Текст книги "Королевская страсть (Цыганский барон)"
Автор книги: Дженнифер Блейк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)
Все было проделано так ловко, что Маре просто не дали возможности вежливо, под благовидным предлогом отклонить это приглашение. Она могла бы крикнуть, что отказывается, могла прямо у всех на глазах устроить шумную, слезливую, скандальную ссору, но единственная веская причина для отказа, которую она могла бы привести своей бабушке, носила столь личный характер, что Мара не решилась даже заикнуться о ней. Однако она твердо решила не оставаться под одной крышей с принцем. Она все объяснит, как только останется с бабушкой наедине, тем дело и кончится.
Малодушие, а также не умирающая надежда на то, что объяснение не понадобится, заставили ее отложить разговор. Попав в замок и увидев, что никаких гостей, кроме нее, нет и не предвидится, бабушка Элен сразу догадалась, что де Ланде держал ее в заложницах, чтобы обеспечить участие Мары в его интригах. Но при этом она приняла как должное, что принц, придя к ней на помощь, действовал из благородных побуждений, что он просто откликнулся на просьбу Мары. А почему он не освободил ее раньше? На этот вопрос старая женщина, по-видимому, нашла для себя следующий ответ: ее внучке потребовалось время, чтобы поближе узнать Родерика, прежде чем довериться ему.
Невозможно было предугадать, как бабушка отнесется к известию о жертве, которую Маре пришлось принести ради нее. Она оказалась куда крепче духом, чем Мара могла бы предположить, что и доказала своим мужественным поведением во время заточения в замке, но известие о грехопадении внучки не могло не причинить ей боль. И тем не менее придется сказать ей правду.
Мара решила рассказать всю правду по прибытии, как только они останутся наедине. Однако она не ожидала, что будет так трудно объяснить старой женщине сложившееся положение.
– Что значит – ты не можешь остаться, дорогая?
– Я больше ни одной минуты не останусь под одной крышей с Родериком и не буду его любовницей. Простите, если я выражаюсь слишком прямо, я не хотела вас смутить, но…
– Смутить меня? Я не фрейлина английской королевы Виктории! Уверяю тебя, мы выражались куда более прямо, даже когда я сама еще была девицей на выданье. Я хочу понять одно: почему ты считаешь, что не можешь выносить общество этого человека?
– Он… О, вы наверняка меня понимаете! Он и не помышляет о браке.
– Он так и сказал?
– Он принц!
– Его отец был принцем, но это не помешало ему жениться на Анжелине. Судя по твоим словам, ты соблазнила принца не потому, что он тебе нравится, а совсем по другим причинам. Дай ему время смириться с этим.
– Все было не совсем так.
– Многообещающее заявление. Как же все было на самом деле?
– Это было… Не важно! О, бабушка, неужели вы не понимаете? Мы не можем здесь оставаться! Это было бы безнравственно.
– Ты боишься, что можешь пострадать. Вот и собираешься сбежать, хотя больше всего на свете тебе хотелось бы остаться.
– Если вы намекаете, что я неравнодушна к Родерику…
– А разве это не так?
Мара торопливо отвернулась.
– Разумеется, нет.
Это было неправдой, но, если она постарается себя убедить, со временем это может стать правдой.
– Ты использовала его, Мара. Подумай, что это значит для него.
– Для него это не было тайной. Он все знал, но позволил мне продолжать… просто из любопытства, – она не смогла сдержать горечь, прорвавшуюся в голосе.
– Возможно, он догадывался. Но, что бы он ни говорил, он не мог знать наверняка. Он мог бы тебя убить или бросить в ту самую минуту, как обнаружил правду. Удивительно, что он этого не сделал. Я нахожу это… знаменательным. Вместо этого он предложил свои услуги…
– По захвату вас в заложницы.
– По моему освобождению.
– Он будет использовать вас, чтобы подчинить меня своей воле. Он сам так сказал. Вы находите его обворожительным, но он может быть безжалостным. Вы не знаете его, как знаю я.
– Ты смотришь на него с иной точки зрения, что само по себе совершенно естественно.
