Текст книги "Дорогой друг Декстер"

Автор книги: Джеффри Линдсей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Глава 25

Несколько минут я просто стоял и наблюдал за домом, частично из предосторожности. Я не видел водителя лодки на воздушной подушке, и была вероятность, что Доктор все еще скрывается внутри, и ждёт, что случится. И честно говоря, я не хотел подвергнуться нападению безвкусных хищных цыплят.

Но когда через несколько минут ничего не произошло, я понял, что должен войти в дом и посмотреть. Итак, сделав широкий круг вокруг дерева, где свила гнездо злая птица, я приблизился к дому.

Внутри было темно, но не тихо. Стоя снаружи рядом с дверью с разбитым стеклом, выходящей на стоянку, я слышал своего рода тихое поскуливание, исходящее откуда-то изнутри, и прерываемое ритмичным хрюканьем и случайным хныканьем. Не тот тип шума который издает кто-то сидящий в смертельной засаде. Однако такие звуки вполне мог бы издавать кто-то связанный и пытающийся сбежать. Неужели доктор Данко скрылся так быстро, что бросил сержанта Доакса?

И вновь подвалы моего мозга затопило восторженное искушение. Сержант Доакс, моя Немезида, лежит внутри, связан как в подарочной упаковке и оставлен для меня в идеальном положении. Все инструменты и приспособления, какие я только мог захотеть, никого вокруг на целые мили – и когда я закончу, мне достаточно будет просто сказать, “К сожалению, я добрался туда слишком поздно. Смотрите, что этот ужасный доктор Данко сделал со старым бедным сержантом Доаксом.” Идея была опьяняющей, и полагаю, я лишь слегка заколебался, почуяв её на вкус. Конечно, это всего лишь мысль, и я, конечно, никогда ничего такого не сделаю, не так ли? В смысле, правда ведь? Декстер? Привет? Почему у тебя слюнки текут, милый мальчик?

Конечно нет, только не я. Я же был маяком морали в духовной пустыне Южной Флориды. Большую часть времени. Я был прямым, добела чистым, и напитавшимся от Темного Зарядного устройства. Сэр Декстер Целомудренный готов к спасению. Или во всяком случае, вероятно к спасению. Я подразумеваю, что всё ещё можно обдумать. Я потянул дверь на себя и вошел.

Войдя, я немедленно распластался по стене, просто из предосторожности, и начал нащупывать выключатель света. Я нашел один справа, и щелкнул им.

Как и первое Данково гнусное логово, это было почти не обставлено. Главную роль снова занимал большой стол в центре комнаты. На противоположной стене висело зеркало. Справа дверной проем без двери вёл, кажется, на кухню, и дверь слева закрыта, вероятно спальня или ванная. Непосредственно напротив меня еще одна застекленная дверь вела наружу, видимо этим путем и скрылся доктор Данко.

И на дальней стороне стола, теперь поскуливая более неистово чем прежде, лежало что-то одетое в бледно-оранжевый рабочий комбинезон. Оно выглядело относительно по человечески, даже с другого конца комнаты. “Сюда, о пожалуйста, помогите, помогите,” сказало оно, и я пересек комнату и встал около него на колени.

Его руки и ноги были связаны лентой скотча, естественно, выбор каждого опытного монстра. Я разрезал ленту, обследуя его, слушая, но не слыша его постоянный вой, “О Слава Богу, о пожалуйста, о, Боже, освободи меня, приятель, поторопись ради Бога. О Христос, чего ты так долго, Иисусе, спасибо, я знал, что ты придешь,” и всё тому подобное. Его череп был полностью выбрит, включая брови. Но его мужественный подбородок и шрамы, украшающие лицо было ни с кем не спутать. Это был Кайл Чацкий.

По крайней мере, большая его часть.

Когда лента оторвалась, и Чацкий смог пошевелиться до сидячего положения, стало очевидно, что он лишился левой руки до локтя и правой ноги до колена. Срезы были обернуты чистой белой марлей, ничто не просачивалось через повязки; снова очень хорошая работа, хотя я не думал, что Чацкий оценит заботу, которую использовал Данко при ампутации его руки и ноги. Так же было неясно, насколько поврежден разум Чацкого, хотя его постоянные влажные вопли отнюдь не убеждали меня, что он готов сесть за штурвал пассажирского самолета.

