Текст книги "Месть Бела"

Автор книги: Джеффри Арчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

А потом северянин разыграл внезапно прозревшего идиота:

– Я же слышал имена Деркэто, Адониса и Эрлика. Боги! Значит, я попал к богам! Какое счастье!

«Еще неплохо бы воздеть руки при этом, да ведь связали, гады», – горько усмехнулся про себя варвар.

– Мне повезло, я доплыл, ах, как не повезло моим товарищам, они не доплыли, – причитал киммериец.

– Тихо ты! – рявкнул на пленника Адонис.

– Он мог слышать наш разговор, пока притворялся, что валяется без сознания, – заметил маленький человечек, почти карлик с лысой, похожей на яйцо головой.

– Верно, Харакхта, – кивнул Митра, – мог.

– Так оно и было! – взвизгнула Деркэто и вцепилась Конану в волосы. – Говори, грязный кобель, правду! – клочья иссиня-черных волос киммерийца полетели в стороны.

– Боги! Я ни в чем не виноват! – вопил Конан, которому и в самом деле было больно. – Смилуйтесь, великие! Простите наш народ!

– Прекратить! – рявкнул Митра. – Адонис, оттащи ее!

Адонису не без труда, но удалось сделать это.

– И ты заткнись! – приказал Митра пленнику, продолжавшему скулить и бормотать что-то о любви к богам. Похоже, Митра любил тишину и спокойствие.

– Я знаю, чего она так взбеленилась, – ехидно усмехнулся высокий, стройный, белокурый красавчик. – Испугалась, что Иштар увлечется этим самцом и ей будет еще тяжелее добиться расположения любимой Иштар.

Деркэто, зарычав, бросилась к красавчику, несомненно собираясь выцарапать ему глаза. Ее остановил вставший на пути Харакхта, которому и досталось кое-что из того, что предназначалось красавчику.

«Еще те боги», – вздохнул про себя киммериец.

– Убью того, кто будет мне мешать! Угроза Митры возымели действие: «боги» немного утихомирились.

– Значит, так, – устало продолжил Митра, – только вопросы. Судьбу пленника решим после. Ясно?

Вроде бы, всем было ясно.

– Кстати, – задумчиво произнес яйцеголовый карлик Харакхта, – о Кроме мы не говорили. Правда, его имя он мог слышать на улицах города.

«Вот так, значит, и Кром у них также имеется. И его не забыли. Как я угадал!» – беседовал тем временем сам с собой северянин.

Посыпались вопросы. Властители Судеб Людских допытывались, как выглядели те люди с материка и их корабль, какие имена и названия упоминали, какие товары с собой привозили, что у них там в Киммерии за порядки царят, и еще о многом другом спрашивали и спрашивали...

Конан отвечал. Говорил о том, что там у себя в Киммерии он не великая сошка, так, рядовой воин, и потому к людям с материка его очень близко не подпускали, беседовали с ними, разумеется, его киммерийские вожди; ну, он сам, конечно, кое-что тоже видел, самую малость, о чем сейчас расскажет. И рассказывал, вспоминая те крохи подслушанного разговора, которые давали хоть приблизительное представление о том, что могут из себя представлять люди с материка, а больше действуя наугад, полагаясь на чутье, да на везение.

* * *

– Знаешь, приятель, лучше два раза по столько времени мечом отмахать, чем переносить такой допрос, – признался собеседник Симура. – Не помню уж, когда так уставал. Но – гляжу на рожи обступивших меня, и вроде как на них не проскальзывает торжество: мол, ага, гаденыш, вот мы тебя и подловили. Значит, думаю, ничего лишнего не ляпнул. Хотя, конечно, вряд ли мой рассказ звучал уж очень убедительно. Слишком много всяких «не знаю», «не видел», «не доверяли – не допускали». Наконец они иссякли...

* * *

Наконец «боги» иссякли.

– Я думаю, Равные, надо его сейчас отправить в Убежище Оступившихся.

И остальные согласились с Митрой.

– Я препровожу его. То сказал Адонис. После он велел Конану подняться на ноги, плотно завязал ему глаза черной материей и вывел из залы.

– Вперед, налево, ступеньки вниз, ступеньки вверх, направо, – слышал варвар голос Адониса и повиновался ему, что помогало в нелегком передвижении с завязанными глазами.