Мара повернулась к бабушке и, чеканя слова, сказала:
– Я больше не буду его любовницей.
– Ну вот и слава богу! Разумеется, ты будешь спать в своей спальне, рядом с моей. Но мне бы не хотелось покидать Дом Рутении. Только не сейчас. Кстати, я уже послала к кузине за нашими вещами. Мы остаемся.
– Я не могу, вы должны понять, я не могу!
Но бабушка была неумолима.
– В таком случае тебе придется покинуть этот дом одной, и что ты скажешь нашей кузине, когда она спросит, в чем дело?
Мысль о том, что придется снова что-то объяснять, вызывая непристойный интерес, а возможно, осуждение, была невыносима. Родерик проникся симпатией к ее бабушке; возможно, он не захочет разочаровать ее в первый же момент. Словом, Мара все же согласилась остаться до следующего утра, но не дольше.
Она не ожидала, что ей удастся уснуть под одной крышей с принцем. Она думала, что будет лежать без сна, опасаясь приглашения от Родерика или даже его ночного визита, но, сморенная усталостью после долгого путешествия, обуреваемая противоречивыми чувствами, уснула и спала до самого полудня, когда Лила принесла ей шоколад и горячие булочки.
Мара неохотно встала и позволила горничной помочь себе одеться. У нее не было ни малейшего желания вновь приниматься за работу по дому – это было бы признанием своего поражения. Но еще меньше ей хотелось изображать из себя гостью, сидеть в гостиной и вести пустую беседу. Она не знала, что собирается делать Родерик, как он будет себя вести по отношению к ней. Неужели ей придется вновь и вновь отражать его атаки? Это было бы слишком тяжело. Да и откуда ей знать, что он теперь собирается предпринять? Ей совсем не хотелось становиться мишенью его гнева, его язвительных и колких замечаний. Именно таким был их последний разговор. Но тяжелее всего было бы выносить его равнодушие.
В конце концов она все-таки покинула свои апартаменты. Сидеть взаперти и гадать, как ее примут, оказалось труднее, чем выйти и проверить на практике. Лила с застенчивой улыбкой сказала ей, что ее бабушка давно уже встала, она принимает посетителей в парадной гостиной и просит Мару присоединиться к ней в любое время, когда ей будет удобно.
Приток утренних посетителей пошел на убыль. Бабушка Элен и Родерик как раз прощались с последними гостями. Никто не остался на второй завтрак, хотя трудно было сказать, почему так вышло – по простому совпадению или из-за того, что их не пригласили. Джулиана блистала отсутствием, как, впрочем, и гвардия.
– Ты сегодня прелестно выглядишь, – протягивая руку Маре, воскликнула бабушка Элен, сидевшая в кресле у камина. – Не правда ли, Родерик?
– В самом деле прелестно, – согласился Родерик, придвигая ей кресло.
– Спасибо, – сухо поблагодарила Мара.
Как банально прозвучали его слова! Как это было не похоже на его обычное красноречие! Ну конечно, он согласился с бабушкой только из вежливости. Зря она наряжалась к выходу с такой тщательностью.
Она старалась только для того, чтобы чувствовать себя увереннее, других причин у нее не было. И, уж конечно, она вовсе не хотела, чтобы Родерик решил, будто это ради него. А самое главное – надетое ею платье было ее собственным. Еще накануне вечером карету отправили в дом их престарелой парижской кузины с запиской от бабушки, содержавшей просьбу упаковать и передать вознице их вещи. Утром Лила принесла Маре это платье, уже отглаженное, а сейчас развешивала в гардеробе у нее в спальне остальные вещи. Платье серо-голубого шалли было заткано крошечными золотыми геральдическими лилиями. Поверх платья Мара надела специально для него сшитый жакет голубовато-серого бархата. Собственные вещи придавали ей уверенности в себе: она твердо знала, что Родерик не заплатил за них ни сантима.