“О, Боже, приятель,” сказал он. “Иисусе. Слава Богу, ты пришел,” он положил голову мне на плечо и заплакал. Так как у меня был недавно подобный опыт, я знал что делать. Я покровительственно сказал: “Ну Ну.” Это было еще более неуклюже, чем с Деборой, так как остаток его левой руки продолжал биться об меня, и это делало фальсификацию симпатии намного тяжелее.

Но пик рыданий Чацкого продлился всего несколько минут, и когда он наконец отодвинулся от меня, изо всех сил пытаясь остаться в вертикальном положении, моя красивая Гавайская рубашка вся промокла. Он громко, но немного поздновато для моей рубашки засопел. “Где Дебби?”

“Сломала ключицу,” сказал я ему. “Она в больнице.”

"О," сказал он, и снова засопел, длинным влажным звуком, словно эхом отозвавшимся в нем. Затем он быстро поглядел назадо и попытался встать на ноги. “Нам лучше убраться отсюда. Он может вернуться.”

Мне не пришло в голову, что Данко может вернуться, но так и было. Убежать и затем вернуться назад, чтобы посмотреть, кто идет по твоему следу – освященная веками уловка хищника. Если бы доктор Данко так поступил, то нашел бы несколько довольно легких целей. “Хорошо,” сказал я Чацкому. “Позволь мне по-быстрому осмотреться.”

Он протянул руку – правую, конечно – и схватил мою руку. «Пожалуйста», сказал он. “Не оставляй меня одного.”

“Я вернусь через секунду,” я сказал и попытался отойти. Но он сжал пальцы, удивительно сильно для того, через что он прошел.

“Пожалуйста. По крайней мере, оставь мне твоё оружие.”

“У меня нет оружия,” сказал я, и его глаза стали намного больше.

“О, Боже, о чем, черт возьми, ты думал? Боже мой, мы должны выбраться отсюда.” Его голос звучал близко к панике, как если бы в любую секунду он мог снова начать кричать.

“Хорошо,” сказал я. “Давай поставим тебя на твои, э, ногу.” Я надеялся, что он не почувствовал мое затруднение; я не хотел казаться безчувственным, но все эти недостающие конечности требовали небольшого переоборудования словарного запаса. Но Чацкий промолчал, просто протянув руку. Я помог ему встать, и он прислонился к столу. “Просто дай мне несколько секунд, чтобы проверить другие комнаты,” сказал я. Он смотрел на меня влажными умоляющими глазами, но ничего не сказал, и я поспешно прошелся по дому.

В главной комнате, где находился Чацкий, было не на что смотреть кроме рабочего инвентаря доктор Данко. У него было несколько очень хороших режущих инструментов, и после осторожного рассмотрения этических принципов, я взял один из самых лучших себе: красивое лезвие, созданное чтобы прорубать самую волокнистую плоть. Было несколько рядов наркотиков; названия почти ничего не значили для меня, за исключением нескольких бутылок барбитуратов. Я не нашел никаких зацепок, ни раздавленного спичечного коробка с написанным телефонным номером, ни квитанции из химчистки, ничего.

Кухня была практически дубликатом кухни в первом доме. Маленький разбитый холодильник, горячая плита, карточный стол с одним складным стулом, и всё. На столешнице стояло полкоробки пончиков с огромным тараканом на одном из них. Он смотрел на меня, как будто собирался бороться за пончик, так что я оставил его ему.

Я вернулся к главной комнате, чтобы обнаружить Чацкого, всё ещё опирающегося на стол. “Быстрее,” сказал он. “ Христа ради, идем уже.”

“Еще одна комната,” возразил я. Я пересек комнату и открыл дверь напротив кухни. Как я и ожидал, это оказалась спальня. В одном углу стояла раскладушка, а на раскладушке лежала груда одежды и сотовый телефон. Рубашка выглядела знакомо, и у меня возникла мысль, откуда она, возможно, появилась. Я вытащил собственный телефон и набрал номер сержанта Доакса. Телефон на вершине кучи начал звонить.

“О, ладно,” сказал я. Я разъединился и пошел забирать Чацкого.