Киммериец переступал мелкими шажками, ощупывая перед каждым шагом ждущую его ноги поверхность. Он опасался, что его могут вести к какой-нибудь ловушке, вроде провала с заостренными кольями на дне. Но... но ему не оставалось ничего другого, как положиться на удачу и на то, что Убежище Оступившихся не означает «приговорен к смерти». Ноги киммерийца нащупывали каменные плиты, потом песок – тогда, когда свежий воздух и ветерок указали на то, что они выбрались на улицу. Потом они вновь вошли в какое-то здание и опять возобновились каменные плиты под ногами. Иногда Адонис коротко командовал «Остановись!», северянин останавливался, Адонис подходил вплотную, командовал «Вперед!» и сам направлял движение пленника, разворачивая за плечи. Конан подумал, что его проводят через какие-то ловушки.

Наконец после очередной команды «Стой!» Адонис обошел ведомого, впереди лязгнул запор, и несильная, но властная рука куда-то втолкнула Конана. «Не иначе, в темницу», – решил киммериец. После того, как запор лязгнул второй раз, он уже не сомневался в этом, а скоро просто-напросто убедился...

* * *

А в зале шел «божественный» разговор.

– Что скажете, Равные? Именующие друг друга Равными сидели на массивных стульях, расставленных вокруг круглого стола. Старшего у Равных не было, но уже давно повелось, что предводительствует Митра.

– Убить! На этот приговор, произнесенный Деркэто.

Сет, белокурый красавчик, криво усмехнулся. Заговорил Эрлик:

– То, что поведал нам пойманный, может быть правдой. Люди с материка любят путешествовать на своих кораблях. Они могли оказаться в этой, как ее... Киммерии, а дикари вроде нашего друга могли додуматься отыскать своих Богов, то есть нас с вами. Я считаю такое возможным.

– И что с того! – взвилась Деркэто. – Зачем эта скотина нам нужна!

– Я могу сказать, зачем, – зазвучал за столом мелодичный голос Иштар. Все повернули головы в ее сторону. – Семь восходов назад от нас ушел в Мир Покоя тот, чье место за столом сейчас свободно. Бел. До следующей полной луны мы должны среди младенцев отобрать Достойного...

– Мы знаем Закон, – с ухмылкой вставил Сет.

– Я знаю, что вы знаете. Вы также знаете, что в последнее время доносят слухачи. Все больше и больше сомневающихся. Некоторые высказывают неверие, что Боги приходят к ним из Мира Покоя. Мы можем разубедить сомневающихся, укрепить веру. Предъявив причащенным нового Бела. В ближайшие дни.

Все догадались, что предлагает Иштар.

– Ясненько, – протянул Сет с вечной ухмылочкой. – Наша милочка Иштар приглядела нового согревателя постели. Я надоел ей давно, Адонис – недавно... Что прикажете делать?

У Иштар дрогнули губы, но она ничего не сказала в ответ. Сказал Митра:

– Это очень серьезное предложение, очень. Такого еще никогда не было. Это... не по Закону.

– А не кажется вам, Равные, – задумчиво произнес Харакхта, – что наш новый друг не слишком умен? Хотя... Может, он просто неотесан, и через какое-то время из него что-нибудь да получится.

– А если вдруг объявятся его соплеменники? – вступила в разговор Ашторех.

– А если он не тот, за кого себя выдает? – вопросил Эрлик.

– Закон священ и незыблем. Нарушать его нельзя. Убив чужака, мы поступим по Закону, и неприятностей у нас не будет.

– А Деркэто все о своем, убить да убить, – вошел в залу Адонис. – Чужака я отвел.

– Садись, Адонис, ты быстро поймешь, о чем у нас тут идет разговор. – Митра огладил кучерявую бороду и продолжил: – Я думаю сказанное Иштар достойно самого серьезного обсуждения. Закон священ и незыблем – да, но... Но нас всего восемь, а причащенных сами знаете сколько, и хотя им не увидеть того, что видим мы, однако... Эх, и о спокойствии в умах причащенных мы должны беспокоиться не меньше, чем о незыблемости Закона.

Адониса, занявшего свое место за столом, быстро посвятил в суть беседы сидящий рядом Харакхта.

