Текст книги "Погибель королей"

Автор книги: Дженн Лайонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

6: Отец Грача
^{(Рассказ Коготь)}

Тридцать пять шагов от фонтана в центре дворика, усаженного цветами, до лестницы в его задней части. Две ступеньки, затем коридор. Слева – дверь в комнату Олы, а за дверью справа еще одна лестница. Еще десять ступенек, небольшой поворот, еще десять ступенек, затем дверь.

Сурдье знал этот путь наизусть, и это было весьма кстати, поскольку он ни разу его не видел.

Слепой музыкант открыл дверь, нахмурился и вздохнул. Его сын храпел…

Кирин, тебе это неприятно?

О, какая жалость. Наверное, ты только что понял, что Сурдье – часть моей коллекции воспоминаний. Ты тоже, хотя и в меньшей степени.

Ты этого не знал? Ой…

Ну, теперь знаешь, утенок. Сурдье – часть меня, и он действует весьма энергично. Он так хочет защитить тебя. Отцовская любовь – такая сильная.

Во гневе ты очарователен.

Ну так вот…

Его приемный сын храпел на одной из кроватей, втиснутых в кладовую, которую превратили в жилую комнату. Им двоим хватало места, пока Кирин был мелким, но с тех пор парень повзрослел и вытянулся.

Теперь они едва здесь помещались.

«Это лучше, чем ничего, – подумал Сурдье. – Если бы нас вышвырнули на улицу, было бы хуже».

Жаль, что он никак не может втолковать это своему неблагодарному сыну.

Он подозревал, что, к сожалению, его сын все прекрасно понимает. Как бы ни притворялся Сурдье, что они ходят по лезвию бритвы и во всем зависят от милости хозяйки борделя, его угрозы были выдуманные. Госпожа Ола никогда их не выселит. Но он бы предпочел, чтобы Ола не сводила на нет все его усилия. Время от времени мальчишку следовало учить уважению.

Сурдье ненадолго прервал свои размышления, чтобы ткнуть тростью в спину сына.

– Кирин, вставай! Ты проспал.

Его сын застонал и повернулся на другой бок.

– Еще не время!

На этот раз Сурдье ударил палкой по бамбуковой кровати Кирина.

– Вставай, вставай! Ты что, уже забыл? Сегодня мы играем в доме Ландрила Аттулимы. А госпожа Ола хочет, чтобы мы подготовили ее новую танцовщицу. У нас полно дел, а ты не спал всю ночь, так? Никчемный мальчишка, что я говорил тебе про воровство?

Его сын сел на постели.

– Папа.

– Твое счастье, что я слепой, а то отколошматил бы тебя так, что ты бы сидеть не мог. Мой отец такой глупости бы не потерпел. Ты музыкант, а не уличный воришка.

Кровать скрипнула: Кирин спрыгнул на пол.

– Музыкант – это ты. А я просто пою, – озлобленно ответил он.

В последнее время Кирина многое злило, но ведь раньше он был таким милым! Что Сурдье сделал не так?

– Если бы ты занимался…

– Я занимаюсь. Просто у меня нет таланта.

– По-твоему, это занятия? – нахмурился Сурдье. – Ты больше времени тратишь не на запоминание аккордов, а на ухаживания за бархатными девушками Олы и на прогулки по крышам. Ты мог бы стать одним из лучших, если бы хотел. Когда мне было пятнадцать, я все ночи напролет учился ставить пальцы. Каждый день практиковался.

– К пятнадцати годам ты уже ослеп, – буркнул Кирин.

– Что ты сказал? – Сурдье крепче сжал свою трость. – Проклятье! Парень, однажды тебя сцапают Сторожа, и тогда тебе конец. Если повезет, они отрубят тебе руку, а если нет – продадут в рабство. Я не смогу вечно тебя оберегать.

– Оберегать? – фыркнул Кирин. – Папа, я люблю тебя, ты же знаешь, но ты просто не можешь меня оберегать. – Снова зашуршала ткань: Кирин брал набедренную повязку, аголе, плащ-салли и сандалии.

– Ты не знаешь, как я тебя защищаю. Ты даже не представляешь, – Сурдье покачал головой.