Он был там, где я оставил его, хотя казалось, что он сбежал бы, если бы смог. “Давай, Христа ради, поторопись,” сказал он. “Иисусе, я почти чувствую его дыхание на своей шее.” Он повернул голову к черному ходу, затем к кухне и, когда я приближился поддержать его, его взгляд уперся в зеркало, которое висело на стене.

В течение долгого момента он пялился на свое отражение, затем резко упал, как будто из него вытащили все кости. «Боже», сказал он, и снова заплакал. “О, Боже.”

“Идём,” сказал я. “Давай двигаться.”

Чацкий задрожал и покачал головой. “Я не мог даже пошевелиться, только лежал там и слушал, что он делал с Френком. Он казался таким счастливым – 'Ваше предположение? Нет? Хорошо, тогда – рука. ’А потом звук пилы, и –”

“Чацкий,” сказал я.

“И затем когда он разбудил меня здесь, он сказал, ‘Семь,’ и, 'Ваше предположение.’ А затем…

Конечно, всегда интересно послушать рассказ о чужой технике, но Чацкий кажется собирался потерять весь самоконтроль, который имел в запасе, а я не мог позволить ему обслюнявить другую половину моей рубашки. Так что я приблизился и схватил его за неповрежденную руку. “Чацкий. Пошли. Уходим отсюда,” сказал я.

Он посмотрел на меня, словно не понимал, где находится, расширив глаза до предела, и затем опять на зеркало. “О Боже,” сказал он. Потом сделал глубокий рваный вдох и встал, будто по сигналу воображаемого горна. “Не так уж и плохо,” сказал он. “Я жив.”

“Да, ты жив,” подтвердил я. “И если мы пойдем, то оба сможем такими и остаться.”

“Верно,” сказал он. Он решительно отвернулся от зеркала и положил здоровую руку мне на плечо. "Пойдем."

У Чацкого, видимо не было опыта ходьбы на одной ноге, но он вспыхнул от гнева и сгруппировался, тяжело опираясь на меня между каждым прыжком. Даже без недостающих частей, он всё еще оставался крупным мужчиной, и для меня это было тяжелой работой. Как раз перед мостом он притормозил ненадолго и просмотрел сквозь цепное ограждение. “Он бросил мою ногу туда,” сказал он, “аллигаторам. Он убедился, что я смотрю. Он подержал её так, чтобы я видел, а затем бросил, и вода закипела как…” Я уловил нарастающие нотки истерии в его голосе, но он тоже их услышал, остановился, вздохнул, дрожа, и сказал что-то вроде, “Ладно. Пойдем отсюда”

Мы вернулись к воротам, не совершав более экскурсий по аллеям памяти, и Чацкий навалился на забор, пока я открывал ворота. Потом мы с ним допрыгали до пассажирского сиденья, я сел за руль, и завел мотор. Когда его осветил свет, Чацкий откинулся назад на своём сиденье, и закрыл глаза. “Спасибо, приятель,” сказал он. “Я твой должник. Спасибо.”

“Пожалуйста,” ответил я. Я повернул машину и направился к выезду из Переулка Аллигатора. Я думал, что Чацкий заснул, но на середине пути по грунтовой дороге он заговорил.

“Я рад, что твоей сестры здесь не было,” сказал он. “Увидеть меня таким. Это … Слушай, я действительно должен собраться, прежде чем…” Он резко остановился и полминуты молчал. Мы тряслись по тёмной дороге в тишине. Тишина была приятным изменением. Я задавался вопросом, где Доакс и что он делает. Или возможно, что делают с ним. В связи с этим, я думал, где находится Рейкер и как скоро я смогу привезти его куда-то ещё. Куда-нибудь в тихое местечко, где я смогу подумать и поработать в мире. Я задумался о размере арендной платы за Ферму Аллигаторов Блейлока.

“Может быть, будет лучше, если я не побеспокою её больше,” внезапно сказал Чацкий, и мне потребовалась минута, чтобы понять, что он все еще говорит о Деборе. “Она не захочет оставаться с таким, как я стал, а я не нуждаюсь в жалости.”

“Волноваться не о чём,” ответил я. “Дебора абсолютно безжалостна.”

