Текст книги "Спасенный любовью"
Автор книги: Дженнифер Эшли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Только не разбей ей сердце снова. А если разобьешь, то я так тебя отделаю, что будешь произносить речи в парламенте, сидя в инвалидном кресле.
– А ты позаботься, чтобы она вернулась домой, – проворчал Харт.
Мак кивнул и тотчас заявил:
– И все же помни, что мы, Маккензи, разбиваем все, к чему прикасаемся. – Он ткнул в Харта пальцем в грудь. – Так не разбей же ей сердце.
Харт не ответил, и Мак наконец ушел.
Харт же взял ключ из ящика стола, подошел к шкафу с портретом отца и надежно запер его.
Жить у Харта оказалось для Элинор не так уж трудно, потому что герцог редко тут появлялся.
Присутствие Элинор в своем доме он объяснял всем знакомым выдумкой о том, что граф Рамзи прибыл в Лондон для проведения исследований в Британском музее для своей следующей книги и якобы он, Харт, предложил обедневшему графу комнату в своем доме. А Рамзи, естественно, прибыл в сопровождении своей дочери и по совместительству – ассистентки. К тому же Мак и Изабелла помогли избежать лишних сплетен, переехав к Харту вместе с детьми и слугами на другой день после прибытия Элинор – когда декораторы начали ремонт в их спальных комнатах.
Герцог сказал Уилфреду, что Элинор будет печатать письма на машинке «Ремингтон», которую он выписал из Америки, а также станет заниматься корреспонденцией и помогать Изабелле в проведении многочисленных приемов. Секретарь Харта молча кивнул – он привык к странным распоряжениям своего хозяина.
К проживанию в доме Харта на Гросвенор-сквер лорд Рамзи отнесся спокойно, а вот его дочери было трудно привыкнуть ко всему этому великолепию. В Гленардене, доме Рамзи близ Абердина, в любую минуту можно было ожидать, что из стены выпадет кирпич или от дождя протечет крыша. Здесь же кирпичи не выпадали, вода с потолков не капала, а расторопные, хорошо вымуштрованные слуги неизменно спешили открыть перед Элинор дверь – куда бы она ни направлялась.
Что же касается лорда Рамзи, то он, казалось, получал удовольствие, игнорируя домашний распорядок, – вставал когда хотел, шел на кухню за едой, когда был голоден, затем собирал свои тетрадки и карандаши в небольшой саквояж и отправлялся в город. Мажордом пытался ему объяснить, что герцог специально держал заложенный экипаж, чтобы лорд Рамзи мог поехать, куда захочет, но граф все равно ходил в музей пешком или ездил на омнибусе; он вдруг обнаружил, что ему нравятся омнибусы.
– Только представь, – рассказывал Рамзи дочери, явившись домой как-то вечером, – всего за пенни ты можешь поехать куда угодно и увидеть множество людей. Это так интересно после домашнего заточения…
– Бога ради, отец, только не говори об этом Харту, – попросила Элинор. – Герцог хотел, чтобы ты вел себя как аристократ и ездил в его экипаже с удобством и роскошью.
– Для чего? – Граф пожал плечами. – Ведь так я могу увидеть гораздо больше. А ты знаешь, что на Ковент-Гардене кто-то пытался обшарить мои карманы? Раньше по моим карманам никто не лазил. Но воришкой оказался всего лишь ребенок. Маленькая девочка. Я извинился перед ней за то, что у меня ничего нет, и дал ей пенни, который оставил для поездки на омнибусе.
– А что же ты делал в Ковент-Гардене? – осведомилась Элинор с беспокойством. – Ведь это далеко от музея.
– Знаю, моя дорогая. Просто я свернул не туда и шел очень долго. Поэтому так поздно явился домой. Мне пришлось неоднократно обращаться к полицейским, пока я не нашел дорогу.
– Если бы ты ездил в карете, то не блуждал бы по городу – заметила Элинор, обнимая отца за плечи. – И по карманам твоим никто не шарил бы. И мне не пришлось бы волноваться.
