Текст книги "Месть Бела"

Автор книги: Джеффри Арчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Добежали мы до заветной двери. Я влепился в нее всем телом, выдавил гвозди, держащиеся не без моей помощи на соплях, распахнул проклятую – и только тогда оглянулся. Сет стоял к нам спиной и смотрел на что-то в небе. Я невольно проследил за его взглядом. Тот, оказывается, пялился на утиную стаю, пролетающую над лесом! Представляешь? Да-а, думаю, если 6 все мои враги были такими идиотами, я б в их сторону даже плюнуть поленился бы. Эх, попутала нелегкая с этим посохом...

Прикрыл, короче, дверь подземного хода, вставил гвозди обратно в их норы, задвинул щеколду, понимая, что это не преграда никакая, и потопали мы по каменной трубе в обратную сторону. Раз дверь оказалась заперта изнутри, значит, кто-то из островитян возвратился этой дорогой раньше нас. Ну и пусть...

Глава восьмая

Дверь потайного хода отошла легко, чуть ли не с готовностью, лишь скрипом ржавых петель напомнив, что ею редко пользуются. Они ворвались в главный зал Обители, держа наготове каждый свое оружие. Замерли. Уши и глаза вторгшихся обследовали помещение.

Зал хорошо освещен. В торце стола сидит, склонившись над чашей, Адонис. Он поворачивает голову на шум, вскакивает. С громовым грохотом падает троноподобный стул.

– Стража! – крик Адониса.

«Бог» хватает со стола меч с очень тонким клинком. Идет навстречу Конану, глядя только на него. Конан видит это и ждет на месте. В Пиршественный зал врываются два слепых стражника, вооруженных дротиками.

– Коэн, двое по левую руку, задержи их! Везунчик, ко мне! Коэн, осторожно, через два шага ковер!..

На стенах зала не осталось ни одного ковра, все валялись бесформенными кучами на полу.

Везунчик встал плечом к плечу с Конаном, сжимая свой кинжал.

– У него меч в правой руке, – прошептал Конан.

– Что в руке? – шепот в ответ.

«Тысячи демонов ему в хребет, ну разве можно быть таким бестолковым!» – подумал варвар и произнес еще тише, чем прежде:

– Нож длиной в руку. Сделай два шага в сторону и шаг назад. Быстро.

Везунчик чуть помедлил, справляясь с удивлением, и подчинился.

Адонис зашел со стороны Конана и взмахнул ножом длиной в руку. Не дожидаясь, когда он опустит оружие, киммериец отпрыгнул назад и закричал:

– Бей его, Везунчик! – и вместе с криком присел, рванул край согнутого пополам ковра. На котором стоял Адонис и никто более.

«Бог» упал навзничь, нелепо взмахнув мечом, но из рук его не выпустил.

Слепой вор рванулся вперед одновременно с приказом киммерийца и раньше, чем упал Адонис.

– Падай на колено и коли! Вниз коли, в пол! – заорал варвар.

Везунчик задел ногами ступни упавшего «бога», обрушился на него. Накрыл своим телом тело Адониса. Кинжал Везунчик держал у живота. В живот Адониса и вонзилось его лезвие. Так и не поднятый «небожителем» меч выпал из разомкнувшейся ладони.

Здесь все было ясно, и Конан повернулся к другому концу зала. И невольно залюбовался.

– Посмотри-ка, Везунчик!

– Что делать?

– А, Нергал! – варвар хлопнул себя по бедру – что ж я все время забываю! – Вставай давай!

А посмотреть было на что тому, кто мог видеть. Слепые стражники вели бой на своих тупоносых дротиках с железными набалдашниками, и зрелище было захватывающее. Определяя на слух направление удара, момент замаха противника, его передвижение по полу, они отбивали, уклонялись, совершали выпады, ложные маневры. И все беззвучно. Слышались лишь стук палок друг о друга и вдохи-выдохи. Молчаливый танец с дротиками обученных этому виду борьбы поединщиков. Серьезных ударов пока никто из них не пропустил. Конечно, немало времени нужно равным бойцам, чтобы выяснить отношения на деревянных палках. Впрочем – заметил северянин – один из противостоящих Коэну стражников слегка прихрамывал, а на колене его пунцовела свежая круглая отметина.

