Текст книги "Адская кухня"

Автор книги: Джеффри Дивер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

4

Утро выдалось ветреное.

Надвигалась августовская гроза; и первое, на что, проснувшись, обратил внимание Пеллэм, когда услышал завывание ветра, было отсутствие качки.

Прошло уже три месяца с тех пор, как он поставил свой жилой автофургон «Уиннебаго» на стоянку в Уайт-Плейнс и на время расстался с кочевым образом жизни. Целых три месяца – но Пеллэм до сих пор чувствовал себя неуютно в кровати, где ему в спину не втыкались вылезшие из матраса стальные пружины. В такой сильный ветер фургон должен был бы раскачиваться словно судно в шторм.

Пеллэм также до сих пор не привык к тому, что ему приходилось выкладывать полторы тысячи долларов в месяц за навязанную ему крошечную однокомнатную квартирку в Ист-Вилледже, главным достоинством которой была ванна на кухне. ("Это называется «битчен»[6], – заявила ему агент бюро недвижимости, забирая чек с комиссионными и арендной платой за первый месяц; при этом у нее было такое выражение лица, словно Пеллэм задолжал ей за несколько месяцев. – В наши дни клиенты сходят с ума по таким квартирам.") Четвертый этаж без лифта, на полу линолеум грязно-коричневого цвета, зеленые крашеные стены, как в больничной палате Этти Вашингтон. Но больше всего Пеллэму хотелось выяснить, откуда этот запах?

За несколько лет натурных съемок Пеллэм работал на Манхэттене лишь несколько раз. Местные киностудии в основном позакрывались, и, к тому же, из-за высоких ставок на разрешение осуществлять съемки Манхэттен, который можно увидеть в большинстве фильмов, это, как правило, Торонто, Кливленд или декорации в павильоне. Ленты, действительно снятые здесь, Пеллэму совершенно не нравились – низкокачественные экспериментальные фильмы независимых продюсеров и пустой ширпотреб. «Дневные съемки: место действия – отель „Плаца“. Ночные съемки: место действия – Уолл-стрит.» Здесь работа специалиста по поискам натуры состояла не в том, чтобы быть третьим глазом режиссера, а лишь сводилась к правильному заполнению нужных документов в мэрии и в передаче по адресу нужных сумм, как над, так и под столом.

Но в ближайшее обозримое будущее Пеллэм не собирался заниматься поисками натуры. Всего месяц оставался до предварительного варианта первого фильма, который он снял за несколько лет, и просто первой его документальной ленты. Фильм имел рабочее название «К западу от Восьмой авеню».

Приняв душ, Пеллэм принялся укладывать непокорные черные волосы на место, размышляя над своей работой. Жесткий график оставлял ему лишь еще одну неделю съемок, после чего три недели должны были уйти на монтаж. 27 сентября истекал последний срок передачи предварительного варианта студии Ю-джи-би-эйч в Бостоне, где Пеллэм вместе с продюсером должны были работать над окончательной редакцией. Телекомпания Пи-би-эс запланировала премьеру фильма на начало весны следующего года. Одновременно Пеллэм собирался перевести фильм на кинопленку, заново отредактировать его и разослать для ограниченного показа в кинотеатрах Соединенных Штатов и Великобритании. Ну а потом участие в фестивалях в Каннах, Венеции, Торонто и Берлине и номинация на премию «Оскар».

Разумеется, так было запланировано. Но что теперь?

Основной темой «К западу от Восьмой авеню» должны были стать жилой дом по адресу Тридцать шестая западная улица, 459 и его обитатели. Но центральной фигурой была Этти Вашингтон. После ее ареста Пеллэм начал беспокоиться, не оказался ли он гордым обладателем двухсот часов увлекательнейших интервью, которым никогда не суждено будет попасть на голубой экран.

Выйдя на улицу, он купил свежую газету и поймал такси.