“Скажи ей, что всё хорошо, и я вернулся в Вашингтон,” сказал он. “Так будет лучше всего.”

“Может быть лучше для тебя,” сказал я. “Но меня она убьет.”

“Ты не понимаешь,” сказал он.

“Нет, это ты не понимаешь. Она велела мне тебя вернуть. Она так решила, и я не посмею ослушаться. Она больно дерется.”

На некоторое время он притих. Потом я услышал тяжелый вздох. “Я просто не знаю, смогу ли я.”

“Могу вернуть тебя на аллигаторную ферму,” бодро предложил я.

Он ничего не сказал после этого, так что я покинул Переулок Аллигатора, сделал первый разворот, и направился к оранжевому сиянию огней на горизонте под названием Майами.

Глава 26

Мы в тишине проехали весь путь назад к первым признакам цивилизации, жилым домам и ряду торговых центров справа, через нескольких миль после будки дорожной пошлины. Затем Чацкий сел и пригляделся к огням зданий. “Я должен позвонить.”

“Можешь взять мой телефон, если оплатишь соединение,” сказал я.

“Мне нужна заземленная линия,” сказал он. “Телефон-автомат.”

“Ты отстал от времени. Телефон-автомат будет не легко найти. Никто больше их не использует.”

“Поищем здесь,” сказал он, и хотя это не приближало меня к моей заслуженной ночи крепкого сна, я приблизился к краю дороги. Милю спустя мы обнаружили минимаркет, около входной двери которого до сих пор висел телефон-автомат. Я помог Чацкому добраться до телефона, он наклонился к аппарату и снял трубку. Он поглядел на меня и сказал, “Жди там,” что прозвучало слишком властно для того, кто не способен ходить без посторонней помощи, но я вернулся к машине и сидел на капоте, пока Чацкий разговаривал.

Древний Бьюик с пыхтением припарковался рядом со мной. Несколько низкорослых темнокожих мужчин в грязной одежде вышли и направились к магазину. Они уставились на бритого налысо Чацкого, стоящего на одной ноге, но оказались слишком вежливы, чтобы что-нибудь сказать. Они вошли внутрь, стеклянная дверь прошуршала позади них, и я ощутил, как долгий день прокатился по мне; я устал, моя шейная мускулатура закаменела, и я так и не смог никого убить. Я чувствовал себя разбитым, и хотел лишь вернуться домой и лечь спать.

Я задался вопросом, куда доктор Данко отвёз Доакса. На самом деле это было не важно, просто праздное любопытство. Но когда я подумал о том, что он действительно отвёз его куда-то и скоро начнет делать с сержантом разные непоправимые вещи, я понял, что это первая хорошая новость за долгое время, и почувствовал прошедшую через себя. теплую волну. Я свободен. Доакс исчез. Кусочек за кусочком он покидает мою жизнь и освобождает меня от нежеланного рабства Ритиной кушетки. Я снова мог жить.

“Эй, приятель,” позвал Чацкий. Он махнул мне обрубком левой руки, и я встал и подошел к нему. “Хорошо,” сказал он. “Давай двигаться.”

“Конечно,” ответил я. “Двигаться куда?”

Он посмотрел вдаль, и я заметил, как напряглись мускулы его челюсти. Парковочные огни минимаркета отразились от его головы. Удивительно, как по другому выглядит лицо, если сбрить брови. В этом было что-то жутковатое, как грим в низкобюджетном фантастическом фильме, так что, хотя Чацкий и должен был выглядеть жестким и решительным, когда он уставился на горизонт и сжал челюсть, но вместо этого казалось, будто он ждет чудовищной команды от Беспощадного Минга. Он просто сказал, “Отвези меня к моей гостинице, приятель. Мне нужно работать.”

“Как насчет больницы?” Спросил я, думая, что он, скорее всего, не ограничится тростью из крепкого тиса. Но он покачал головой.

“Я в порядке,” сказал он. “Я буду в порядке.”

Я взглянул на две повязки из белой марли, там где должны были быть его рука и нога, и приподнял бровь. В конце концов, раны были еще достаточно свежими, чтобы нуждаться в перевязке, и Чацкий по меньшей мере должен был чувствовать легкую слабость.