Родерик пододвинул для нее кресло ближе к огню. Она бросила на него быстрый взгляд, бормоча обычные вежливые слова благодарности, и вспыхнула до корней волос, встретив его горящий восхищением взор. Он вел себя так, словно нарочно собирался ее смутить, и прекрасно понимал, что это ему удалось. Такой человек мог бы запросто заманить к себе в постель женщину, опекаемую целым орденом монахинь, не то что одной старушкой. Почему бабушка Элен этого не видит, Маре не дано было понять.
Мара лихорадочно подыскивала какую-нибудь тему для разговора, которую нельзя было бы использовать против нее. Но не успела она ничего придумать, как со двора донесся звон копыт скачущей во весь опор лошади. Бабушка сказала что-то, чего Мара не уловила, прислушиваясь к топоту сапог на лестнице. Бросив взгляд на Родерика, она убедилась, что он тоже все слышал и теперь смотрит на дверь.
Вошел Михал. Его волосы растрепались, на скулах горели пятна гневного румянца. Он стремительным шагом пересек гостиную и подошел к ним, размахивая газетным листом, напечатанным на дешевой желтой бумаге. Протянув листок Родерику, он отрывисто произнес:
– Прочти.
Принц взял газету. Тем временем в комнату друг за другом ворвались Труди, Жак и Жорж, а за ними Этторе. Трое из четверых стискивали в руках тот же листок.
– В чем дело? – спросила Мара, переводя взгляд с одного на другого.
Труди решительно протянула свой экземпляр Маре, а сама застыла возле подлокотника ее кресла в позе часового. Этторе, пожав плечами, отдал свою газету бабушке Элен. Старая женщина взглянула на напечатанный огромными буквами заголовок, ахнула и бессильно откинулась на спинку кресла.
«ПРИНЦ СОБЛАЗНИЛ СЕСТРУ! КРЕСТНИЦА КОРОЛЕВЫ ОТДАЛА НЕВИННОСТЬ ЕГО ВЫСОЧЕСТВУ!»
Мара слепо смотрела на печатную страницу. В течение нескольких бесконечных секунд ее мозг отказывался воспринять увиденное. И вдруг она все поняла. Ее губы сами собой выговорили ненавистное имя.
– Де Ланде, – прошептала она.
– Де Ланде, – подтвердил Родерик, и такая жгучая ненависть прозвучала в его голосе, что бабушка Элен побледнела от страха.
Мара с трудом перевела дух и, вскинув голову, встретилась взглядом с принцем.
– Это должно стать, судя по всему, новым делом Пралена.
– Делом Пралена? – возмутилась бабушка Элен. – Как это тебе в голову взбрело? Здесь речь не идет об убийстве!
– Дело не в убийстве. Это скандал в благородном семействе, такой же губительный для нынешнего режима, как и дело Пралена.
– Родерик не француз!
– Но он носит титул, он общественный деятель, хорошо известный в городе и близкий к трону.
– Тонкое умозаключение, моя дорогая, – как ни в чем не бывало заметил Родерик. – Кто подсказал его тебе?
– Никто.
Мара с гордостью отметила про себя, что ее голос не дрожит.
– Неужели? А я-то думал, это наш ночной кошмар, наш друг, вообразивший себя князем тьмы. Неужели не де Ланде подсказал его тебе?
– Нет.
Родерик покачал головой, и опять его губы искривила холодная улыбка, не отражавшаяся в глазах.
– Это упущение с его стороны. Он мог бы также подсказать единственно правильный и праведный способ опровергнуть столь неслыханное и непристойное обвинение, он мог бы объяснить, как рассечь гордиев узел одним ударом сверкающего клинка. Он мог бы посоветовать тебе, что надо требовать брака.
Он ждал ее ответа, затаив дыхание, сам понимая, что требует от нее невозможного: чтобы она отказала ему, руководствуясь правильными побуждениями, а он потом смог бы убедить ее принять предложение, исходя из неверных оснований. Он встал навытяжку, держа руки по швам, не желая даже жестом повлиять на ее решение.
– Никогда, – отчеканила Мара, поднимаясь на ноги. Ее глаза потемнели от отвращения. Она отвернулась от него.
Родерик перевел дух.
– Но почему? Разве ты не хочешь стать принцессой?
– Только не с таким принцем, как ты.
