Эйнсли поставила двадцать на «да», а я поставил тридцать. Мак сказал, что выкладывает тридцать пять фунтов за то, что ты дашь Харту пинка под зад. А Дэниел полагает…
– Прекрати! – Элинор всплеснула руками. – Не хочешь ли ты сказать, Йен Маккензи, что вы заключили пари – выйду ли я замуж за Харта или нет?
– Простите, ваша милость, – вмешался Карри. – Вы не должны были об этом узнать. – Он с упреком взглянул на Йена.
Элинор же, сжав в кулаки, осведомилась:
– А Харт тоже в этом участвует?
– Его светлость отказался, – ответил Карри. – Так мне, во всяком случае, сказали. Сам я не присутствовал при первичном заключении пари и присоединился позже, когда слуги тоже стали делать ставки. Но я слышал, что его светлость как-то обмолвился о возможности женитьбы, – добавил слуга.
Элинор вскинула подбородок; ее сердце гулко колотилось.
– Полная чушь! То, что было когда-то между мной и Хартом, давно уже в прошлом, все у нас закончилось.
Карри казался смущенным, но явно не сожалел, что сделал ставку. Пожав плечами, он пробормотал:
– Как скажете, ваша милость.
Элинор направилась к двери. Уже у порога сказала:
– Пожалуйста, дай мне знать, когда закончишь, Йен. И мы поговорим.
Йен вернулся к своему письму. Слышал ли он ее? Элинор не знала наверняка.
Карри же отвесил ей поклон и заверил:
– Я все ему скажу, ваша милость. Предоставьте это мне.
– Спасибо, Карри. Я позабочусь о том, чтобы ты выиграл пари.
Вскинув подбородок, Элинор вышла из комнаты и хлопнула за собой дверь.
«Чтоб тебя разорвало, Харт Маккензи, – думала Элинор, шагая по Стрэнду, а приставленная к ней горничная семенила следом. – Какая наглость!.. Как ты посмел заключить пари, что женишься на мне?!» Насколько Элинор поняла из объяснения Карри, Харт отказался участвовать в этом пари, но она все равно считала его виновником произошедшего.
Элинор остановилась и посмотрела на витрину ближайшего магазина, стараясь перевести дух. К ужасу горничной, она спрыгнула с ландо возле Сент-Мартинс-лейн, надеясь, что быстрая ходьба поможет ей успокоиться, но надежды эти не оправдались.
Пока она рассматривала выставленные в витрине часы, ей вспомнились слова Карри: «Его светлость как-то обмолвился о возможности женитьбы».
Братья Маккензи когда-то ничуть не сомневались, что она выйдет замуж за Харта, и ужасно радовались, когда она согласилась с ним обручиться. А потом все очень переживали, узнав, что они с Хартом расстались. Правда, Кам и Мак сказали ей тогда, что вполне ее понимают, потому что Харт – заносчивый грубиян и идиот, а она, Элинор, – сущий ангел, ибо терпела его так долго.
Возможно, это заявление Харта – ему, мол, пора снова жениться – братья восприняли как намек на то, что он положил глаз на нее, Элинор. То есть они приняли желаемое за действительное. Но Харт – в этом Элинор не сомневалась – не мог упомянуть ее имя, просто сказал, что намерен жениться, вот и все.
Но наверное, следовало расспросить Изабеллу – та могла бы рассказать ей об этом пари. Как и Эйнсли, жена Камерона. Но ни Эйнсли, старинная подруга Элинор, ни Изабелла ни единым словом не обмолвились об этой семейной ставке. Интересно, почему?
Элинор снова зашагала по Стрэнду. Она решила отогнать неприятные мысли и сосредоточиться на делах насущных.
Для начала она проверит свое предположение, что фотографии могут продаваться в магазине. Ведь люди постоянно продают фотографии коллекционерам или фотолюбителям. Продают частным образом или же через магазины, торгующие фотографическим оборудованием. И на Стрэнде было несколько таких мест.
Элинор решила выяснить, не приобретал ли какой-нибудь магазин коллекцию фотографий Харта Маккензи, – а если приобретал, то кому продал. В первых двух магазинах Элинор ничего не обнаружила, если не считать снимка с пейзажем, который она купила за два пенса, чтобы поставить в рамочке у себя на письменном столе.
Когда Элинор толкнула дверь третьей лавки, где было сумрачно и пыльно, раздался звон колокольчика. Ее горничная, молодая шотландка по имени Мейгдлин, плюхнулась на стул прямо у двери и облегченно вздохнула; она была немного полновата и с неодобрением относилась к прогулкам по улицам, когда к твоим услугам прекрасное ландо.