Конан опытным глазом определил, что развязка наступит небыстро. И сказал Везунчику:

– Придвинем стол к двери подземного хода. Что они и сделали. Киммериец споро оттащил тело Адониса в сторону, затем отшвырнул мешающий ковер, после чего они с Везунчиком ухватились оба за один край стола, передвинули его насколько смогли, бегом перешли к другому краю, продвинули, вернулись к первому. Да уж, не пожалели «боги» дерева на стол. Видимо, вбили себе в головы, что за таким вот и должны пировать настоящие небожители, – а им очень хотелось во всем походить на настоящих. Наконец махина встала у стены, прижав дверцу, ведущую в подземелье.

А Коэн до сих пор вел свой бой. Правда, уже с одним противником. Другой пытался подняться с пола, получив, судя по всему, серьезный удар, и пока это ему не удавалось.

Конан огляделся: что можно использовать в качестве пут? Взгляд его наткнулся на пояс Адониса. Прочный, кожаный, с серебряными бляшечками. Очень хорошо. И что еще? Ладно, пусто будет собственная одежда стражников.

– Коэн, Везунчик! Заканчиваем здесь. Стражников вяжем.

И варвар на ухо нашептал Везунчику, что от того требуется. Недостойная воина задумка посетила Конана, но все делалось во благо тех же стражников, – чтобы как можно быстрее вывести их из игры и как можно меньше им навредить.

Везунчик, воровской сущности которого не претило использование любых средств для достижения цели, не колеблясь приступил к выполнению приказа варвара. Схватил со стола до сих пор валявшуюся там ножку от табурета, – ту, что отломал Конан в комнате Иштар. Бесшумно подкрался к стражнику, который еще вел бой с Коэном.

И когда Конан, размахивая своим двуручным, с грозным свистом рассекающим воздух мечом, якобы пошел на помощь Коэну, да еще выкрикивая при этом боевой киммерийский клич, Везунчик нанес свой подлый удар ножкой от табурета по голове противника.

Связанных стражников оставили в Пиршественном зале, а остывающее тело Адониса варвар взвалил на плечо.

– Зачем? – спросил Коэн.

– Это поможет нам победить. Пошли.

– Куда?

– Веди к Воротам.

В коридорах Обители повсюду горели факелы и плошки с маслом. Впервые киммериец заметил белые кресты на стенах. Именно в этих местах Коэн предупреждал идущих позади о ловушках, и северянин догадался, что эти отмечены сделаны «богами» для самих себя. Любой слепец, не выдрессированный, подобно стражникам Обители обходить коварные «подарочки», был обречен.

Итак, они шли к Воротам в Обитель. Если где еще и находиться людям в этой цитадели, так только там.

Коридор сделал очередной поворот, и из-за него вдруг вылетела темная фигура. Конан не сразу разобрал, кто это, – раньше мелькнула стальная полоса клинка, и Коэн, удивленно охнув, стал оседать на пол. Фигура стремительно повернулась к северянину и Везунчику.

Только теперь киммериец разглядел напавшего.

Деркэто.

Деркэто!..

Возможности выхватить меч не было.

Взревев, варвар обеими руками поднял над головой тело Адониса и швырнул его в переступающую через тело слепого стражника «богиню». Та едва успела заслониться руками. Мертвый «бог» сбил Деркэто с ног и отбросил назад...

И произошло нечто неожиданное: оба тела, «бога» и «богини», внезапно исчезли. А спустя миг киммериец услышал приглушенный крик невыносимой боли. Конан сделал шаг вперед, и понял, куда подевались «боги» – под тяжестью тел плиты пола предательски разошлись, и враги провалились в ловушку. Киммериец заглянул в отверстие люка, откуда исходил слабеющий стон. Упавшая первой Деркэто обрушилась спиной на торчащие остриями верх железные пики. Тело Адониса легло поперек тела «богини». Бесславная смерть бесславных «богов»...

Конан метнулся к Коэну, над которым уже склонился Везунчик.

– Кончается, – прошептал слепой вор.

– Не может быть...

Киммериец рванул мешковатое одеяние на стражнике, и его глазам предстала жуткая рана, из которой тонкой, пульсирующей струйкой вытекала густая, почти черная кровь. Конан зажал рану руками, понимая, что все бесполезно. «Но как же так, – билось в его голове, – ведь он не должен умереть!!!»