– Хотя вокруг нас рушатся правительства, а короли теряют короны вместе с головой? Это, конечно, прекрасно – столь высоко ценить независимость, но ты должна спросить себя: «Достойна ли я этого?»
Что он задумал? Его голос звучал слишком легко и беспечно. Он нарочно выводит ее из себя – во всяком случае, ей так казалось. Но с какой целью? Гнев помешал ей это понять. Она была охвачена всепоглощающим желанием нанести ему удар, который заставил бы его ответить от чистого сердца, позабыв о холодных расчетах разума.
Она повернулась к нему лицом, ее голос зазвенел:
– Я американка. Для меня титулы и все эти бесполезные побрякушки, столь милые сердцу королей, ничего не значат. Мне нет дела до рушащихся правительств и запятнанных имен древних рыцарей. Мне нужен муж, который был бы настоящим мужчиной, а не избалованный королевский сынок, играющий людьми, как пешками.
– Тебе нужен человек, – сказал он, подходя к ней, – который заставит тебя забыть о том, кто ты такая, и даже о том, муж он тебе или нет.
– Только не ты! – мгновенно ответила Мара.
– Я. По причинам, всем нам известным, и по тем, о которых ты еще даже не догадываешься, ты станешь моей женой.
– Нет! – Она попятилась от него прочь.
– О да. Ты будешь моей женой. Никто и ничто не сможет этому помешать.
Они были так увлечены своим спором, что не заметили вновь прибывшего. У дверей произошло движение. Вошел мужчина – высокий, прямой, в белой военной форме Рутении. Только его волосы сияли серебром в зимнем свете, падавшем из окон. Когда он заговорил в наступившей тишине, его голос был слышен во всех углах громадной гостиной.
– Я могу этому помешать и не допущу этого, пока я жив. Если ты в этом сомневаешься, испробуй свои угрозы на мне, мой громогласный, мой галантный и влюбчивый сын.
13.
– Ваше величество!
Это восклицание вырвалось у бабушки Элен. Она с трудом поднялась с кресла и, опираясь одной рукой на подлокотник, присела в глубоком реверансе. Родерик коротко кивнул, Михал и другие члены свиты отвесили более почтительные поклоны. Мара, опустив глаза, тоже сделала реверанс.
Рольф, король Рутении, ответил на приветствия кратким жестом, подошел и протянул руку бабушке Мары.
– Мадам Элен Делакруа, чье второе имя – Великодушие, если не ошибаюсь.
– О, вы все еще помните мою глупую оплошность, допущенную при первом знакомстве! – воскликнула Элен, вспыхнув от удовольствия. – Как это удивительно и как мило с вашей стороны.
Это и в самом деле было удивительно, ведь он запомнил случай, произошедший тридцать лет назад. Мара прекрасно знала, о чем идет речь: бабушка Элен любила пересказывать это происшествие. Принц Рольф, находившийся с визитом в Луизиане, желая поблагодарить ее за то, что она позволила ему и его свите явиться к ней на бал без приглашения, заметил:
– Вас следует называть леди Великодушие.
Она смутилась, но, желая угодить особе королевской крови, ответила:
– Как вам угодно, ваше высочество, но меня с рождения звали просто Элен.
Между тем бабушка Элен продолжала:
– Так много лет прошло с тех пор.
– Даже слишком много, – согласился Рольф. – Как поживает Андре?
– Хорошо. А Анжелина?
– Волнуется из-за того, что происходит здесь, в Париже. Я ее эмиссар и неофициальный министр юстиции. Очевидно, я могу оказаться полезным в этом качестве.
Это был своего рода косвенный вопрос о сложившемся положении или, по крайней мере, о той роли, которую сыграли в нем Элен и ее внучка. Ответ бабушки Элен прозвучал столь же уклончиво:
– Если вы осведомлены о случившемся, значит, вам известно, что замешанная в скандале девица – это моя внучка. Позвольте представить ее вам.