Громыхающая машина металась на шоссе из стороны в сторону, словно водитель пытался оторваться от погони, и Пеллэм, читая о пожаре, вынужден был крепко держаться за ручку. Перестав быть свежей новостью, пожар быстро потерял ценность, и в сегодняшней газете сообщалось только об аресте Этти и подтверждалась информация, которая уже была известна Пеллэму, – то, что единственным серьезно пострадавшим был Хуан Торрес. Пеллэм отчетливо вспомнил мальчишку. Он брал интервью у его матери, а двенадцатилетний подросток стоял все это время у окна, колотя левой рукой по упаковке подгузников словно по боксерской груше, настойчиво повторяя: "Мой папа, так вот, он знаком с самим Хосе Кансеко[7]. Нет-нет, честное слово, правда, знаком!"

Если верить газете, состояние мальчишки оставалось критическим.

Заметка сопровождалась фотографией Этти, выходившей из больницы в сопровождении женщины-полицейского. На голове у нее творилось черт те что. Блики от фотовспышек играли на хромированных наручниках на запястьях, чуть ниже гипса, на котором поставил автограф Пеллэм.

Этти Вашингтон, бывшей Дойл, урожденной Уилкс, было семьдесят два года. Она родилась в Адской кухне и за всю жизнь больше нигде не жила. Здание номер 458 по Тридцать шестой западной улице было ее домом в течение последних пяти лет. До этого Этти жила в другом похожем здании чуть выше по той же самой улице, которое было снесено. Все остальные дома, в которых Этти когда-либо проживала, также находились в Адской кухне в пределах нескольких кварталов друг от друга.

Этти лишь трижды ненадолго покидала штат Нью-Йорк, причем дважды она ездила на похороны родственников в Северную Каролину. Первые два класса в старшей школе Этти была отличницей, но затем она бросила учебу и попробовала стать певицей в кабаре. Ее карьера продолжалась несколько лет; Этти всегда выступала только в первом отделении перед какой-нибудь знаменитостью. В основном в Гарлеме или Бронксе, хотя изредка ей доводилось поработать на «Улице свинга» – в модных заведениях на Пятьдесят второй улице. Пеллэм слышал старые записи, сделанные на проволоке и перенесенные на магнитофонную ленту, и низкий грудной голос Этти произвел на него впечатление. Затем в течение нескольких лет Этти перебивалась случайными заработками, которых хватало на жизнь ей и ее любовникам, и при этом отбивалась от бесконечных предложений замужества, которые неизбежно сыплются на красивую одинокую женщину, живущую в Адской кухне. В конце концов она все же вышла замуж, запоздало и за самого неподходящего кандидата: ее мужем стал ирландец по имени Билли Дойл.

Непоседливый красавец Дойл бросил Этти много лет назад, прожив с ней всего три года.

«Мой Билли, он просто сделал то, что делают все настоящие мужчины. У них в крови этот дух бродяжничества. Это у них в натуре, и все же нелегко прощать им это. Я думаю, Джон, в тебе, наверное, тоже есть этот дух.»

Пеллэм, снимавший этот монолог на камеру, кивнул, подбадривая Этти. Однако при этом он мысленно взял на заметку вырезать последнюю фразу и сопровождавший ее многозначительный смешок.

Второй муж Этти, Гарольд Вашингтон, утонул по-пьяному в Гудзоне.

«Тут уже никакой любви не было. Но на него можно было положиться насчет денег, он никогда меня не обманывал и не повышал голос. Порой мне его очень не хватает. Когда я вспоминаю подумать о нем.»

Младший сын Этти Фрэнк пал случайной жертвой перестрелки на Таймс-сквер; его убил какой-то пьяный в пурпурном цилиндре. Дочь Элизабет, гордость старушки, работала в агентстве недвижимости в Майами. Этти собиралась через год – два перебраться жить к ней во Флориду. Старший сын Джеймс, красивый мулат, был единственным ребенком от Дойла. Он тоже подхватил заразную тягу к странствиям и подался куда-то на запад – как считала Этти, в Калифорнию. Она ничего не слышала о нем уже двенадцать лет.