Его сын направился к двери.

– Нам ведь нужно куда-то идти, так?

Сурдье столько хотел сказать мальчику, но слова либо уже сказаны, либо их вообще нельзя произносить. Кроме того, он и не надеялся, что сын его послушает. В последнее время Кирина могла убедить только Ола – только потому, что говорила лишь то, что он хотел услышать. Сурдье надоело быть единственным человеком, который говорит то, что мальчику нужно услышать. Он устал от споров, устал быть голосом совести среди этого океана пороков.

Полгода. Еще полгода, и Кирину исполнится шестнадцать. Тогда все закончится, и Сурдье узнает, насколько хорошо он его воспитал.

Тогда об этом узнает вся империя[26]26
  Я невольно думаю о том, что, по мнению Сурдье, должно было произойти в шестнадцатый день рождения Кирина. А вот и более тревожная мысль: что, если бы все произошло именно так, как задумывал Сурдье?


[Закрыть].

– Шевелись, сын. Нам нельзя опаздывать.

Сурдье ткнул сына тростью в грудь:

– Не спи!

Кирин, запинаясь, выдавил из себя куплет. Толпа в главном зале неодобрительно загудела, хотя зрителей стало меньше, как только они поняли, что сейчас идет репетиция.

Да и вообще ценителей искусства среди клиентов было мало.

– Давай сначала, – сказал Сурдье. – Прошу прощения, госпожа Морея. Можно подумать, что мой сын ни разу не видел красивую девушку.

– Папа!

Сурдье, хоть и был слеп, прекрасно понимал, что его сын покраснел и что виной тому Морея – самая новая танцовщица в клубе «Разорванная вуаль» и самая новая рабыня Олы. Морея останется рабыней до тех пор, пока не заработает достаточно металла, чтобы выкупиться из рабства. Чтобы заслужить свободу, ей придется быть и превосходной танцовщицей, и успешной шлюхой.

Сурдье мало заботила судьба Мореи, но, судя по поведению Кирина, она была прекрасна, словно богиня. По крайней мере, обычно его сын не выставлял себя таким дурачком перед девушками.

Морея взяла лежавшее на краю сцены полотенце и вытерла лицо.

– Мы уже два раза повторили. Еще один раз, а потом перерыв?

– Я не против, госпожа Морея, – ответил Сурдье, снова устанавливая между ног свою арфу. – Если кое-какие проклятые мальчишки не будут пялиться куда не надо и думать, о чем не надо, а не о работе.

Ответа Кирина он не услышал, но мог легко себе его вообразить.

– Не хмурься, – сказал Сурдье и снова ткнул Кирина между ребер.

– Как… – Кирин покачал головой, сжал зубы и сквозь силу улыбнулся.

Сурдье снова заиграл танец. Морея попросила его сыграть «Маэванос». Если Морея прибыла из богатого дома, то «Маэванос», скорее всего, был наилучшим вариантом. У нее просто еще не было времени выучить что-то более «остренькое».

Сюжет «Маэваноса» был довольно прост. Одну молодую женщину продал в рабство ее муж, который заглядывался на ее младшую сестру. Работорговец, купивший ее, дурно с ней обращался, но потом ее купил аристократ из Верхнего круга.

Аристократ влюбился в нее, но произошла трагедия: его убили люди из враждебного ему дома. Верная рабыня покончила с собой, чтобы вновь встретиться со своим повелителем за Второй завесой. Ее преданность растрогала богиню смерти Таэну, и она разрешила паре вернуться в мир живых, а вместо них забрала к себе мужа-распутника. Аристократ отпустил девушку на волю, женился на ней, и все, кто этого достоин, после этого жили долго и счастливо[27]27
  Существует много вариантов «Маэваноса», однако основной сюжет у них один: герой умирает и отправляется в загробный мир. Таэна судит его, а затем позволяет вернуться в мир живых. Кхадри Силорма подробно разбирает эту тему в «Архетипе умирающего бога», разрабатывая теорию, в соответствии с которой Таэна является лишь одной из частей цикла духовной реинкарнации, необходимой для всего живого. Таэну дополняют богини Таджа и Тиа, и каждая правит одним из трех существующих наравне друг с другом миров нашей реальности. Эти миры соответствуют физическому, магическому и посмертному метафизическим состояниям. Последователи Галавы, богини жизни, ненавидят книгу Силормы, поскольку считают, что в ней Галава играет второстепенную роль по сравнению с тремя богинями-сестрами.


