Текст книги "Адская кухня"

Автор книги: Джеффри Дивер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Луис, Этти невиновна, – решительно заявил Пеллэм. – А это значит, на нашей стороне господь бог. Неужели в этом случае не полагается скидка?

– В Адской кухне? – громогласно расхохотался адвокат. – Это место забыто богом. Дайте мне шесть сотен, и я сделаю все что в моих силах.

5

Он развернул план города на дорогом кухонном столе.

Разгладил бумагу длинными, тонкими пальцами. Сынок получал наслаждение от контакта с бумагой, так как знал, что это перевоплощенная плоть деревьев. Он любил слушать ее шуршание, ощущать прикосновение к ней. Сынок знал, что бумага прекрасно горит.

Оторвавшись от плана, он огляделся вокруг.

И снова вернулся к большому листу бумаги. Это был подробный план Манхэттена. Сынок провел пальцем по разноцветным линиям улиц, отыскивая здание, в котором находился в настоящий момент. Наконец он дорогой шариковой ручкой отметил его крестиком. Затем отпил имбирного пива из хрустального фужера.

Послышался шорох и что-то похожее на кошачье мяуканье. Сынок бросил взгляд вправо – на свидетельницу, которая пыталась заигрывать с Джо Баком. Бедная рыжеволосая агент Скаллери из компании «Эрнст и Янг»: должно быть, на работе ей платили уйму денег, потому что квартира действительно была очень неплохой. Сынок оглядел женщину с ног до головы и снова решил, что ей было бы гораздо лучше носить волосы длинными, как у него. Она лежала на боку, связанная по рукам и ногам скотчем. Рот у нее был тоже заклеен.

– Этот ваш сериал по телевизору, – равнодушно произнес Сынок. – Знаете, я на самом деле не верю, что ФБР занимается всем этим. Неужели вы полагаете, что федеральным агентам есть какое-либо дело до инопланетян?

Он говорил ласково, но рассеянно, водя пальцем по пестрым квадратам плана – они напоминали Сынку кубики, которые подарила ему в детстве мать.

Здесь.

Он отметил еще одно здание.

И здесь.

Еще одно. Отыскав несколько зданий, Сынок отметил их крестиками. Работа предстоит большая. Но Сынок ничего не имел против работы. Доброе дело само является лучшей наградой за себя.

Испуганно посмотрев на него, агент Скаллери принялась выбивать ногами быструю, испуганную дробь.

– Ну же, ну же, ну же.

Тщательно сложив план города, Сынок убрал его в задний карман. Ручка отправилась в нагрудный карман, предусмотрительно закрытая колпачком. Сынок терпеть не мог, когда его одежда была испачкана пастой из стержней. Встав, он обошел вокруг агента Скаллери, которая продолжала лягаться, кататься по полу и мяукать.

Направившись на кухню, Сынок внимательно изучил газовую плиту с духовкой. Это была самая совершенная дорогая модель, но Сынок рассматривал кухонную технику только с позиций своего ремесла. Свою плиту он использовал только для того, чтобы кипятить воду и заваривать чай из трав. Сынок употреблял в пищу исключительно овощи и никогда их не готовил; он находил омерзительной саму мысль о том, чтобы нагревать продукты питания. Опустившись на безукоризненно чистые плитки пола, Сынок открыл духовку. С биметаллическим клапаном, перекрывающим подачу газа, он разобрался за пять секунд, а со шлангом подачи – за десять. Помещение стало наполняться терпким запахом ароматизатора, который подмешивают к природному газу (сам газ не имеет запаха). Сладковатым, горьким и странным образом манящим – чем-то напоминающим тоник.

Затем Сынок сходил к входной двери и щелкнул выключателем, проверяя, какая лампочка зажглась – под потолком в прихожей. Встав на стул, Сынок приподнялся на цыпочки и разбил лампу гаечным ключом, обсыпав себе волосы и плечи стеклянной крошкой. Потолки в квартире были высокими, и ему пришлось вытянуться во весь рост, чтобы дотянуться. Прыгая на стуле, он представил себе, как высокая агент Скаллери смеется над ним.

Однако хорошо смеется тот, кто смеется последним, решил Сынок, вернувшись на кухню. Смерив презрительным взглядом лежащую на полу женщину, он достал из сумки банку с «сиропом» и плеснул агенту Скаллери на юбку и блузку. Та попыталась отползти от него как можно дальше.