В молодости Этти была знойной и красивой, хотя и несколько высокомерной (свидетельством чему служили сотни фотографий, теперь превратившихся в пепел); она и сейчас осталась обаятельной старушкой с молодой, темной кожей. Этти частенько рассуждала вслух, не стоит ли ей выкрасить ее поседевшие волосы обратно в черный цвет. Она говорила скороговоркой центральных штатов Атлантического побережья, любила вино и восхитительно готовила требуху с беконом и луком. И еще Этти как прирожденная актриса рассказывала о себе, о своих матери и бабушке, словно господь бог дал ей этот талант взамен всех остальных, которыми она оказалась обделена.

И что же будет с ней теперь?

Такси рывком пересекло Восьмую авеню, своеобразную «линию Мажино», ограничивающую Адскую кухню.

Выглянув в окно, Пеллэм увидел витрину с закрашенным словом «Бакалея», поверх которого было написано: «Молодежный потребительский центр – клинтонское отделение».

Клинтон.

Для исконных обитателей это было больным местом. Для них этот район был только «Адской кухней» и называться по-другому не мог. «Клинтоном» же его называли городские власти, органы социального обеспечения и агентства недвижимости. Как будто смена названия может убедить широкую общественность, что эта часть города больше не трясина дешевых меблированных квартир, бесчинствующих банд, зловонных кабаков, проституток и тротуаров, усеянных ампулами из-под «крэка», а новый Фронтир[8], который предстоит осваивать офисам быстро развивающихся корпораций и комфортабельным жилым комплексам для молодых, целеустремленных бизнесменов.

Пеллэм вспомнил голос Этти:

«Ты слышал предание о том, как это место получило свое название? Говорят, однажды, давным-давно один полицейский здесь сказал другому: „Здесь сущий ад.“ А тот ему ответил: „Ад по сравнению с этим местом еще ничего. Это адская кухня.“ Таково предание, но на самом деле все произошло совсем не так. Нет-нет. А назвали это место потому, что так назывался какой-то квартал в Лондоне. А что еще такое Нью-Йорк? Даже названия районов где-то украдены.»

– Послушайте, что я говорю, – ворвался в мысли Пеллэма таксист. – То же самое, твою мать, было здесь и вчера, твою мать. И так продолжается уже несколько недель, твою мать.

Он принялся неистово жестикулировать, показывая на транспортную пробку, которая полностью перекрыла движение впереди. Судя по всему, вызвана она была строительными работами напротив сгоревшего здания – где заканчивалось возведение небоскреба. Бетономешалки непрерывно въезжали и выезжали со стройплощадки, загораживая улицу.

– Все этот долбанный небоскреб! Ох как мне хочется всех их хорошенько трахнуть! Портят такой район, твою мать!

Таксист что есть силы хлопнул ладонью по приборной панели, едва не свалив освежитель воздуха в виде короны.

Расплатившись, Пеллэм выбрался из машины, оставив водителя извергать проклятия, и пешком спустился к Гудзону.

Он прошел мимо грязных деревянных лавок: «Винни, фрукты и овощи», «Манагро, столовая», «Кьюзин, мясо и гастрономия» – в витрине этой лавки были выставлены чучела животных. Вдоль тротуаров теснились лотки с одеждой и горами трав и специй. Лавка, в которой торговали африканскими товарами, сообщала о распродаже каких-то «укпур» и «огбоно». «Спешите купить!» – призывала вывеска.

Миновав Девятую авеню, Пеллэм продолжил путь к Десятой. Он прошел мимо остова дома Этти, плававшего в сюрреалистической дымке, и направился к убогому шестиэтажному зданию из красного кирпича на углу.

Пеллэм остановился перед написанной от руки вывеской в грязном окне первого этажа.

«Луис Бейли, эсквайр. Практикующий адвокат. Уголовные и гражданские дела, завещания, разводы, имущественный ущерб. Дорожно-транспортные происшествия. Недвижимость. Государственный нотариус. Заверенные копии документов. Обращайтесь по факсу.»

В окне недоставало двух стекол. Вместо одного была пожелтевшая газета. Вместо другого в раму была вставлена выцветшая картонная коробка из-под печенья. Пеллэм долго недоверчиво таращился на полуразрушенное здание, затем сверился по бумажке, не ошибся ли он адресом. Нет, не ошибся.

