Текст книги "Панктаун"

Автор книги: Джеффри Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Жертва

1: Скованные одной цепью

На этот уикэнд снова устроили снегопад. И так будет каждую неделю вплоть до самого Рождества. В рабочие дни недели с неба не упадет ни снежинки. Зачем препятствовать дорожному движению? Да и сегодня снега было не так много, чтобы он мог хоть как-то затруднить шоппинг. Наоборот, его было ровно столько, чтобы пробудить в покупателях праздничный дух, а с ним и стремление к трате своих денег.

Магниевый Джонс сидел, прислонившись к стене, у самой вершины Бака, машины, которая кому-то могла напомнить нефтяной танкер старых времен, поставленный на нос. Скорчившись среди труб и выпускных каналов, он напоминал детеныша горгульи. Отовсюду ввысь поднимался пар – жаркие выхлопы изнутри могли заживо сварить любого из Рожденных, как лобстера. Джонс был обнажен и прижимался плечом к решетке, закрывавшей жужжащий вентилятор. Когда ему удавалось раздобыть растворимый кофе или суп быстрого приготовления, он кипятил воду, ставя котелок на козырек над вентилятором. Одежды он не носил, чтобы ее не спалить.

Не все из Выращенных были невосприимчивы к жару – некоторые могли переносить жуткий холод. На шестой террасе заводского двора, выходившей на Бак, коротали свой перерыв несколько Выращенных. Некоторые из них были обнажены и с радостью обращали лица навстречу сыплющемуся снегу. Многих встревожило, что руководство Завода позволило Выращенным брать перерывы. Ведь таким образом предполагалось, что с ними следует считаться, даже заботиться о них.

Прищурившись, Джонс всматривался в снежную пелену. Он узнал кое-кого из рабочих. Хотя все они были лысыми и все были клонами какой-то жалкой полудюжины Рожденных, голову каждого украшала индивидуальная татуировка, что позволяло отличать их друг от друга. Обычно в рисунки были вплетены буквы и цифры – личные коды. У некоторых на лбу были выколоты их имена. Кроме того, татуировки были раскрашены в соответствии со специализацией – фиолетовая Доставка, серый Бак, голубая Криогеника, красные Печи и так далее. Татуировка Магниевого Джонса была красной. В татуировках был и какой-то художественный элемент. Они могли изображать символы, знаковые для Панктауна или же для Земли, с которой вела свой род большая часть его колонистов. Это могли быть животные, знаменитости, звезды спорта. Татуировка Магниевого Джонса представляла собой кольцо пламени, охватывающее его голову подобно короне. Сквозь огонь проглядывали несколько черных букв и штрихкод, напоминая обугленный скелет сожженного дома.

Именовали Выращенных с той же выдумкой и юмором. Из стоящих на террасе он узнал Шерлока Джонса, Имитацию Джонса и Баскетбольного Джонса. Ему показалось, что он углядел Подсознательного Джонса, возвращающегося внутрь. Восковые Губы Джонс сидел на ограждении и болтал ногами над улицей далеко внизу. Джонс Джонс потягивал кофе. Черника Джонс вел приглушенную беседу с Цифровым Джонсом. Копирайт Джонс и Джонс Из Военной Разведки только что вышли из здания, чтобы присоединиться к остальным.

Наблюдая за ними, Магниевый Джонс скучал по тем временам, когда сам беседовал с некоторыми из них, скучал по единственному перерыву, которого приходилось ждать первые десять часов рабочего дня. Но скучал ли он по самим созданиям? Он чувствовал родство с прочими Выращенными, сопереживал их жизням, их ситуациям… Но это могло быть следствием того, что он видел в них себя, а потому и переживал он свою жизнь, свою ситуацию. Временами родство ощущалось как братство. А вот привязанность? Дружба? Любовь? Он не был уверен, что его чувства можно было определить такими словами. Может, и Рожденные чувствовали не сильнее, чем он, и попросту приукрашали и романтизировали свои собственные бледные чувства?

Но Джонс вовсе не был таким, как роботы, андроиды… Его ничуть не заботил вопрос о том, мог ли он считать себя живым, мог ли испытывать подлинные эмоции. Он чувствовал себя очень даже живым. И он испытывал очень даже сильные эмоции. Гнев. Ненависть. В отличие от любви эти чувства он и не думал ставить под сомнение.