Мысли путались.

Да, Коэн умирал, ему оставалось совсем недолго до ухода на Серые Равнины. Он тяжело, страшно дышал, каждый вздох оканчивался судорогой, пробегающей по телу.

– Ты – Кром? – вдруг пробормотал слепой стражник, с силой, удесятеренной агонией, ухватив Конана за рукав.

Конан почти до крови закусил губу – и не почувствовал боли.

– Да. Я – Кром, – внятно и твердо произнес он, наклоняясь над умирающим. – Я пришел, чтобы наказать изменивших мне Богов. Ты заслужил мою милость. Ты будешь там среди героев.

Коэн улыбнулся. И умер.

Глава девятая

Не было других сейчас чувств у варвара, кроме ярости. Кром, говорите... Что ж, будет вам Кром...

Пятеро оставленных у Ворот стражников, услыхав, как с грохотом распахнулась дверь, ведущая из Покоев Богов к Воротам, вскочили, подхватили дротики.

Конан с телами двух мертвых «богов» на плечах выскочил на вымощенную булыжником площадку перед воротами и заорал:

– Все сюда! Внемлите мне и запоминайте! Я – Кром! Я пришел в Дзадишар, я вернулся в мир! И я убил ваших Богов! Вот они, держите! Они предали меня, они предали вас!

Он сбросил с плеч то, что было недавно Адонисом и Деркэто. Стражники, двинувшиеся на незнакомца, остановились, услышав падение тел на булыжник и пугающие раскаты сильного голоса:

– Идите же, коснитесь их! Ты, самый маленький, со шрамом на левой щеке, тот, что закусил кулак. Ты, без двух пальцев на правой кисти, ты держишь палку двумя руками и кусаешь губу. И ты, с цепью на шее – старшина, небось? – у тебя растут волосы из носа. Я – Кром! Ты, что теребишь ворот рубахи, худой и длинный. Я – Кром!

– Кром... – выдавил испуганно кто-то из стражников, словно примороженных речью Конана к тем местам, где она их застала.

Но один – старшина – переборол себя, дошел до лежащих на камнях тел, наклонился и ощупал их. Остальные, включая Конана, выжидали. Везунчик, вышедший из дверей вслед за киммерийцем, в дверях и остался, жадно вслушиваясь в происходящее у Ворот.

– Боги, они мертвы, – еле слышно выговорил стражник, все еще касаясь пальцами глаз Деркэто и Адониса.

– На колени! – с новой силой возопил Конан. – На колени перед Кромом, слуги предавших меня! На колени, презренные!

Стук дерева о камень, звон железных набалдашников дротиков о булыжник – стража побросала свое оружие и рухнула на колени.

– Кром... Кром... – не переставая бормотали они.

Конан огляделся. Нельзя было терять времени. А то еще опомнятся. Будка без окон, видимо, караульное помещение, не запирается – не годится. Где же у них казарма? А-а, вот это она и есть! Приземистая пристройка к основному зданию Обители. На дверь навешен замок. Ключи, ключи... Ну конечно! Пояс у одного только старшины, зачем он ему? Точно, нагнулся и вгляделся Конан: есть ключики.

– Идите за мной, презренные! – пророкотал он. – Идите в свою казарму и ждите, когда я призову вас и начну Суд! Идите и молитесь! Берите дротики с собой: воины не должны бросать оружие!

Конан правильно рассчитал: возможность взять с собой оружие окончательно добьет слепцов. Тот, кто не боится вооруженных людей, и впрямь всесильный Бог. Стражники гурьбой двинулись в казарму. Старшина отпер ее, а Конан, забрав у того ключи, запер за ними дверь.

Это представление перед Воротами тяжело далось киммерийцу. Когда все было окончено, новый поток страха обрушился на него. Колени позорно задрожали, сердце бухало в грудную клетку, норовя выскочить наружу. Конан закрыл глаза, обхватил голову руками и с силой, с яростью, с ненавистью к себе сжал. Нельзя, нельзя поддаваться панике... И только чудовищным усилием воли справился он с вяжущим язык и тело страхом.

На негнущихся ногах варвар подошел к слепому вору, выдавил:

– Надеюсь, Везунчик, что у нас есть запас времени. Нам осталось самое последнее и важное.