– Ну, а кто смеется теперь, а? – спросил Сынок.

Он прошелся по квартире, гася свет и закрывая все шторы. Вернувшись к входной двери, Сынок вышел в коридор, оставив дверь чуть приоткрытой. Спустившись вниз, он записал фамилии шестерых жильцов дома.

Полчаса спустя Сынок стоял в будке телефона-автомата в квартале от дома, зажимая трубку подбородком, держа в одной руке недоеденное манго, и набирал другой номер.

С пятой попытки ему ответили:

– Алло?

– Скажите пожалуйста, это квартира Робертсов?

– Да, я Салли Робертс.

– О, здравствуйте, вы меня не знаете. Я брат Алисы Гибсон. Она живет в вашем доме.

– Алиса? Ну конечно, в квартире четыре-Д.

– Совершенно верно. Сестра как-то упомянула, что вы живете с ней в одном доме, и я узнал номер вашего телефона по справочнику. Понимаете, я несколько встревожен.

– А в чем дело? – голос женщины также наполнился беспокойством.

– Не так давно мы говорили с Алисой по телефону и она сказала, что ей очень плохо. Судя по всему, отравилась. Сестра положила трубку, а я попытался перезвонить ей, но мне никто не ответил. Мне очень неудобно просить вас, но, быть может, вы сходите к ней и проверите, как она себя чувствует? Я боюсь, как бы Алиса не потеряла сознание.

– Ну конечно же, схожу. Вы назовете мне свой телефон?

– Если не возражаете, я просто не буду вешать трубку, – сказал Сынок, заботливый родственник. – Вы так любезны!

Он откинул голову, прижавшись затылком к алюминиевой стенке будки. На ней тотчас же остались следы пота. «Ну откуда весь этот пот?» – снова подумал Сынок. Впрочем, на улице жара. Потеют все. Правда, руки дрожат далеко не у всех. Сынок прогнал эту мысль. Надо думать о чем-нибудь другом. Как, например, насчет того, чтобы подумать об ужине? Отлично. Что у него будет на ужин сегодня? Спелый помидор. Грунтовой, с плантации в Нью-Джерси. Найти такой будет нелегко. Немного соли и…

Фантасмагория. Звук сильного взрыва дошел до Сынка по телефону раньше, чем он услышал его в живую. Связь тотчас же оборвалась, так как телефонная будка содрогнулась под воздействием мощной ударной волны. Как это обычно бывает при взрыве природного газа, после яркой бело-голубой вспышки было очень мало дыма. Стекла ввалились внутрь от притока кислорода, затем тотчас же вылетели наружу, выпуская выделяющуюся при горении огромную энергию.

Пламя поглощает больше, чем испускает.

Некоторое время Сынок наблюдал за тем, как пожар распространяется до самого верхнего этажа дома, в котором жила покойная агент Скаллери. Занялась покрытая гудроном крыша, и белый дым быстро превратился сначала в серый, а затем в черный.

Сынок вытер руки о салфетку. Затем развернул план города и аккуратно обвел кружком крестик, обозначавший здание. Выбросив недоеденное манго, он быстро пошел навстречу спешащим зевакам, наслаждаясь их возбуждением и жалея о том, что они не знают, кого им надо благодарить за такое зрелище.

– Мать, как ты себя чувствуешь?

– Как она себя чувствует? – разнесся голос над холодным бетонным полом. – Как ее дела?

Этти Вашингтон лежала на койке, поджав колени к груди. Она открыла глаза. Ее первая мысль: Этти вспомнила о том, что у нее проблемы с одеждой. Она всегда очень заботилась о своем внешнем виде, отутюживала платья, юбки и блузки. Но здесь, в женском отделении центра предварительного содержания под стражей в среднем Манхэттене, где разрешают носить свои вещи – разумеется, без ремней и шнурков, – Этти Вашингтон осталась без одежды.

Когда ее привезли сюда из больницы, у нее был лишь бледно-голубой в горошинку халат с большим вырезом сзади. Без пуговиц, на завязках. Этти ужасно его стеснялась. Наконец одна из охранниц принесла ей тюремное платье. Синее. Стиранное не меньше миллиона раз. Этти сразу же прониклась к нему лютой ненавистью.

– Эй, мать, ты меня слышишь? Ты себя хорошо чувствуешь?

Над Этти склонился большой черный силуэт. Чья-то рука провела ей по лбу.