Элинор оказалась в магазине единственной покупательницей. Вывеска же снаружи свидетельствовала о том, что владелец специализировался на фотографиях актеров и известных аристократов. На длинных столах стояли плотные ряды коробок, и Элинор тут же начала их просматривать.
Наибольшей популярностью пользовались театральные актеры, и целые коробки были посвящены Саре Бернар и Лили Лэнгтри. Один из углов лавки оживлял ящик, заполненный снимками из жизни Дикого Запада – с Буффало Биллом, танцующими девушками и ковбоями. В другом ящике были фотографии американских индейцев в экзотических нарядах.
На столе у дальней стены Элинор нашла коробку со снимками известных англичан; среди них было старое фото герцога Веллингтона с характерным носом, несколько – мистера Гладстона, а также уже покойного Бенджамина Дизраэли. Снимки королевы Виктории и принца-консорта пользовались популярностью наряду со снимками других членов королевской фамилии. Еще в одной коробке Элинор обнаружила фотографии с «Великой выставки».
Имелись и фотографии Харта Маккензи, герцога Килморгана, но это были официальные портреты. Один из снимков оказался довольно свежим – на нем герцог был изображен в полный рост в шотландском национальном костюме и со старым псом Беном у ног. Другая фотография запечатлела его лицо, грудь и широкие плечи. На третьем же снимке Харт с королевским достоинством сидел на стуле, положив одну руку на стол. Его орлиный взор был направлен в объектив камеры, и казалось, он смотрел на каждого, кто видел эту фотографию.
– Это герцог Килморган, мисс. Он очень популярен у наших покупателей, – сказал подошедший к Элинор высокий молодой человек с темными глазами.
Элинор чуть отступила от него и спросила:
– Почему же у вас их так мало?
– Потому что фото герцога продаются сразу, как только поступают к нам. Молодые леди находят его очень красивым.
Конечно, находят! Как можно не найти? Даже эти застывшие позы не лишали Харта Маккензи привлекательности.
– У меня есть и другие фотографии, если интересуетесь. – Продавец подмигнул. – Пикантные, как говорят. Во французском стиле.
Сердце Элинор забилось сильнее. Продавец вызывал у нее отвращение, но все же она не могла не проверить, что еще имелось в продаже. Опустив на глаза вуаль, Элинор тихо сказала:
– Наверное, мне следовало бы на них взглянуть.
– В задней части магазина. – Молодой человек указал на дверной проем, задернутый шторой. – Сюда, мисс.
Элинор устремила взгляд на тяжелую бархатную занавеску, отделявшую заднюю часть магазина от прилавка.
– А вы не могли бы вынести фотографии сюда? – спросила она.
– Простите, мисс, но хозяин за это оторвет мне голову. Видите ли, такой товар не должен храниться на виду.
Элинор со вздохом пробормотала:
– Ладно, ведите…
Продавец просиял и ринулся к дверному проему, чтобы галантно приподнять для покупательницы занавеску. Жестом велев горничной остаться, Элинор прошла в заднюю комнату и чуть не расчихалась от пыли, когда молодой человек опустил за ней штору.
Скудно освещенное помещение выглядело вполне невинно – только столы и пыльные коробки на них. Не удержавшись, Элинор чихнула. А продавец пробормотал:
– Прошу прощения, мисс… Вот мы и на месте.
Он вытащил из-под стола картонную коробку и открыл крышку. В коробке лежала пачка фотографий с обнаженным Хартом. Снимков было около дюжины.
Элинор взглянула на продавца, стоявшего совсем рядом. Он тяжело дышал, и его лицо покрывала испарина.
– А у вас еще есть? – спросила она деловым тоном.
– Нет, мисс, это все.
– А были другие? То есть кто-нибудь их у вас покупал?
Продавец пожал плечами:
– Не знаю. Хозяин приобрел их уже давно.
– Кто вам их продал? – Элинор старалась говорить ровным голосом, чтобы не возбудить подозрений.
– Не знаю, мисс. Меня тогда здесь не было.
Да, конечно… Иначе все было бы слишком просто.
Собравшись с духом, Элинор заявила:
– Я заберу все. И эти, и те три, что в переднем помещении. Сколько с меня?
– Гинея за все.
Глаза Элинор округлились,
– Гинея?..
– Я же вам сказал, что его светлость герцог Килморган – очень популярная личность. А если бы мне удалось найти снимки принца Уэльского в чем мать родила, то можно было бы больше не работать, – добавил молодой человек со смехом. – Он потянулся к коробке. – Сейчас упакую вашу покупку, мисс.
Выпустив коробку из рук, Элинор стояла в ожидании. Минуту спустя, взяв сверток, она направилась к выходу, но продавец преградил ей путь.