Тем временем Митра говорил:

– Я считаю, что пока мы не вправе предпринимать никаких поспешных шагов. Через четыре дня месяц закончится, к Северной пристани придет караван с материка, как обычно с месячным запасом пропитания для наших дорогих причащенных. Вот у тамошних моряков и узнаем, есть ли на свете страна Киммерия и возможно ли, что бы человек оттуда попал к нам. А пока пусть посидит в Убежище.

Равные еще немного поговорили, не сказав друг другу ничего нового, и в конце концов сделали так, как предложил Митра – оставили разрешение судьбы Конана из какой-то там Киммерии на некоторое время. До прихода кораблей с материка.

Глава четвертая

Адонис, поганец, повязку с глаз не снял. Придется как-то это делать самому.

– Эй, дружок, ты кто? Не узнаю что-то.

Не принадлежащий никому из «богов» голос. Тоже заключенный?

– Эй, дружок, – в тон говорившему откликнулся Конан, – я расскажу тебе, кто я и еще много интересного. Только, дружок, сними с моих глаз эту тряпочку.

Молчание. Потом:

– С чего снять?

«Ах, дурень, – обругал себя Конан, – он же слепой, откуда ему знать, что такое глаза».

– Подойди ко мне пощупай голову, нащупаешь тряпку, снимешь ее.

– И что я с этого получу? Конан рассмеялся.

– Я гляжу... то есть слышу, ты не промах. Своей выгоды не упустишь. Я отдам тебе полпайки ужина.

– А самому-то хватит? Я слышал, ты крупный парень... Ладно, уговорил. Только зачем тебе напялили на голову тряпку?

Киммериец расслышал приближающиеся кряхтение и шарканье, а потом почувствовал, как его голову ощупывают пальцы незнакомца. Вот они дотронулись до глаз, вот торопливо сорвали повязку, прошлись по лицу, еще раз дотронулись до глазных яблок.

– Ты больной?! – слепец отшатнулся от Конана.

– Не очень. Можно сказать, здоров. Не пугайся. – Северянин быстро скинул с рук ослабленные Адонисом путы, протер освобожденные глаза, стал осматриваться. Лицезрение сокамерника он отложил на потом. В первую очередь его интересовало место, в которое он попал.

* * *

– Представь себе, Симур: клетка, большая клетка, навроде той, в которой львов показывают в саду Ста и одного фонтана. А рядом еще с десяток таких клеток, пустых. Весь этот клеточный городок под открытым небом огорожен стеной, высотой где-то в два моих роста. В стене всего одна дверь, тогда она была закрыта. Никаких стражников поблизости не видать. Под ногами песок. В углу нашей клетки жалкая кучка прелой соломы.

– Тебе не показалось странным, что вас обоих посадили в одну клетку при таком-то выборе? – спросил Симур.

– Показалось. Прямо вот тогда и показалось. А причина выяснилась позже. У них никогда больше трех человек зараз не сидело в тюрьме. И они годами запирали всех всегда в одной и той же клетке. Полагаю, так им удобнее было сторожить. По привычке поступили и на этот раз.

– Косность мышления.

– Что?

– Ну, это когда делают что-то, как делали всегда, по заведенному обычаю, даже не задумываясь, что можно, в общем-то, сделать и иначе, – объяснил собеседник киммерийца.

– Выла и еще одна причина. Эти «всезнающие боги» не собирались оставлять в живых тех из своих, как они называли, причащенных, которые ей... тьфу ты, слышали меня, и уж подавно тех, которые хоть словом перекинулись со мной. Так что подсадили меня, по мнению «богов», к мертвецу...

* * *

Из-за стены, что окружала клетки, не было видно ничего, кроме безоблачного в тот день неба. Что там, за оградой?

– Эй, дружок, ты взаправду здоров? Это.. не заразный, правда? А что у тебя тогда с гнилогноями?

Варвар перекинул взгляд на своего собрата по тюремному унынию. Перед ним стоял среднего роста человек, худощавый, сутулый, с клочковатой бородой. Волосы его представляли такое же печальное зрелище, как и у других незрячих обитателей здешних краев: проплешины чередовались с пропущенными ножницами рыжеватыми островками короткого жесткого волоса.