– Глупости, дорогая. Полицейские в большинстве случаев оказывают помощь. Тебе не стоит переживать за своего старого отца. Занимайся своими делами.
По блеску в его глазах Элинор поняла, что отец знал, что делал, а прикидываться рассеянным ему просто нравилось.
Пока граф развлекался изучением музейных экспонатов или поездками на омнибусе, Элинор выполняла свои мнимые обязанности. И она обнаружила, что ей нравилось перепечатывать письма, которые давал ей Уилфред, – ведь это позволяло побольше узнать о жизни Харта. Например, он написал, что с радостью принимает приглашение посла на прием, который должен был состояться в следующий вторник. Или же: «Герцог весьма сожалеет, что его присутствие на собрании в пятницу вечером невозможно». А также: «Его светлость благодарит за книгу и возвращает ее с величайшей благодарностью».
Вежливые пустышки, конечно, – совсем не похоже на стиль Харта. Но ведь на самом деле он никогда и не писал ответы, лишь царапал «да» или «нет», а затем возвращал корреспонденцию Уилфреду, чтобы тот составлял ответы, а она, Элинор, их перепечатывала.
Элинор вскоре и сама могла бы составлять подобные ответы, но Уилфред считал эту обязанность чуть ли не главным смыслом своей жизни, поэтому она не предлагала ему свои услуги. Хотя так и подмывало написать: «Его светлость сожалеет, что не сможет посетить ваш благотворительный бал. Конечно, он не придет, глупая корова, после того как ты обозвала его «шотландским болваном». Да, я слышала, как ты сказала это в Эдинбурге прошлым летом, и он об этом узнал, вот так-то».
Что же касалось фотографий, то Элинор все еще обдумывала план действий. Харт сказал, что всего должно быть двадцать снимков. Ей прислали один, и она не могла знать, находились ли остальные у «доброжелателя» или же имелся только этот. И если только этот, то где же все остальные?
Ночью, сидя одна в комнате, Элинор доставала фотографию и тщательно изучала ее.
На этом снимке Харт был изображен в профиль – напряженные мышцы руки, опиравшейся на крышку стола; крепкое плечо, обнаженные бедра и склонившаяся словно в задумчивости голова… То есть перед ней был тот самый Харт, которого она узнала много лет назад и за которого без колебаний согласилась выйти замуж. У него было тело бога, улыбка, заставлявшая таять ее сердце, а также блеск в глазах, предназначенный ей – только ей одной.
Харт всегда гордился своими физическими данными, и, судя по всему, он теперь стал еще более мускулистым и крепким. Элинор мечтала сфотографировать его сейчас в такой же позе и сравнить два снимка.
Она перевела взгляд на ту часть его тела, которая якобы ее не интересовала, и тотчас же вспомнила, как впервые увидела Харта нагим. Это произошло в летнем домике на территории поместья Килморган. Глядя на нее тогда с хитрой улыбкой, он наконец снял и килт и вдруг, увидев выражение ее лица, громко расхохотался. Что ж, ничего удивительного. Должно быть, она смотрела на него во все глаза…
Элинор до сих пор помнила, как екнуло ее сердце и как она возликовала от сознания того, что вечно ускользавший лорд Харт Маккензи наконец-то принадлежит ей. А он положил ее, также обнаженную, на одеяло, которое предусмотрительно прихватил для прогулки, и принялся ласкать. Харт научил ее в тот день всему тому, что ей так понравилось… А его улыбка и невероятная нежность, с которой он к ней прикасался, – о, это заставило ее влюбиться в него до безумия! Она считала себя самой счастливой женщиной на свете. Впрочем, тогда так оно и было.
Вздохнув, Элинор убрала снимок в потайное место, а вместе с ним – и свои воспоминания.
Она уже прожила в доме Харта три дня, когда пришла вторая фотография. И ее вручили ей лично.
Глава 3
– Это вам, миледи, – сказала благовоспитанная горничная Харта, присев в безукоризненном реверансе.