Трясясь от холода, он отвернулся от снежной панорамы Завода и города за ним, чтобы с радостью вернуться в свое гнездо, наполненное гудящей жарой. Из украденного и затащенного им сюда жаростойкого ящика он достал кое-какую одежду. Кое-что из нее было огнеупорным, кое-что – нет. В подкладке у длинного черного пальто был зашит обогревающий контур. Джонс поднял воротник, чтобы защитить шею от снега. Вслед за пальто – поношенные перчатки. За ними – черная лыжная шапочка, натянутая на лысую голову, как для того, чтобы скрыть татуировку, так и для защиты голого скальпа от снега. Он уставился на свое запястье, желая, чтобы на нем появились цифры. Они показывали время. Эта способность была у всех Выращенных, принадлежавших Заводу, – она способствовала эффективному распределению их рабочего времени. У него была назначена встреча, но опоздание ему не грозило.

Как бы сильно он ни презирал свою былую жизнь на Заводе, некоторые привычки въелись в него слишком глубоко, чтобы с ними расстаться. Магниевый Джонс всегда был пунктуален.

Выйдя на улицу, Джонс нацепил темные очки. В окрестностях Завода в нем легко могли опознать Выращенного. Все шесть человек, ставших источниками генетического материала, были мужчинами-Рожденными, преступниками, приговоренными к смерти (им заплатили за право клонировать их для промышленного труда). По существующим законам клонировать живых человеческих существ было запрещено. Клоны живых существ могли бы приравнять себя к своим оригиналам. А потому клоны живых существ могли решить, что обладают определенными правами.

Состоятельные люди хранили собственных клонов на случай внезапной смерти, клонировали свои семьи и своих друзей. Разумеется, нелегально. И об этом знали все. Джонс полагал, что и сам президент Завода может быть клоном. Но, несмотря на это, Выращенные продолжали быть Выращенными. Продолжали быть отдельным видом.

Из укрытия затемненных линз Джонс изучал лица людей, мимо которых проходил. Рожденные, предрождественский шоппинг. Но лица их говорили о полной замкнутости на себе. Чем теснее группировались Рожденные, тем отчужденнее становились друг для друга, испытывая отчаянную животную потребность в собственной территории. Даже если эта территория ограничивалась нахмуренными бровями и мрачным, упертым в землю взглядом.

Отдаленные ритмичные выкрики заставили его обернуться, хотя он уже знал их источник. У самого ограждения Завода всегда стояла лагерем какая-то группа бастующих. Палатки, дым от костров в бочках, транспаранты, трепещущие на снежном ветру. Одна из групп участвовала в голодной забастовке. Люди были истощены, словно узники концлагеря. Пару недель назад одна женщина совершила самосожжение. Тогда Джонс услышал крики и подобрался к краю своего высотного убежища, чтобы посмотреть. Его восхищало спокойствие женщины, сидевшей со скрещенными ногами в центре маленькой преисподней, – черного силуэта с уже обуглившейся головой. Восхищало то, что она не бегала вокруг и не вопила от боли, то, что она не запаниковала и не потеряла свою решимость. Он восторгался ее силой, ее самоотверженностью. Она пожертвовала собой ради своих товарищей по человеческой расе, и это был акт, который доказывал, что в конечном итоге Рожденные испытывали большую сплоченность, нежели Выращенные. С другой стороны, их общество поощряло подобные чувства, в то время как Выращенных отучали от дружбы, товарищества, привязанностей.

Впрочем, женщина могла быть просто сумасшедшей.

Для того чтобы добраться до находившегося в подвале паба, Джонсу пришлось преодолеть узкий туннель со стенами из сочащегося влагой кирпича и полом из металлической решетки… Под ней слышалось журчание какой-то жидкости. По правую руку отсутствовала целая секция стены – ее место занимала мелкая проволочная сетка. За сеткой виднелась темная комната, из которой глазела на него, как из клетки, целая куча мутантов или инопланетян, а может, и мутировавших инопланетян. Их безмятежность напоминала безмятежность животных, ждущих, когда их накормят или наоборот – подадут к столу (а так оно могло и быть). Они были такими высокими, что их головы скребли потолок. По худобе они не уступали скелетам, а их испещренные трещинами лица выглядели так, словно их разбили, а затем склеили вновь. Волосы их напоминали раздувающиеся на ветру нити паутины, хотя Джонсу казалось, что здешний густой и влажный воздух свивается вокруг его ног.