Он смотрел вниз на свои два обрубка, и словно резко сдулся, на мгновение став немного меньше. “Я буду в порядке,” сказал он, и немного выпрямился. “Давай двигаться.” И он выглядел настолько усталым и грустным, что у меня не хватило духу сказать что-нибудь кроме, “Хорошо.”

Он допрыгал до пассажирской двери автомобиля, опираясь на мое плечо, и когда я помогал ему сесть, мимо всей толпой прошли пассажиры старого Бьюика, неся пиво и свиные шкварки. Водитель улыбнулся и кивнул мне. Я вернул улыбку и захлопнул дверцу. «Crocodilios», сказал я, кивая на Чацкого.

“Ах,” ответил водитель. “ Lo siento.” Он сел за руль своего автомобиля, а я за свой.

Чацкий молчал большую часть поездки. Однако, сразу после въезда на I-95, он начал ужасно дрожать. “Вот блядь.” Я просмотрел на него. “Наркотики,” сказал он. “Действие проходит.” Он сжал начавшие стучать зубы. Дыхание с шипением выходило из него, и я заметил капли пота на его лысине.

“Не передумал насчет больницы?”

“У тебя есть что-нибудь выпить?” На мой взгляд, он довольно резко сменил тему.

“Кажется, есть бутылка воды на заднем сиденье,” сказал я услужливо.

“Выпить,” повторил он. “Немного водки, или виски.”

“Я не держу ничего такого в машине.”

“Блядь,” выдохнул он. “Просто отвези меня в гостиницу.”

Я так и сделал. По причинам, известным только Чацкому, он остановился в «Мятеже» у Коконат Гроув. Это была одна из первых роскошных высотных гостиниц в районе и когда-то часто посещалась моделями, директорами, наркодилерами, и прочими знаменитостями. Здесь все еще было очень мило, но уже не столь исключительно, поскольку некогда простоватая Коконат Гроув переполнилась роскошными высотными зданиями. Возможно Чацкий был здесь в период расцвета и остановился тут по сентиментальным причинам. Вы действительно можете заподозрить сентиментальность в человеке, который носит кольцо на мизинце.

Мы спустились с I-95 на Дикси Хайвей, я свернул влево на Юнити и покатился вниз по Бейшор. «Мятеж» находился справа неподалёку, и я остановился перед гостиницей. “Просто высади меня здесь,” сказал Чацкий.

Я уставился на него. Возможно, наркотики повредили его разум. “Разве ты не хочешь, чтобы я помог тебе добраться до комнаты?”

“Я буду в порядке,” сказал он. Возможно, это стало его новой мантрой, но он не выглядел в порядке. Он сильно потел, и я не мог представить, как он собрался добираться до своей комнаты. Но я не из тех людей, которые злоупотребляют нежеланной помощью, так что я просто ответил, “Хорошо,” и смотрел, как он открывает дверь и выходит. Он целую минуту неустойчиво балансировал на одной ноге, держась за крышу автомобиля, прежде, чем его заметил швейцар. Швейцар, нахмурясь, рассматривал сверкающее лысиной явление в оранжевом комбинезоне. “Эй, Бенни,” окликнул Чацкий. “Дай мне руку, приятель.”

“Мистер Чацкий?” неуверенно сказал он, и затем его челюсть отвисла, когда заметил некомплект конечностей. “О, Боже.” Он трижды хлопнул в ладоши, вызвав посыльного.

Чацкий повернулся ко мне. “Я буду в порядке.”

И действительно, когда вы не нужны, ничего не остается кроме как удалиться, как я и поступил. Последний раз я видел Чацкого, когда он опирался на швейцара, пока посыльный вёз к ним от входа в гостиницу инвалидное кресло.

Близилась полночь, когда я спустился с Главного Шоссе и поехал домой, с трудом веря, что всё это случилось сегодня вечером. Вечеринка Винса словно прошла несколько недель назад, а он вероятно, еще даже не выключил свой фонтан фруктового пунша. После моего Испытания Стриптизершами и спасения Чацкого с фермы аллигаторов, я заработал отдых, и признаюсь, мысли о чём либо кроме как заползти в кровать и натянуть одеяло, не умещались в моей голове.