– До сих пор горячий. Наверное, у нее лихорадка.

– За этой женщиной надо присматривать, – послышался другой голос из противоположного угла комнаты.

– С ней все будет в порядке. Мать, с тобой все будет в порядке.

Грузная женщина лет сорока с небольшим опустилась на колени рядом с Этти. Больная прищурилась, чтобы лучше ее видеть.

– Как твоя рука?

– Болит, – ответила Этти. – Я ее сломала.

– Ну у тебя и гипс!

Карие глаза задержались на автографе Джона Пеллэма.

– Как тебя зовут? – спросила Этти, пытаясь усесться в кровати.

– Нет-нет, мать, ты лучше лежи. Меня зовут Хатейк Имахам, мать.

– А меня – Этти Вашингтон.

– Мы уже знаем.

Этти снова попробовала сесть, но почувствовала себя совершенно беспомощной, еще хуже, чем когда лежала на спине.

– Нет-нет-нет, мать, лежи спокойно. Не пытайся встать. Тебя притащили сюда и бросили словно мешок с мукой. Эти белые ублюдки. Просто швырнули на кровать.

В комнате было две дюжины коек, намертво прикрученных к полу болтами. Матрасы толщиной всего в дюйм были твердые, словно утрамбованная земля. Этти чувствовала бы себя более удобно, если бы лежала на полу.

Пожилая негритянка смутно помнила, как полицейские переводили ее сюда из больничной палаты. Она была измучена до предела и накачена снотворным. Ее привезли в «воронке». В кузове держаться было не за что, и Этти казалось, что водитель делал повороты, не снижая скорости, – умышленно. Она то и дело ударялась больной рукой о стены так, что у нее на глазах выступали слезы, а дважды, не удержавшись, она падала со скользкой пластиковой скамьи на пол.

– Я очень устала, – объяснила Этти, обращаясь к Хатейк.

Она обвела взглядом остальных обитательниц камеры. Центр предварительного содержания под стражей представлял собой одну просторную комнату, отгороженную решеткой, с унылыми коричневыми стенами. Подобно большинству обитателей Адской кухни, Этти Вашингтон была более или менее знакома с подобными заведениями. Она знала, что большинство находящихся здесь женщин арестованы за мелкие преступления. Кражи из магазинов, проституция, драки, мошенничество. (Этти ничего не имела против краж из магазинов, потому что это помогало содержать семью. Если женщина становилась проституткой – Этти терпеть не могла выражение «ночная бабочка» – это происходило потому, что она не могла найти приличную работу, за которую платили бы приличные деньги (к тому же, это все-таки была работа, а не дармоедство за счет пособия). Драка – это если надавать хорошенько подружке мужа? А что в этом плохого? Этти сама два – три раза проделывала это. Ну а насчет обмана чиновников из органов социального обеспечения – о, пожалуйста. Деревья, увешанные спелыми фруктами, которые только и ждут, когда их обтрясут…)

Этти хотелось выпить. Очень хотелось. Она спрятала под гипсовую повязку стодолларовую бумажку, но, как ей показалось, из тех женщин, кто находился сейчас вместе с ней, ни у кого не было нужных связей, которые помогли бы раздобыть бутылку. Одни молодые девчонки, еще совсем дети.

Хатейк Имахам снова погладила Этти по голове.

– Мать, ты ляг в кровать. Ляг в кровать и ни о чем не думай. Я присмотрю за тобой. Достану все, что понадобится.

Хатейк отличалась солидными габаритами. Ее волосы были заплетены в тугие косички на африканский манер – так же точно, как заплела их Элизабет, уезжая из Нью-Йорка. Этти обратила внимание на большие дыры в мочках ушей Хатейк, и ей захотелось узнать, какие огромные серьги так растянули кожу. Интересно, а Элизабет тоже носит подобные украшения? Девочка очень любила покрасоваться.

– Я должна позвонить, – сказала Этти.

– Тебе разрешат позвонить, но не сейчас.

Хатейк ласково пожала ей здоровую руку.

– Какой-то ублюдок забрал все мои таблетки, – пожаловалась Этти. – Наверное, один из охранников. Они мне нужны.

Грузная негритянка рассмеялась.

– Милочка, этих таблеток уже нет в здании. Они давно проданы, исчезли. Быть может, мы с девочками попробуем что-нибудь найти. Что-нибудь такое, что тебе поможет. Наверное, рука у тебя болит как член у дьявола.