Обращайтесь по факсу…

Пеллэм толкнул дверь.

Приемная отсутствовала – контора состояла из единственной жилой комнаты, переоборудованной под офис. Помещение было завалено бумагами, папками, книгами, в том числе толстенными фолиантами, антикварным офисным оборудованием – в углу стояли дохлый компьютер, покрытый толстым слоем пыли, и факсимильный аппарат под стать ему. Около сотни юридических книг, некоторые из которых до сих пор оставались запечатанными в пожелтевший целлофан.

Табличка сообщала: ГОСУДАРСТВЕННЫЙ НОТАРИУС.

Адвокат стоял у строго гудящего копировального аппарата, вставляя в него по одному листы. Жаркое солнце пробивалось сквозь грязные окна; температура в комнате была не меньше ста градусов по Фаренгейту.

– Это вы Бейли?

Потное лицо обернулось. Адвокат кивнул.

– Я Джон Пеллэм.

– Друг Этти. Писатель.

– Кинодокументалист.

Они пожали руки.

Толстый адвокат провел рукой по длинным седым волосам, редеющим со лба. Он был в белой рубашке и широком изумрудно-зеленом галстуке. Его серый костюм не подходил ему ровно на один размер: брюки были слишком широки, пиджак жал в груди.

– Я бы хотел поговорить с вами о деле Этти, – сказал Пеллэм.

– Здесь слишком душно. – Сложив откопированные листы на столе, Бейли отер пот со лба. – Кондиционер капризничает. Как насчет того, чтобы перебраться в мой второй офис? У меня филиал чуть дальше на этой же улице.

«Филиал?» – подумал Пеллэм. Но вслух сказал:

– Ведите.

Луис Бейли махнул рыхлой барменше. Он не сказал ей ни слова, но она удалилась готовить его обычный заказ. Спохватившись, барменша обернулась и окликнула Пеллэма с сильным ирландским акцентом:

– А вам что?

– Кофе.

– По-ирландски?

– «Нескафе», – ответил Пеллэм.

– Я имела в виду, с виски?

– А я имел в виду – без.

– Итак, – продолжал Бейли, – результаты магнитно-резонансной томограммы отрицательные. Здоровью миссис Вашингтон ничто не угрожает. Ее перевели в женское отделение центра предварительного содержания под стражей.

– Я пытался навестить ее вчера. Меня не пустили. Ломакс, брандмейстер, отказался мне помочь.

– Этого следовало ожидать. Они всегда не доверяют тем, кто находится по другую сторону баррикад.

– Потом мне наконец удалось найти какого-то полицейского, который сказал, что Этти наняла вас.

Дверь в заведение приоткрылась с неуклюжим скрипом. В зал вошли два молодых мужчины в дорогих темных костюмах, разочарованно огляделись по сторонам и тотчас же вышли. «Филиал» конторы Бейли – дешевая рюмочная под названием «Изумрудный остров» – была не лучшим местом для бизнес-ланча.

– Я могу с ней встретиться? – спросил Пеллэм.

– Сейчас, когда ее перевели в центр предварительного содержания под стражей, это, конечно, уже можно устроить. Я говорил с прокуроршей…

– С кем?

– С помощником окружного прокурора. Обвинителем. Ее зовут Луиза Коупель. Ни плохая, ни хорошая. Она встала в позу. Думаю, дело в том, что она еврейка. Или женщина. Или молодая. Не знаю, что хуже. Я угрожал ей оспорить правомерность содержания под стражей травмированного человека – за Этти плохой уход. А ей нужно давать таблетки, делать перевязки. Но, разумеется, из этого ничего не выйдет.

– Боюсь, вы правы.

Пока Пеллэм мучился с горьким кофе, Бейли, потягивая мартини, изложил свое видение дела. Пеллэм попытался определить, насколько он компетентен. Адвокат ни разу не упомянул ни про законодательные акты, ни про схожие дела, ни про судебные порядки. Пеллэм пришел к смутному заключению, что он предпочел бы кого-нибудь более деловитого и, если и не более умного, то хотя бы в хронологическом плане более близкого к юридическому образованию.