Рольф повернулся к Маре. Легкая улыбка тронула его губы, но взгляд был строгий, оценивающий. Его глаза уже не были такими ярко-синими, как в молодости, и в волосах золото сменилось серебром, суровое лицо избороздили морщины, проложенные опытом и упрямством, но в нем ощущалась такая неукротимая сила, такая непререкаемая воля, что он показался Маре еще более грозным, чем его сын.
Она снова присела в реверансе, а он пожал ей руку.
– Мара. Греческое имя с привкусом Ирландии и в дополнение к нему – ирландские глаза цвета торфяного дыма, видящие будущее во сне. В сочетании с вашей красотой они могут свести с ума. Неудивительно, что дипломатия Рутении во Франции растеряла всю свою утонченность.
– Дипломатия, – жестко перебил его Родерик, – здесь не обсуждается.
Отец повернулся к сыну и смерил его уничтожающим взглядом.
– Я так и понял, – сказал он. – Но вопрос, незамедлительно приходящий на ум, если, конечно, это трезвый и незамутненный ум, таков: почему нет?
– Альковные дела обычно не являются предметом государственного интереса. Данное дело стало предметом такого интереса лишь недавно, но, если исключить непрошеное вмешательство, оно вскоре будет представлять интерес исключительно для дамы и для меня.
– Неужели ты собираешься стрелять из пушек по воробьям? Какое расточительство – использовать не просто безделушку, а как-никак королевскую корону, чтобы положить конец всего-навсего альковному делу!
Ядовитая ирония, прозвучавшая в словах отца, не оказала никакого заметного влияния на Родерика.
– Это положило бы начало, а не конец.
– Начало, основанное на сопротивлении и неприязни под воздействием форсмажорных обстоятельств, вряд ли сулит радужную перспективу на будущее.
– Вы твердо вознамерились подыскать для меня королеву, преисполненную чувства собственного долга, но лишенную надежд, тяжко вздыхающую и всегда готовую принести себя в жертву? Уверяю вас, это еще менее радужная перспектива.
Стиснув руки за спиной, Рольф тотчас же вновь бросился в атаку:
– А ты вознамерился склониться перед диктатом мещанской морали из-за какой-то ничтожной сплетни? Если так, лучше предупреди меня прямо сейчас. Переговоры по капитуляции королевства Рутения следует начать незамедлительно.
– Если единственный выход, который вы мне предлагаете, состоит в том, чтобы посыпать голову пеплом и безоговорочно принять ультиматум закоснелого в своем предубеждении самодержца, такому королевству лучше не жить.
Столько сдержанной ярости звучало в их голосах, что Демон заскулил и почел за благо заползти под канапе. Они были так похожи друг на друга, так упрямы и равны по силам, что развернувшаяся между ними сцена стала напоминать битву титанов. Казалось, никто из свидетелей этой битвы не смеет шевельнуться из страха навлечь на себя словесные удары. Мара прислушивалась к перепалке с ужасом и чувством вины.
Король Рольф смотрел на сына, грозно сведя брови на переносье.
– Ты неуклюж, как простолюдин, без малейшего намека на обходительность и воспитанность. Если ты точно так же обращался с дамой, неудивительно, что она выражает недовольство.
– Это не придворный менуэт с поклонами и кружевными платочками. Я должен жениться на этой женщине. Это необходимо.
– Необходимо ради кого? – негромко осведомился Рольф.
– Ради Рутении, ради Франции, ради укрепления наших отношений с этой страной. Ради вас. Ради нее. Ради меня.
– Никакой необходимости в подобном самопожертвовании нет. Не может быть, чтобы ты научился столь неуклюжему ведению государственных дел при моем дворе.
– Не может быть? – переспросил Родерик с наигранным изумлением. – Неужели все хитроумные альянсы, до сих пор спасавшие нашу страну от потрясений и революций, были заключены всего лишь по счастливой случайности? Можете называть меня неуклюжим, но всему, что я умею, я научился у вас, отец, ни у кого другого.
– Значит, уроки придется продолжить. Этот роман – не для брачной постели. Для достижения гармонии во всех сферах – общественной и частной – требуется нечто большее, чем осуществление твоей ребяческой воли.
– Мара будет моей.