Но конечно, зло вроде меня никогда не отдыхает. Мой сотовый телефон зазвонил, когда я свернул налево на Дуглас. Весьма немногие звонят мне, особенно поздно ночью. Я поглядел на телефон; это была Дебора.

“Поздравляю, дорогая сестра”

“Жопа, ты обещал позвонить!”

“Сейчас вроде немного поздно.”

“Ты действительно думал, что я могла, мать твою, СПАТЬ?!” завопила она достаточно громко, чтобы причинить боль людям в соседних автомобилях. “Что происходит?”

“Я вернул Чацкого,” сказал я. “Но доктор Данко ушел. С Доаксом.”

“Где он?”

“Не знаю, Деб, он уплыл на судне на воздушной подушке и …”

“Кайл, идиот. Где Кайл? Он в порядке?”

“Я высадил его в «Мятеже». Он, гм… Он почти в порядке.”

“Что нахер, значит почти?!?” закричала она, и мне пришлось переложить телефон к другому уху.

“Дебора, он будет в порядке. Он просто … он потерял половину левой руки и половину правой ноги. И все свои волосы,” сказал я. Она затихла на несколько секунд.

“Принеси мне одежду,” сказала она наконец.

“Он чувствует себя очень неуверенно, Деб. Я не думаю, что он хочет …”

“Одежду, Декстер. Сейчас же,” отрезала она, и повесила трубку.

Как я и говорил, зло никогда не отдыхает. Я тяжело вздохнул от несправедливости, но повиновался. Я почти добрался до своей квартиры, а Дебора оставила там некоторые вещи. Так что я забежал внутрь, и сделав паузу, чтобы с тоской посмотреть на кровать, собрал её одежду и поехал в больницу.

Когда я вошел, Дебора сидела на краю кровати, нетерпеливо притопывая ногами. Она вцепилась в свою больничную одежду рукой в повязке, а другой сжимала оружие и значок. Она была похожа на Мстительную Фурию после несчастного случая.

“Иисус Христос,” рявкнула она, “где ты был? Помоги мне одеться.” Она сбросила свою одежду и встала.

Я немного неловко из-за гипса натянул рубашку для поло через её голову. Едва мы водворили рубашку на место, как в комнату торопливо вошла крепкая женщина в униформе медсестры. “Что это вы делаете?” спросила она с густым багамским акцентом.

“Ухожу,” ответила Дебора.

“Вернитесь в кровать, или я позову доктора,” заявила медсестра.

“Зовите,” сказала Дебора, прыгая на одной ноге, чтобы натянуть штаны.

“Никуда вы не пойдете,” сказала медсестра. “Вы вернётесь в постель.”

Дебора предъявила свой значок. “Это – полицейская чрезвычайная ситуация,” сказала она. “Если вы будете мне мешать, я уполномочена арестовать вас за создание препятствий правосудию.”

Медсестра собиралась было сказать что-то очень серьезное, но открыла рот, посмотрела на значок, потом на Дебору, и передумала. “Я должна буду сказать доктору”

“Неважно,” ответила Дебора. “Декстер, помоги мне застегнуть штаны.” Медсестра неодобрительно наблюдала еще несколько секунд, затем развернулась и ушла по коридору.

“Действительно, Деб,” сказал я. “ Создание препятствий правосудию?”

“Идём,” рявкнула она, и вышла за дверь. Я покорно потянулся следом.

Пока мы возвращались в «Мятеж», Дебора поочередно становилась то напряженной, то сердитой. Она изжевала свою нижнюю губу, брюзжала на меня, чтобы поторопился, и стала очень тихой, когда мы подъехали к самой гостинице. Она наконец выглянула в своё окно и спросила, “На что он похож, Декс? Насколько всё плохо?”

“Прическа у него плохая, Деб. Заставляет его выглядеть довольно фантастически. На счет всего остального… Он, кажется, приспосабливается. Он просто не хочет, чтобы ты его жалела.” Она посмотрела на меня, снова жуя губу. “Он так сказал. Он хотел вернуться в Вашингтон, чтобы не выносить твою жалость.”