[Закрыть].

Хотя «Маэванос» должна была танцевать женщина, песню исполнял мужчина, ведь историю рассказывала не сама героиня, а мужчины, которых она встретила. Сцены с участием лорда и работорговца были пикантными, именно поэтому Морея и предложила их в качестве компромисса.

Сурдье ненавидел этот танец ровно по тем причинам, по которым он, вероятно, будет пользоваться успехом в борделе. Однако в данном вопросе окончательное решение принадлежало не музыканту.

Когда танец начался, число зрителей увеличилось; в клуб стали стекаться первые вечерние клиенты. Последний поклон Мореи публика встретила радостными воплями и аплодисментами. Кирин умолк. Сурдье чуть прижал примотанные к пальцам «когти» к двойным струнам своей арфы, и с них сорвалось эхо последних нот.

Сурдье почувствовал запах пота Мореи, услышал стук бус, когда она перекинула свои волосы за спину. Не обращая внимания на свист и улюлюканье, она подошла к стулу, на котором он сидел.

– Что ты здесь делаешь? – спросила его Морея.

Сурдье повернул голову в ее сторону.

– Репетирую, госпожа Морея.

– Ты восхитителен, – сказала она. – В каждом борделе Бархатного города такие же талантливые музыканты? Ты лучше всех, кто когда-либо играл для моего прежнего хозяина. Сколько тебе платит мадам Ола?

– По-вашему, мой отец настолько хорош? – Кирин подошел так тихо, что даже Сурдье этого не услышал.

Сурдье подавил в себе желание проклясть богов. Ему совсем не хотелось, чтобы Кирин стал задаваться вопросом, почему Сурдье играет в Бархатном городе, когда мог бы выступать перед королевскими особами.

– Привет, красотка. Брось этих слуг, – донесся чей-то грубый голос. – Я хочу провести время с тобой.

Сурдье услышал тяжелые шаги; к ним приближался какой-то большой человек.

Морея глубоко вдохнула и сделала шаг назад.

– Разве ты не видишь, что она устала? Оставь ее в покое. – Возможно, Кирину удалось бы запугать мужчину, будь он на несколько лет постарше и значительно тяжелее, однако сейчас его самого можно было легко принять за бархатного мальчика. Сурдье сомневался, что клиент вообще обратил внимание на его сына.

Сурдье отложил арфу в сторону и протянул свой расшитый лентами плащ-салли в ту сторону, где стояла Морея.

– Госпожа, ваш плащ.

Пока Морея одевалась, Сурдье изменил заклинание, направляя звук в комнате так, чтобы Роарин, вышибала «Вуали», слышал каждое слово. Потенциальный клиент Мореи, возможно, и крупный, но в жилах Роарина текла кровь моргаджей – и ее достаточно для того, чтобы на его руках росли ядовитые шипы. Сурдье по опыту знал, каким грозным может быть этот вышибала.

– У меня есть деньги! Я ничем не хуже других! – возразил человек.

– Эй, сейчас моя очередь! – вступил в разговор еще один голос.

– Потрясающе, теперь вас двое, – сказал Кирин. – Госпожа Морея, вы же сейчас не берете клиентов, верно?

Бусины в ее волосах застучали друг о друга: она покачала головой.

– Нет.

– Ну вот видите, парни, она не работает. Проваливайте. – Только тот, кто хорошо знал Кирина, заметил бы, что его голос дрожит от страха. Эти двое, наверное, настоящие великаны.

– Клянусь яйцами Бертока! Не указывай мне тут, – мужчина подошел поближе.

Даже со сцены Сурдье чуял запах перегара. Музыкант стиснул свою трость и приготовился к тому, что ему, возможно, придется вмешаться.

– В чем дело? – спросил Роарин. Зрители, стоявшие ближе всего к сцене, умолкли.