На конверте значилось: «Леди Элинор Рамзи, проживающей по адресу: 8, Гросвенор-сквер». Однако не было указаний, откуда прибыло письмо. Конверт же оказался твердым и тяжелым, и, возможно, именно поэтому Элинор сразу поняла, что найдет внутри.
– Кто это принес? – спросила она служанку.
– Мальчик, миледи. Тот же, который обычно приносит почту его светлости.
– Где этот мальчик сейчас?
– Ушел, миледи. Он разносит письма во все окрестные дома, до самой Оксфорд-стрит.
– Понятно. Хорошо. Спасибо.
Элинор решила, что нужно будет найти мальчишку и подвергнуть допросу. Она поднялась наверх, закрылась в своей спальне, пододвинула стул к окну и вскрыла конверт. В нем находился лист дешевой бумаги, продающейся в любой лавке почтовых принадлежностей, а также картонка, внутри которой была фотография. На ней Харт стоял у распахнутого окна, за которым холмился не городской, а сельский пейзаж. Харт был обращен к фотографу спиной, и на нем снова не было ни нитки. Его широкая спина в переплетении мышц сужалась к крепким ягодицам, а мускулистые руки упирались в подоконник.
Фотография была напечатана на жесткой бумаге – примерно такую же использовали для визиток, – но без обозначения студии фотографа. Вероятно, Харт воспользовался собственным фотоаппаратом для этих снимков, которые впоследствии забрала его бывшая любовница миссис Палмер. Трудно было представить, чтобы он мог доверить подобное кому-то постороннему…
Миссис Палмер сама рассказала Элинор, что за человек Харт Маккензи. Ненасытный сладострастник! Непредсказуемый! Требовательный! Воспринимающий все как приключение. Его собственное приключение…
А женщина была для него всего лишь средством для получения удовольствия. Миссис Палмер не вдавалась в подробности, однако ее намеков хватило, чтобы шокировать Элинор и вывести из состояния благодушия.
Но миссис Палмер умерла два с половиной года назад… У кого же в таком случае находились теперь эти проклятые снимки? Почему этот человек пересылал их ей, Элинор? И почему ждал так долго? Вероятно, потому, что Харт собирался выбросить Гладстона из его кресла и занять его место в правительстве.
Записка же ничем не отличалась от предыдущей. «Ат таво кто жилаит вам дабра». Никаких угроз или шантажа. И никаких требований.
Элинор поднесла письмо к свету, но не увидела каких-либо признаков тайнописи. Не было вообще ничего, кроме одного-единственного предложения, написанного печатными буквами карандашом.
Ни на лицевой, ни на обратной стороне фотографии Элинор также не обнаружила ничего, что могло бы послужить ключом к разгадке. Она взяла лупу и принялась изучать снимок под увеличением – вдруг кто-то оставил там тайное микропослание.
Нет, совершенно ничего!
Но ягодицы Харта при увеличении выглядели превосходно, и Элинор не отказала себе в удовольствии рассмотреть их получше.
Было ясно: единственный способ поговорить с Хартом с глазу на глаз – подстеречь его. В эту ночь Элинор дождалась, когда отец уйдет к себе в комнату, после чего спустилась на этаж ниже, где располагалась спальня герцога. С другого конца коридора она подтащила к двери его комнаты два стула, один – чтобы сидеть, а второй – для ног.
Особняк Харта был гораздо больше многих других домов в Мейфэре, и комнаты в нем располагались как по обеим сторонам лестницы, так и позади нее. На первом этаже находились комнаты общего пользования: просторная гостиная с одной стороны и парадная столовая – с другой. А вдоль заднего фасада, на всю длину дома, протянулся огромный бальный зал.
На втором этаже имелись дополнительные гостиные, а также библиотека и небольшая семейная столовая. На третьем этаже был весьма просторный кабинет герцога и кабинет поменьше – для Уилфреда; здесь же находилась и спальня Харта, у которой теперь ждала Элинор. Она, ее отец, Мак и Изабелла занимали комнаты этажом выше, а в помещениях под крышей устроили импровизированную детскую и студию.