“Он не хочет быть обузой,” сказала она. “Я знаю его. Он должен заплатить по своему.” Она снова выглянула в окно. “Я не могу даже представить себе, как это было. Для мужчины вроде Кайла, лежать там беспомощным, как…” Она медленно покачала головой, и одинокая слеза скатилась вниз по её щеке.

По правде, я отлично мог представить себе, как это было, и уже много раз это сделал. У меня вызывала затрднения эта новая сторона Деборы. Насколько я знал она ни разу не плакала после похорон своей матери, и отца. И вот теперь она фактически затопила автомобиль из-за того, что я расценивал как безумное увлечение кем-то, едва отличающимся от чурбана. Что еще хуже, он теперь был нетрудоспособным чурбаном, из-за чего логичный человек пошел бы дальше и нашел бы кого-то другого со всеми надлежащими частями тела. Но Дебора казалась даже более заинтересованной Чацким теперь, когда он был навсегда изувечен. Это любовь? Влюбленная Дебора? Это казалось невозможным. Я знал, что теоретически она способна на это, конечно, но – в конце концов, она ведь была моей сестрой.

Гадать было бессмысленно. Я вообще ничего не знал о любви, и никогда не узнаю. По мне, не такая уж большая потеря, хотя это действительно мешает понимать популярную музыку.

Поскольку мне нечего было сказать об этом, я сменил тему. “Я должен позвонить капитану Мэтьюзу и сказать ему, что Доакс пропал?”

Дебора вытерла слезу со щеки кончиком пальца и покачала головой. “Это должен решать Кайл.”

“Да, конечно, но Дебора, при таких обстоятельствах …”

Она хлопнула кулаком по ноге, столь же бессмысленно, как и болезненно. “Проклятье, Декстер, я не могу потерять его!”

Время от времени я чувствую себя единственным, кто слышить только один канал стерео, как сейчас, например. Я понятия не имел что, ну, в общем, честно говоря, у меня даже идеи не возникло о чем она говорит. Что она имеет в виду? Какое отношение это имеет к тому, что я сказал, и почему она так яростно отреагировала? А еще как могут множество полных женщин думать, что они отлично выглядят в шортах?

Кажется, моё замешательство всё же отразилось на лице, потому что Дебора разжала кулак и глубоко вздохнула. “Кайлу необхоимо сфокусироваться на работе. Он должен быть главным, или это его прикончит.”

“Откуда ты знаешь?”

Она покачала головой. “Он всегда был лучшим, что бы ни делал. Это его всё … это кто он есть. Если он будет думать о том, что Данко с ним сделал …” Она куснула губу, и очередная слеза скатилась вниз по щеке. “Он должен остаться собой, Декстер. Или я его потеряю.”

“Хорошо,” сказал я.

“Я не могу потерять его, Декстер,” повторила она снова.

У входа в Мятеже дежурил другой швейцар, но он, казалось, узнал Дебору и просто кивнул, открыв для нас дверь. Мы молча зашли в лифт и поднялись на двенадцатый этаж.

Я всю жизнь прожил в Коконат Гроув, и отлично знал из сентиментальных газетных отчетов, что комната Чацкого была декорирована в Британском Колониальном стиле. Я никогда не понимал, почему, но в гостинице считали, что Колониальный стиль прекрасным подходит, чтобы передать окружение Коконат Гроув, хотя, насколько я знаю, здесь никогда не было британской колонии. Так что вся гостиница была выполнена в Британском Колониальном стиле. Но по моему вряд ли дизайнер интерьера или британские колонизаторы когда-либо представляли себе Чацкого, шлепнувшегося на кинг-сайз кровать пентхауса, в который привела меня Дебора.

За прошедший час его волосы не отросли, но он по крайней мере сменил оранжевый рабочий комбинезон на белый махровый халат, и лежал посреди кровати, дрожа и обливаясь потом в компании полупустой бутылки водки Скай. Дебора даже не притормозила у двери. Она направилась прямо к кровати и села около него, держа его единственную руку в своей руке. Любовь среди руин.

“Дебби?” спросил он дрожащим стариковским голосом.

“Я здесь,” ответила она. “Спи.”

“Кажется, что я не настолько хорош, как считал.”

“Спи,” повторила она, держа его за руку и устраиваясь рядом с ним.

Я оставил их вдвоём.