– Я… э-э… Я хочу провести немного времени с этой девушкой… господин.

– Краднит, ты спятил! Я же первый подошел!

– Разумеется, добрые господа, разумеется, – сказал Роарин, – но это же просто танцовщица. Смазливая шлюшка, да, но всласть с ней не покувыркаешься – она слишком измотана. Пойдемте со мной. Мадам Ола покажет вам настоящих женщин! Они из вас все соки высосут! – Он положил свои ручищи на плечи двух мужчин и повел их прочь.

Сурдье выдохнул и повернулся, чтобы взять арфу.

– Иногда я ненавижу свою работу.

– У вас все хорошо, госпожа Морея? – спросил Кирин.

Молодая женщина застонала и принялась разминать затекшую шею.

– Даже не верится… – Она оборвала саму себя. – Очень мило с твоей стороны – так заступаться за меня… – У нее вдруг перехватило дыхание. – У тебя голубые глаза!

У Сурдье едва не остановилось сердце.

Нет. Будь оно все проклято, нет!

– Я ношу их только по особым случаям, – ответил Кирин. Сурдье чувствовал, что тот улыбается. Ну конечно, он улыбался. Кирин ненавидел, когда люди обращали внимание на цвет его глаз, но теперь их заметила симпатичная девушка, которой он хочет понравиться.

Сурдье призадумался. Откуда взялась эта девушка? Не из королевского дома, это ясно. Сурдье запретил Оле покупать рабов в королевских домах. Риск слишком велик.

– Пойду в сад, прилягу в беседке, – сказала Морея Кирину. – Принесешь мне холодного джоратского сидра? Я умираю от жажды.

– Мы уходим, – сказал Сурдье. – У нас выступление.

– Я принесу вам сидра, прежде чем уйти, – сказал Кирин.

Она выскользнула за дверь. Комната опустела: клиенты, которые остались посмотреть на репетицию, теперь отправились на поиски компании иного рода.

– Нет, Кирин, – сказал Сурдье. – У нас нет времени.

– Папа, я ненадолго.

– Изображать из себя героя, налетать на врага и спасать девушку – не твоя работа. Предоставь это Роарину. – Он понимал, что сейчас говорит сварливым тоном, но не мог остановиться.

– Она забрала твой плащ, – напомнил ему Кирин. – Я его принесу. Ты ведь хочешь прийти к Ландрилу в цветах Гуляк, верно?

Сурдье вздохнул. К сожалению, мальчик был прав: Сурдье нужен этот плащ. Да, это всего лишь отговорка, но это не значит, что она плохая. Музыкант стиснул руку сына.

– Не угощайся сластями, за которые не заплатил. Нам нельзя гневить Олу, ведь только по ее милости мы не ночуем на улице. Есть дюжина хороших музыкантов, которые дадут выбить себе пару зубов за право выступать в «Разорванной вуали». Не забывай об этом.

Его сын вырвал руку.

– Забавно, что Морея с тобой не согласна.

– Не хмурься, мальчик, а то по личику, которое Ола считает таким красивым, пойдут морщины. – Его голос смягчился. – У Ландрила мы должны быть, когда колокола пробьют шесть раз, так что немного времени у тебя есть. Но не задерживайся.

Если его сын и затаил на него обиду, то ее уничтожила радость от одержанной победы.

– Спасибо. – Кирин быстро обнял Сурдье и выбежал из комнаты.

Сурдье остался сидеть там, кипя от злости.

Затем он попросил, чтобы кто-нибудь разыскал Олу.

7: «Страдание»
^{(Рассказ Кирина)}

…не хочу держать в руках этот проклятый камень. Я не хочу и дальше говорить об этом, Коготь. Я даже не помню, на чем я остановился.

А, точно. Я был на борту «Страдания». Большое спасибо.

Ладно.

Первые часы, проведенные на борту корабля, я помню плохо. Моряки вязали узлы, поднимали паруса, кричали, вопили, выводили корабль в море. Почти не обращая на них внимания, я ждал в нашей каюте.

Точнее, я в ней прятался.