– С чем? Ах, да... – Конан догадался, о чем спрашивает слепец. И это, понятное дело, начало нового расспроса. Сейчас последует непременное «кто, откуда и как очутился здесь». Ну, чем этого-то успокоить?..

* * *

– Гнилогнои, гнилогнои... – задумчиво проговорил Симур. – Хм, хорошо придумано. Само слово вызывает отвращение не только к себе, но и к предмету, который обозначает. А сами «боги» свои глаза тоже именовали гнилогноями?

– Нет, «боги» глаза называли глазами. Услышав ненароком это слово, их подданные, разумеется, не могли догадаться, о чем идет речь...

* * *

– Чего молчишь? – в голосе сокамерника послышалась угроза. – Я – Везунчик, и если я спрашиваю, надо отвечать. Понял?

Правой рукой назвавшийся Везунчиком провел по животу, словно поглаживая его после сытного обеда и – в его ладони появился гвоздь. Не сказать что очень длинный, но, конечно же, остро отточенный.

* * *

– От этого гвоздя ты не погиб, раз сидишь напротив меня, – надумал пошутить Симур.

– Да, – кивнул варвар, – точно так. Кром, наверное, свалился бы с неба от удивления, если бы я отправился на Серые Равнины после удара гвоздем. Будешь слушать дальше?

* * *

Конану пришла вдруг в голову идея. Он понял, почему та статуя, виденная им ночью на площади, лишена постамента и такая невысокая. Конечно, для того, чтобы эти безглазые могли ощупывать ее, когда вздумается. И через это можно... Ладно, додумаю на ходу, решил он.

– Слышь, Везунчик, у меня с гнилогноями все в порядке. Ты уже встречал такие, разве не припоминаешь?

Слепец-сокамерник наморщил лоб. Через какое-то время задумчивость на его лице уступила место злости.

– Ты над кем издеваешься, наглец? Надо мной?!

Везунчик сделал шаг к Конану, рука с гвоздем угрожающе приподнялась, ладонь до белизны костяшек сжала «оружие». Позорный испуг шевельнулся в сердце варвара, хотя бояться ему, зрячему, совершенно нечего: увернуться сумеет, отбежать сумеет, перехватить руку сумеет.

Киммерийцу стало стыдно за самого себя, когда он услышал, как торопливо говорит голосом, утратившим твердость:

– Нет, твои пальцы уже ощупывали такие же! Изваяние на площади. Ну, голова на туловище паука. Лицо с бородой. Четыре одинаковых лица и на всех гл... м-м... гнилогнои, как у меня. Слушай, да спрячь ты свою железку!

Железка выпала из разжавшейся ладони слепца и воткнулась острием в песок. Колени его подкосились, он опустился на песок, выговорил: «Ты – Всезнающий Бог! Ты – Кром!» и лишился чувств.

«Получается, они образину на паучьих ножках почитают за Крома», – неприятно поразило киммерийца это открытие.

* * *

– Зря я про Крома ляпнул. Ох, и намучился я тогда с моим новым знакомым! Когда он пришел в себя, мне пришлось долго успокаивать его, уговаривать обойтись без битья головой о песок и выкрикивания славословий. «Не Кром я, не Кром, и не бог», – устал повторять я, но, наконец-таки, достучался до него. «Не Кром? А кто тогда?» – спросил он, когда его рассудок вернулся на привычное место. А я еще тогда сам не решил, кто я такой для него, и потому начал издали.

* * *

– Вот посуди сам, – сказал Конан, – как я могу быть Кромом? Где живет Кром?

– Известно, где! – фыркнул Везунчик, сидя на корточках у противоположной решетки. – Он спит в Обители Богов, но знает о каждом человеке все, что тот делает и о чем думает. А когда настанет Последний Час, Кром проснется, победит всех и начнет вершить суд: кого из жителей отправить на Серые Равнины, а кого взять с собой в Обитель...

– Правильно. – Конан взял на заметку и то, что в компании здешних «богов» место Крома, оказывается, свободно. – Он спит. Как же, по-твоему, я, если я Кром, могу спать и одновременно находиться в Убежище Оступившихся? Разговаривать с тобой?

Везунчик озадаченно поскреб в клочковатой шевелюре. Не давая ему времени найти подходящий ответ, Конан продолжал наступление:

– И тебе прекрасно известно, как выглядит Кром, – варвара передернуло, – а я выгляжу, как нормальный человек, не так ли?