Элинор сидела, прижавшись спиной к двери и положив ноги на стул напротив. Над ней шипел газовый фонарь, и она, раскрыв роман, который взяла из библиотеки, начала читать.
Роман был захватывающий – с подлым злодеем, настроенным опорочить невинную героиню, и героем, который всякий раз застревал где-нибудь в джунглях, сражаясь с тиграми, когда героиня попадала в беду. «Этих горе-героев никогда не бывает рядом, когда ты в них больше всего нуждаешься», – подумала Элинор, сладко зевнув, и вскоре глаза ее начали слипаться.
Внезапно она вздрогнула – и проснулась. А книга с грохотом упала на пол.
Элинор подняла голову и увидела возвышавшегося над ней Харта. Она вскочила на ноги. Герцог же молча стоял, глядя на нее вопросительно и ожидая объяснений, что было вполне в его духе.
На нем был килт из шотландки клана Маккензи и темный пиджак. Ворот рубахи был расстегнут, а галстук он держал в руке. Его глаза от выпитого спиртного покраснели, и от него пахло сигарным дымом, ночным воздухом и духами.
Подавив отвращение, вызванное этим женским запахом, Элинор пробурчала:
– Боюсь, единственный способ поговорить с тобой, Харт, – это залечь в засаде подобно тигру… в джунглях. Хочу обсудить с тобой… фотографию.
– Не сейчас. – Харт отставил в сторону стул и попытался открыть дверь своей спальни.
Но Элинор, став прямо перед ним, заявила:
– Ты никогда не поговоришь со мной, если будешь поступать по-своему. В доме все спят. Нам сейчас никто не помешает. А у меня есть кое-какие вопросы…
– Скажи об этом Уилфреду. Пусть назначит тебе встречу со мной.
Герцог открыл дверь и прошел к себе в комнату. Элинор тотчас проскользнула следом, за ним.
– Я не боюсь твоей спальни, Харт Маккензи. Я уже была здесь.
Он пристально взглянул на нее, и от этого его взгляда сердце Элинор гулко застучало. Бросив галстук на стул, герцог направился к столу, где стоял графин с виски.
– Если хочешь, чтобы весь Мейфэр узнал, что ты притащилась в мою спальню, то оставайся, – проворчал он. – И закрой дверь.
Но Элинор оставила дверь открытой.
– Ты здесь даже мебель не сменил, – заметила она, стараясь говорить непринужденно. – Кровать все та же, средневековая. И очень неудобная, насколько мне помнится.
Харт скосил на нее глаза и, плеснув себе в стакан виски, звякнул стеклом, возвращая пробку на место.
– Что ты хочешь, Элинор? – спросил он, едва сдерживая раздражение. – У меня был чертовски трудный вечер.
– Мне надо поговорить с тобой о снимках, как я уже сказала. Чтобы найти остальные или хотя бы понять, чего хочет человек, присылающий их мне. Именно поэтому я должна знать как можно больше и…
– Но я не желаю это обсуждать! – перебил герцог. – О, будь все проклято!..
– Ты сегодня какой-то очень злой, Харт. Наверное, твоя дама тебя сильно разочаровала, – заметила Элинор.
Он вопросительно уставился на нее.
– Какая еще дама?
– Та, чьими духами от тебя несет.
Харт фыркнул и проворчал:
– Это ты о графине фон Гогенштален? Ей восемьдесят два, но она буквально заливает себя духами, так что посрамит любую проститутку.
– О!.. – воскликнула Элинор в замешательстве.
Харт залпом выпил виски и с облегчением вздохнул; было очевидно, что напиток подействовал на него благотворно.
Со стуком поставив стакан на стол, он заявил:
– Я устал и хочу в постель. Поговорим об этом утром. Попроси Уилфреда, чтобы назначил тебе со мной встречу.
Возмущению Элинор не было предела. Резко развернувшись, она дошла до двери, но не вышла из комнаты. С силой захлопнув дверь, она повернулась к герцогу и проговорила:
– Я не желаю ждать, понял?