Вор молчал. И молчал как-то странно.

– Может, ты тоже думаешь, будто я Кром? – Конан потряс Везунчика за плечо.

– Не знаю, – ответил тот. Ответил, кажется, честно.

– Ну и думай, как хочешь. Главное сейчас, чтобы ты просто верил мне. Поверь мне, Везунчик, в последний раз. И я сделаю тебя равным богам...

И опять в Пиршественный зал местных «богов».

Конан уже не думал об игре Бела. Похоже, он проиграл. Он так и не забрал у своего двойника самое ценное, что есть у того. Двойник погиб, и Конан теперь навеки останется на острове слепых. Что ж... Тогда тем более ему необходимо довести свой план до конца...

Озарение, посетившее Конана, когда они с живым еще Коэном выбирались из подземного хода на утренний воздух, началось с воспоминания.

А вспомнился Конану рассказ какого-то наемника, слышанный им в одном шадизарском трактире.

Варвар любил хмельные разглагольствования наемников. Лишенные воображения головорезы если в чем и отступали от правды-истины, так только в том, что касалось их личного участия в событиях.

Тот рассказчик прибыл в Шадизар из какой-то горной страны, где в составе сбродного полка вольных удальцов участвовал в захвате замка некоего барона. Замок, понятное дело, захватили, барона, естественно, зарубили, а сами принялись расхаживать по замку, прикарманивая понравившиеся вещицы и гоняясь за не успевшими сбежать служаночками. Добрались и до подвалов. Оказалось, в одном из них жестоким бароном была устроена тюрьма, в которой тот годами держал пленников, причем в полной темноте. «И ты знаешь, – рассказывал наемник толпе трактирных слушателей, – вывели мы их на улицу. Во двор замка, сечешь, о чем я? И – вот провалиться мне в Мир Демонов, если вру – они вдруг стали слепнуть, один за одним! Хватались за глаза, вопили, падали, с ума съезжали... Во какие дела!» «Так оно всегда бывает, – подтвердил какой-то умник из-за плотной стены кружек, – когда из кромешной тьмы, да сразу на свет. Особенно когда годами во тьме сидишь, как крот последний...»

...Первым делом Конан погасил в зале все факелы, оставив из светильников только плошку с маслом, прихваченную им в коридоре. Затем вытащил из ножен маленький изящный кинжальчик, снятый им с пояса Деркэто. Его требовалось подточить хотя бы о мраморные плиты, которыми был выложен пол залы. Он затачивал узкое лезвие и думал о том, что если не успеет и в Обитель ворвутся «боги» со сворой стражников – через подземный ход или вышибив Ворота, – то он даст последний бой именно здесь. На что хватит его мужества неизвестно, но, по крайней мере, он погибнет с мечом в руках. Этим можно утешиться. Согнув перед глазами указательный палец левой руки, Конан плавно провел над ним ножом. Касание лезвием срезало черные волосики. Что ж, заточено до готовности. Теперь достаточно легонько надавить на кожу, и из пореза начнет сочиться кровь. Поэтому до кожи дотрагиваться нельзя.

А может, нагреть лезвие над огнем, как делают шадизарские лекари, когда кромсают живых людей своими бронзовыми ножичками? Нет, во всем подражать лекарям – лишнее. Задача проста: аккуратно чиркнуть по веревочному стежку, и все. Потом по другому стежку. Потом по следующему. И так до конца. Если рука не дрогнет, то все обойдется. Если не дрогнет...

Конан посмотрел на свои руки. Что ж, пальцы не дрожат, и на том спасибо.

Пора.

Угол стола. На самый край поставлен светильник, плошка с жиром. Везунчик посажен рядом на стул. В сиденье стула упирается сапог склонившегося над слепым вором киммерийца. Левая рука варвара берет Везунчика за щетинистый подбородок, задирает его голову. Конан пододвигает плошку так, чтобы свет падал на зашитые глаза.

– Только башкой не тряси. Даже если будет больно. Терпи и молчи. Главное, молчи.

– А если будет щекотно?

– Нет, будет именно больно, обещаю. Правая варвара обхватывает рукоять ножа, лежащего на столе...

– Уф-ф-ф, – вырвалось из груди, и сердце

северянина заходило ходуном. Нож задрожал в ладони. Пришлось вновь положить его на стол.