Биение музыки нарастало до тех пор, пока он не распахнул металлическую дверь и оно не взорвалось ему в лицо, словно мина на растяжке. Сгорбленные спины у стойки бара, на бильярдном столе – тучная обнаженная женщина, медленно вращающая бедрами в танце. Джонс кинул лишь взгляд на ее огромные груди, кружащиеся в задымленном полумраке, словно планеты, – Выращенные Завода не имели сексуальных желаний, среди них даже не было женщин.

За угловым столиком сидел молодой мужчина с огненно-рыжими волосами – такой цвет от природы встречается нечасто. Он улыбнулся и слегка взмахнул рукой. Джонс направился к нему, на ходу снимая очки. Он посмотрел на руки мужчины, лежащие на столе, – может, он прятал пистолет под газетой?

Волосы человека были длинными и жирными, а борода – грязной и неаккуратной, но у него были приятные черты лица и дружелюбный голос.

– Рад, что ты решился прийти. Я – Нэвин Парр. – Они пожали друг другу руки. – Присаживайся. Выпьешь?

– Кофе.

Мужчина помахал официантке, и она принесла им два кофе. Рожденный тоже не стал притуплять свои чувства алкоголем, отметил про себя Джонс.

– Так как ты познакомился с моим другом Мудрингом? – спросил Рожденный, поднимая свою надтреснутую кружку, чтобы сделать осторожный глоток.

– На улице. Он дал мне денег на еду в обмен на небольшую услугу.

– И теперь ты иногда таскаешь для него наркоту. А иногда хранишь у себя пару-другую паленых пушек.

Насупив брови, Джонс уставился на свои руки в перчатках, сплетенные, словно спаривающиеся тарантулы.

– Я разочарован. Я полагал, что Мудринг будет более сдержан в своих словах.

– Пожалуйста, не злись на него. Я же тебе сказал – мы старые приятели. Ладно, в общем… Мне называть тебя мистер Джонс? – Парр широко улыбнулся. – Магниевый? Или просто Маг?

– Все эти имена одинаково бессмысленны.

– Ну, мне раньше как-то не приходилось общаться с Выращенными.

– Мы предпочитаем «тень».

– Замечательно. Мистер Тень. Так сколько тебе?

– Пять.

– Для пятилетнего ты очень даже смышленый.

– Дело в длинноцепочечных молекулах закодированной памяти, вживленных в мозг. Я знал свою работу еще до того, как выбрался из бака.

– Разумеется. Значит, пять? Это, кажется, тот самый возраст, в котором вас замещают, верно? Говорят, в этом возрасте вы начинаете наглеть… Выходить из-под контроля. Ты ведь поэтому и сбежал с Завода, так ведь? Ты знал, что твое время на исходе.

– Да. Я знал, что меня ждет. За два дня из моей бригады убрали девять Выращенных. Все они были моими ровесниками. Надзиратель сказал мне, чтобы я не беспокоился, но я знал…

– Выбрасывают подпорченное мясо. Заменяют его свежим. Их ведь убивают, верно? Старых Выращенных. Их сжигают.

– Да.

– Я слышал, при побеге ты убил двоих. Двоих настоящих людей.

– Мудринг очень разговорчив.

– Дело не только в нем. Ты убил двух человек. Я слышал, тебя ищут. Называют тебя «горячей головой» из-за твоей тату. Можно на нее поглядеть?

– Не слишком-то разумно делать это на людях, верно?

– Ты тут не единственный беглый клон, но ты прав – наше дело требует осмотрительности. Просто я люблю татуировки – у меня и у самого есть. Видишь? – Он закатал рукав, обнажив темную массу, которую Джонс удостоил лишь беглым взглядом. – Я слышал, что они как следует отрываются на ваших тату. Должно быть, кому-то это в кайф.

– Татуировками занимаются роботы. Они просто получают доступ к файлам со стандартными рисунками. В большинстве случаев они не имеют никакого отношения к нашим функциям или избранным для нас именам. Они служат исключительно для нашей идентификации и, возможно, для развлечения наших коллег-людей. Полагаю, это радует их глаз.

– Им не удается тебя изловить, но ты все еще живешь в этом районе, поблизости от Завода. Ты, должно быть, умеешь быть незаметным. Это полезное качество. Так где ты ночуешь?

– Это тебя не касается. Когда я тебе понадоблюсь, оставь сообщение Мудрингу. При нашей встрече он мне его передаст. Мудрингу тоже ни к чему знать, где я живу.

– Мудринг – он твой друг, или это просто бизнес?