Харт, уже сбросивший пиджак, со вздохом пробормотал:
– О Господи, Элинор…
– Почему ты так упорно не желаешь говорить о снимках? Ведь они могут навредить тебе, Харт.
Он рухнул в кресло и снова протянул руку к графину, хотя джентльмену не следовало бы сидеть в присутствии дамы, не предложив ей первой присесть. Налив себе еще виски, герцог спросил:
– А разве тебе не хотелось бы увидеть, как мне причиняют неприятности?
– Может, и хотелось бы, но не так. Ты не заслуживаешь того, чтобы над тобой смеялись, – ответила Элинор.
Харт взглянул на нее с удивлением.
– А чего же, по-твоему, я заслуживаю? – Язык у него слегка заплетался, что свидетельствовало о том, что он изрядно захмелел. Харт редко проявлял признаки опьянения, но если уж проявлял, то это значило, что он находился в сильной степени опьянения. – Так чего же я заслуживаю, Элинор?
Она пожала плечами.
– Ты, например, заслужил однажды, чтобы я разорвала помолвку. Хотя, наверное, давно уже заслужил и мое прощение, так что я просто из гордости не разговаривала с тобой. Но все это – в прошлом. Главное, что мы оба продолжаем жить. Порознь. Как и должно быть.
– А так должно быть? – Его голос прозвучал тихо и вкрадчиво.
Элинор снова пожала плечами.
– Мы бы не слишком хорошо ладили, и ты это знаешь, Харт. У нас с тобой очень много… взаимных претензий.
– Да, верно, детка. Это правда. Крутой нрав горцев, не так ли? – Харт проглотил очередную порцию виски.
А Элинор вдруг вспомнила все, что у них было с Хартом. Вспомнила, конечно же, не только поцелуи…
Леди не должна ничего знать о мужчинах до первой брачной ночи, но она, Элинор, знала о Харте Маккензи все. Трижды он соблазнял ее, и трижды она это ему позволила. Один раз – в летнем коттедже, другой раз – в этой спальне, а однажды – в его спальне в Килморгане. Но они были обручены тогда, и она не видела препятствий.
И вот сейчас Харт сидел в кресле, попивая виски, и хмурился. А ведь мог бы сидеть с ней рядом, как прежде, и…
Усилием воли Элинор отбросила приятные воспоминания. Ей следовало держать себя в руках – иначе упадет к его ногам и будет молить, чтобы вновь заставил ее трепетать.
– Так вот, насчет этих снимков… – продолжала она. – Я ни в одном из них не увидела ничего такого, что указывало бы на отправителя.
Харт насторожился.
– Ни в одном из них? А есть еще один?
– Да, я получила его сегодня пополудни. Снимок принес посыльный. Но я не смогла узнать у мальчишки, кто его передал.
Харт выпрямился в кресле. И он уже не выглядел захмелевшим.
– Выходит, этот человек знает, что ты здесь.
– О Боже, да вся Англия об этом знает! Леди Маунтгроув уже сообщила об этом всем и каждому. Она ведь видела, как ты привез меня сюда, помнить? Наверное, ей следовало бы остаться и посмотреть, уехала я или нет. Я, разумеется, уехала, но потом вернулась. И осталась.
– Я расспрошу мальчишку-посыльного.
Элинор покачала головой:
– Не стоит. Фотографии прислали мне, так что и спрашивать буду я.
Харт поставил стакан на подлокотник кресла.
– Но этот человек знает, кто ты и где находишься. И мне это очень не нравится. – Герцог протянул руку. – Покажи снимок.
– Не будь таким глупым. Я не таскаю его с собой. Он наверху, в моей комнате. Спрятан вместе с первым. Но могу сказать, что «картинка» почти такая же. За исключением того, что на второй ты смотришь в окно. Судя по виду из окна, снимок был сделан в замке Килморган.
Харт снова нахмурился и проворчал:
– Наверное, хотели показать мне, что замок именно мой.
– Ну, положим, в то время замок был не совсем твоим. Твой отец тогда был еще жив.
– Был жив, но находился в отъезде. Так что я мог там делать все, что вздумается.