Для задуманного не хватало мужества. Невидимые ледяные объятия сомкнулись вокруг груди Конана – если не получится, то... То что делать-то тогда?!

«Интересно, что за жилы такие используют "боги"? – подумал он о постороннем, чтобы успокоиться. – Не гниют от старости, не рвутся. Тонкие, прочные. Не иначе как колдовские жилы, или дорогие жилы, как от аргосских быков, которых для того и разводят, а кормят, говорят, одним козьим молоком и...»

– Ну что там? Куда ты подевался? – пробрюзжал Везунчик.

– Я ж тебе сказал – молчи. Или мне сначала отрезать тебе язык? – разозлился Конан.

И – успокоился.

* * *

– Я тогда подумал со злостью, что если выколю ему глаза, то хуже, чем есть, все равно не сделаю. И взялся за дело. Не привык я к мелкой работе. Это, я тебе скажу, еще поганее, чем тупым мечом дрова рубить. Пот течет, глаза заливает, – останавливаешься, вытираешь. Пальцы сводит, надо опускать руку, пережидать, пока отойдет. Глаза – мои глаза – слезятся от чада и напряжения... Жилы эти вросли в кожу. Разрезать их надо было между век, а ресницы мешают... Ну, ресницы-то я, недолго думая, ему отчекрыжил. Ничего, не глаза, новые отрастут. И работать стало легче. Порезать ему кожу я тоже перестал бояться. Подумаешь, ну будут вокруг глаз шрамы. Вот кровь потекла – мне опять мешает, ему тревожно – это плохо... Но главное – дело движется. Великий Кром, вот уж не думал никогда, что стану заправским лекарем! Ну, сустав там вправить или рану перевязать – это-то я умел, а вот врачевать по-настоящему... В общем, перерезаю стежку за стежкой, и пока ничего не выколол. Говорю:

«Если глаз откроешь без команды – убью».

«Что откроешь?»

«Э-э... Убью, если моргнешь».

«Что сделаю?»

«Тьфу, бестолочь. Если хоть один мускул на лице шелохнется...»

«То что?»

«То убью, конечно».

Вот так мы и поговорили, когда я закончил обрабатывать первый глаз. Потом приступил ко второму...

* * *

– Не шевелись. Можешь разве что дышать. – Конан отнес плошку-светильник за спину Везунчику. – Только это я тебе разрешаю. А скоро разрешу еще кое-что.

Северянин подрезал фитиль, торчащий из плошки. Вернулся к Везунчику. Надавил большими пальцами ему на глазные яблоки.

– Вот что называется глазами. По-вашему – гнилогнои, но это слово забудь. А вот эти кожаные складки, что я щиплю, называются веками. Ну-ка, подними верхнее!

– Как?

– Как? Ну-у... – варвар призадумался, что ответить на такой вопрос. – Они сами понимаются, только захоти.

– Н-не поднимаются...

Везунчика надо было учить пользоваться мышцами лица! То, что человек умеет от рождения, забылось, выродилось у слепцов этого Острова. Пришлось за обучение взяться Конану.

* * *

– Ну, о том, что дальше творилось, дружище Симур, трудновато рассказать внятно. После того, как у Везунчика этого открылись глаза... Нет, сперва, когда он впервые распахнул зенки, то ничего не понял. Я его, конечно, предупредил: если почувствуешь боль в глазах, тут же закрывай.