Мне было странно наблюдать за тем, как эти обычные, заурядно выглядящие люди входят в каюту, и при этом знать, что их облик – фальшивка. Еще более странным было знать, что они изменили и мое обличье. Если бы я посмотрел в зеркало, то своего настоящего лица я бы не увидел.

– Что вам от меня нужно? – спросил я у Хамезры, когда они вернулись. – Только не говори, что вы случайно заплатили за меня ожерельем со «слезами звезд». Мой дед отдал такое же за Мию – рабыню-ванэ, которую он купил у «какой-то старой ведьмы-ванэ», как он говорил. Эту историю мне кто-то рассказал после того, как я наконец снова встретился со своими дорогими родственниками. Я всегда думал, что это просто сказка, ведь старых ванэ не существует, но, смотри-ка, тут есть ты – старая ведьма-ванэ.

Она изогнула бровь.

Я откашлялся.

– Не обижайся.

– Я не в обиде, – ответила Хамезра. Похоже, мои слова ее позабавили – несмотря на то, что я назвал ее ведьмой, и притом дважды.

– Причина, по которой ты купила меня, как-то связана с моим дедом? – спросил я.

Она ласково посмотрела на меня, но промолчала.

– Довольно, – сказал Тераэт. – До Жериаса путь неблизкий. Найди капитана и спроси, есть ли у него погодная ведьма. Мне бы хотелось знать, когда мы прибудем на место.

Именно этого я ждал, именно этого я опасался. Приказ моего нового хозяина, прямо противоречащий связанному с гаэшем распоряжению, которое отдал капитан Джувал. Ответ на вопрос Тераэта я уже знал: да, у Джувала есть погодная ведьма. Но если я стану говорить о ней или о Джувале, то нарушу приказ, который он отдал мне, когда распорядился сделать мой гаэш. Как только я вернусь, Тераэт потребует у меня ответа. Если я ему отвечу, гаэш убьет меня за невыполнение приказа Джувала.

Но если я ничего не скажу Тераэту, гаэш все равно меня убьет – на этот раз за неподчинение Тераэту.

Я медлил, и во мне начала усиливаться боль.

Я подумал о том, что моя жизнь была короткой и странной. Возможно, Таэна посмеется, когда я окажусь за Второй завесой и расскажу ей о своей жизни.

– Гаэш не…

– Иди!

По мне тек поток боли, и я стиснул зубы. У меня был только один шанс выжить – если я сумею быстро рассказать об этой проблеме Тераэту и он аннулирует приказ Джувала или изменит свой собственный. Возможно. Если Таджа все еще любит меня.

– Приказ… Джувала…

Старуха встала.

– Тераэт, скорее!

– Джувал… сделал гаэш… – Приказы накатывали на меня, словно мощные волны, они топили меня в моей же крови. Гаэш врезался в мое тело, с ревом понесся по моим венам, он пожирал меня изнутри, он горел, он обжигал.

Я рухнул на пол и забился в судорогах.

8: Сделка с ангелом
^{(Рассказ Коготь)}

Морея беспокоилась о том, где разместиться в беседке, чтобы лучше всего показать себя. На этом диване? Нет, он слишком хорошо виден. На том? Да, так лучше. Морея сняла с себя покрытый лентами плащ-салли, повесила его на спинку стула и плеснула на себя водой, чтобы освежиться. Затем она провела рукой по своим косам, снова нанесла на себя духи и намазала тело благовонным маслом так, что ее кожа заблестела. Потом Морея поспешила к выбранному ею дивану и легла на него, изображая сильную усталость.

Это было не в полной мере притворство.

Через несколько минут в солярий вошел сын арфиста с кружкой в руках. Морея понимала, что он не может быть потомком Сурдье. Да, Сурдье – гениальный музыкант, но он, очевидно, из простонародья, а его сын… В общем, его предками были не землепашцы.

Подросток остановился и уставился на нее. Морея едва не улыбнулась. Как ребенок из борделя остался настолько невинным, что его может возбудить вид обнаженного тела? Все дети из гарема, которых она знала, были пресыщенными, устойчивыми к любым обычным соблазнам.

– Вот ваш напиток, госпожа Морея. – Кирин протянул ей кружку с сидром.