– И фотографии, надо сказать, очень хорошие. Художественные. «Картинки», которые когда-то собирала королева с принцем Альбертом, тоже были высокого качества – она однажды мне их показывала, – но ведь это не одно и то же… На твоих ты сам же и позировал, и королеве это очень не понравилось бы. Герцог ведет себя как обычный натурщик! Миссис Палмер забрала все снимки?
– Да. – Харт тяжко вздохнул.
Элинор кивнула:
– Что и требовалось узнать. Миссис Палмер, возможно, оставила коллекцию кому-то. Либо этот человек нашел фотографии уже после ее кончины. Ты должен позволить мне поехать в Хай-Холборн, где она проживала. Хочу поискать там.
– Нет! – ответил герцог громко, резко – и окончательно.
– Но почему? – спросила Элинор, изобразив удивление. – Ведь дом миссис Палмер уже вовсе не…
– Эл, ты не войдешь в этот дом, – решительно перебил Харт.
Она вдруг улыбнулась.
– И вообще, ты должен был разместить нас с отцом именно там. Это было бы гораздо ближе к Британскому музею, и я могла бы обыскать там все вдоль и поперек в поисках фотографий.
– Нет, Элинор! – Харт повысил голос.
– Но ведь это всего лишь дом… – Она пожала плечами. – И там мог бы найтись ключ к отгадке.
– Ты хорошо знаешь, Эл, что это не просто дом. – Харт еще больше разозлился. – И перестань смотреть на меня невинными глазами. Ты не такая уж невинная. Я тебя знаю.
– Да, верно. Боюсь, что ты знаешь меня слишком хорошо. Поэтому мне порой чертовски трудно разговаривать с тобой.
Эл по-прежнему улыбалась. Улыбалась так же, как прежде, как когда-то… Правда, сейчас она стояла перед ним в скромном голубом платье, давно вышедшем из моды, и, глядя на него простодушно, заявляла, что должна осмотреть дом в Хай-Холборне, существование которого и вбило между ними клин, а затем разлучило.
Однако Элинор после первой вспышки вела себя очень достойно, хотя могла бы привлечь его к суду за то, что соблазнил ее, лишил девственности и нарушил многочисленные пункты их весьма пространного и сложного брачного контракта. Но она просто сказала ему «до свидания» и ушла из его жизни, оставив в ней зияющую пустоту, которую он так и не сумел заполнить.
Между прочим, он совершенно забыл об этих фотографиях, пока Элинор вдруг не объявилась и не бросила одну из них ему на стол.
– Если этот человек – шантажист, Эл, я не хочу, чтобы ты имела к этому делу отношение. Шантажисты чрезвычайно опасны.
Ее брови поползли вверх.
– А ты уже имел с ними дела?..
Харт еще больше помрачнел.
– Попытки шантажировать семейство Маккензи – это занятие приобрело в последнее время особую популярность.
– Хм… возможно. Полагаю, есть люди, считающие, что ты заплатишь – лишь бы ваши секреты не просочились в газеты или в чужие уши. А у вас ведь множество секретов… – И Элинор знала их все до единого, знала то, чего не знал ни один человек на свете, – кроме самих братьев Маккензи, разумеется.
– Но у всех шантажистов есть одна общая черта, – продолжал Харт. – Они ничего от меня не добиваются.
– Вот и хорошо! В таком случае мы постараемся сделать так, чтобы и этот ничего не добился.
– Не «мы», а я, – поправил герцог.
– Но будь же благоразумным, Харт! Кто-то шлет мне фотографии. Не тебе, не твоим врагам, не твоим братьям – а именно мне. Думаю, это что-то да значит. К тому же зачем их вообще посылать без угроз, без шантажа и без требования денег?
– Чтобы показать, что они у них есть, а затем потребовать выкуп за остальные.
Элинор пожала плечами:
– Что ж, может, и так.
Но Харту сейчас было наплевать на эти проклятые снимки. Невольно вздохнув, он пробормотал:
– Какая ты жестокая, Эл…
Она взглянула на него с удивлением:
– Жестокая?.. Но что навело тебя на эту мысль?