– У меня нет друзей.

– Паршиво. Думаю, ты и я могли бы стать друзьями.

– Ты же не имеешь понятия о том, что это для меня значит. Так почему ты выбрал меня? Из-за того, что я Выращенный? А если и так, то по какой причине?

– Повторюсь… Из-за того что ты убил двоих людей при побеге с Завода. Я знаю, что ты сможешь убить еще раз, если дать тебе верный стимул.

– Рад, что мы до этого добрались. И каков мой стимул?

– Пятьсот мьюнитов.

– За убийство? Что-то дешево.

– Только не для Выращенного, за свою жизнь не заработавшего ни монеты. Не для Выращенного, живущего на улице.

– Так кого мне нужно убить?

– А это еще один твой стимул, – сказал Нэвин Парр, снова улыбнувшись. Джонс подумал, что он делал это слишком часто. Сам он редко улыбался. Джонс слышал, что привычка улыбаться – одна из черт, доставшихся Рожденным по наследству от своих животных предков, – изначально улыбка служила угрожающим оскалом. Эта идея его забавляла, заставляла его чувствовать себя следующим звеном эволюции, ведь он нечасто искажал свое лицо на звериный манер. После напряженной паузы, заполненной его улыбкой, Парр продолжил: – Человек, о котором идет речь, – Эфраим Майда.

Джонс воздел свои безволосые брови, хмыкнул и помешал кофе.

– Он профсоюзный лидер. Хорошо охраняемый. К тому же он станет мучеником.

– Не заботься о последствиях. Он – проблема для людей, на которых я работаю, и она серьезнее, чем проблема, которой станет его смерть.

Внезапно на Джонса снизошло прозрение, и он поднял глаза. Он с трудом удержался от того, чтобы потянуться в карман за пистолетом, купленным у Мудринга.

– Ты работаешь на Завод! – прошипел он.

Парр ухмыльнулся:

– Я работаю на себя. А кто меня нанял – неважно.

Джонс взял себя в руки, но сердце его все еще пыталось выскочить из груди.

– Профсоюз дружен с синдикатом.

– Люди, на которых я работаю, справятся с синдикатом. Маг, эти забастовщики ненавидят вас… Теней. За оградой Завода они линчевали с дюжину ваших. Если бы они добились своего, все Выращенные до единого завтра же отправились бы в печь. Я слышал, тебе и самому досталось от группы, пробравшейся на Завод. – Парр примолк. Лицо его светилось осведомленностью. Его ложечка позванивала в кружке, создавая водоворот. – Они вломились внутрь. Принялись крушить оборудование. Убили несколько ваших. От нашего общего друга я слышал, что они нашли тебя у душа голого и порезали… Жутко.

– Это не отразилось на моей работе, – пробормотал Джонс, не глядя человеку в глаза. – Не помню, чтобы я когда-нибудь использовал эту штуку, кроме как для того, чтобы мочиться… Так что теперь я писаю, как женщина-Рожденная.

– Значит, это совсем тебя не беспокоит? Не беспокоит, что Майда подбивает своих подонков на акции вроде этой?

Они были обозлены. Джонс мог это понять. Если и было что-нибудь, что заставляло его чувствовать родство с Рожденными, так это гнев. И в то же время груз их негодования… их отвращения… их открытой и яростной ненависти… был тяжкой ношей. Они причинили ему боль. Он никогда не причинял Рожденному преднамеренного вреда. Заменить Выращенными половину работников было инициативой Завода (большее число замещенных стало бы нарушением трудового законодательства, хотя консервативный кандидат на пост премьер-министра боролся за то, чтобы компаниям не приходилось гарантировать хоть какое-то количество не-клонов, – свободу предпринимательства нельзя попирать, вещал он). Так почему бы забастовщикам не убить президента Завода? Почему бы им не вздернуть его вместе со свитой в тени Бака? Неужели они не понимали, что хотя Джонс и занимал место какого-то работяги, чьей семье теперь приходилось голодать, он был такой же жертвой, как и они?

Этот человек работал на его врагов. Конечно, он и сам недавно на них работал. И все же, мог ли он доверять этому человеку как своему сообщнику? Нет. Но он мог иметь дело с людьми, которым не доверял. Он и к Мудрингу не стал бы поворачиваться спиной, но ему нужно было как-то зарабатывать на пропитание. Пять сотен мьюнитов. До побега с Завода он не заработал и монеты, а после – не заработал и монеты законным путем.