Морея подняла взгляд на него. Он ангел, это несомненно. Его кожа не оливковая, как у большинства куурцев, а темная, но почему-то более золотистая. На контрасте с его черными волосами она кажется бледнее, чем на самом деле, и при этом заставляет его голубые глаза сиять, словно сапфиры из Кирписа. Эти голубые глаза… Морея щелкнула языком и улыбнулась, а затем, приподнявшись на диване, взяла у юноши кружку.

– Только не «госпожа». Просто Морея. А тебя госпожа Ола называет Ангел?

Юноша фыркнул.

– Ола меня как только не называет. Пожалуйста, зови меня «Кирин».

– Я бы решила, что ты из Кирписа, если бы не волосы. – Морея протянула руку, чтобы коснуться их. – Они – словно перья ворона. – Она откинулась на подушки, чтобы снова посмотреть на него. – Но ты же не оттуда, верно?

Он рассмеялся и покраснел.

– Нет. Я родился здесь.

Она недоуменно сдвинула брови.

– Но ты совсем не похож на куурца.

– А… – Он замялся. – Моя мать – долтарка.

– Что?

– Долтар – это страна. Она находится на юге, далеко на юге, за джунглями Манола. Там холодно. У местных жителей голубые глаза и светлые волосы – как у меня.

Морея подавила в себе желание закатить глаза.

– Я знаю, где расположен Долтар. – Она снова коснулась его волос и поняла, что они крашеные. – Из Долтара на север отправляют большое количество рабов. Но ты не похож на долтарца.

Он нахмурился.

– Правда?

– Все рабы-долтарцы, которых я знала, были коренастыми, высокими и плотными, идеально подходящими для тяжелой работы. У них большие носы и тонкие губы. А ты худощавый. Твой нос, твои губы… Ты – полная противоположность долтарцу. – Морея попыталась представить себе его с коричневой кожей, в синей одежде. Оказалось, что это легко, и, хотя в беседке стояла удушающая жара, Морея задрожала.

– Тебе холодно? – спросил юноша.

Морея улыбнулась.

– Нет. Посиди со мной.

Кирин смущенно откашлялся.

– Мне нельзя. Это… э-э… Такое правило.

– Я слышала, как госпожа Ола отзывается о тебе. Наверняка она позволяет тебе проводить время с тем, кто тебе нравится.

Из красного Кирин стал пунцовым.

– Правило установила не Ола, а я. Я не навязываюсь женщинам, которые находятся здесь. Это было бы неправильно.

– Ты не навязываешься – я хочу, чтобы ты был здесь. – Она похлопала по подушке. – Садись. Позволь мне расчесать твои прекрасные волосы. Ну пожалуйста.

– Я… – Он подошел к скамье. – Пожалуй, несколько минут ничего не изменят.

– Это просто позор, что твои чудесные волосы в таком запущенном состоянии. Зачем ты завязываешь аголе на шее? Ты себя задушишь. – Морея развязала длинный кусок ткани и позволила ему упасть на диван. Она потянулась к щетке, которую забыл другой раб, и провела ею по волосам Кирина, распутывая колтуны. Волосы доходили ему до плеч. Черная краска не пошла им на пользу. Морея обнаружила несколько золотых прядей, которые он пропустил, и несколько фиолетовых пятен в тех местах, где краска выцвела. Расчесав Кирина, она принялась массировать кожу на его голове, осторожно разминая ее опытными пальцами. При этом она наклонилась к нему, прижалась грудью к его спине. Кирин задышал чаще. Морея улыбнулась.

– Я всегда думал, что у меня странные волосы, – неуверенным тоном заметил Кирин.

– Золотые? Есть люди, которые пошли бы на убийство, лишь бы у них были такие же. Ты не должен работать здесь.

– Ты же знаешь, что это не так. Да, кстати – что произошло на репетиции?

– Нет, я хочу сказать, что ты не… ты не бархатный мальчик. Я знала музыкантов, которые выполняли те же обязанности, что и танцовщицы.

Нахмурившись, Кирин отвернулся.

– Мы снимаем здесь одну из комнат. Ола не много с нас берет, потому что мы играем для танцовщиц, но не более того.