– Ты не разговаривала со мной много лет. И вдруг примчалась в Лондон, объявив, что приехала, чтобы спасти меня. Ты что, проснулась однажды утром на прошлой неделе и решила, что простила меня?
– Нет, конечно же. Я начала прощать тебя уже много лет назад. После смерти Сары. Мне было очень жалко тебя, Харт.
Он похолодел, несмотря на выпитый виски.
– Но это случилось почти восемь лет назад…
Она кивнула:
– Да, знаю.
– Но я что-то не замечал, что ты меня простила, – пробурчал Харт. – Не было ни писем, ни визитов, ни телеграмм, ни признаний моим братьям или хотя бы Изабелле.
– Я ведь сказала, что «начала» прощать тебя. А чтобы весь мой гнев прошел, понадобилось гораздо больше времени. К тому же ты тогда уже стал герцогом Килморганом, удобно устроившимся за щитом герцогского титула. Кроме того, ты вернулся к миссис Палмер. Может, я и живу в глуши, но поверь, Харт, я хорошо информирована обо всех твоих поступках. И еще одна причина моего молчания… Видишь ли, я не знала, нужно ли тебе мое прощение.
– Почему же не знала?
Элинор тихонько вздохнула. Немного помолчав, вновь заговорила:
– Ты ведь ухаживал за мной, чтобы заполучить в сторонники друзей моего отца. Тебе нужны были его связи, а вовсе не я. По этой же причине ты женился на Саре, а следующую жену, думаю, выберешь по такому же принципу. Так что какая разница, простила я тебя или нет?
Харт встал с кресла, и Элинор попятилась. Конечно, она не боялась его, но ведь он был пьян…
– Ухаживая за тобой, я ни разу не сказал ни слова неправды, – заявил Харт. – Ты мне нравилась, вот и все. Я хотел тебя, Элинор…
– А я получала удовольствие, когда ты соблазнял меня, – ответила она. – Отчасти поэтому я и простила тебя. Простила еще и потому, что мы оба были очень молодые, очень высокомерные и немного глупые. Но жизнь продолжается, не так ли? Конечно, я ужасно злилась на миссис Палмер, но я ведь знаю, что ты любил ее. А терять человека, который тебе дорог, очень больно, поэтому я тебе даже сочувствую, Харт.
– Миссис Палмер умерла два года назад, а мы с тобой никак не доберемся до настоящего, – проворчал герцог.
– Вот я и пытаюсь тебе объяснить… Конечно, я не думала, что ты обрадуешься моему появлению, поэтому и не собиралась приезжать. Но фотография явилась Божьим промыслом, потому что дала мне повод сюда приехать. Я не лгала тебе, когда сказала, что у нас туго с деньгами. Я подумала, что могла бы попросить тебя взять меня на работу. Ту сотню фунтов, что ты дал мне в прошлом году, как ты сам понимаешь, нельзя было растянуть на долгие годы. А дом потребовал ремонта. И вообще, голодать – это не так уж приятно, уверяю тебя. Знаешь, твоя кухарка очень искусна. Я в эти дни отъедаюсь, и…
– Эл, остановись.
– Но ты же спросил меня…
– Ради Бога, остановись! – воскликнул герцог.
Элинор уставилась на него, хлопая ресницами. Но почти тотчас же продолжила:
– Что ж, если хочешь, чтобы я была краткой, то слушай: во-первых, мне нужна работа; во-вторых, меня задело, что кто-то может попытаться с помощью этих фотографий причинить тебе зло; в-третьих, я хочу, чтобы мы с тобой были друзьями и не обижались друг на друга.
Харт сжал пустой стакан с такой силой, что его грани отпечатались у него на пальцах. «Чтобы были друзьями и не обижались друг на друга», – звучало у него в ушах. Выходит, Элинор протягивала ему лекарство, предлагая мир. О, она знала о нем больше, чем кто-либо другой! И она только что сказала, что сочувствует ему…
– Что же касается фотографий, – проговорила Элинор, – то главное в этом деле вот что… Скажи, кто знал о них, кроме тебя и миссис Палмер? Я все же думаю, что должна поехать в дом в Хай-Холборне. И возможно, мне надо поговорить с дамами, которые там проживали…
– Нет, черт подери! Забудь об этом! – закричал Харт.