Боли он не почувствовал, а спросил меня, что происходит. На это я поднес к его носу его же руку. Вот, говорю: то, чем ты кинжал держишь. Пошевели пальцами. Не знаю, что в той полутьме можно было разглядеть, но для него и этого хватило. Заверещал что-то, чуть со стула не сверзился. Погоди, говорю, сам сейчас поймешь. Сходил, зажег еще один факел – тоже пока у него за спиной. В таком свете он уже что-то мог различить в комнате. И вот тут-то он рехнулся окончательно. Не от боли, боли-то не было, а от потрясения. Взаправду рехнулся Везунчик. Я уж думал – все, получился еще один сумасшедший. Он орал, метался по залу, нес околесицу, плакал и тут же хохотал. Смотрел на все подряд, открывши рот, дотрагивался до того, на что смотрел, лизал. Я лишь успевал заслонять его от света факела. И заползали у меня такие мысли: пускай, может, снова ослепнет, так хоть рассудок вернется... Но, гляжу, слава богам, начинает успокаиваться. Снова замечает меня и накидывается с вопросами – где, дескать, я, куда ты меня забросил, в каком мы теперь мире. Как бы ты на такое ответил? Я пытаюсь втолковать, что ты теперь видишь, что раньше только слышал, и так далее. Но, чувствую, не понимает он. Ладно, надо развивать успех – зажигаю еще один факел, потом еще... Честно, надоел он мне за то короткое время, пока я его прозревал, хуже тысячи нудных демонов. Да и потом, нельзя было забывать, что в любой момент могут пожаловать гости. И я потащил его в коридор, а по коридору – к Воротам. По дороге просил его только о двух вещах: не угодить в какую-нибудь яму с пиками и не орать во всю глотку. Спасибо, послушался. Дошли до двери, что к Воротам выходит. И тут слышу крики, колотъбу. Догадываюсь, в общем, что наконец вернулась облава, ворота им никто не открыл, они, значит, пытаются докричаться, достучаться. Выходит, недавно вернулись, раз еще не смекнули проникнуть через подземный ход или вышибить ворота. Призадумался я, куда нам теперь? И вдруг понял. И что дальше делать, тоже понял. Как я раньше не додумался, удивляюсь. К Воротам зачем-то поперся...

Беру Везунчика за шкирятник и больше волоку его, чем он сам идет. Куда б ты думал? К нашей с ним тюрьме. К клеткам. Потому как вспомнил я, что оттуда видел подход к стене, окружающей Обитель. Уж со всех сторон Обитель «боги» окружить не могли, а через стену эту в три роста мне перелезть – что высморкаться. Ну и этого перетащу как-нибудь. Двое зрячих заодно – это, знаешь ли, сила в стране слепых. А вот полупомешанное состояние моего друга мне совсем не нравилось. Надо, думаю, приводить его в чувство.

Я думал, что помню дорогу до клеток. Однако пришлось поплутать по пустой Обители. Но наконец вышли. И тут я прижал Везунчика к стене, развернул лицом к себе и... и сам чуть разума не лишился...

* * *

Конан прижал Везунчика к стене, развернул лицом к себе и заглянул ему в глаза. Только сейчас, наконец оказавшись на свету, он впервые увидел какие у того глаза.

Голубые.

Полыхающе-голубые. Небесного цвета.

Такие же, как у киммерийца Конана.

«Неужели он? – вспыхнуло в мозгу ослепительным пламенем. – В придачу тоже вор... И я должен что-то забрать у него?!.»

Они разглядывали друг друга. Везунчик вдруг провел ладонью по своему лицу, затем ощупал лицо Конана. Судорожно сглотнул. Едва слышно, со всхлипом спросил:

– Почему... они это делали?

Киммериец понял, что затмение покидает мозг слепого вора.

– Им хотелось быть богами, чем-то превосходить вас и при этом не бояться. Вот и придумали...

– А ты – не бог?

– Ну, какой я бог! («Так что, он – или не он?!.») Человек, такой же, как и ты. Конан из Киммерии. Вряд ли боги вообще спускаются на землю. Что им здесь делать?

– И... куда мы сейчас?

– Мы двинем к тюрьме. К нашим клеткам. От них есть проход в сторону стены, окружающую Обитель. Смотри, оглядывайся и думай, где нам раздобыть веревку.

– А чего тут думать, это я и так знаю. На колодезном вороте. Колодец недалеко отсюда. Кто, ты думаешь, для них воду доставал? Сами они что ли, думаешь, ворот вертели? И Коэн этот твой, удачи ему в другой жизни, сам, гадюка, никогда...

– Тогда хватит болтать, Везунчик, пошли. Стой, чуть не забыл. Когда мы выйдем...

Они стояли у порога широко распахнутой двери, выводящей под открытое небо, во внутренний двор, где размещалась тюрьма. Слепящий диск светила был отсюда не виден, но именно солнца и испугался Конан. Одно дело факельный свет, коридорный сумрак, другое – солнечные лучи.

– Когда мы выйдем, прикрой глаза ладонью. Потом отнимай ее от глаз по чуть-чуть. Если почувствуешь резь или боль, сразу закрывай глаза. Все понял?