– Магазин закрывается на перерыв, мисс. – Его взгляд опустился на ее скромно застегнутый лиф. – Может, вы останетесь и выпьете со мной чая? Вместе мы могли бы посмотреть еще и другие фотографии.
Элинор широко улыбнулась и ответила:
– Очень любезное предложение, но нет. У меня много дел.
Продавец перекрыл рукой дверной проем.
– Подумайте об этом, мисс.
Хотя рука у него была тонкая, Элинор ощутила в молодом человеке жилистую силу. А в магазине, кроме нее и Мейгдлин, никого не было. А если она сейчас закричит? Нет, не годится. Ни в коем случае!
Элинор снова улыбнулась, придав лицу самое невинное выражение, и продавец начал наклоняться к ней, сложив губы каким-то совершенно нелепым образом. Даже закрыл глаза, болван.
Поднырнув под его руку, Элинор вынырнула с другой стороны и отшвырнула ему в лицо тяжелую бархатную драпировку. Продавец закашлялся от пыли и разразился бранью. Когда же он наконец пришел в себя, Элинор уже бросила монеты на прилавок и направилась к выходу.
– Идем, Мейгдлин, – сказала она служанке. – Идем быстрее.
– Вообще-то меня зовут Мэри, миледи, – сказала горничная уже на улице. – Экономка должна была вам об этом сказать.
Элинор быстро шла по Стрэнду.
– Нет, Мейгдлин Харпер. Я ведь знаю твою матушку.
– Но миссис Мейхью говорит, что лучше мне быть Мэри. Чтобы англичанам было легко выговаривать.
– Глупости! Твое имя – это твое имя. К тому же я не англичанка. Я поговорю с миссис Мейхью.
Горничная со вздохом кивнула:
– Да, миледи.
Элинор улыбнулась и сказала:
– Что ж, давай теперь найдем место, где есть чай и сандвичи. А также печенье с тмином. Его светлость потом все оплатит. А я сейчас намерена получить удовольствие.
Дом в Хай-Холборне выглядел точно так же, как в ту ночь, когда умерла Анджелина Палмер. И в ту ночь Харт уехал оттуда навсегда.
Сейчас дом сдавался, но в этом сезоне его никто не снял – возможно, потому, что он находился слишком далеко от фешенебельных кварталов для той цены, которую просил Харт. Хотя не исключено, что Харт нарочно назначил столь высокую цену, так как на самом деле не хотел, чтобы дом снимали, – ждал, когда в нем умрут его призраки.
Велев кучеру вернуться за ним через час, герцог отомкнул входную дверь собственным ключом.
Его встретило безмолвие. И пустота. Из комнат внизу давно убрали мебель, за исключением нескольких предметов. В воздухе кружила пыль, и было довольно холодно.
Он не хотел сюда приезжать, но утверждение Элинор, что ключ к разгадке фотографий может быть обнаружен в этом доме, все же имело смысл. Харт не доверял никому из своего персонала настолько, чтобы рассказать о снимках, и, естественно, не желал, чтобы сюда приезжала Элинор. Поэтому и явился сюда сам.
Когда Харт поднимался по ступенькам, по которым легко взлетал, когда был совсем юным, ему казалось, что он слышит тихий смех, тонкий аромат вина, низкие голоса друзей и оживленную болтовню женщин.
Дом этот первоначально предназначался для Анджелины Палмер. Тогда Харт гордился, что в свои двадцать лет сумел поймать такую даму, и это место стало его прибежищем. Здесь, вдали от своего строгого отца, юный Харт стал полноправным хозяином. А старый герцог даже не знал о существовании этого дома, служившего также и местом деловых встреч в период роста политической карьеры Харта Маккензи. Именно здесь он устраивал собрания, на которых создавались альянсы и строились планы, в результате чего Харт и возглавил свою коалиционную партию. И здесь же он отпраздновал свое первое избрание в палату общин в возрасте двадцати двух лет – не хотел ждать, когда унаследует место в палате лордов.
Кроме того, здесь обитала Анджелина Палмер, доставлявшая Харту удовольствие. Когда же друзья его уезжали, он, остававшись наедине с миссис Палмер, исследовал темные стороны своих потребностей. И он не боялся экспериментировать, а Анджелина не боялась позволять ему это.
Поначалу она решила, что Харт еще очень молод и неопытен – он тогда еще учился в университете, – потому и встречалась и с другими джентльменами. Когда же Харт узнал о ее изменах, Анджелина впервые увидела, как он превратился из веселого и беспечного озорника в жесткого и деспотичного мужчину. Харт тогда посмотрел ей в глаза и сказал: «Ты со мной – и больше ни с кем. Независимо от того, будем ли мы видеться каждую ночь или раз в году. А если ты не можешь подчиниться этому простому правилу, то уходи. И я объявлю это место свободным».