– Похож, – нехотя вынужден был признать Везунчик. – Вот только гнилогнои...

– Да забудь ты о гнилогноях! – рассердился киммериец. – Мало ли чего у меня там на лице... Я знавал одного торговца шерстью из Шагравара, так у него вообще два носа было.

Везунчик на мгновенье замер, потом недоверчиво потрогал свой нос, переспросил:

– Два? У него было два носа?! – и вдруг разразился таким хохотом, что даже затряслись стены клетки. – Два носа! Ну, ты сказал! Два!

– И это не мешало ему обвешивать покупателей так, что однажды стражники отрубили ему оба, – добавил Конан.

– Ой, я не могу!..

Несмотря на то, что Везунчик, судя по всему, особым умом не блистал, барьер недоверия можно было считать успешно преодоленным, а знакомство – состоявшимся. Теперь имело смысл расспросить сокамерника поподробнее о здешних порядках. А тот, как видно, был не новичком в Убежище Оступившихся.

– Эй, чего шумишь? – вдруг раздался за спиной Конана недовольный голос.

То ли из-за громогласного смеха Везунчика, то ли из-за прирожденной осторожной поступи местных жителей, но киммериец не услышал приближения незнакомца.

Он обернулся. По ту сторону решетки стоял высокий худощавый слепец с тупоносым дротиком в руках. Не иначе, местный надзиратель. Черноволосый, смуглый, с зашитыми по обыкновению глазами, он держался на безопасном расстоянии от клетки, однако дротик его был направлен точно в лоб весельчаку. На груди худощавого поблескивала крупная бляха с непонятным выпуклым символом.

– Прекратить смеяться! – гаркнул надзиратель. – А то щас как врежу промеж гнилогноев!

– Да ладно тебе, Коэн. Этот парень такую умору рассказывает, аж гной потек... – утирая слезы, сочащиеся через нитки, проговорил Везунчик. – Послушай только!

– Некогда мне слушать, – уже не так грубо отрезал названный Коэном. И повернулся ухом к киммерийцу. – Эй, чужак, ты чего народ пугаешь? А то щас и тебе ка-ак...

– Да ладно, Коэн, не злись. Лучше пожрать бы сготовил, жрать охота, сил нет...

– Пожра-ать, – проворчал надзиратель, но дротик опустил. – Тебе бы жрать только, лучше б о себе подумал, вот лопнет терпение у Богов, они с тобой церемониться и перестанут...

Продолжая ворчать что-то под нос, надзиратель удалился.

– Кто это? – спросил варвар.

– Охранник тутошний, – махнув рукой и окончательно успокоившись, ответил сокамерник. – Два носа, придумают же... А Шагравар – это где? Что-то я не слышал о таком месте.

– Далеко. Очень далеко, – вздохнул Конан.

– Дальше, чем Три Сосны на Каменном Берегу?

– Пожалуй, что да, – усмехнулся киммериец.

– Ну, ничего себе... – уважительно протянул Ворчун. – Эк тебя занесло... А я дальше Южных Оврагов и не бывал нигде. И что, там все у вас с гнилогноями, как у Крома? Или только двуносые попадаются? И почему в Убежище угодил?

– Очень много вопросов, Везунчик, тебе не кажется? – нахмурился Конан. – По-моему, сейчас моя очередь спрашивать.

– Да и спрашивай, – стушевался новый знакомый. – Что я, против, что ли, мне-то скрывать нечего...

– Тебя-то за что в Убежище посадили?

– А, сам виноват. – Везунчик озабоченно поскреб в боку. – Прошлым теплом услыхал, что плотник Огги собирается холод провести в доме невестки, сын у нее занемог, вот я и решил пощупать, что у него в мастерской интересного может храниться. Нащупал, в мешок покидал, да и ноги быстренько сделал... Да, слыхать, не слишком быстро. Стражники за мной погнались, достали – и вот я тут...

Конан про себя улыбнулся. Только теперь, при свете дня, он узнал собеседника – именно его повстречал варвар прошлой ночью, когда пробирался задворками города. Именно его ткнули в спину дротиком и поволокли куда-то двое в одинаковой форме...