Отпив коктейль, Бейли вдруг спросил:

– О чем ваш фильм?

– Это устное повествование об Адской кухне. Этти – мой лучший рассказчик.

– Да, эта женщина умеет рассказывать, это уж точно.

Пеллэм обвил руками горячую кружку. В баре царил ледяной холод. Из кондиционера над дверью вырывался пронизывающий ветер.

– Почему ее арестовали? Ломакс так мне ничего и не сказал.

– Да, должен вас огорчить, полиция накопала кое-что на нее.

– Накопала.

– И дела ее плохи. Свидетель видел, как Этти вошла в здание как раз перед тем, как вспыхнул пожар. Он начался внизу, рядом с котельной. У Этти был ключ от двери черного входа.

– По-моему, ключи есть у всех жильцов, разве не так?

– У многих. Но именно Этти видели у этой двери за пять минут до начала пожара.

– Вчера я встретил у пожарища одну женщину, – возразил Пеллэм. – Она рассказала мне, что видела в переулке каких-то людей. Как раз перед тем, как вспыхнул пожар. Троих или четверых мужчин. Описать их более точно женщина не смогла.

Кивнув, Бейли черкнул несколько предложений в блокнот в потрепанном кожаном переплете, украшенном золотыми инициалами – чужими.

– Этти не могла устроить поджог, – продолжал Пеллэм. – Я сам был там. Когда пожар начался, Этти находилась на лестнице, на два пролета выше меня.

– О, полиция и не думает, что Этти непосредственно подожгла здание. Однако есть основания считать, что она открыла дверь черного входа и впустила туда пироманьяка.

– Профессионального поджигателя?

– Да, профессионала. Но при этом еще и психопата. Этот тип работает в нашем городе уже несколько лет. Для поджога он использует смесь бензина и солярки. Как раз в нужной пропорции. Мерзавец знает, что делает. Понимаете, бензин очень быстро испаряется, поэтому он добавляет солярку. Поджечь такую смесь несколько сложнее, но зато при горении она выделяет больше тепла. И еще – запомните хорошенько – наш Герострат добавляет в свою адскую смесь стиральный порошок. Чтобы она прилипала к одежде и коже. Получается что-то вроде напалма. Я хочу сказать, что наемники, которые устраивают поджоги исключительно ради денег, на такое не идут. И они не поджигают здания, когда поблизости есть люди. Они не хотят, чтобы были пострадавшие. А этот тип, наоборот, обожает человеческие жертвы… Пожарные и полиция начинают беспокоиться. Он теряет последние остатки рассудка. Начальство давит, требуя его поймать.

– Значит, Ломакс полагает, что Этти наняла этого поджигателя, – задумчиво промолвил Пеллэм. – А как же то обстоятельство, что она сама едва не погибла при пожаре?

– Помощник окружного прокурора утверждает, что Этти спешила добраться до своей квартиры, чтобы обеспечить себе алиби. Прямо за окном ее квартиры проходит пожарная лестница. Но только они с поджигателем напутали со временем. Кроме того, полиция считает, что Этти специально подгадала пожар к вашему приходу. Если бы все прошло как задумано, вы бы смогли подтвердить, что она находилась у себя дома.

Пеллэм недоверчиво фыркнул.

– Этти не допустила бы, чтобы у меня с головы хоть волос упал.

– Но ведь вы пришли раньше назначенного времени, разве не так?

Пеллэм вынужден был признать:

– Да, на несколько минут. – Затем: – Но все упускают из виду одну важную деталь. Какой у Этти мог быть мотив?

– Ах да, мотив. – Как Бейли уже делал несколько раз до этого, он помолчал, приводя в порядок мысли. Допил залпом мартини и заказал еще один. – На этот раз вылей полный стаканчик, Рози О'Грейди. Пусть эти большие оливки не вводят тебя в соблазн недолить. Так вот, мотив. На прошлой неделе Этти купила страховку на свое жилье стоимостью двадцать пять тысяч долларов.

Пригубив кофе, Пеллэм отодвинул чашку. Мерзкий вкус у него во рту был лишь отчасти обусловлен отвратительным пойлом.