Они вышли во дворик, и солнце обрушилось на Конана ливнем раскаленных стрел. Подошли к знакомой калитке, через которую вводили и выводили пленников. Везунчик так и держал ладонь козырьком над глазами.

– Там, за стенкой, наши клетки, – показал Конан и вытер пот со лба. – Теперь ты веди. Веди к колодцу.

Везунчик закрыл глаза. Он помнил дорогу только ушами и ногами. Сейчас зрение мешало ему. Вор постоял, сосредоточился и уверенно двинулся вдоль невысокой стены, отделяющей клеточный городок от остального мира. Конан, опять превратившись в ведомого, шел позади.

Щурясь от солнца, варвар смотрел на жилистую шею вора и клочковатую поросль на его голове. «Похоже на то, что и он может оказаться моим сродственником. Теперь я у него должен украсть самое ценное? И что это будет? Даденный мною же кинжал? Старые судимости? Зарытый где-то клад? Что у этих нищих может быть ценного? Кром, помоги...»

Они повернули за угол, и в оглушительном сиянии дня Конан увидел колодец. Везунчик – пока нет, он двигался по памяти, на ощупь. Ему придется долго привыкать пользоваться одновременно ушами и глазами.

У колодезного сруба Везунчик вновь поднес руку к глазам, открыл веки. И постепенно стал отводить ладонь от лица.

– Не смотри на солнце – это такой яркий желтый шар наверху... – предупредил киммериец. – Хотя откуда тебе знать, что такое «желтый»... – Во рту вдруг пересохло. Захотелось забраться в колодец и окунуться в ледяную воду.

На солнце Везунчик не смотрел, но увидел простершийся над головой голубой океан в белых пенистых клочках.

– Эт-то еще что такое?..

– Небо, – объяснил варвар. – Тяни на себя веревку, не стой.

– Я вырву «богам» их гнилогнои, – помолчав и не отводя взора от бездонной синевы над головой, тихо пообещал вор...

...Для варвара, уроженца горной страны Киммерии, вскарабкаться по такой стене было не просто легко, а легко до удовольствия. И удовольствие было бы вдесятеро большим, если бы не палящий зной. А ведь еще не полдень. Да, денек обещает быть жарким, во всем смыслах...

Прежде чем оседлать гребень, Конан сторожко огляделся, то и дело утирая пот с лица. Солнце жарило как горн кузнеца. «Что ж такое, не заболел ли я? – с беспокойством подумал северянин. – По ночам в клетке было прохладно, неужели продуло?..»

Они находились с противоположной Воротам стороны, потому его ничуть не удивило отсутствие кого бы то ни было в обозримой близи снаружи Обители. Теперь на колодезной веревке предстояло втаскивать Везунчика. Конан как смог объяснил, что от того требуется, но вот что выйдет на практике...

А вышло так, что киммериец был весьма удивлен. Вор по имени Везунчик, который, по его собственным уверениям, преодолевал только стены города по пояс высотой, вскарабкался наверх, как белка по стволу. Будто что-то ему подсказывало, куда поставить ногу, за что ухватиться. Веревка оказалась, в общем-то, и не нужна.

А спуск прошел еще проще, чем подъем.

– Куда теперь? – с опаской спросил Везунчик по ту сторону Обители.

Конан посмотрел на небо, в котором разливалась невыносимое сияние, и представил себе, что видит его впервые в жизни.

Представлялось с трудом. Зато прекрасно было понятно желание вора расквитаться с «богами»...

И в самом деле: куда теперь? Погоня за беглецами продолжается, «боги» в ярости, слепые, но великолепно слышащие горожане все вышли на охоту за еретиками, а прозревший Везунчик для варвара сейчас только обуза: Везунчик сейчас – больше чем когда-либо – похож на слепого котенка...

Но и расставаться с ним нельзя, – пока Конан не выяснит, что именно является для него самым ценным в этой жизни.

Впрочем, северянин уже и сам догадывался – что. Он просто гнал от себя эту мысль.

Зрение, вот что. Нет сомнений.

Дав, он теперь должен отобрать у Везунчика глаза, чтобы вернуться обратно и вернуть себе мужество.

Но...

Но ведь один уже прозрел. Камень уже сдвинулся с горы и вот-вот неминуемо покатится вниз, увлекая за собой десятки и сотни других камней и камушков. Превращаясь в такой камнепад, перед которым не устоит ни один бог. Еще немного, и сдержать лавину будет уже невозможно. Еще немного...