– С такой внешностью ты мог бы заработать кучу металла.

– Не обижайся, но я предпочитаю добывать его другим способом.

Морея провела пальцами по его плечу и почувствовала, как у него по спине побежали мурашки.

– Значит, ты – огенра?

Настроение Кирина изменилось. Он повернулся, чтобы посмотреть на нее.

– Я же сказал, что я долтарец. Почему ты решила, что я один из королевских ублюдков?

Морея постаралась ответить беззаботно, словно ей все равно.

– Голубые глаза – один из признаков божественного происхождения. Я знала лишь одного человека с голубыми глазами – такими же, как у тебя, – и он был королевской крови, одним из тех, кого коснулся бог. Ты похож на него, вот я и предположила, что ты – его родственник.

– Говорю же, я – не огенра, – ледяным тоном ответил Кирин.

– Но…

– Пожалуйста, прекрати.

– Ты уверен? Потому что…

– Уверен.

– Но если ты огенра…

Его лицо исказилось от гнева.

– Моя мать – долтарка, и она бросила меня на свалке в Галлтисе. Теперь ты довольна? Она была тупой и не знала, что за десять серебряных «кубков» в храме Калесс или в любом синем доме можно купить средство, которое не даст ей забеременеть. И поэтому она бросила меня сразу после моего рождения. Да, голубые глаза – знак божественного благоволения, но тут полно людей с глазами всех цветов радуги. У Сурдье, пока он не ослеп, были зеленые глаза. Это не означает, что он – родственник королевского дома, который управляет Привратниками; нет, просто он из Кирписа. Я ни разу не бывал ни в одном из особняков Верхнего круга и никогда туда не попаду[28]28
  Не стоит предполагать, что Сурдье не прошел подготовку у Привратников. Возможно, что музыке его учили Гуляки, но он, похоже, знал заклинания, которые не входят в их репертуар. Скажем так: я бы не удивился, если бы узнал, что у Сурдье были связи с Привратниками, – а точнее, с домом де Арамарин.


[Закрыть].

Морея вздрогнула. Его гнев… Богиня Калесс!

– Но… ты так на него похож, – прошептала она и заплакала.

Через несколько секунд он уже обнимал ее и гладил ей волосы.

– Проклятье… Прости… Я… Я не… Он много для тебя значил? Он был тебе дорог?

Она отстранилась от него.

– Нет! Я его ненавижу.

Лицо Кирина окаменело.

– Подожди… Я напоминаю тебе человека, которого ты ненавидишь?

Морея вытерла слезы. Все шло не так, как она рассчитывала, совсем не так.

– Дело не в этом. Я просто хотела…

– Что? Чего ты хотела так сильно, что разыграла целый спектакль для человека, напоминающего тебе того, кого ты ненавидишь, – ненавидишь так сильно, что одна мысль о нем вызывает у тебя слезы? Мне это очень интересно.

Морея отсела подальше от Кирина.

– Дело не в этом!

– Тогда объясни, в чем.

– Если ты – огенра, то мог бы выяснить, куда работорговцы из Восьмиугольника продали мою сестру Талею. Если ты из благородной семьи, то мог бы попросить своих родственников об услуге. Я была уверена в том, что ты огенра. Ты даже носишь его цвета… – Она указала на его грудь.

Кирин коснулся синего камня в золотой оправе, висевшего у него на шее.

– Его цвета… Ясно. – Он кивнул. Теперь его взгляд из нежного стал суровым.

– Кирин, ты мне нравишься…

– Да неужели.

– Да! Я не знала, к кому еще мне обратиться.

– Тебе следовало обратиться к вашей новой хозяйке. Половина жителей города – друзья Олы, а вторую половину она шантажирует. Ола узнала бы в Восьмиугольнике все, что тебе нужно, а может, даже купила бы твою сестру. Но Ола потребует что-нибудь взамен, а ты не хочешь увеличивать свой долг перед ней. И ты решила, что меня можно обвести вокруг пальца.

Морея почувствовала, что в горле у нее пересохло.