* * *

– «Тепло» и «холод», – задумчиво проговорил Симур. – Понимаю. Это на их языке «день» и «ночь». Они же слепые, с понятием света незнакомы...

Киммериец кивнул:

– Это я и сам уже дотумкал. Мне хотелось выяснить у Везунчика, как можно слинять из Убежища. Я не собирался сидеть в клетке до тех пор, пока «боги» соблаговолят решить мою судьбу. Страшно было, конечно, думать о побеге, но я почему-то был уверен, что ничего хорошего в решении «богов» меня не ждет. Поэтому уж лучше пересилить страх, чем покорно ждать смерти...

– И что Везунчик?

– Да ничего. Он оказался еще тупее, чем я думал. В Убежище его забирали примерно дважды в месяц, всякой раз за попытку грабежа, держали несколько дней в клетке, награждали двадцатью плетьми и отпускали... Так что законы тамошних «богов» ко всякого рода преступникам помягче шадизарских.

– Это легко объяснимо, – сказал Симур, отщипывая виноградину от кисти на серебряном блюде и отправляя ее рот. – В городе должен поддерживаться порядок, поэтому стражники всегда должны быть начеку. А среди слепых от рождения не так уж много людей, склонных к преступлению, поэтому их нельзя изводить под корень. Чтобы стража не дремала, они иногда должны проявлять себя.

– Наверное, все так, как ты говоришь, – несколько раздраженно ответил Конан, – но мне-то от этого было не легче. Везунчик как свои пять пальцев знал город, однако о том, что находится за его пределами, не имел ни малейшего представления. И как можно выбраться из тюрьмы не знал. И сколько охраны в Убежище, как расставлена и когда сменяется не знал. Знал только одно: через несколько «холодов» его отлупцуют по заднице, да и выпустят. Так что напарничек он был еще тот. Пожрать и поспать – вот и все, что его интересовало...

* * *

– О, вот и пожрать несут! – встрепенулся

Везунчик, по-собачьи подняв голову и потянув носом воздух. – Наконец-то!..

В самом деле, с противным скрипом отодвинулась металлическая заслонка на двери клетки; надзиратель по имени Коэн протолкнул внутрь две мятые миски с кусками вареного мяса, одну за другой, и кувшин, почти до краев полный воды. Постанывая от удовольствия, первым схватил миску – ту, где мяса было чуток больше, – Везунчик. И принялся, чавкая, жрать: запихивать пальцами мясо в рот и, кажется, не прожевывая, глотать. Будто его не кормили неделю. Или будто его кормят в последний раз.

Конан, сидя на корточках, смотрел, как трапезничает его приятель по клетке, и к своей порции пока не притрагивался. Есть почему-то не хотелось. Муторно было у него на душе.

Хотя, надо отдать «богам» должное – во многих тюрьмах побывал Конан за свои неполные девятнадцать лет, но такую заботу об узниках встречал впервые. Трехразовое, судя по словам сокамерника, питание, причем кормят добрым, хорошо проваренным, сдобренным приправами мясом, а не всяким гнильем; спи, сколько хочешь; работать не заставляют – век бы тут жил, не тужил...

Впрочем, в последнем пункте Конан несколько преувеличивал. Просто успокаивал себя. Не мог киммериец жить в взаперти. Во многих тюрьмах побывал он и не было почти ни одной, из которой бы его выпустили. Иными словами, отовсюду он уходил сам, по собственному желанию. И, разумеется, против желания стерегущих его стражников.

Отовсюду мог сбежать варвар из Киммерии. Даже лишенный храбрости мог: ведь смекалка-то осталась при нем...

Но только не из тюрьмы слепцов.

А выбраться необходимо. Чтобы найти самого себя в этом безумном мире и украсть у него самое ценное, что у него есть. Чтобы не остаться навсегда, до самой смерти в городе слепых. Чтобы не остаться навсегда трусливым щенком... Да, очень некстати попал Конан в тюрьму в первый же день своего пребывания здесь.

– Ты чего не ешь? – наклонил ухо к решетке Коэн. – Нужно есть, Боги заботятся о тебе, не надо их сердить.

– Если не хочет, пусть не ест, – с набитым ртом заметил Везунчик. – Мне больше достанется.