– Продолжайте.

– Это специальная страховка на объявленную стоимость. Когда-нибудь слышали о такой? Это означает, что Этти платит высокую страховую премию, но если квартира будет уничтожена, страховщик заплатит ей независимо от того, стояла ли там чиппендейлская мебель или картонные коробки из-под апельсинов.

– Слишком уж очевидно. Купить страховку, а через неделю поджечь дом.

– Да, но полиция просто обожает очевидные преступления, мистер Пеллэм. Как и присяжные. Жители Нью-Йорка терпеть не могут тонкие нюансы. Вот почему умным преступникам сходит с рук убийство. – Барменша принесла мартини, и Бейли зачарованно застыл, глядя на стакан словно ребенок на рождественский подарок. – И помимо всего прочего, в делах об обмане страховых фирм и мошенничестве с социальными пособиями основными подозреваемыми являются женщины. Понимаете, если сгорает дом неработающей матери, получающей пособие, она перебирается в самую верхнюю часть очереди на улучшение жилья. Такое происходит сплошь и рядом. Брандмейстер увидел женщину, страховку и подозрительный пожар – и оп! его дело сделано.

– Кто-то пытается подставить Этти. Черт побери, если действительно все дело было в страховке, зачем поджигать все здание? Почему не ограничиться только своей квартирой?

– Это не так подозрительно. К тому же, наш пироманьяк старается причинить как можно больше ущерба. Этти просто случайно наткнулась именно на него. Вполне вероятно, она даже понятия не имела, что именно он собирается сделать.

Пеллэм, в прошлом киносценарист, частенько смотрел на жизнь как на последовательность сюжетов. И сейчас ему показалось, что в этом сюжете есть несколько дыр.

– Хорошо, Агентство должно было прислать Этти страховой полис. Что она сказала, увидев его?

– Агентство утверждает, что она сама взяла бланк, заполнила его и прислала по почте. Затем договор переправили в центральное отделение. Ее экземпляр подписанного договора был выслан Этти по почте за день до пожара, поэтому она его так и не получила.

– Значит, агент или клерк смогут подтвердить, что это была не Этти.

– Клерк опознал по фотографии Этти ту женщину, которая брала бланк договора.

Пеллэм, всегда скептически относившийся к теории заговоров, почувствовал, что сейчас имеет дело с запутанным сюжетом, достойным фильма режиссера и сценариста Оливера Стоуна.

– А что насчет страховой премии? – спросил он.

– Оплачена наличными.

– Ну а что говорит сама Этти?

– Разумеется, все отрицает, – рассеянно бросил Бейли, словно с юридической точки зрения отрицание обвиняемого значило не больше, чем муха, разгуливающая по стойке бара. – А теперь давайте перейдем к делу. Официальное предъявление обвинений назначено на завтра. Помощник окружного прокурора ворчит о том, чтобы перенести его на более поздний срок. Вы знаете, что такое официальное предъявление обвинений? Это процедура, в ходе которой обвиняемый должен…

– Я знаю, что это такое, – остановил его Пеллэм. – Каковы шансы добиться для Этти освобождения под залог?

– На мой взгляд, сумма не должна будет быть слишком высокой. Я переговорю со знакомыми поручителями[9]. Поскольку Этти прикована к постели, риск будет не слишком большим. К тому же, ее обвиняют не в убийстве.

– Мистер Бейли… – начал было Пеллэм.

Адвокат поднял руку.

– Пожалуйста, зовите меня Луисом.

Бейли прорычал свое имя, на мгновение превратившись в персонажа Деймона Раньона[10], на которого ему очень хотелось быть похожим.

– Вам уже приходилось заниматься такими делами? – спросил Пеллэм.