Харт помнил, как она испугалась, когда поняла, что он говорит серьезно. Анджелина смирилась и умоляла его простить ее, но он не торопился с прощением. Он обладал властью, и Анджелина, хотя и была старше, больше об этом не забывала.
Позже, когда Анджелина увидела, что Харт начинает скучать, она стала приводить в дом других женщин для его развлечения. Как теперь понял Харт, она была готова на все – лишь бы не потерять его.
Держась за перила, герцог наконец поднялся на второй этаж. В тот день, когда из-за Анджелины расстроилась его помолвка с Элинор, он покинул этот дом и никогда больше в нем не жил. Он продал его Анджелине – через свое доверенное лицо, – сказав, что она может делать с ним все, что ей вздумается.
Она превратила дом в шикарный бордель, где принимали богатых клиентов, и очень хорошо на этом наживалась. Харт впервые вернулся сюда уже после смерти Сары, чтобы найти хоть какое-то утешение.
А сейчас герцог шел к спальне, где умерла одна из девушек Анджелины. Внезапно его шаги замедлились. Ведь за этой дверью он когда-то нашел спящего Йена, вымазанного кровью молодой женщины. Харт помнил, как похолодел от ужаса. И помнил свой страх – он подумал, что Йен совершил убийство. Харт тогда сделал все, что было в его силах, чтобы укрыть брата от полиции. И он лишь через много лет понял, что произошло в этой комнате на самом деле.
Наверное, ему не следовало сюда приходить. Слишком много воспоминаний таил в себе этот дом.
Герцог наконец-то открыл дверь и замер в изумлении.
На середине ковра, глазея в потолок, расписанный нимфами и скачущими божками, стоял Йен Маккензи. На потолке же, прямо над тем местом, где когда-то стояла кровать, висело зеркало.
И Йен смотрел в зеркало, изучая свое отражение. Должно быть, он услышал, как вошел Харт, потому что сказал:
– Ненавижу эту комнату.
– Тогда какого дьявола ты тут стоишь? – спросил Харт.
Йен прямо не ответил, но он никогда прямо не отвечал.
– Она причинила боль моей Бет.
Герцог прошел в комнату и положил руку на плечо брата. Он помнил, как нашел Анджелину с Бет. Бет была едва жива. Анджелина, уже умирая, рассказала ему, что сделала, и сказала, что сделала это ради него, Харта. Вспоминая об этом ее признании, он до сих пор вздрагивал.
– Мне очень жаль, Йен. Ты ведь знаешь, что мне искренне жаль, – пробормотал Харт.
Тут Йен наконец-то оторвал взгляд от зеркала и посмотрел на брата. Харт сжал его плечо и проговорил:
– Но ведь с Бет теперь все в порядке. Она в твоем доме, в Шотландии, целая и невредимая. Она с твоим сыном и крошкой-дочерью.
Изабелла – Элизабет Маккензи – родилась в конце прошлого лета. Все они звали ее Белл.
Йен вынырнул из-под руки брата и с гордостью за сына сказал:
– Джейми теперь топает повсюду. И разговаривает. Он знает очень много слов, не то что я.
– Тогда почему ты не в Шотландии, почему не с любимой женой и детьми? – спросил Харт.
Взгляд Йена снова переместился на потолок.
– Бет посчитала, что я должен сюда приехать.
– Зачем? Потому что здесь Элинор?
– Да.
Господи, что за семейка!
– Бьюсь об заклад, что Мак, как только тут объявилась Элинор, тотчас бросился давать Бет телеграмму, – проворчал герцог.
Брат не ответил, но Харт и так знал, как обстояли дела.
– Йен, но почему ты сегодня приехал сюда? – спросил он. – Что ты делаешь в этом доме?
Йена порой влекло в те места, где он испытал страх или огорчение. Как, например, влекло в кабинет отца в Килморгане, где отец в приступе гнева убил их мать. После освобождения Йена из лечебницы для душевнобольных Харт много раз находил его в том кабинете. Йен сидел, съежившись, под столом, где спрятался в тот роковой день.
А сейчас брат не сводил глаз с зеркала – как будто оно его гипнотизировало. И он не отвечал на вопрос. Что ж, Йен лгать не умел, но зато научился просто не отвечать на вопросы.
– Послушай, Йен!.. – Харт чувствовал, что начинает злиться. – Йен, скажи, что ты не привез ее сюда.
Йен наконец-то оторвался от зеркала, но, так и не взглянув на брата, прошел через комнату к окну. Решительно повернувшись в Харту спиной, он уставился в туман за окном.
Харт выскочил в коридор и, сложив руки рупором, крикнул:
– Элинор!