Элинор посмотрела на него с удивлением, и он со вздохом проговорил:
– Эл, зачем ты здесь? Зачем вынуждаешь меня говорить обо всем об этом? Зачем заставляешь об этом думать?
Она внимательно посмотрела на него и вдруг прошептала:
– О Боже… – Сделав шаг к нему, добавила: – Харт, прости… – И протянула к нему руку.
Он ощутил ее тепло, прежде чем она к нему прикоснулась. И Харт вдруг понял, что никогда не сможет оставаться хладнокровным, находясь с ней рядом. Никогда.
Тут на лоб ей упал рыжевато-золотистый завиток, единственная прядь, выбившаяся из туго заплетенных волос. И в тот же миг Харту захотелось запустить пальцы в ее волосы и привлечь к себе. А потом он впился бы поцелуем в ее сладостные губы, чтобы снова разжечь в ней пламя страсти. И тогда уж он не выпустил бы ее сегодня из этой комнаты…
Харт представил, как ласкает ее, а она стонет от удовольствия. И он был почти уверен, что если сейчас поцелует ее, то заставит остаться. Он будет медленно раздевать ее и нежно ласкать, чтобы затем…
Впрочем, нет, не так! Когда они были помолвлены, он действительно был сдержан с ней, но сейчас, если оставит Эл у себя сегодня, не станет сдерживаться. Ведь он был пьян, опустошен и глубоко страдал от душевной боли. А она, конечно же, сумеет его утешить…
Харт чувствовал, что желание все сильнее его терзало, – такого он не испытывал уже много лет. И вот теперь вдруг оказалось, что Харт Маккензи стал таким же, как прежде. Так что, выходит, его эротические фантазии никуда не ушли, только уснули на время, а сейчас выплеснулись наружу под влиянием этих глаз и золотистого завитка на милом веснушчатом лбу.
– Убирайся, – буркнул герцог.
Алые губы Элинор раскрылись.
– Что?
– Убирайся!
Харт знал: если она останется, он не сможет себя контролировать. Увы, он был слишком пьян…
– Харт, что с тобой? – пробормотала Элинор; казалось, она и впрямь не понимала, что с ним происходило.
Стараясь держать себя в руках, герцог проговорил:
– Убирайся и оставь меня в покое.
Элинор не подчинилась, и герцог, отвернувшись, запустил свой стакан в камин. Стекло рассыпалось на мелкие осколки, и капли недопитого виски брызнули в разные стороны, расцвечивая пламя синими искрами.
Харт услышал за спиной быстрые шаги Элинор. Затем из распахнувшейся двери потянуло сквозняком, и из коридора донесся дробный стук каблучков – она поспешно убегала от него.
– Слава Богу, – пробормотал Харт.
Он закрыл дверь и повернул в замке ключ. После чего подошел к графину и налил себе еще одну порцию виски. Из-за дрожи в руках он с трудом поднес стакан к губам.
Харт проснулся от бьющего в глаза солнечного света и ужасного гула в голове. И еще раздавался какой-то странный звук, похожий на скрежет пилы. Кроме того, чувствовался резкий запах виски, исходивший от лежавшего на полу стакана.
Сверхчеловеческим усилием Харт поднял голову и обнаружил, что «странный» звук производил его слуга, молодой француз, которого он нанял, когда перевел Уилфреда в секретари. Слуга заправлял бритву над дымившимся тазиком с кипятком.
– Черт подери, сколько времени? – прохрипел Харт.
– Десять часов утра, ваша светлость. – Марцелл гордился тем, что говорил по-английски почти без акцента. – Молодая леди и ее отец уже собрали вещи и готовы к отъезду. Они внизу, ждут экипаж, чтобы отправиться на вокзал.