– Ты можешь идти наперекор воле своего отца, если тебе угодно, но идти наперекор воле своего короля ты можешь лишь на свой собственный страх и риск. На кону стоит право престолонаследия. Твое право. Ты готов рискнуть им ради этой женщины?
– Прекратите! – воскликнула Мара. – Ради бога, перестаньте. О женитьбе речь не идет.
Король Рольф повернулся к ней.
– В чем дело? – спросил он уничтожающим тоном. – Вам не нравятся королевские короны?
– По правде говоря, не очень. А еще меньше мне нравятся сопровождающие их семейные скандалы.
Родерик подошел и встал рядом с ней.
– Оставьте Мару в покое. Это наш с вами спор, она тут ни при чем. Не делайте из нее мишень.
– Благодарю вас, ваше высочество, – сказала Мара, поворачиваясь к нему и гневно вскинув голову, – но мне не нужен защитник. Я выхожу из игры. Не желаю быть и не буду предметом раздора между вами и вашим отцом.
– Достойное, но бесполезное решение, – заявил король Рутении внезапно смягчившимся тоном, задумчиво глядя на них обоих.
– Браво! – воскликнула Джулиана, неожиданно появившаяся в дверях. – Смею ли я надеяться, что эта вспышка дурного нрава вызвана скандальными сплетнями, распространяющимися по Парижу? Вы могли бы дождаться меня, раз уж предполагается, что я замешана в этом кровосмесительном союзе.
– Ты не замешана, – коротко отозвался ее брат.
– Но ты же не станешь отрицать, что на первый взгляд все именно так и выглядит? Ни разу в жизни никто не бросал на меня таких косых взглядов, как сегодня! Между прочим, у наших ворот собрались какие-то люди. Один из них швырнул ком грязи в мою карету.
– Если бы ты не отправилась в Париж, – безо всякого сочувствия проворчал ее отец, – не было бы оснований для тревоги, проявлений дурного нрава и швыряния грязью. Могу я узнать, что ты сделала с кронпринцем Пруссии?
– С Эрвином? Да ничего! Его галантные ухаживания покорили мое сердце, и мы ждем лишь церковного оглашения, чтобы обвенчаться. Вы пожелаете нам счастья?
– Дети, – вздохнул Рольф, – это проклятие, посланное нам богами за то, что мы посмели нарушить границу их Аркадии.
– Вы недовольны? – с невинным удивлением спросила Джулиана. – Позвольте мне уточнить: вы хотите, чтобы я вышла замуж, а Родерик остался холост? А может быть, вы преследуете прямо противоположную цель?
– Скажи мне самое худшее. Скажи мне, что Эрвин, впавший в детство, сидит на чердаке и играет оловянными солдатиками. А может быть, он прыгнул в Сену, чтобы удрать от тебя?
– Как вы проницательны, отец! Но он не прыгал в Сену, его лодка перевернулась. Понимаете, у нас было состязание на лодках. Мне жаль вас огорчать, но он вернулся в Пруссию с жестоким насморком и проклятиями на устах. Родерик это устроил.
– Утонченная дипломатия, – пробормотал Родерик.
Маре, не спускавшей глаз с Рольфа, показалось, что во взгляде короля промелькнула искорка гордости и веселья, но он ее безжалостно загасил.
– Для меня это огромное утешение – знать, что он может оказаться полезным, если, конечно, сам захочет, – язвительно проворчал он, бросив взгляд на сына. – Позже я, разумеется, предполагаю получить полный отчет о случившемся.
– Разумеется, – поклонился Родерик.
Джулиана подняла бровь:
– Все это прекрасно, но как все-таки быть со скандалом, разразившимся вокруг нас? Он обещает стать… безобразным.
Рольф бросил на нее язвительно-насмешливый взгляд:
– Я же здесь, как и мадам Элен Делакруа. Если люди считают, что таких опекунов, как родная бабушка юной девицы и ее крестный отец, недостаточно для соблюдения приличий, пусть думают и говорят что им угодно.
– Вы мой крестный отец? – спросила удивленная Мара.
– Точно так же, как моя королева является вашей крестной матерью.