«Интересно, а как местные выращивают хлеб, мясо откуда получают? – вяло подумал варвар, наблюдая за довольным Везунчиком. – Слепой пастух стадо не удержит... Или коровы у них тоже с зашитыми глазами? Сумасшествие какое-то...»

– Где вы еду берете? – спросил Конан у Коэна.

– Что значит – где? – удивился тот. И охотно ответил: – Где и все – Великие Боги заботятся обо всех причащенных, кормят их и поят... Э, брат, откуда ж ты такой взялся, что простых вещей не знаешь...

Судя по всему, надзиратель был не прочь поболтать еще с узником, однако киммериец устало прикрыл глаза и привалился спиной к решетке; Круговерть последних дней, путешествие в иной мир, ночные брожения по городу слепых и пленение сделали свое дело: сморенный усталостью киммериец задремал. Последнее, что он спросил у надсмотрщика, было: «Что самое ценное есть у тебя, Коэн?..»

Но тот не ответил. То ли не услышал, то ли Конан задал вопрос уже во сне.

Так закончился первый день варвара из Киммерии в стране слепых.

* * *

– Парень этот, тюремщик который, малым вроде оказался не плохим. Почему-то сразу я к нему проникся... Наверное, потому что раньше ни одного нормального надзирателя не встречал, все больше сволочи попадались. Да и он, кажется, не прочь со мной поболтать был. А что, скучно день-деньской торчать на солнцепеке, даже поглазеть не на что, ха-ха...

Ну, короче, то да се, на следующий день стал я у него понемногу, между делом, вызнавать, откуда ихнее государство возникло, кто всем, кроме «богов» заправляет, что интересного посмотреть можно. И Коэн охотно рассказывал – ведь я не вор... ну, то есть, здесь, по крайней мере, ничего не спер, за что сижу непонятно, да и чужеземец вроде – интересно все ж таки.

Вот так мы и коротали часы – то он расскажет чего, то я навру с три короба про свои приключения. О том, кто я да откуда, я покамест не заикался – неизвестно, как дело повернется: судя по местным верованиям, никаких прочих стран-государств, кроме Острова, не существует. А вдруг либо бедолаге Коэну не поздоровится от божков этих, либо он сам меня за какого-нибудь убогого примет. Зачем мне это надо?

А Коэн-то уши развесил, рот раззявил, слушает: я ему плету небылицы. А воришка этот, сосед мой, сидит себе в уголочке, дремлет, когда есть выдают, лопает так, что аж за ушами трещит, да еще добавки просит, и куда столько влезает. На нас внимания вроде не обращает. Ан нет: вижу, слушает, стервец, на ус мотает.

Рассказывал Коэн сбивчиво, то и дело отвлекался на какие-то тюремные байки, когда слова нужного не мог подобрать, жестами себе помогал, чего-то не знал, что-то не понимал, однако худо-бедно я в общих чертах усек, в каком тупом мире они живут. И, знаешь, Симур, хреново мне стало. Потому что некуда мне было деться. Не мог я переубедить этого придурка слепого – так все стройно и четко вписывалось в их видение мира. То есть не видение, конечно... Слышание, что ли? Короче, не важно.

Вот. А на третью ночь моего заточения вдруг слышу...

– Подожди, Конан, – мягко перебил рассказчика Симур. – Я понимаю, что тебе не терпится, но не мог бы ты поподробнее рассказать об их видении мира? Поверь, это очень любопытно.

– Ну... Раз любопытно...

В общем, по их представлениям, давным-давно никакого Острова не было, а был одинокий всемогущий единый Бог по имени, как это ни смешно, Кром. И то ли скучно стало Богу, то ли еще что, но собрался он завести детей. Поразмыслил, поработал над собой он несколько тысчонок лет, и в конце концов забеременел (Бог-то, как-никак, всемогущий!). В чреве его начали расти два детеныша; одного Кром назвал Мраком, другого – Светом и постановил: кто родиться первым, тот и будет царем над всем миром. Дескать, а я, сыночки, пока отдохну малость. Вот. И вроде бы первым должен был появиться Свет, но Мрак схитрил и, сделав папочке «королевский разрез» изнутри, таким образом родился раньше.

Что интересно, оба эти отпрыска, по представлениям дзадишарцев, сыновья эти, хоть и являлись богами, но не теми, как мы их понимаем. То есть, я хочу сказать, ни рук, ни ног, ни головы у них не было – один это просто сгусток света, ну а другой, понятное дело, сгусток тьмы...