Этти едва не проговорилась, что у нее есть деньги и она может заплатить. Но вдруг она интуитивно почувствовала, что пока что ее заначку надо сохранить в тайне.

– Спасибо, – сказала Этти.

Закрыв глаза, она стала думать об Элизабет. Затем вспомнила своего мужа Билли Дойла, а в конце концов ее мысли остановились на Джоне Пеллэме. Но это продолжалось не больше пяти минут, после чего Этти провалилась в сон.

– Ну?

Хатейк Имахам вернулась к женщинам, собравшимся в противоположном углу камеры.

– Эта стерва – это она все устроила. Виновна как смерть.

Хатейк не претендовала на владение настоящим колдовством, но в Адской кухне были наслышаны про ее сверхъестественные способности. И хотя Хатейк редко удавалось исцелить кого-нибудь от болезни, всем было известно, что она могла, лишь дотронувшись до человека, выведать самые сокровенные его тайны. И сейчас, ощутив горячую пульсацию, исходившую от лба Этти Вашингтон, Хатейк поняла, что это чувство вины.

– Черт, – сплюнула одна из женщин. – Это она сожгла того мальчика, сожгла маленького мальчика.

– Мальчика? – недоверчивым шепотом спросила другая. – Девочка, она устроила поджог в подвале – ты что, не читала? Дом на Тридцать шестой улице. Она могла бы сжечь всех, кто находился в нем.

– И эта стерва называет себя матерью, – прорычала тощая женщина с глубоко посаженными глазами. – Чтоб она сдохла, стерва! Я вам точно говорю…

– Шш! – замахала рукой Хатейк.

– Прикончим ее! Прикончим стерву прямо сейчас!

Хатейк грозно свела брови и сверкнула глазами.

– Молчать! Дамбалла! Мы сделаем так, как я скажу. Ты меня слышишь, девочка? Я не стану ее убивать. Дамбалла не просит больше того, что принадлежит ей по праву.

– Хорошо, сестра, – испуганно прошептала девушка. – Хорошо. Я все поняла. Что мы должны будем сделать с ней?

– Шш! – снова зашипела Хатейк, с опаской глядя на решетку, за которой дремал охранник. – Кто сегодня встретится со своим адвокатом?

Две девушки подняли руки. Проститутки. Хатейк знала, что в суде такие дела объединяются вместе и рассматриваются в первую очередь. Казалось, город хочет поскорее вернуть жриц любви обратно на улицы. Хатейк окинула взглядом ту, что постарше.

– Ты Данетта, так?

Девушка кивнула. Ее рябое лицо оставалось блаженным.

– Я попрошу тебя об одном одолжении. Как насчет этого, девочка?

– Что я должна буду сделать?

– Когда тебя приведут в зал суда, ты переговоришь со своим адвокатом.

– Да-да, сестра.

– Ты ему скажешь, что он не останется внакладе. Мне нужно, чтобы после того, как тебя выпустят отсюда, ты вернулась обратно.

Данетта нахмурилась.

– Ты хочешь… Ты хочешь, чтобы я…

– Слушай внимательно. Мне нужно, чтобы ты вернулась сюда. Завтра же.

Данетта не переставала тупо кивать, но она уже ничего не понимала.

– Я хочу, чтобы ты достала одну вещь и принесла мне ее сюда. Ты ведь знаешь, как это сделать, да? Знаешь, где ее спрятать? В заднем отверстии, а не в переднем. Поняла?

– Ну да.

Данетта кивнула с таким видом, словно ей приходилось проделывать это ежедневно.

Она обвела взглядом остальных женщин. Все до одной поддерживали приказ Хатейк.

– Я тебе заплачу, заплачу за то, что ты вернешься.

– Ты достанешь мне калики? – жадно спросила девушка.

Хатейк нахмурилась. Всем было известно, что она ненавидит наркотики, а также тех, кто их продает и употребляет.

– Девочка, ты что, спятила?

Рябое лицо застыло.

– Ты достанешь мне калики?

– Я дам тебе деньги, – с отвращением бросила огромная негритянка. А ты уж сможешь купить на них все что угодно, девочка. Если хочешь, долбай свою жизнь. Это твое дело.

– Так что мне надо будет принести обратно? – спросила Данетта.

– Шш! – зашептала Хатейк Имахам.