– Я этого не знала.
– До недавних пор это был, к сожалению, лишь почетный титул, но данное обстоятельство можно исправить. Когда Анжелина присоединится к нам, а я не сомневаюсь, что она так и сделает в самом скором времени, она тоже захочет поближе познакомиться с вами. – Он одарил ее такой ослепительной и полной обаяния улыбкой, что Мара заморгала. Снова повернувшись к дочери, король продолжал: – Но смею ли я в столь критический момент тем не менее рассчитывать на стакан вина? Я проделал долгий и утомительный путь.
– Старость – не радость, – иронически заметила Джулиана. – Пойду-ка я проверю, остались ли в доме слуги, оправившиеся после подслушивания.
– Будь так любезна, передай им, чтобы обслужили меня в моих апартаментах. Родерик, если ты присоединишься ко мне, пока я смываю с себя дорожную грязь, мы сможем обсудить еще кое-какие неотложные дела. Дамы, надеюсь, вы примете наши извинения?
Отец и сын удалились. Гвардейцы разбрелись кто куда. Джулиана не вернулась после совещания со слугами. Мара, оставшись наедине с бабушкой, села в кресло по другую сторону камина. Вошедший лакей добавил дров в огонь и ушел. Когда за ним закрылась дверь, бабушка Элен заговорила:
– Итак, моя дорогая?
Мара подняла на нее встревоженный взгляд:
– Да?
– Ты все еще хочешь покинуть этот дом?
– Мне кажется, это наилучшее решение.
– Возможно, но сама-то ты этого хочешь?
– Я сбита с толку, – тихонько призналась Мара. – Я не знаю, что происходит. Меня защищают или просто хотят от меня избавиться? Или и то и другое вместе? Я не знаю, вправду ли Родерик хочет на мне жениться или он действует по необходимости? Из чувства долга?
– Или бросает кому-то вызов?
– Да, и это тоже.
– Ты могла бы остаться и подождать развития событий.
– Я не хочу ждать!
Но даже если бы она обнаружила, что Родериком движет искреннее желание жениться на ней, это ничего не изменило бы. Он был увлечен не ею, а некой фантазией, которую сам себе придумал. Этот придуманный образ, прихотливый и переменчивый, ненадолго очаровал его, разжег в нем желание. Он ее совсем не любил; она ему даже не нравилась! И стоит ему узнать ее получше, разгадать ее загадку, понять, что она собой представляет на самом деле, как он утратит к ней всякий интерес.
– Молодость нетерпелива, – вздохнула бабушка Элен. – Некоторые вещи требуют времени.
Мара почти не прислушивалась к ее словам. Глядя прямо в лицо бабушке, она спросила:
– Почему король Рольф так настроен против меня? Он не хотел, чтобы Джулиана вышла за прусского кронпринца, так что речь идет вовсе не о голубизне крови. Что же нужно, чтобы он остался доволен?
– Ты могла бы задать ему этот вопрос – просто из любопытства, – если бы осталась здесь.
– Думаете, он подозревает, что я могла помогать де Ланде по каким-то политическим мотивам… даже несмотря на то, что он держал вас заложницей?
Бабушка Элен поджала губы.
– Полагаю, это не исключено.
– Мне бы не хотелось уезжать, оставляя его в этом заблуждении. Не хочу, чтобы он так скверно думал обо мне.
– Конечно, нет. Это было бы ужасно.
– Есть кое-что еще. Если мы покинем Дом Рутении прямо сейчас, сразу после выхода этой ужасной статьи, это может выглядеть как бегство. Мне кажется, было бы лучше для всех, если бы этого удалось избежать.
– Совершенно верно! – горячо поддержала ее бабушка.
– И потом, есть еще моя крестная. Я так много слышала о ней… мне хотелось бы с ней познакомиться и поговорить. Это выглядело бы странно и невежливо, если бы, пробыв здесь одну ночь, мы покинули дом до ее приезда. Мне ни за что на свете не хотелось бы оскорбить ее чувства.
– Мне самой очень хотелось бы снова ее увидеть.
– Да, я в этом не сомневаюсь.