Солнце печет, обливает потоками кипящего воздуха...

Да пропади ты пропадом, бог по имени Бел, не до тебя сейчас...

– Послушай меня, – решился наконец киммериец и повернул к вору блестящее от пота лицо. – Посмотри на меня, Везунчик. На мои глаза. Глаза – а не гнилогнои. Вот эти веки у тебя и у других были просто-напросто зашиты «богами». Как швея зашивает дырку на платье. Только это не дырки, Везунчик, совсем не дырки. Это – величайший дар богов. Настоящий богов, а не тех подонков, которые возомнили, будто могут быть равными богам. Ты сможешь взять острый нож и разрезать жилы. Осторожно разрезай, дотронешься ножом до самих глаз – выколешь их. Тогда люди останутся слепыми навсегда. Иди в город, где сейчас, я уверен, нет ни «богов», ни стражников. На тебя никто не обратит внимания. Им нужен только я. Только меня они сейчас боятся. Про тебя, я думаю, они уже забыли. И не вспомнят, потому что я уведу их за собой...

– Но... – ошарашено встрепенулся вор.

– Не перебивай!!! – крикнул Конан, чувствуя, что вот-вот свалится от жары в унизительный обморок. – Я отвлеку их. А ты расшивай глаза. Сначала тем, кому ты доверяешь, потом... Ну, потом все пойдет само собой. Только делай так, как делал я. Начинай в почти полной тьме, прибавляй свет постепенно. Ни в коем случае сразу не выводи на улицы. Уверен, все у тебя получится. Ты – вор, как и я, ты знаешь, где в городе можно спрятаться и от стражников, и от «богов», переждать, – и вновь заниматься делом. И к концу дня, я уверен, власть «богов» закончи...

Он запнулся. Пошатнулся, еле устоял на ногах и ухватился за плечо Везунчика. Закрыл глаза. Нестерпимо яркое солнце прожгло своими лучами его череп, и теперь мозг расплавлялся, вытекал тонкими дымными струйками через нос, уши, рот... Да что происходит?!

– А как же я? – донесся из бесконечного далека голос Везунчика. Словно потерявшийся ребенок зовет маму. – Ты меня бросаешь?..

– Послушай...

– Нет, это ты послушай! – со слезами в голосе заорал вор. – Это ты не перебивай! Ты посмотри на меня! Ты открыл мне гнило... глаза, а теперь хочешь бросить меня одного? И что мне делать с этими проклятыми глазами, а?! Я поверил тебе, я пошел за тобой, а ты? Ты бросаешь меня! Будь ты проклят, Конан из Киммерии! Уж лучше бы я остался прежним! У меня не было ни дома, ни семьи, ни богатства. Единственное, чему я верил, были наши Боги, милостивые и справедливые. А ты отнял у меня последнее: мою веру. Вор, ты отнял все, что у меня было – и теперь бросаешь меня!!! В кого мне теперь верить, а?!

«Верь в себя», – захотелось ответить Конану, но он не смог. Потому что у него не было языка.

Он попытался открыть глаза, но тоже не смог. Потому что у него не было и глаз.

Не было рук, ног, тела. Проклятое солнце сожгло его дотла, испепелило, а пепел разметало по Вселенной.

Потом солнце превратилось в исполинский, ослепительно белый гонг и ударило само в себя.

На излете дребезжащего, нечеловечески громкого звона варвар уловил едва слышный вопль Везунчика: «Ко-о-она-а-а-н!!!», и сам превратился в ничто, в полуденную тень, в полуночную тишину...

Он отнял самое ценное, что только было у вора: его веру.

Часть 3. Жажзар

Глава первая

А если б он упал с высоты?.. Но, на его счастье, ниоткуда он не падал... Не успев разобрать что вокруг, во что он угодил, Конан почувствовал, как скользит. Едет на заднице по чему-то наклонному, осклизлому и узкому. Слева, справа и впереди в глаза ударила зелено-коричневая мешанина. Заплечные ножны за что-то зацепились, их ремень натянулся, врезаясь в кожу, послышался треск. Конан разбросал руки, ноги согнул в коленях, останавливая скольжение пятками...