Он мог уехать. Туда, где тепло. Свести свою татуировку. Может, даже восстановить свой бесполезный признак «мужественности».

Парр продолжил:

– И третий стимул. Ты вовсе не глуп, поэтому я признаюсь. Люди, которые меня наняли… Ты тоже на них работал. Если ты откажешься – что ж… Как я и говорил, они с радостью наложат на тебя руки после того, что ты сделал с теми людьми.

Медленно и неторопливо Джонс поднял глаза, уставившись на собеседника из-под выступающих надбровных дуг. Он улыбнулся. И эта улыбка была оскалом.

– Пока все шло хорошо, Нэвин. Не порть нашу беседу лишними стимулами. Я помогу тебе убить этого человека.

– Прости. – Снова улыбка. – Просто они хотят, чтобы это произошло как можно скорее, а я не хочу начинать поиски партнера с нуля.

– Так зачем тебе нужен партнер?

– Сейчас расскажу…

2: Потерянные души

Со своего насеста на вершине Бака Джонс наблюдал за тем, как на Панктаун опускается ночь. Снегопад прекратился, только отдельные хлопья изредка пролетали мимо. Город за Заводом сиял цветными огнями, да и сам Завод мигал то с одной, то с другой стороны. Правда, в этом мигании не было никакой праздности. Изредка яркой фиолетовой вспышкой озарялся прозрачный купол секции доставки – значит, еще одна партия продукции телепортировалась в другую точку Оазиса, а может, и на другую планету. Возможно, этой бригаде предстояло вкалывать на руднике одного из астероидов. Или сооружать орбитальную космическую станцию. Или строить новую колонию, новый Панктаун, на одном из только что открытых, еще не изнасилованных миров.

Он наблюдал за тем, как из погрузочных доков выкатывается грузовик с кузовом, закрытым брезентом, и направляется к восточным воротам. Он напоминал одну из тех военных машин, в которых транспортируют пехоту. Это была доставка более локального характера. Джонс вообразил себе содержимое грузовика: произведенные товары, сидящие по обе стороны и глядящие друг на друга пустыми взглядами. Еще не татуированные, не поименованные Выращенные. Возможно, компания, которой они предназначались, не практиковала использование татуировок и декоративных имен – издевательских имен, по мнению Джонса, – для идентификации работников-клонов. Джонсу было любопытно, что творилось в их головах во время поездки. И творилось ли хоть что-нибудь? Они еще не были запрограммированы в соответствии со своим родом занятий. Когда-то его работа заключалась в том, чтобы выпекать таких вот големов, и, в отличие от них, он родился уже готовым к выполнению своих обязанностей. Они же были невинны в своей безмозглости, и безмозглость была их преимуществом, думал Джонс, наблюдая за тем, как грузовик растворяется в ночи. Он и сам все еще был дитя, но его невинность была загублена: месяцы, прошедшие со времени побега, вместили в себя компактную жизнь. Может, в первые дни после рождения ему действительно жилось лучше? Еще до того, как он познал недовольство… До того, как познал гнев… Обретенная гордость мешала ему признаться самому себе, что временами он чувствовал себя мальчиком, желавшим снова стать деревянной марионеткой.

Он прислушался к тому, как Бак булькает своими амниотическими растворами, вообразил себе картину множества безмозглых зародышей, спящих без всяких снов в башне-утробе, ставшей и его убежищем. Да, близилось Рождество. Джонс подумал о происхождении этого праздника, о непорочном зачатии женщины-Рожденной по имени Мария, и на лице его проступила злая ухмылка.

Он поднял запястье и смотрел на него до тех пор, пока на нем не материализовались, подобно еще одной тату, светящиеся цифры. Пора идти – он терпеть не мог опаздывать.

Чтобы Парр не догадался, насколько близко Джонс живет к Заводу, он сказал Нэвину, чтобы тот подобрал его у площади Пьютер. Чтобы туда добраться, Джонсу надо было пересечь эстакаду на Обсидиан-стрит. Это был слегка выгнутый мост, спроектированный рамонами и построенный из невероятно крепкого рамонского дерева, когда-то выкрашенного в глянцево-черный цвет. Сейчас лак был весь в пятнах и потрескался, покрылся пылью и граффити. Разнообразные средства передвижения проносились в обоих направлениях, заполняя крытый мост ревущим шумом. Пешеходная дорожка была отделена от движения хрупким ограждением, отсутствующие секции которого были заплатаны проволочной решеткой. В полостях деревянного скелета моста гнездились бездомные. Большинство обитало в искусно возведенных паразитных структурах, сооруженных из картона, досок, листов металла, пластика или керамики. Пешеходная дорожка оказалась зажата между ограждением с одной стороны и этим крошечным городком – с другой. Некоторые из его обитателей продавали прохожим кофе или газеты, а некоторые заманивали их за свои мятые пластиковые занавески или отсыревшие картонные ширмы, чтобы предложить наркотики или секс.