Была еще одна причина, но Мара не могла заставить себя заговорить о ней с бабушкой. Пока она наблюдала, как Родерик разговаривает с отцом, ее охватило сильнейшее желание узнать, что он за человек на самом деле, что скрывается за его внешней суровостью, есть ли какие-то чувства в его душе или он живет, руководствуясь одним лишь рассудком. Ей не хотелось даже гадать, откуда в ней взялась эта потребность, она лишь признала, что такое желание у нее есть.
– Так решено? Мы остаемся? – спросила бабушка.
– Да, решено, – ответила Мара. Капитуляция далась ей не без борьбы и никакой радости не доставила.
Прошло несколько дней, и жизнь постепенно вошла в относительно нормальную колею. После визита короля Рольфа к редактору бульварного листка, опубликовавшего скандальную заметку, газета поместила опровержение. Толпа оборванцев, собравшаяся у Дома Рутении, постепенно рассеялась, тем более что гвардейцы по своей собственной инициативе стали посменно нести караул у ворот. То ли Родерик был слишком занят, то ли мешало присутствие Рольфа, но по ночам он не тревожил сон Мары.
Король и его сын продолжали враждовать, но это не мешало им вместе принимать толпы визитеров, которые принялись осаждать посольство, как только распространилась новость о приезде короля. Бабушке Элен негласно была поручена роль хозяйки дома, и эту роль она исполняла, сидя во главе стола или в своем кресле у камина. Король относился к Маре покровительственно, Родерик то поддразнивал ее, то не замечал. Гости поначалу бросали на них исподтишка полные любопытства взгляды, но Мара была окружена такой почтительностью со стороны домашних, что скандальный интерес вскоре угас. Ежевечерние собрания в гостиной продолжались, но их теперь посещали в основном люди немолодые, поэтому и тон разговора стал более сдержанным, чинным и скучным. Сборища постепенно становились все менее многолюдными.
В таком положении дел были свои преимущества. Маре больше не приходилось притворяться, будто она потеряла память, и следить за каждым своим словом. Теперь она могла вести себя естественно, рассказывать о Луизиане и тамошних обычаях, не боясь выдать себя, свободно задавать членам гвардии все те вопросы, которые ей так давно хотелось задать.
Она выяснила, что Леопольд, отец Михала, женился на одной из фрейлин Анжелины, жизнерадостной темноволосой женщине, подарившей ему девять детей. Они жили в большом каменном замке в горах над долиной, и старая крепость лишь издалека казалась мрачной: в ее нерушимых стенах звенел, не смолкая, смех и раздавались веселые крики. Сам Михал по окончании своей военной службы у Родерика собирался найти себе жену и осесть в родовом замке вместе с братьями и сестрами, выращивать лозы, делать вино не хуже, чем во Франции, и продолжать свой род.
Близнецы Жорж и Жак оказались сыновьями Освальда, еще одного из членов гвардии Рольфа, некогда посещавшего Луизиану. У их отца тоже был брат-близнец, но он уже умер. В настоящий момент близнецы наперебой ухаживали за одной белошвейкой, отчаянной кокеткой, державшей обоих в подвешенном состоянии. Они были безраздельно преданы Родерику и готовы следовать за ним хоть на край света.
Этторе, граф Чиано, рассказал Маре столько историй о том, чему был свидетелем, и о подвигах, которые совершил сам, что у нее все безнадежно смешалось в голове. Он был неутомимым говоруном, великолепным рассказчиком, его истории всегда были пронизаны юмором. В свободные от службы часы он писал роман, основанный на событиях его жизни, который, по его словам, должен был превзойти все, что когда-либо вышло из-под пера господина Дюма. И в самом деле, в романе было столько темниц и заброшенных замков, столько томящихся в неволе девиц, спасаемых героем, смуглым и опасным красавцем, отчаянным повесой, что он наверняка должен был наполнить золотом карманы автора, который признавал, что его книга не лишена налета непристойности, но совсем небольшого, как раз в меру.
– Твой роман запретят, – сказала ему Труди. – Его поместят в папский список опасной литературы.