Мимо решетки прошел скучающий охранник.

6

– Ну и комната для свиданий, черт побери.

– О, Джон, я влипла? – спросила Этти.

– Не совсем, – успокоил ее Пеллэм. – Но, похоже, ты ходишь по самому краю болота.

– Я так рада тебя видеть.

Они сидели друг напротив друга в комнате, залитой ярким светом люминесцентных ламп. По стене неторопливо протрусил таракан, мимо засохших останков своих раздавленных сородичей. Не обращая внимания на табличку со строгим предупреждением «ФИЗИЧЕСКИЕ КОНТАКТЫ ЗАПРЕЩАЮТСЯ», Джон Пеллэм взял забинтованную руку Этти Вашингтон. Дородная женщина средних лет в форме, дежурившая в комнате свиданий, холодно взглянула на это нарушение правил, но ничего не сказала.

– Луис Бейли уверен, что сможет добиться для вас освобождения под залог, – сказал Пеллэм.

Этти выглядела плохо. Несмотря на все, что с ней случилось, она казалась слишком спокойной. Пеллэм знал, что Этти очень легко заводится. Ему не раз доводилось быть свидетелем этого – особенно когда она рассказывала о своем муже Билли Дойле, о том, как он ее бросил. И о том, как ее выгнали с последнего места работы. После многих лет работы уборщицей в Доме моды Этти выставили за дверь, не заплатив ни цента выходного пособия. И сейчас Пеллэм ожидал, что она выплеснет свой гнев на тех, кто устроил поджог, на полицию, на тюремщиков. Однако он увидел лишь покорное смирение. Его это встревожило гораздо больше, чем приступ ярости.

Этти стыдливо прикрыла ладонью грязное пятно на своем застиранном, изношенном тюремном платье.

– Охранники твердят в один голос, что как только я признаюсь в том, что устроила поджог, и назову того, кого для этого наняла, для меня все станет значительно легче.

Пеллэм, поколебавшись немного, все же решил спросить:

– Расскажите мне про страховку.

– Проклятие, Джон, никакой страховки я не покупала. Неужели меня принимают за выжившую из ума старуху, способную на подобную глупость? – Этти прижала ладонь здоровой руки к жестким курчавым черным волосам, кое-где тронутым проседью, словно пытаясь унять головную боль. – Да и где мне взять деньги на страховку? – поморщившись, продолжала она. – Я и так с трудом расплачиваюсь по счетам. Причем частенько у меня и на это денег не хватает. Ну где я могла раздобыть деньги на страховку?

– В последний месяц вам ни разу не приходилось бывать в страховых агентствах?

– Нет, клянусь.

Нахмурившись, Этти подозрительно посмотрела на охранницу.

– Этти, я должен задать вам эти вопросы. Поймите, сотрудница страховой фирмы опознала вас по фотографии.

– Это ее проблема, – поджав губы, буркнула Этти. – Я никуда не ходила и ничего не покупала.

– А еще вас в тот вечер видели у двери черного входа в здание. Прямо перед тем, как начался пожар.

– Я действительно время от времени пользуюсь этой дверью. Достаточно часто пользуюсь – если хожу за продуктами в ночной магазин. Так короче – и мне не приходится подниматься по лестнице.

– У всех жильцов есть ключи от этой двери?

– Не знаю. Думаю, у всех.

– Вы заперли ее за собой?

– Она захлопывается сама. Мне кажется, я слышала, как щелкнул замок.

Раньше Этти, рассказывая о себе, постоянно отвлекалась на посторонние темы. Каждая мысль влекла за собой десять других. Один вопрос через пестрый поток сознания мог привести в совершенно другое время и другое место. Однако Пеллэм заметил, что сегодня ответы Этти отличаются краткостью и осторожностью.

Наконец охранница пришла к выводу, что достаточно долго терпела ладонь Пеллэма на руке Этти.

– Физические контакты запрещаются, – грозно произнесла она.

Пеллэм отодвинулся назад. Нос охранницы был проколот тремя золотыми булавками, в каждом ухе болталось штук по десять маленьких колечек. Ее воинственность говорила о том, что она ждет не дождется, когда кто-нибудь начнет насмехаться над ее украшениями.

– Я хотел поговорить с вами о Луисе Бейли, – сказал Пеллэм. – Как вы думаете, он хороший адвокат?