Джонс знал одно из этих скрывающихся в тени существ – при его приближении оно выглянуло из своего убежища, словно ждало его. Его маленький домик был одним из самых искусных. На редкий случай массового выселения он придал своему жилищу подобие части конструкции моста, соорудив его из дерева и выкрасив в глянцево-черный цвет. У этой лачуги даже были фальшивые окна, в действительности являвшиеся пыльными зеркалами. Подойдя ближе, Джонс увидел в них многократное отражение собственного мрачного лица и черной лыжной шапочки, скрывающей татуировку.

Крошечная фигурка двигала своими паукообразными конечностями словно в замедленной съемке, но голова ее беспрерывно дергалась и периодически моталась из стороны в сторону с такой дикой скоростью, что черты лица расплывались. Когда движение приостанавливалось, становилось ясно, что они представляют собой маленькие черные дырочки в огромной безволосой голове (в два раза крупнее головы Джонса), почти идеально круглой и имевшей текстуру пемзы. Никто, кроме Джонса, не знал, что это был не обычный мутант, а Выращенный, которого забраковали на Заводе. Живое недоразумение, каким-то образом избежавшее сожжения и нашедшее свою свободу. Кто бы мог подумать, что они были клонами одного и того же Рожденного? Однажды дефективный остановил Джонса и завязал с ним беседу. Джонса выдали его безволосые брови. Теперь, выходя на улицу без темных очков, он натягивал свою шапочку до самых глаз.

– Куда это мы направляемся в такой час? – протрещало несчастное создание, называвшее себя Эдгаром Аланом Джонсом. Магниевый Джонс не понимал, как тени могло прийти в голову добровольно поименовать себя таким дурацким именем. Хотя порой он удивлялся, почему до сих пор не придумал новое имя для себя самого.

– Покой нам только снится, – пробурчал он, остановившись напротив лакированного кукольного домика. Оттуда доносился свист закипающего чайника и звучала приглушенная музыка, создававшая впечатление, будто кто-то с нечеловеческой скоростью играл на детском игрушечном пианино.

– До Рождества осталось всего три дня, – сказал бракованный клон, разверзнув щель беззубой улыбки. – Ты придешь меня повидать? Можем послушать вместе радио. Перекинуться в картишки. Я тебе чай приготовлю.

Джонс заглянул в миниатюрный домик. Могли ли они оба там поместиться? Идея навевала клаустрофобию. Кроме того, это было на его вкус слишком интимно. И все же он чувствовал себя польщенным и не мог заставить себя отказать ему напрямую. Вместо этого он сказал:

– В этот день я могу и не оказаться поблизости… А если окажусь… Посмотрим.

– Ты никогда не был внутри… Почему бы тебе не зайти сейчас? Я могу…

– Сейчас не могу, прости – у меня… кое-какие дела.

Шар головы задергался, неожиданно замер, улыбка передернулась в гримасу.

– Этот твой дружок Мудринг доведет тебя до могилы.

– Он мне не друг, – сказал Джонс и пошел прочь.

– Не забудь о Рождестве! – прокаркало существо.

Джонс кивнул через плечо, но не замедлил шаг. Он чувствовал себя странным образом виноватым из-за того, что не зашел внутрь на чашку чая. В конце концов, до встречи была еще куча времени.

– Когда-нибудь доводилось бывать в машине? – спросил с улыбкой Парр, выруливая с обочины в мерцающий темный поток ночного движения.

– В такси, – пробурчал Джонс, одеревенев, как манекен.

– Майда живет в Висячих Садах – это в нескольких кварталах от Бомонд-стрит. В отличие от своих людей ему не приходится голодать: с забастовок он возвращается в свою чудесную квартирку. Это все деньги синдиката.

– Ммм.

– Эй, – Парр оглянулся на него, – не нервничай. Просто думай о своих репликах. Ты станешь звездой ВТ, дружище… Знаменитостью.