– Я не знаю госпожу Олу так же хорошо, как ты. Мои прежние хозяева избили бы меня за подобную просьбу. Но ты… ты милый, красивый, и ты заступился за меня… Почему тебе кажется, что я преследую коварные цели?

Его лицо не смягчилось.

– Потому что у тебя есть товар на продажу, и ты думаешь, что я мечтаю его купить.

Морея попыталась дать ему пощечину, но Кирин ловко уклонился и встал.

– Я спрошу у Олы. Раньше она была рабыней, и у нее до сих пор есть знакомые в Верхнем круге. Кто-то из них наверняка знает, что стало с твоей сестрой. – Веселый огонек в глазах Кирина погас. Он больше не смотрел на нее, словно влюбленный юноша на объект своей страсти.

Морея опустила взгляд. Она ненавидела то, что сейчас чувствовала, ненавидела то, что, по ее мнению, произойдет сейчас.

– Что ты рассчитываешь получить взамен? – спросила она наконец.

Кирин перебросил через руку плащ-салли своего отца.

– Ничего, – ответил он. – Я понимаю, что мы в Столице, но не все должно сводиться к сделкам.

Кирин поклонился с изяществом опытного артиста и, не оглядываясь, вышел из беседки.

Он осторожно пробрался в главный зал «Разорванной вуали» и поискал глазами отца.

– Ну что? Как все прошло, мой маленький Грач? – шепнула Ола ему в спину.

– Ох… Не хочу об этом говорить. – Ему не нравилось, что она называет его Грачом в клубе. Он же не называет ее Вороной.

Крупная женщина удивленно изогнула брови.

– В доме, куда ты отправился ночью, не было стражи, так ведь?

Он уставился на нее, моргая. Она говорила не о репетиции, а про ограбление дома казиварца.

– Ой! Э-э… нет. Нет, там все прошло отлично. Даже лучше. Просто замечательно.

Женщина ухмыльнулась, обняла его и взъерошила ему волосы.

– Ола… – Кирин по привычке запротестовал и выпрямился, увидев, что Роарин ведет к ним Сурдье. – Потом все расскажу. Нам нужно поговорить.

– Нам нужно спешить, – сказал Сурдье, подойдя к ним. – Ландрил очень богат. Будет плохо, если мы опоздаем на первый концерт, который он у нас заказал.

Кирин взял арфу в матерчатом футляре.

– Прости, меня задержали.

– Не сомневаюсь. – Ола подмигнула ему.

– Нет, я про другое, – бесстыдно ухмыльнулся Кирин, но затем помрачнел. – Об этом нам тоже надо поговорить.

Хозяйка борделя чуть наклонила голову набок.

– Одна из девушек портит тебе жизнь? Кто именно?

– Морея, больше некому, – сказал Сурдье.

– Папа, я сам могу ответить.

Госпожа Ола поджала губы.

– Будь с ней помягче, ясноглазый. Прошлый хозяин сурово с ней обращался. Дай мне несколько месяцев, и тогда я сделаю ее поласковее. Может, пока поиграешь с Джирией? Ты ей нравишься.

Она сказала правду. Джирии действительно нравился Кирин – в основном потому, что он провел много дней в ее комнате, отсыпаясь после ночных прогулок по крышам. Кроме того, помимо отдыха он получал еще и отличное алиби – для Сурдье, разумеется, а не для Сторожей. Сурдье не хотел, чтобы Кирин забавлялся с рабынями Олы, однако кражи нравились ему гораздо меньше, чем распутство.

– Нет, это не…

Сурдье покачал головой.

– Ола, ты его балуешь. Разрешаешь ему выбирать рабынь, словно он принц.

В последнее время это был любимый довод Сурдье. Кирин хмурился еще сильнее. Ола заметила это и состроила удивленное лицо. Кирин сжал губы, покачал головой и ничего не сказал.

Хозяйка борделя внимательно посмотрела на Кирина, а затем со смехом потрепала Сурдье по щеке.

– Мужчинам нужны хорошие воспоминания о юных годах, они согревают их в старости. Не говори мне, что у тебя их нет, старик, уж я-то тебя знаю. И ты разрешения у хозяев не спрашивал. Идите же, пока не опоздали.

Она вытолкнула их за дверь.