Ладно, не о том речь.

Кром сотни три годков находился в замешательстве: с одной стороны, Мрак действительно оказался первым, а с другой – нечестным путем, и как быть, неясно. Потом Крома осенило, и он решил, что сначала тысячу лет миром будет править Мрак, затем его сменит Свет, и так далее.

Братьям же такое решение по душе не пришлось – каждый хотел править миром сколько влезет, бессрочно. Поэтому они поделили мир на две равные части и принялись перекраивать их по своему усмотрению. А Кром удалился на покой.

И все бы ничего, кабы братья на этом угомонилисъ. Но нет: Мрак никак не мог смириться с мыслью, что владеет только половиной Вселенной, он желал правдой или неправдой захапать себе и территорию братца, Остров – для чего создал сонмище темных богов и теперь всячески пытается проникнуть в чужие владения. Однако Свет, разумеется, догадался о злонамерениях родственника, создал на границе Острова магический щит, а также породил собственных воинов-богов и расставил их оборонять подступы к своей части мира.

Конан замолк. Покрутил в пальцах высокий серебряный бокал на длинной изящной ножке, полюбовался, как солнечный луч играет на его полированных боках. Молчал и Симур, терпеливо ожидая продолжения.

– Как ты, наверное, догадался, – угрюмо заговорил варвар, – эти самые боги-воины, внуки Крома, меня и повязали. Которые якобы вотчину Света, то бишь, Дзадишар, охраняют от всяческих тварей из темной половины. Не всегда успешно, но всегда самоотверженно, ибо, дескать, жизнь и процветание обитателей Дзадишара превыше остального. Потому все жители и поклоняются своим «охранителям» да молятся, чтобы скорее вернулся Кром и наказал Мрака.

– Я догадался, – без тени сарказма, задумчиво протянул Симур. – Что ж, картина мира получается простенькая... и в то же время не подкопаешься – как раз из-за этой простоты. Понимаю, понимаю. Стало быть, если вдруг в пределах Острова Дзадишар случайно появится чужак – зрячий, я имею в виду...

– Именно, – мрачно кивнул Конан. – Его примут либо за одного из новорожденных «богов» и обязательно препроводят к «братьям» в Обитель, либо за лазутчика Темных сил и тут же разорвут на части голыми руками... А поскольку никаких «лазутчиков» на деле не существует и островитяне никогда с ними не встречались, то меня, ясное дело, приняли за своего защитничка...

С одной стороны – повезло. А с другой – что дальше-то? Все равно я оказался в лапах у «богов» этих треклятых, в кутузке! Хорошо, тюремщик мой пока меня за собрата-слепого держал; а прознай он, каков я на самом деле? Пикой бы ночью заколол – ему ведь что день, что ночь, все едино, не видит, так слышит, что твой филин, а потом доложил бы «охранителям»: так, мол, и так, мною выявлен и уничтожен шпион Мрака... Хотя – вру: не стал бы он ни колоть меня, ни закладывать. Потому что...

Хрустнув, кубок начал сплющиваться, сжимаемый могучей рукой северянина. Симур успокаивающе положил ладонь на запястье своего гостя и сменил тему:

– Хорошо, хорошо. Ну а как же твои «боги» мотивируют ослепление младенцев?

– Что они с ослеплением делают? – озадаченно переспросил киммериец. Рука его разжалась, и кубок особо не пострадал.

– Ну, как они объясняют, что нужно детям глаза зашивать?

– А, вот ты о чем... – Конан нехорошо ухмыльнулся. – Тут у них тоже все схвачено. По религии этих шлюхиных детей выходит, что лазутчики Мрака иногда проникают на территорию Света – подчас ценой жизни одного-двух богов-охранителей, потом «возрождающихся» к жизни в другом облике, – и пытаются вселиться в тела людей, чтобы их собственными руками разрушить Остров. – Северянин склонился над столешницей и устремил взор своих пронзительно синих глаз на мудреца. – А вселиться в тела людей они якобы могут только через отверстия в теле, находящиеся в передней части головы – гнилогнои. Поэтому-то «боги» и закрывают их своим подопечным. Раз и навсегда.