– А. – Откинув голову назад, Бейли похлопал себя по дряблому подбородку, после чего посмотрел Пеллэму прямо в глаза. Его взгляд стал осмысленным и сосредоточенным. – Я видел, что вы изучаете меня. Галстук, купленный на распродаже. Обтрепанные манжеты. Костюм, по которому плачет помойка. Вы обратили внимание на то, что ткань чуть отличается? Брюки я износил еще два года назад, поэтому пришлось купить другие. Я выбирал самые похожие. И, как человек воспитанный, вы ни словом не обмолвились по поводу моего исключительно «жидкого» обеда. – Он театральным жестом указал на правую руку. – Это кольцо у меня из Нью-Йоркского юридического колледжа. Кстати, он не имеет никакого отношения к Государственному университету штата Нью-Йорк. Между ними огромная разница. Я учился по ночам, а днем работал в суде. Между прочим, закончил в числе лучших двадцати выпускников курса.

– Я не сомневаюсь в том, что вы великолепный юрист.

– О, разумеется, это не так, – презрительно фыркнул Бейли. – Ну и что с того? Нам с вами предстоит защищать интересы не аристократии из Ист-Сайда. И не богемы Сохо и Уэстчестера. Вот в этом случае вам бы действительно понадобился хороший адвокат. Но у нас дело обитательницы Адской кухни. Этти Вашингтон бедна, она чернокожая, факты против нее, так что присяжные признaют ее виновной еще до того, как прокурор закончит читать обвинительное заключение. И закон не имеет к этому никакого отношения.

– А что имеет?

– Шестеренки, – театральным шепотом произнес Бейли.

Пеллэм решил не разыгрывать из себя человека законопослушного и промолчал. Мимо медленно проехала машина. БМВ-кабриолет. Даже в баре было слышно буханье басов популярной рэп-песни. Пеллэм уже несколько раз слышал ее по радио.

«Это мир белых людей, не надо быть слепым…»

Машина скрылась из виду.

– Шестеренки, – продолжал Бейли, мучая оливку в стакане. – Я имею в виду вот что: знакомясь с Адской кухней, в первую очередь необходимо уяснить, что здесь вас может убить кто угодно, по любой причине. Или вовсе без причины. Это аксиома. Так что же делать, чтобы остаться в живых? Ну, проще всего вести себя так, чтобы убить тебя было достаточно трудно. Держаться подальше от темных переулков, не смотреть встречным прохожим прямо в глаза, одеваться скромно, на перекрестках держаться рядом с другими людьми, в пивных и барах вроде этого как бы случайно упоминать фамилии профсоюзных боссов или полицейских из управления Южного Среднего Манхэттена.

– А при чем тут Этти?

– Все – прокурор, полиция, пресса, – идут по пути наименьшего сопротивления. А если же что-то застрянет в шестеренках состряпанного ими дела, они начнут искать кого-нибудь еще. Найдут другого первоклассного подозреваемого. Это единственное, что мы можем сделать для Этти. Насыпать песку в шестеренки.

– В таком случае, давайте дадим полиции другого подозреваемого. У кого еще мог быть мотив? У владельца здания, правильно? Который хотел получить страховку.

– Возможно. Я загляну в земельный кадастр и выясню, как у владельца обстоят дела со страховкой.

– А почему еще кому-нибудь могло прийти в голову сжечь жилой дом?

– Ну, во-первых, подростки устраивают поджоги просто ради забавы. В нашем городе это самая распространенная причина рукотворных пожаров. Причина номер два – месть. Такой-то и такой-то спит с чьей-то женой. Ему под дверь подливается немного легковоспламеняющейся жидкости, и дело сделано. Нередко преступники прибегают к поджогам, чтобы замести следы других преступлений. В основном, убийств с изнасилованием. Краж со взломом. Далее, как я уже говорил, мошенничества с пособиями социального обеспечения. Потом, пожары ради тщеславия – один сотрудник почты поджег свое отделение, а затем сам его погасил. Стал героем… А здесь, в Адской кухне часто подпаливают памятники истории. Город объявляет старые здания историческими достопримечательностями. Обычно если старое, обветшавшее здание перестает приносить доход, потому что стоимость технического обслуживания становится слишком высокой, владелец его сносит и на освободившемся месте строит новое, более прибыльное. Но памятник истории нельзя снести – он охраняется законом. И что происходит в этом случае? Господи, спаси и помилуй – совершенно случайно происходит пожар. Какое совпадение! Теперь владелец вправе строить все, что ему заблагорассудится. Если, конечно, его не поймают за руку.