– О, он прекрасно знает свое дело. Луис уже обделывал для меня одно дело. Я наняла его месяцев шесть или восемь назад, для решения одной возникшей у меня проблемы с социальной страховкой. Он отлично справился со своей задачей… Джон, эта охранница очень недобро косится на нас. На мой взгляд, она чересчур безвкусна. Натыкала булавок в нос…

Пеллэм рассмеялся.

– Одна свидетельница сказала мне, что незадолго до начала пожара видела кого-то в переулке за домом. Вы никого там не заметили, когда возвращались из магазина?

– Конечно, заметила.

– Кто это был?

– Я никого не узнала. Какие-то парни из нашего района. Они постоянно там торчат. Ты же понимаешь, это переулок. Излюбленное место сборищ подростков. Так было пятьдесят лет назад, так есть и сейчас. Есть вещи, которые не меняются со временем.

Пеллэм вспомнил слова сына Сибби – за которые тот удостоился от матери пощечины.

– Эти парни из банд? – спросил он.

– Вполне возможно. Я стараюсь в эти дела не вмешиваться. Нас особенно не трогают… Знаешь, а может быть, это были рабочие. С той стройки, что напротив. Ну, со своими телескопами на треногах. Вечно они что-то вымеряют. Да, теперь я точно вспомнила, что видела в переулке кого-то из них. Я вспомнила это потому, что они были в пластмассовых касках. Среди них были те, кто ходил с обращением, которое мы все подписали.

Пеллэм вспомнил, как Этти рассказала ему про строительство нового небоскреба, про то, что местные жители отнеслись к этому с большим энтузиазмом. Роджер Маккенна, не уступающий в знаменитости самому Дональду Трампу[11], возводит роскошный небоскреб в Адской кухне! Компания направила в район представителей, и те собрали подписи жителей домов, соседствующих с отведенным под строительство участком, под обращением с просьбой разрешить увеличить этажность здания на пять этажей по сравнению с разрешенной для данной зоны. Взамен поддержки строительная компания обещала открыть в здании новый овощной магазин, испанский ресторан и круглосуточную прачечную. Этти поставила свою подпись, как и большинство обитателей Адской кухни.

И только потом выяснилось, что овощной магазин принадлежит к сети сверхдорогих продуктовых универмагов и банка фасоли стоит в нем 2 доллара 39 центов, что в прачечной берут три доллара за стирку одной блузки, а что касается ресторана, в него не пускают без вечерних платьев и смокингов, а оставленные перед ним лимузины создают на окрестных улицах постоянные пробки.

Пеллэм мысленно взял на заметку разузнать подробнее об этих рабочих. Странно, почему они проводили съемки в переулке на противоположной стороне улицы от строительной площадки. И почему они работали в десять часов вечера.

– Я думаю, надо связаться с вашей дочерью, – предложил Пеллэм.

– Я уже ей звонила, – сказала Этти, с удивлением посмотрев на гипсовую повязку – словно она только что появилась у нее на руке. – Сегодня утром мы с ней долго говорили. Элизабет согласилась выслать Луису деньги за работу. Она хотела приехать завтра, но я подумала, что будет лучше, если она приедет к судебному разбирательству.

– Готов поспорить, до судебного разбирательства дело даже не дойдет.

Охранница с обилием украшений сверилась с часами.

– Так, все. Вашингтон, пошли.

– Я только что вошел сюда, – спокойно возразил Пеллэм.

– А сейчас выйдите отсюда.

– Дайте еще несколько минут.

– Время истекло. Уходите! А вы, Вашингтон, шевелитесь быстрее.

Пеллэм посмотрел охраннице в глаза.

– У этой пожилой женщины растяжение связок лодыжки. Вы не объясните мне, как она будет «шевелиться быстрее»?

– Мистер, я в ваших советах не нуждаюсь. Пошли.

Дверь распахнулась, открывая тускло освещенный коридор, в котором виднелась часть таблички «АРЕСТОВАННЫМ ЗАПРЕЩАЕТСЯ…»

– Этти, – улыбнулся Пеллэм, – не забывайте, вы мне кое-что должны.

– Что?

– Конец рассказа о Билли Дойле.

Пожилая негритянка спрятала свое отчаяние под грустной улыбкой.

– Джон, тебе очень понравится этот рассказ. Он станет лучшим местом в твоем фильме. – Этти повернулась к дородной охраннице. – Уже иду, уже иду. Сжальтесь над старухой.