– А дом Этти был объявлен историческим памятником?

– Не знаю. Но могу выяснить.

Тон, которым Бейли произнес последнее предложение, немного прояснил то, как смазываются шестеренки. Достав из заднего кармана брюк бумажник, Пеллэм положил его на стойку.

Лицо адвоката растянулось в подвыпившей улыбке.

– О, да-да, сэр, именно так и делаются дела в Адской кухне. Продаются все и вся. Быть может, даже я сам. – Улыбка поблекла. – А может быть, у меня просто слишком высокая цена. В здешних краях это считается этикой – когда человек продается только за очень большие деньги.

Мимо окна промчалась полицейская машина с зажженной мигалкой, но с выключенной сиреной. Почему-то эта таинственная тишина придала этому событию особую напряженность.

Вдруг Бейли стал мрачным. Это произошло настолько внезапно, что у Пеллэма мелькнула мысль, не спровоцировал ли второй – или третий? – коктейль приступ меланхолии. Адвокат отечески взял Пеллэма за руку, и сквозь дымку в его глазах мелькнула проницательность.

– Я хочу сказать вам одну вещь.

Пеллэм кивнул.

– Вы уверены, что вам нужно ввязываться во все это? Подождите. Прежде чем вы ответите, позвольте задать вам один вопрос. Вы говорили здесь со многими? Когда снимали фильм?

– В основном, с Этти. Но также еще взял интервью еще у человек двадцати.

Бейли кивнул, пытливо вглядываясь в лицо Пеллэма.

– Что ж, народ в Адской кухне идет на контакт легко. Вам дадут отхлебнуть виски прямо из бутылки и не станут вытирать горлышко, когда вы вернете ее назад. С вами будут часами разговаривать, сидя у подъезда. Иногда здешние люди так разговариваются, что их становится невозможно заткнуть.

– Совершенно верно, я в этом уже сам убедился.

– И это настраивает вас на добродушный лад, так?

– Ну да. Настраивает.

– Но это одни разговоры, – решительно заявил Бейли. – Это совсем не означает, что люди вас принимают. Или проникаются к вам доверием. И даже не мечтайте услышать настоящие тайны. Здешние люди ни за что не откроют их такому человеку как вы.

– Так что же хотите рассказать мне вы? – спросил Пеллэм.

Адвокат сразу стал настороженным. Наступила пауза.

– Я вам говорю, что здесь опасно. Очень опасно. И становится еще опаснее. В последнее время здесь было много пожаров, гораздо больше, чем обычно. Бандитские разборки… перестрелки…

Разделы криминальной хроники местных газет пестрели сообщениями о случаях использования огнестрельного оружия. То какие-то подростки протащили пистолет в школу. То одуревший от наркотиков стрелок уложил наповал несколько невинных прохожих. Пеллэм перестал читать газеты на второй неделе пребывания в Нью-Йорке.

– В Адской кухне настали тяжелые времена.

«По сравнению с каким временем?» – подумал Пеллэм.

– Вы действительно хотите впутаться в эту историю? – спросил Бейли. Пеллэм начал было говорить, но адвокат поднял руку, останавливая его. – Вы уверены, что не боитесь того, куда это может вас завести?

Пеллэм ответил вопросом на вопрос:

– Сколько?

Он похлопал по бумажнику.

Бейли снова провалился в пьяную дрему.

– За все? – Пожатие плечами. – Надо будет найти полицейского, который стащит для меня протокол осмотра места пожара, затем придется узнавать название страховой фирмы и все остальное, что есть у полиции на Этти. Сведения о владельце здания и городские архивы открыты для всех, но уйдут недели, если не… понимаете…

– Если не смазать шестеренки, – пробормотал Пеллэм.

– Ну, скажем, тысяча.

У Пеллэма мелькнула мысль, что же в действительности толкнуло его начать торговаться: абстрактная мораль или желание доказать самому себе, что прожженный крючкотвор напрасно считает его чересчур доверчивым.

– Пятьсот.

Бейли замялся.

– Не знаю, хватит ли этой суммы…